Эван долго думает, почесывая подбородок. Фанни заглядывает в комнату:
– К столу, ребятки.
Здоровяк радостно хлопает себя по коленям, вскакивает.
– Еда – это хорошо! Пошли набивать пузо, юная налетчица. На сытый желудок лучше думается!
* * *
Эхо шагов мечется, бьется между высоких стен. Город молчит. Город затаился, зализывая раны. Город спрятался за спины гвардейцев империи, ощетинился ружьями. Взглядами редких прохожих город провожает невысокую девушку в сиреневом платье, идущую сквозь каменный лабиринт.
Шляпка с вуалью надежно скрывает ее глаза от любопытных взглядов. Никто не должен видеть, как ей страшно. Никто не должен знать, каких сил стоит прямая спина и ровный, уверенный шаг.
«Я не боюсь, – убеждает себя Элизабет Баллантайн. – Я все делаю правильно. Все получится».
С Брикс‑авеню она сворачивает к Канви‑парку. Так будет ближе. Пересечь парк, затем напрямую через Иллюжн‑стрит до набережной Фармингтона, перейти Коппер‑бридж и площадь перед зданием мэрии. Там три минуты ровным шагом до полицейского участка. Все получится.
Канви‑парк, обычно шумный и полный отдыхающих горожан, встречает ее запустением. Элизабет идет мимо перевернутых скамеек, истоптанных цветников, пересекает ажурный мостик через канал. Грустно смотрит на лужайку близ озера. Раньше туда каждый день приходил художник в неизменном бежевом берете, немолодой такой мужчина с веселыми искрами в глазах, а на озере катались на лодках влюбленные парочки. Теперь лишь стайка уток жмется к берегу, раздраженно крякает, досадуя, что люди не бросают им хлеба.
«Выживут ли утки, если мы все исчезнем?» – рассеянно думает Элизабет, проходя мимо. Шуршит под ногами опавшая листва. Никто не убирает ее с дорожек.
На пустынной аллее девушку догоняет мужчина лет тридцати в кепке набекрень.
– Юная леди, прекрасный день! Вы не боитесь гулять одна в такое время?
– Нет, – отрезает Элизабет, не сбавляя шага.
– Красная Шапочка, тут могут водиться волки. – На лице мужчины появляется скользкая улыбочка. – Позвольте, я вас провожу, мисс?
– Нет.
– Мисс, ну что вы! Я не волк, я охотник. Меня не стоит бояться.
Он преграждает девушке дорогу, вынуждая остановиться. Элизабет равнодушно смотрит на него из‑под вуали.
– Рассказывают, что Красная Шапочка щедро отблагодарила охотника, – ухмыляется мужчина. – Что у вас в корзинке, мисс?
Правый уголок ее рта ползет вверх. Девушка медленно присаживается на корточки, ставит корзину на землю. Смотрит на типа снизу вверх.
– Там волчья шкура, мистер.
Момент – и она резко выпрямляется. Мужчине между ног упирается маленький дамский револьвер.
– Вы ошиблись с ролями. Охотник здесь я, – спокойно объясняет Элизабет Баллантайн. – Выворачивай карманы, Красная Шапочка. Быстрее. Я тороплюсь.
Вместе они идут через весь парк. Мужчина ведет девушку под руку, вымученно улыбаясь. Ему в бок уютно уткнулось дуло револьвера. На Иллюжн‑стрит Элизабет сдает попутчика первому же патрулю.
– Господа, примите, пожалуйста, подарок. Напал на честную девушку в безлюдном парке, хотел ограбить, – ангельским голоском щебечет она, испуганно глядя на солдат.
– У нее револьвер! – орет мужчина.
– Да, и что? Времена неспокойные, мародеры кругом. Хороший папа дочку без оружия на улицу не выпустит, – невинно хлопает глазами Элизабет, лезет в корзинку за револьвером. – Он не заряжен. Смотрите сами. Я даже не умею стрелять.
Солдаты гогочут, уводят незадачливого грабителя. Элизабет Баллантайн следует дальше, стараясь выровнять дыхание и унять бешено колотящееся сердце. Ей хочется есть. На Иллюжн‑стрит закрыты все магазины, не работает ни одно кафе. Лишь ветер гонит по мостовой обрывки газет.
Удача улыбается ей в лице одинокого булочника с почти пустой корзиной. Элизабет забирает два оставшихся кренделя, продавец называет цену.
– Мистер, это грабеж! – возмущается девушка.
– Увы, мисс, – печально разводит руками булочник. – Сами видите, что сейчас творится. Моя семья пострадала, работаю я один, закупочная цена продуктов на складах выросла.
