Р. Л. СТАЙН
II
Меня зовут Эми Крамер, и каждый вечер четверга я чувствую себя глуповато. А все потому, что по четвергам в нашем доме проводится Вечер Семейного Дарения.
Сара и Джед тоже считают, что это глупо. Но мама и папа глухи к нашим жалобам. «Это самый важный вечер недели», — говорит папа. «Это семейная традиция, — добавляет мама. — Это то, что вы, дети, будете помнить всю свою жизнь».
Вот именно, мама. Это то, что я буду помнить всю свою жизнь, как мучение и стыдобу.
Вы, наверное, уже догадались, что на Вечерах Семейного Дарения каждый член семейства Крамер — за исключением Джорджа, нашего кота — обязан поделиться чем-нибудь с остальными членами семьи.
Для мой сестры, Сары, ничего плохого в этом нет. Саре четырнадцать — на два года больше, чем мне — и она гениальная художница. Кроме шуток. Одна из ее картин была отобрана для выставки в городском музее. В следующем году Сара может пойти в специализированную школу искусств.
Так что Сара всегда делится с нами эскизами, над которыми она работает. Или новыми картинами.
Не столь уж плохи Вечера Семейного Дарения и для Джеда. Мой десятилетний братец — знатный балбес. Ему без разницы, чем делиться. Однажды в четверг вечером он от души рыгнул и заявил, что это он делится с нами своим ужином.
Джед хохотал, как ненормальный.
Однако мама и папа не нашли в этом ничего смешного. Они прочли Джеду строгую лекцию на тему того, что к Вечерам Семейного Дарения следует относиться серьезнее.
В следующий четверг мой брат-негодник поделился запиской, которую написал мне Дэвид Миллер, мальчик из моей школы. Это была очень личная записка! Джед нашел ее в моей комнате и решил поделиться ею с остальными.
Замечательно, да?
Мне хотелось умереть. Честное слово, хотелось.
Джед считает себя до того милым и очаровательным, что ему все должно быть позволено. Думает, он какой-то особенный.
Наверное, это потому, что он в семье единственный рыжий. У нас с Сарой прямые темные волосы, темно-зеленые глаза и очень смуглая кожа. Со своей бледной кожей, конопатым лицом и рыжими кудрями Джед выглядит так, будто он вообще не из нашей семьи!
И порою нам с Сарой хочется, чтобы так оно и было.
Так или иначе, я переношу Вечера Семейного Дарения хуже всех. Потому что у меня нет настоящего таланта, как у Сары. И я не такая придурочная, как Джед.
Так что я вечно не знаю, чем поделиться.
Положим, у меня есть коллекция морских ракушек, которые я храню в банке на комоде. Но это такая скука — стоять с ракушкой в руках и рассказывать о ней. И потом, мы вот уже почти два года как не выбирались на море. Так что ракушки мои давно намозолили всем глаза.
Еще у меня есть первоклассная коллекция CD-дисков. Но в нашей семье никто больше не увлекается Бобом Марли и музыкой-регги. Как только я начинаю делиться с ними своей музыкой, все затыкают уши и ноют, пока я не выключу.
Так что чаще всего я сочиняю различные истории — приключенческие рассказы о девочке, которая постоянно попадает из огня да в полымя. Или выносящие мозг сказочки о принцессах, которые превращаются в тигров.
Когда я в прошлый раз рассказала свою последнюю историю, папа прямо разулыбался.
— Эми станет знаменитой писательницей, — объявил он. — Она такая мастерица сочинять истории! — С широкой улыбкой он оглядел всех присутствующих. — До чего же талантливая у нас семья!
Не сомневаюсь, что он говорил это только из чувства родительского долга. Дабы меня поддержать. Кто в нашей семье настоящий талант, так это Сара. Ни для кого это не секрет.
Сегодня честь делиться первым выпала Джеду. Мама и папа сидели на диване в гостиной. Папа достал платок и, щурясь, протирал свои очки. Папа не выносит ни пылинки на своих драгоценных очках. Он их чистит по двадцать раз на дню.
Я устроилась в большом коричневом кресле у стены. Сара сидела скрестив ноги на ковре возле моего кресла.
— Чем ты хочешь поделиться сегодня? — спросила мама. — Надеюсь только, что это будет не еще одна ужасная отрыжка…
— Это было так мерзко! — простонала Сара.
— Твоя морда мерзкая! — отпарировал Джед. И показал ей язык.
— Джед, пожалуйста, только не сегодня, — проворчал папа, водружая очки на нос и поправляя их. — Не создавай проблем.
— Она первая начала, — возразил Джед, показав на Сару.
— Да поделись ты уже чем-нибудь, — вздохнула я.
— Я поделюсь твоими веснушками, Джед, — пригрозила Сара. — Сковырну одну за другой и скормлю Джорджу.
Мы с Сарой засмеялись. Джордж не соизволил поднять головы. Свернувшись калачиком, он мирно дремал на ковре возле дивана.
— Не смешно, девочки, — вступилась мама. — Перестаньте обижать брата.
— У нас должен быть семейный вечер, — запричитал папа. — Почему мы не можем быть семьей?
— Мы и так семья! — заявил Джед.
Папа насупился и покачал головой. Когда он так делает, то становится похож на филина.
— Джед, ты будешь чем-нибудь делиться? — спросил он устало.
Джед кивнул.
— Угу. — Он вышел на середину комнаты и засунул руки в карманы джинсов. Джинсы он носит просторные, мешковатые, размеров на десять больше, чем нужно. Они всегда смотрятся на нем так, будто вот-вот спадут. Джед считает, что это круто.
— Я… э-э… научился свистеть сквозь пальцы, — объявил он.
— Ух ты, — язвительно буркнула Сара.
Джед не удостоил ее вниманием. Он вытащил руки из карманов. Потом засунул мизинцы в уголки рта — и издал залихватский, протяжный свист.
Таким образом он свистнул еще два раза. После чего церемонно поклонился. Все захлопали в ладоши.
Джед, ухмыляясь, отвесил еще один низкий поклон.
— До чего талантливая семья! — провозгласил папа. На сей раз он, конечно, шутил.
Джед плюхнулся на пол рядом с Джорджем, отчего кот в испуге проснулся.
— Твоя очередь, Эми, — повернулась мама ко мне. — Ты расскажешь нам очередную историю?
— Ее истории слишком длинные! — заныл Джед.
Джордж нетвердо поднялся на ноги и отошел от Джеда на пару футов. Зевнув, кот разлегся на животе у маминой ноги.
— Сегодня я не буду рассказывать истории, — объявила я. И вытащила из-за кресла Денниса.
Сара и Джед дружно застонали.
— Эй, давайте без этого! — огрызнулась я и примостилась на краешке кресла, усадив болванчика на колени. — Сегодня я, пожалуй, буду беседовать с Деннисом, — сообщила я маме и папе.
На их лицах застыли полуулыбки. Мне было безразлично. Я тренировалась с Деннисом всю неделю. И хотела разыграть с ним новый комедийный номер.
— Эми дрянной чревовещатель, — вставил Джед. — Я вижу, как у нее губы шевелятся.
— Уймись, Джед. По-моему, Деннис забавный, — сказала Сара. Она переместилась к дивану, чтобы лучше видеть.
Я пристроила Денниса на левое колено и взялась за нить, приводившую в движение его рот. Деннис — видавший виды болванчик. Краска на его лице облупилась. Один глаз выцвел почти до белизны. Его свитер с длинным воротом обтрепан и порван.
Но я провела с ним немало веселых минут. Когда в гости приезжают мои пятилетние кузины, я люблю развлекать их вместе с Деннисом. Они визжат и хохочут. Они от меня в восторге.
Мне кажется, я здорово продвинулась с Деннисом. Что бы там Джед ни ныл.
Вздохнув, я покосилась на маму и папу и начала представление.
— Как ты сегодня поживаешь, Деннис? — спросила я.
— Так себе, — ответила я за него высоким, писклявым голоском. Голоском Денниса.
— Правда, Деннис? А что так?
— Кажется, я подхватил насекомых.
— Блох, что ли? — спросила я.
— Нет. Термитов!
Мама и папа засмеялись. Сара улыбнулась. Джед в голос застонал.
Я снова повернулась к Деннису.
— А врачу ты показывался? — спросила я.
— Нет. Только плотнику!
На это мама с папой улыбнулись, но от смеха воздержались. Джед опять застонал. Сара засунула палец в глотку и сделала вид, что ее сейчас вырвет.
— Никому-то эта шутка не нравится, — сказала я Деннису.
— А кто шутит? — ответила я за него.
— Какое убожество, — прошептал Джед Саре. Та кивнула в ответ.
— Давай сменим тему, Деннис, — предложила я, пересаживая болванчика на другое колено. — У тебя есть подружка?
Я наклонила Денниса вперед, пытаясь заставить его кивнуть. Но в тот же миг его голова скатилась с плеч.
Деревянная голова звучно стукнулась об пол и отскочила к Джорджу. Кот встрепенулся и дал стрекача.
Сара с Джедом расхохотались, хлопая друг дружку по ладоням.
В гневе я вскочила на ноги.
— Папа! — завопила я. — Ты же обещал купить мне нового болванчика!
Джед плюхнулся на ковер и поднял голову Денниса. Он потянул за нить, заставляя рот болванчика двигаться:
— Эми вонючка! Эми вонючка!
— А ну отдай! — Я со злостью выхватила голову у него из рук.
— Эми вонючка! Эми вонючка! — не унимался Джед.
— Ну хватит! — воскликнула мама, поднимаясь с дивана.
Джед отступил к стене.
— Я заглядывал в магазины, искал новых болванчиков, — сказал папа, снова снимая очки и тщательно их разглядывая. — Но все они ужасно дорого стоят.