Элизабет вздыхает, расплачивается и торопится своей дорогой, уминая вкусную сдобу. Время, отстукивают каблучки, вре‑мя…
На набережной неожиданно оживленно. Народ переговаривается, что‑то обсуждает, лица у всех хмурые. Элизабет непроизвольно прислушивается к разговорам.
– Отвратительное зрелище. Не понимаю тех, кто брал с собой детей.
– Почитаем в утренних газетах! Жажду фотоснимков с близкого расстояния!
– Бесчеловечно… Лучше бы их вывезли на полигон и там…
– Молчи, женщина! Это было лучшее зрелище в моей жизни!
– Мерзавец! Чудовище! – Женщина в черном бархатном платье бьется в руках седого мужчины. – Ты отдал им Эмми! Ненави‑и‑ижу!!!
Взгляд цепляется за плачущую девочку на руках у сурового отца.
– Бабуля… Там бабуля! Давай вернемся, папочка!
Через Коппер‑бридж медленно ползут танки и бульдозеры с громадными щитами вместо ковшей.
– Зачем это? – растерянно спрашивает Элизабет, остановив какого‑то прохожего.
– Чтобы не разбегались, – равнодушно отвечают ей. – Хотя зря. Они сами шли. Как стадо овец. И стояли, не рыпаясь, пока их давили.
– Как сигнал пропал, так они и утихли, твари, – ухмыляется краснолицый толстяк со свежим шрамом через щеку.
Элизабет отшатывается прочь, ей не хватает воздуха. Осознание того, что произошло там, на площади, обрушивается на нее.
– Брендон… О господи, Брендон!!!
Гремит под каблуками сердце города. Подобрав юбку, Элизабет бежит через мост к зданию мэрии.
– Куда ты, красавица? – кричат ей. – Там все уже кончилось!
От грохота ползущих танков мутится рассудок. Кто‑то хватает Элизабет за руки, она отбивается, уворачивается, расталкивает людей, несется дальше.
– Мисс, нельзя туда! Эй, мисс!
Только налетев грудью на скрещенные перед ней винтовки, Элизабет останавливается. Не устояв на ногах, оседает на землю. Смотрит вперед, не в силах отвести взгляда.
Площадь перед зданием мэрии завалена телами. Раздавленными, искореженными, изорванными тяжелыми танковыми гусеницами. Горы тел. Поблескивают металлические разломы. Смотрят в небо тысячи открытых мертвых глаз. Тишина. Лишь ветер играет прядями волос. Вздрагивает цветок шиповника, приколотый к рваному платью перерожденной, лежащей в нескольких шагах от Элизабет Баллантайн. Руки маленькие, детские. Вместо головы – месиво костных обломков и светлых волос.
Элизабет тихо воет, впившись зубами в кулак. Ее поднимают, отводят в сторону, за угол.
– Мисс, тише, тише. Хлебните‑ка из фляги. – Пожилой гвардеец усаживает девушку у стены. – Я вас понимаю. Это страшно. Это несправедливо по отношению к тем, чьи родные сейчас лежат там. Но был приказ императора. Пейте. Во‑от, умница. Куда вы шли? Давайте я вас провожу.
Проходит минута, другая, пятая. Элизабет медленно выдыхает. Глоток бренди немного приводит ее в чувство. Она вспоминает, куда и зачем идет. И понимает, что ее Брендон не может быть здесь, на площади. Девушка возвращает гвардейцу флягу, встает. Давит приступ тошноты, пытается улыбнуться.
– Благодарю, капрал. Я дойду. Тут недалеко. Меня ждут. Я шла и просто… просто увидела и…
– Понимаю, милая. Так куда тебе?
– Куин‑Мэри‑авеню, – отвечает она и уходит, стараясь держать спину прямо.
Врет. Ей всего лишь обойти площадь и спуститься на одну улицу ниже к Фармингтону.
– Берегите себя, мисс! – кричат ей вслед.
* * *
Полицейский участок встречает ее тишиной. Три полисмена коротают сумерки за карточными играми и немного оживляются, увидев на пороге девушку.
– Добрый вечер, мисс! Что привело вас к нам?
Элизабет ставит корзинку на шаткий табурет. Приподнимает вуаль, улыбается, стараясь выглядеть дружелюбно.
– Прошу прощения, что нарушаю ваш покой, джентльмены. Мне надо повидать одного из ваших арестантов.
Голос девушки звучит равнодушно. Полисмены с интересом переглядываются.
– Какого именно, мисс? У нас тут камеры ломятся от всякого рода хулиганья.
– Одного, – повторяет Элизабет. – Особого.