— Ну и как мне теперь совершенствоваться? — не унималась я. — Как ни возьму Денниса, обязательно голова отвалится!
— Делай что можешь, — сказала мама.
Ну и как это прикажете понимать? Терпеть не могу, когда она так говорит.
— Можно было бы переименовать «Вечера Семейного Дарения» в «Вечера Семейного Сражения», — заметила Сара.
Джед выставил кулаки.
— Хочешь сразиться? — спросил он Сару.
— Твой черед, Сара, — сказала мама, бросив на Джеда предостерегающий взгляд. — Чем ты будешь делиться сегодня?
— У меня есть новая картина, — объявила Сара. — Акварель.
— А что там? — спросил папа, снова нацепив очки.
— Помните хижину в штате Мэн, что мы снимали несколько лет назад? — спросила Сара, отбрасывая назад прямые темные волосы. — Из нее еще открывался вид на утес? Я нашла ее фотографию и постаралась нарисовать.
Я вдруг испытала прилив злости пополам с досадой. Вынуждена признать: я завидую Саре.
Вот она, готовая поделиться с нами очередной прекрасной акварелью. А вот я, катаю на коленях дурацкую деревянную голову болванчика.
Так попросту нечестно!
— Вам придется пройти ко мне в комнату, чтобы на нее посмотреть, — говорила между тем Сара. — Она еще не просохла.
Мы встали и гурьбой направились в комнату Сары.
Мы живем в длинном одноэтажном доме в стиле ранчо. Наши с Джедом комнаты расположены в одном конце коридора. Гостиная, столовая и кухня находятся посередине. А комната Сары и спальня родителей — в противоположном конце коридора.
Я возглавляла шествие. Позади меня Сара разливалась соловьем обо всех трудностях, которые возникли у нее при работе над картиной, и о том, как она эти проблемы решала.
— Я до сих пор помню эту хижину, — сказал папа.
— Не могу дождаться, когда увижу картину, — добавила мама.
Я вошла в комнату Сары и включила свет.
Затем я повернулась к мольберту у окна, на котором была установлена картина… и вскрикнула в ужасе.
От изумления я разинула рот. И смотрела на картину, не в силах ни слова вымолвить.
Сара, увидев ее, взвизгнула.
— Я… я поверить не могу! — закричала она. — Это кто сделал?!
В углу ее картины кто-то пририсовал ухмыляющуюся желтую рожу. Прямо посреди черного утеса. Мама и папа с недовольным видом подошли к мольберту. Они долго разглядывали ухмыляющуюся рожу, после чего повернулись к Джеду.
Джед загоготал.
— Ну как, нравится? — спросил он невинным голосом.
— Джед… как ты мог! — взорвалась Сара. — Я убью тебя! Честное слово, убью!
— Картина была слишком мрачная, — пожал плечами Джед. — Я хотел сделать ее слегка повеселее.
— Но… но… но… — заикалась от возмущения моя сестра. Сжав руки в кулаки, она потрясла ими перед Джедом и завопила от ярости.
— Джед, что ты делал в Сариной комнате? — строго спросила мама.
Сара не выносит, когда кто-то заходит в ее драгоценную комнату без письменного приглашения!
— Молодой человек, тебе хорошо известно, что трогать картины твоей сестры категорически запрещено, — напустился на него папа.
— Я тоже умею рисовать, — заявил Джед. — Я отличный художник.
— Ну и рисуй собственные картины! — рявкнула Сара. — Нечего шастать тут и поганить мою работу!
— Нигде я не шастал, — возразил Джед. И ухмыльнулся Саре. — Я просто хотел помочь.
— Ничего подобного! — закричала Сара, в гневе отбросив волосы за плечо. — Ты испоганил мою картину!
— Твоя картина воняет! — парировал Джед.
— Довольно! — крикнула мама и схватила Джеда за плечи. — Джед, посмотри на меня! Ты не понимаешь, насколько это серьезно. Это твой худший поступок!
Его улыбочка наконец-то увяла.
Я бросила еще один взгляд на безобразную лыбящуюся рожу, которую Джед намалевал на Сариной акварели. Будучи самым младшим в семье, Джед уверен, что все может сойти ему с рук.
Но я знала, что в этот раз он зашел слишком далеко.
В конце концов, Сара — звезда в семье. Это она одарена талантом. Это ее картина висит в галерее. Балуясь с бесценной Сариной картиной, Джед навлек на свою голову крупные неприятности.
Сара страшно задирает нос из-за своих картин. Несколько раз я и сама подумывала намалевать на одной из них что-нибудь эдакое. Но, само собой, я об этом только подумывала. Я никогда не совершу такую ужасную вещь.
— Ты не должен завидовать работам своей сестры, — наставлял тем временем папа. — В нашей семье все талантливые.