– А‑а‑а! Ну надо же! А разрешение на свидание у вас имеется?
Элизабет называет фамилию человека в дорогом пальто и добавляет так же равнодушно:
– Я обещала свое содействие.
– Хорошо, мисс. Покажите, что у вас в корзине.
Элизабет выкладывает на стол револьвер с пустой обоймой, бутылку красного вина и сверток с ботинками. Полицейские забирают револьвер, остальное отдают обратно.
– Вино вам, джентльмены, – улыбается девушка.
– Благодарю, мисс, – отвечает, видимо, старший по званию. – Нам запрещено на службе. Пойдемте. Я вас провожу.
Он открывает перед Элизабет тяжелую дверь, ключ цепляет к поясу. Девушка берет корзинку, следует за ним. В голове мерно отщелкивает метроном. Две минуты. У нее всего две минуты.
Они идут вдоль камер, переполненных людьми. Свист, улюлюканье, к девушке отовсюду тянутся руки.
– Мародеры, – бросает полисмен через плечо. – Мелкое хулиганье. Скоро уже места под них не останется.
Поворот. Взять корзину поудобнее. Не бояться. Спокойнее. Дрожащие руки тебя выдадут, Элизабет. Глаза в пол. Не смей плакать. Иди.
– Пришли, мисс. Будете говорить с ним?
Она кивает, прикусив щеку. Подходит к решетке, берется за нее обеими руками. Боится взглянуть, смотрит под ноги. На каменный пол шлепается капля, за ней другая.
– Брендон, – зовет она. Голос дрожит, как заячий хвост.
Минута, напоминает внутренний метроном. У тебя минута, девочка.
Он подходит, накрывает механическими ладонями ее стиснутые кулаки. Она поднимает глаза.
«Не плачь», – шевелит он губами. Глаза счастливые, лицо грязное, от одежды остались одни лохмотья.
– Говори, – просит Элизабет. – Говори со мной.
«Я в порядке, – отвечает он на амслене. – Мне сказали, что ты жива. Это главное. Пожалуйста, не плачь».
«Читай по губам, – беззвучно просит Элизабет, почти прижавшись лицом к решетке. – Продолжай говорить. Я тебя отсюда заберу. Сейчас».
«Я понесу наказание. Заслуженно. И я рад, что ты пришла. Посмотрю на тебя напоследок. Не плачь, Элси. Ты мое счастье. Теперь я могу это сказать. Я больше не боюсь».
– Говори со мной. Пожалуйста, говори еще.
С улицы доносится глухой хлопок, потом грохот взрыва, звон разбитого стекла и крик:
– Да здравствует демократия!
Элизабет делает глубокий вдох, считает до трех, выхватывает из корзины бутылку вина и изо всех сил бьет полисмена по голове. Звук удара совпадает со вторым взрывом. Полисмен мешком валится на пол.
– Сейчас, Брендон…
Девушка торопливо вытряхивает из рукава заточку, режет на себе юбку, вытаскивает из‑за широкой резинки чулка отмычки. Вываливает из корзины сверток с ботинками, срывает второе дно, сует Брендону через решетку два револьвера:
– Если кто появится – стреляй.
Минута на возню с отмычками. Сбросить ненужную юбку, подхватить ботинки. Элизабет распахивает дверь в камеру, хватает Брендона за руку, неловко тычется губами в щеку. Нет времени на поцелуй, прости, все потом…
– Уходим. У нас единственный шанс.
Они бегут обратно через коридор, Элизабет тянет Брендона за собой. Девушка влетает в комнату охраны, захлопывает дверь, задвигает тяжелый засов.
– Их отвлекли, но ненадолго, – быстро поясняет она Брендону. – Нам в уборную. Где она здесь?
Ей кажется, что она тратит на поиски слишком много времени. Слишком долго они с Брендоном сдвигают тяжелый люк в полу.
– Прыгай, – умоляет она. – Скорее же! Прыгай и встречай меня.
Брендон неуклюже хлюпается в темноту канализации, секундой позже Элизабет приземляется к нему на руки. Быстро срывает с ног туфли на каблуках и несется по узкому тоннелю босая, увлекая Брендона за собой и слегка касаясь рукой щербатой стены.
– Скорее, – подгоняет она. – Здесь направо… Оружие не урони. Быстрее, милый! Доверься мне, я помню дорогу.
Хлюпает под ногами жидкая, зловонная грязь, над головой в переплетении труб попискивают крысы. Брендон и Элизабет в кромешной тьме перелезают через завалы мусора, бредут по колено в городских нечистотах, карабкаются по стальным лестницам, переходят по подвесным платформам. Не останавливаться. Только вперед. Не разжимать сцепленных пальцев, не оглядываться назад. Погоня слышна в отдалении, не видно даже отсветов полицейских фонариков.