— Ага, конечно, — проворчал Джед. Есть у него такая особенность: набедокурив, никогда не просить прощения. Вместо этого он хорохорится и лезет на рожон. — И каков же твой талант, папа? — ухмыльнулся он.
Папа стиснул зубы. Сдвинув брови, он посмотрел на Джеда.
— Сейчас не обо мне речь, — тихо произнес он. — Но я скажу тебе. Мой талант в приготовлении китайской еды. Видишь ли, Джед, таланты бывают разные.
Папа считает себя мастером в готовке. Раз или два в неделю он рубит тонны овощей в мелкое крошево и жарит на электрической жаровне, которую мама подарила ему на Рождество.
Мы все делаем вид, будто это невероятно вкусно.
К чему ранить папины чувства?
— Так Джеда накажут или нет? — потребовала Сара.
Она открыла коробочку с акварелью и помешивала кисточкой черную краску. Затем она стала закрашивать улыбающуюся рожу быстрыми, злыми мазками.
— Да, Джед будет наказан, — ответила мама, глядя на него испепеляющим взглядом. Джед потупился. — Для начала он извинится перед Сарой.
Мы все ждали.
Джеду потребовалось немало времени. Наконец он все же пробормотал:
— Извини, Сара.
Он хотел выйти из комнаты, но мама поймала его за плечи и втащила назад.
— Не так быстро, Джед, — сказала она. — Твое наказание состоит в том, что тебе запрещается идти в кино с Джошем и Мэттом в субботу. И… неделю никаких видеоигр.
— Мам, дай мне передышку! — захныкал Джед.
— Ты совершил очень скверный поступок, — произнесла мама неумолимо. — Может быть, благодаря наказанию ты поймешь, как ужасно поступил.
— Но я должен пойти в кино! — протестовал Джед.
— Нет, нельзя, — тихо ответила мама. — И без возражений, иначе я накажу тебя еще строже. А теперь ступай в свою комнату.
— Я считаю, что такого наказания недостаточно, — сказала Сара, нанося штрихи на свой рисунок.
— А ты, Сара, не вмешивайся, — отрезала мама.
— Точно. Не вмешивайся, — проворчал Джед. Тяжелым шагом он вышел в коридор и потопал в свою комнату.
Папа вздохнул. Провел ладонью по лысине.
— Вечер Семейного Дарения окончен, — грустно подытожил он.
***
Я осталась с Сарой и некоторое время смотрела, как она восстанавливает картину. При этом она то и дело цокала языком и качала головой.
— Придется очень сильно затемнить скалы, иначе краска никак не скроет эту дебильную лыбу, — пояснила она с досадой. — Но если я затемню скалы, придется менять и небо. Весь баланс коту под хвост.
— По-моему, выглядит замечательно, — сказала я, стараясь приободрить ее.
— Как мог Джед так поступить? — не могла успокоиться Сара, окуная кисточку в банку с водой. — Как он мог влезть сюда и испоганить произведение искусства?
Мне было жаль Сару. Но при этих ее словах всякое сочувствие как ветром сдуло. Нет, ну почему она не могла просто назвать картину картиной? Почему обязательно нужно было назвать ее «произведением искусства»?
Иногда она так задирает нос, так лучится самодовольством, что просто тошнит.
Я повернулась и вышла из комнаты. Она этого даже не заметила.
Вернувшись в свою комнату, я позвонила своей подруге Марго. Мы поболтали о том о сем и договорились назавтра встретиться.
Разговаривая по телефону, я слышала, как в соседней комнате бушует Джед. Он шатался туда-сюда, швырялся вещами и страшно шумел.
Иногда имя «Джед» я произношу как «Г-А-Д».
Папа Марго заставил ее повесить трубку. Он у нее очень суровый. Никогда не разрешает говорить по телефону больше десяти-пятнадцати минут.
Я побрела на кухню и приготовила себе тарелку хрустящих хлопьев. Мой любимый перекус на ночь. Когда я была маленькой, то каждый вечер перед сном съедала тарелку хлопьев. И до сих пор так и не избавилась от этой привычки.
Я сполоснула тарелку. Потом пожелала спокойной ночи маме и папе и отправилась на боковую.
Была теплая весенняя ночь. Легкий ветерок теребил занавески. Бледный свет полного месяца проникал в окно и разливался по полу.
Едва коснувшись головой подушки, я провалилась в глубокий сон.
Некоторое время спустя что-то разбудило меня. Сама не знаю, что.
Все еще полусонная, я заморгала и приподнялась на подушке, пытаясь что-нибудь разглядеть.
Занавески хлопали на ветру.
Я чувствовала себя так, будто все еще сплю, и мне все снится.
Но то, что я увидела в окне, моментально прогнало сон.
Занавески взметнулись, затем разлетелись в стороны.
И в серебристом свете луны я увидела лицо.
Безобразное, ухмыляющееся лицо в окне моей спальни. Оно смотрело на меня из темноты.
Занавески снова захлопали.
Лицо не двигалось.
— Кто?.. — выдавила я, подтянув одеяло к подбородку.
Глаза сверлили меня. Холодные, немигающие глаза.
Кукольные глаза.
Деннис.
Денис слепо глядел на меня, и в его выбеленном глазу мерцал отблеск лунного света.
Я взревела от злости, отшвырнула одеяло и выскочила из кровати. Я подлетела к окну.
Оттолкнув колышущиеся занавески, я схватила голову Денниса с подоконника.
— Кто тебя сюда положил? — спросила я, держа голову обеими руками. — Кто это сделал, Деннис?
За спиной послышался тихий смешок.
Он доносился из коридора.
Я стрелой пронеслась через всю комнату, по-прежнему держа голову в руках. И распахнула дверь.
Джед зажимал рот ладошкой, стараясь заглушить смех.
— Попалась! — торжествующе прошептал он.
— Джед, ты скотина! — крикнула я и бросила голову болванчика на пол. Обеими руками я ухватила Джеда за пижамные штаны и вздернула их так высоко, как только могла — почти до самого подбородка!
Охнув от боли, он отшатнулся к стене.
— Зачем ты это сделал? — сердито прошептала я. — Зачем ты положил голову болванчика мне на подоконник?
Джед одернул штаны.
— Чтоб тебе отплатить, — буркнул он.
— Мне? — воскликнула я. — Я тебе ничего не сделала. Причем тут я?
— Ты за меня не вступилась, — проворчал он, скребя свои рыжие вихры. Его глаза сузились. — Ты ни слова не сказала в мою защиту. Сама знаешь. Насчет Сариного рисунка.
— Что, прости? — воскликнула я. — Как я могла тебе помочь? Что я могла сказать?
— Могла бы сказать: ничего, мол, страшного, — нагло заявил Джед.
— Как же, ничего страшного! — возмутилась я. — Ты прекрасно знаешь, как Сара относится к своим рисункам. — Я покачала головой. — Извини, Джед. Но тебя наказали за дело. Действительно за дело.
Он долго смотрел на меня в полумраке коридора, размышляя над моими словами. Потом его конопатое лицо тронула злорадная улыбка.
— Надеюсь, я не слишком сильно напугал тебя, Эми. — Он захихикал. Затем он подобрал с ковра голову Денниса и кинул мне.
Я поймала ее одной рукой.
— Иди спать, Джед, — сказала я. — И больше не трогай Денниса!
Вернувшись в свою комнату, я закрыла дверь и бросила голову Денниса на кучу одежды, сваленной на стуле возле стола. Потом я устало забралась в постель.
Сколько неприятностей за одну ночь, думала я, закрывая глаза и пытаясь расслабиться.
Сколько неприятностей…
Через два дня папа привез мне подарок. Нового чревовещательского болванчика. И вот тогда-то на нас посыпались настоящие неприятности.
Марго пришла на следующий день после обеда. Марго совсем крошка, настоящая дюймовочка. У нее миниатюрное личико, очень милое, с яркими голубыми глазами и нежными чертами. Волосы светлые и мягкие. В этом году она отпустила их подлиннее. Они ниспадают каскадом до ее тоненькой талии.
Ростом она почти на фут ниже меня, несмотря на то, что в феврале нам обеим сравнялось по двенадцать лет. Она большая умница и пользуется всеобщей симпатией. Только мальчишки иногда дразнят ее за тихий, шепчущий голосок.
Сегодня на ней была ярко-голубая футболка без рукавов, заправленная в белые теннисные шорты.
— Я достала новую коллекцию «Битлз», — сообщила она с порога. В руках она держала коробку с компакт-дисками.
Марго обожает «Битлз». Никаких современных групп она не признает. В ее комнате целая полка отведена под диски и аудио-кассеты с их записями. А по стенам развешаны постеры «Битлз».
Мы пошли ко мне в комнату и поставили диск. Марго улеглась на кровать. Я растянулась на ковре напротив нее.
— Папа не хотел меня отпускать, — пожаловалась Марго, откинув свои длинные волосы за плечо. — Думал, в ресторане может понадобиться моя помощь.
Папа Марго владеет огромным рестораном в центре города. Собственно говоря, это не совсем ресторан. Это огромное старинное здание, полное огромных помещений, где посетители могут проводить торжества.
Именно там большинство местных ребят справляют свои дни рождения. Также там проводятся бар-мицвы[1] и свадебные банкеты. Иногда проходит по шесть вечеринок за раз!
Песня «Битлз» закончилась. Началась следующая — «Love Me Do».
— Ой, обожаю эту песню! — воскликнула Марго. Она начала подпевать. Я попыталась было петь вместе с ней, да вот беда — нет у меня музыкального слуха. Как говорит папа, мне медведь на ухо наступил.
— Что ж, рада, что тебя сегодня не запрягли, — сказала я.