– Скорее, скорее же! – шепчет девушка. – Еще немножко, давай же! Здесь наверх, забирайся скорее. На самый верх, Брендон, вылезаем!
Он подсаживает ее на лестницу, подтягивается сам. Роняет револьвер, но возвращаться уже нельзя. Подниматься тяжело, девушка с трудом переползает с одной перекладины на другую, у Брендона силы давно на исходе. Вот и крышка люка. Элизабет из последних сил долбит по ней кулаком.
– Эва‑а‑ан! Помоги‑и‑и!
Брендон добирается до самого верха, толкает люк наружу. Раз, другой – и тяжелый железный диск начинает двигаться, поднимаемый с другой стороны. Крепкие руки вытаскивают Элизабет, затем помогают выбраться Брендону.
– Привет! Ну и воняете же вы, ребята! – возбужденно орет Эван.
Вечерняя улица сияет фонарями. Безлюдно. Лишь вдалеке виднеется одинокий прохожий. Элизабет жмурится от электрического света, тяжело дышит. Брендон обалдело моргает, обтирает руки об грязные штаны.
Люк быстро прилаживают обратно, Эван подмигивает девушке:
– Быстро в машину. Тед знает, куда ехать. А я пока немного придержу полицию.
Он стаскивает с плеч ремни, удерживающие за спиной сварочный аппарат и, насвистывая, принимается заваривать канализационный люк. Захлопывая дверцу авто, Элизабет видит в темноте белесый огонек ацетиленовой горелки. Миг – и машина отъезжает.
– Ни слова про вонь! – командует девушка Теодору и ныряет в объятья Брендона.
Они замирают на заднем сиденье, вжавшись друг в друга, переплетясь руками. Элизабет наконец‑то разражается счастливыми слезами, Брендон баюкает ее, уткнувшись лицом в русые волосы. Машина мчится через пустынный город, Теодор изредка поглядывает в зеркальце заднего вида и улыбается.
– Люблю… – сквозь слезы шепчет Элси Баллантайн, сглатывает подступивший к горлу комок и повторяет торопливо и уверенно: – Брендон, я тебя люблю!
У въезда в старый док, давно пустующий и облюбованный одной из городских банд, их встречает Фанни. Ахает, долго причитает, брезгливо морщится, почувствовав аромат канализации, затем чмокает Элизабет в щеку и тепло улыбается Брендону. Теодор загоняет автомобиль на территорию дока, и местные обитатели запирают за ним тяжелые ворота.
В вечерней тишине долго не смолкает фальцет Фанни:
– От мужчин одни беды! Куда ни сунься – вляпаешься в дерьмо! Голубка моя, немедленно мыться! Мальчик, тебя это тоже касается! Что значит «потеряла ботинок»? Штаны целы? Ну, слава тебе господи! Элизабет, что у тебя в волосах? Отмычка? Что ты хохочешь, маленькое чудовище?..
* * *
Третью неделю лайнер идет через Атлантику. Серая океанская рябь сливается с небом. Светает. Горизонт слегка обозначен бледно‑розовым.
Русоволосая девушка, шатаясь, выходит из каюты, добегает до борта, перевешивается через ограждение. Освободив желудок, она садится на палубу, приваливается спиной к фальшборту и тяжело дышит, подставив лицо ветру. Услышав деликатное покашливание, открывает глаза.
В нескольких шагах от нее стоит молодая женщина в черном кружевном платье старинного покроя. Улыбается, приподняв правый угол рта.
– Доброе утро, мисс, – с трудом выговаривает девушка.
Молодая леди сочувственно качает головой.
– Ты хоть что‑то ешь?
– Да. Понемногу.
– Держись. Когда скажешь ему?
Девушка каменеет лицом, глаза округляются. Молодая женщина смеется.
– Не бойся. Это девочка. И все будет хорошо.
– Но такого не может…
– С вами – может, Элизабет.
– Откуда вы… – начинает девушка и умолкает. Она на палубе одна.
Элизабет Баллантайн возвращается в свою каюту. Запирает за собой дверь, жадно пьет воду из оловянной кружки, ложится на узкую койку. Брендон спит, на его щеке отпечатался уголок подушки. Элизабет прижимается к нему, зарывается носом в светлые кудри и шепчет:
– Я тебя люблю, слышишь? Мы с тобой все преодолеем. Мы вместе. Свободны. Все будет хорошо. Я узнавала.
Книга вторая. Господин Крысобой