— Я тоже, — вздохнула Марго. — Папа вечно подсовывает мне работенку погрязнее. Ну там, столы протирать. Или собирать тарелки. Или мешки для мусора разворачивать. Фу.
Она снова принялась подпевать — и вдруг умолкла. Она села на кровати.
— Эми, чуть не забыла. У папы может найтись для тебя работа.
— Вот как? — сказала я. — Разворачивать мешки для мусора? Нетушки, Марго.
— Нет-нет, послушай! — взмолилась Марго своим мышиным голоском. — Это хорошая работа. Папа проводит множество именин. Для совсем малышей. Ну, там, от двух лет. Или трех-четырех. Так вот, он думает, что ты могла бы их развлекать.
— Что? — вытаращилась я на подругу. Я все еще не понимала. — В смысле, петь, что ли?
— Нет. С Деннисом, — пояснила Марго. Говоря, она накручивала на пальцы прядь волос и покачивала головой в такт музыке. — Папа видел тебя с Деннисом на конкурсе талантов среди шестиклассников. Он был очень впечатлен.
— Разве? Я тогда выступила просто ужасно!
— Ну а папа считает иначе. Он спрашивает, не согласишься ли ты приходить на именины и разыгрывать представления с Деннисом. Малышам понравится. Папа сказал, что он даже платить тебе будет.
— Ух ты! Классно! — воскликнула я. До чего заманчивая идея!
Но тут я кое-что вспомнила.
Я вскочила, подошла к креслу и подняла голову Денниса.
— Есть проблемка, — простонала я.
Марго перестала теребить волосы и скорчила брезгливую гримаску.
— Это что, его голова? Зачем ты оторвала ему голову?
— Я не отрывала. Она сама отвалилась. Каждый раз, как я использую Денниса, у него отваливается голова.
— Ох, — разочарованно вздохнула Марго. — Голова без тела смотрится жутковато. Не думаю, что малыши будут рады, если она отвалится.
— Я тоже, — согласилась я.
— Это может их напугать, — продолжала Марго. — Сама понимаешь. Им будут сниться кошмары. Еще решат, что у них тоже голова отвалиться может…
— Деннис разломан в хлам, — сказала я. — Папа обещал мне нового болванчика. Но ни одного пока не нашел.
— Печалька, — сказала Марго. — Тебе бы понравилось выступать перед детворой.
Мы еще послушали «Битлз». Потом Марго ушла домой.
Спустя несколько минут после ее ухода я услышала, как хлопнула входная дверь.
— Эй, Эми! Эми, ты дома? — позвал папа из гостиной.
— Иду! — откликнулась я. Папа стоял в передней с длинной картонной коробкой под мышкой и улыбкой на лице.
Он протянул мне коробку.
— С днем нерожденья[2]! — провозгласил он.
— Папа! Это?.. — воскликнула я. И разорвала коробку. — Да! Новый болванчик!
Я осторожно вынула его из коробки.
Гладкие темные волосы болванчика были нарисованы прямо на деревянной голове. Я разглядывала его лицо. Какое-то оно было странное. Какое-то напряженное. Глаза были ярко-голубые, не блеклые, как у Денниса. Губы, раскрашенные ярко-красной краской, изгибались в жутковатой усмешке. В уголке нижней губы имелся маленький скол, отчего она недостаточно плотно прилегала к верхней.
Когда я вытащила его из коробки, болванчик, казалось, уставился на меня. Его глаза блестели. Усмешка сделалась шире.
Я вдруг почувствовала холодок. Почему у этого болванчика такой вид, будто он насмехается надо мной?
Я подняла его повыше, тщательно рассматривая. Одет он был в темный двубортный костюм с белым воротничком. Воротничок крепился прямо к шее. Самой рубашки не было. Вместо этого деревянная грудь болванчика была выкрашена в белый цвет.
Большие черные кожаные ботинки крепились к концам его длинных, тощих, болтающихся ног.
— Папа, он великолепен! — воскликнула я.
— Я нашел его в ломбарде, — сказал папа, поднимая руку болванчика и делая вид, будто пожимает ее. — Как поживаешь, Слэппи?
— Слэппи? Это его имя?
— Так мне сказал продавец, — ответил папа. Он приподнял обе руки Слэппи, разглядывая его костюм. — Понятия не имею, почему он продал Слэппи так дешево. Он буквально всучил его мне!
Я перевернула болванчика и поискала в его спине нить, заставляющую его рот открываться и закрываться.
— Он классный, папа, — сказала я и поцеловала папу в щеку. — Спасибо.
— Тебе правда нравится? — спросил папа.
Слэппи ухмылялся мне. Его голубые глаза смотрели прямо на меня. Казалось, он тоже ожидает ответа.
— Да. Он потрясающий! — сказала я. — Мне нравятся его серьезные глаза. Они так натурально выглядят.
— Кстати, глаза двигаются, — сказал папа. — Они не нарисованы, как у Денниса. Моргать не моргают, но вращаются из стороны в сторону.
Я просунула руку в спину куклы:
— Как сделать, чтобы глаза двигались?
— Продавец мне показал, — ответил папа. — Ничего сложного. Сперва берешься за нить, которая управляет ртом…
— Взялась, — сказала я.
— Теперь перемести руку внутрь его головы. Там есть такой ма-аленький рычажок. Нащупала? Толкни его. Глаза будут двигаться в ту сторону, куда ты его толкнешь.
— Хорошо. Попробую, — сказала я.
Медленно, я погрузила руку в спину болванчика. Просунула через шею. И вглубь головы.
И остановилась с испуганным возгласом, наткнувшись рукою на что-то мягкое.
Что-то теплое и мягкое.
Его мозги!
— О-о-ой! — Со стоном отвращения я поскорей выдернула руку.
Я до сих пор ощущала мягкое, теплое месиво на пальцах.
— Эми, что такое? — воскликнул папа.
— Его… его мозги!.. — выдавила я, чувствуя, как подводит живот.
— Как? Что ты говоришь?! — Папа выхватил у меня болванчика. Перевернув его, он засунул руку ему в спину.
Зажимая руками рот, я смотрела, как он погрузил руку в голову марионетки. От изумления его глаза полезли на лоб.
Он долго возился с чем-то. Потом вытащил руку.
— Фу! — простонала я. — Что это?
Папа посмотрел на мягкий, буро-лиловый с прозеленью предмет в своей руке.
— Похоже, кто-то оставил в нем сэндвич! — воскликнул он.
Папу аж перекосило от отвращения.
— Он насквозь заплесневел и протух. Должно быть, лежал там не один месяц!
— Фу! — повторила я, зажимая нос. — Ну и вонища! Зачем кому-то оставлять сэндвич в голове болванчика?
— Понятия не имею, — покачал головой папа. — Похоже, он весь изъеден червями!
— Фу-у-у-у! — воскликнули мы в один голос.
Папа снова вручил мне Слэппи. А сам побежал на кухню, чтобы избавиться от протухшего, заплесневелого сэндвича.
Я слышала, как он запустил измельчитель мусора. Потом полилась вода — он принялся мыть руки. Несколько секунд спустя папа вернулся в гостиную, вытирая руки полотенцем.
— Надо бы его осмотреть как следует, — предложил он. — Хватит с нас сюрпризов, это уж точно!
Я отнесла Слэппи на кухню, и мы разложили его на кухонной стойке. Папа внимательно осмотрел ботинки марионетки. Они были прикреплены к ногам и не снимались.
Я просунула палец под подбородок болванчика и подвигала его челюстью вверх-вниз. Потом я проверила его деревянные руки.
Расстегнув его темный пиджачок, я стала осматривать нарисованную рубашку. Местами белая краска потрескалась и облезла. Но в остальном все было нормально.
— Пап, кажется, все в порядке, — отчиталась я.
Он кивнул. Потом понюхал пальцы. Наверное, ему так и не удалось смыть до конца вонь тухлого сэндвича.
— Надо бы побрызгать ему в голову антисептиком или хотя бы освежителем воздуха, — сказал папа.
Вдруг, когда я застегивала на кукле пиджак, что-то привлекло мое внимание.
Что-то желтое. Листок бумаги, торчавший из кармана пиджака.
Наверное, товарный чек, подумала я.
Но когда я вытащила маленький квадратик желтой бумаги, то обнаружила на нем непонятную надпись. Странные слова на языке, доселе мне не встречавшемся.
Приглядевшись к бумажке, я медленно прочла вслух:
— Карру Марри Одонна Лома Молону Каррано…
«Интересно, что бы это значило?» — подумала я.
А потом я перевела взгляд на лицо Слэппи.
И увидела, как его красные губы дрогнули.
И увидела, как один его глаз медленно закрылся — будто подмигнул мне.
— П-п-папа! — выдавила я. — Он… двигался!
— А? — Папе вернулся к раковине, чтобы в третий раз вымыть руки. — Что-то не так с болванчиком?
— Он двигался! — крикнула я. — Он мне подмигнул!
Папа подошел к стойке, вытирая руки.
— Я же сказал, Эми, он не может мигать. Глаза двигаются только из стороны в сторону.
— Нет! — настаивала я. — Он подмигнул. Губы дрогнули, и он подмигнул.
Нахмурившись, папа обеими руками приподнял голову марионетки. Затем он поднял ее, чтобы рассмотреть получше.
— Что ж… веки, наверное, разболтались, — сказал он. — Посмотрим, смогу ли я их подкрутить. Может, если взять отвертку…
Договорить папа не успел.
Болванчик размахнулся деревянной рукой и отвесил ему мощную затрещину.
— Ой! — вскрикнул папа, уронив деревянного человечка на стойку. Он схватился за щеку. — Эй, Эми, перестань! Больно же!
— Я?! — вскрикнула я. — Я этого не делала!
Папа с обидой посмотрел на меня, потирая щеку. Она наливалась пунцовым румянцем.
— Это болванчик! — настаивала я. — Я не трогала его, папа! Я не двигала его рукой!
— Не смешно, — проворчал папа. — Ты же знаешь, я не люблю розыгрышей.
Я открыла рот, чтобы ответить, но не смогла издать ни звука. И решила, что лучше замолчать по-хорошему.
Разумеется, папа не поверит, что это болванчик дал ему оплеуху.
Я и сама-то в это не верила.
Должно быть, исследуя его голову, папа слишком сильно за что-нибудь потянул. И дернул рукой болванчика, сам того не зная.
Так я это себе объясняла.
Да и какие еще могли быть объяснения?
Я извинилась перед папой. Потом мы омыли лицо Слэппи мокрой губкой. Затем почистили его хорошенько и побрызгали в голову антисептиком.
Вид у него стал просто на загляденье.
Я еще раз поблагодарила папу и поспешила к себе в комнату. Там я усадила Слэппи в кресло рядышком с Деннисом. После этого я позвонила Марго.
— У меня новый болванчик, — радостно сообщила я. — Так что теперь я смогу выступать перед детьми. В «Доме Вечеринок».
— Вот здорово, Эми! — воскликнула Марго. — Теперь все, что тебе нужно, это номер.
Она была права.
Мне нужны были шутки. Много шуток. Если я собираюсь выступать со Слэппи перед детворой, мне понадобится достаточно длинный комедийный номер.
На следующий день после уроков я первым делом поспешила в библиотеку. Там я взяла все книги шуток, какие только смогла отыскать. Отнеся домой, я их тщательно изучила. А потом выписала все шутки, которые можно было использовать для Слэппи.
После ужина мне полагалось делать домашнее задание. Вместо этого я репетировала со Слэппи. Сидя перед зеркалом, я наблюдала за нами обоими.
Я изо всех сил пыталась говорить внятно, не шевеля при этом губами. И столь же усердно старалась двигать ртом Слэппи так, чтобы казалось, будто он и впрямь разговаривает.
Работать с его ртом, одновременно вращая глазами, было весьма нелегко. Но спустя некоторое время я более-менее наловчилась.
Я попробовала со Слэппи несколько «тук-тук шуток». Мне казалось, что они вполне могут понравиться совсем маленьким детям.
— Тук-тук, — заставила я сказать Слэппи.
— Кто там? — спросила я, глядя ему в глаза, словно действительно разговаривала с ним.
— Помойка, — сказал Слэппи.
— Какая еще помойка?
— Помой-ка ноги. Воняют же!
Я отрабатывала каждую шутку снова и снова, следя за своим отражением в зеркале. Я хотела стать по-настоящему хорошей чревовещательницей. Хотела оказаться на высоте. Хотела так же блистать со Слэппи, как блистала Сара со своими картинами.
Я отрепетировала еще несколько «тук-тук шуток» и несколько анекдотов про зверей. Шуток, которые, на мой взгляд, должны были показаться смешными маленьким детям.
Опробую их на Вечере Семейного Дарения, решила я. Папа наверняка обрадуется, увидев, как усердно я занимаюсь со Слэппи. По крайней мере, можно не беспокоиться, что Слэппи потеряет голову.
Я посмотрела на сидевшего в другом конце комнаты Денниса. Он скорчился в кресле, печальный и заброшенный, голова его склонилась набок, так, что почти касалась плеча.
Потом я снова подняла Слэппи и повернулась к зеркалу.
— Тук-тук!
— Кто там?
— Гиппопотам.
— Какой еще гиппопотам?
— Гиппопо — там, а я — тут!
В четверг мне не терпелось поскорее закончить ужин и начать Вечер Дарения. Я не могла дождаться, чтобы показать родным мой новый номер со Слэппи.
Сегодня на ужин были спагетти. Вообще-то я люблю спагетти, но Джед вечно портит мне аппетит.
Он такой паршивец! Сидя напротив меня, он то и дело разевал рот, демонстрируя мне пережеванные спагетти. Потом хохотал до упаду. И соус от спагетти тек по его подбородку.
К тому времени, как ужин подошел к концу, Джед успел размазать соус по всему лицу и по скатерти вокруг своей тарелки.
Никто, похоже, этого не заметил. Мама и папа были слишком заняты тем, что слушали, как Сара хвастается своими оценками. Типа для разнообразия.
Результаты нам должны были выдать завтра. Сара была уверена, что по всем предметам получит «отлично».
Я тоже была уверена. Уверена, что НЕ получу «отлично» по всем предметам!
Я была бы рада вытянуть математику хотя бы на троечку. В последних двух контрольных я здорово накосячила. Да и с естествознанием, судя по всему, дела обстояли неважно. Метеозонд, который я смастерила для научного проекта, развалился на куски, так что я до сих пор его не сдала.
Доев спагетти, я собрала остатки соуса ломтем хлеба.