1. Функционально-семантическая сущность пояса по данным фольклора и этнографии. — 46
2. Семантика поясов в обществах ранних кочевников. — 60
3. Семантика наборных поясов тюркского времени. — 73
Понимание вещей как носителей не только мифологических сюжетов и образов, но и, в определённой степени, как этнических и социальных знаков приобретает в последние годы не только чисто описательный, теоретический характер. Появляются практические разработки, посвящённые семантике определённой категории предметов. [1]
Одна и та же вещь в разных культурах могла восприниматься по-разному и зачастую обладала как утилитарными свойствами, так н символическими значениями. Люди, создавшие оружие и украшения, орудия труда и другие предметы в эпоху первобытности, древности и даже средневековья, относились к ним совершенно иначе, чем современный человек. По образному замечанию О.М. Фрейденберг, вещь для древнего человека представлялась космосом и изображала космос. [2]
Каждая вещь создавалась мастерами, которые творили в русле определённых традиций, в силу чего эти вещи обладали особым «языком», который был хорошо понятен для соплеменников, но мёртв для чужака. В то же время значение вещей не сводилось только к их форме. Рассматривая только форму вещи или изображения, «мы получаем чрезвычайно существенный, но не единственный пласт структурной организации. Остается ещё вопрос: что означал данный текст для создавшего его коллектива, как он функционировал? Вопрос этот тем более труден, что ответить на него, исходя из самого текста, часто бывает невозможно... Прагматику и социальную семантику этих текстов нам приходится реконструировать на основании только внешних по отношению к ним источников». [3] Этим источником выступает культурная среда — контекст, в которой «живёт» вещь. В то же время сама культура может быть понята в контексте эпохи.
Язык первобытной культуры был общезначимым, представлял собой знаковую систему, практически одинаково интерпретируемую
(45/46)
всеми членами общества. По этой причине в первобытной вещи должны были проявляться важные для всего общества черты. [4]
Культурная среда, в которой «жили» наборные пояса, достаточно специфична и сводится преимущественно к таким атрибутам, как одежда, украшения и оружие. Все эти предметы археологически фиксируются в основном по погребальным сооружениям, что требует обращения к материалам раскопок погребальных комплексов от скифского до тюркского времени включительно. Начало же появления наборных поясов мы наблюдаем на очень интересном и специфичном памятнике — оленных камнях, каменных антропоморфных изваяниях Центральной Азии.
1. Функционально-семантическая сущность пояса по данным фольклора и этнографии. ^
Этнографы, изучая национальную одежду разных народов, почти всегда отмечают пояса как один из важных её элементов. Подчёркивал возрастное отличие, возмужалость его владельца пояс у удмуртов. [5] Аналогичную роль в прошлом выполнял пояс у молдаван, причём возрастные отличия соблюдались и в его форме. Так, например, в приднестровских сёлах девушки носили широкие цветные пояса, а замужние женщины узкие шерстяные. [6] В России ходить без пояса считалось большим грехом. [7] Кроме того, с ним связывались различные обряды. Например, в Псковской губернии невеста на свадьбе одаривала всех гостей поясами собственного изготовления, а в Молдавии «весной перед посевом, крестьяне подбрасывали вверх свои красные пояса с пожеланиями, чтобы также высоко росла пшеница». [8] Изготовлявшиеся из различных материалов (шёлка, шерсти, кожи) пояса часто украшались серебряными бляхами и накладками. [9] Особую изобретательность и эстетический вкус проявляли при изготовлении таких накладок степные народы. У кочевников пояс составлял самую ценную часть костюма, что объяснялось не столько тем, что во многих случаях он украшался художественно оформленными серебряными или серебряными с золочением бляхами и накладками, сколько в силу особого уважения и почитания его. Например, у астраханских калмыков пояс был главным украшением мужчины и появляться без него перед посторонними считалось неприличным. Право на полный костюм, т.е. на шапку и пояс, калмыцкие юноши получали с приближением женитьбы. [10]
(46/47)
Приведённые выше этнографические данные о почитании пояса у некоторых кочевых и земледельческих народов интересны, но малоинформативны и не раскрывают сущности предмета. Такие сведения, часто в символической форме, зафиксированы в фольклоре и мифах разных народов, в письменных свидетельствах средневековых и античных авторов. Взятые в отдельности, они не дают целостной картины. Анализ их в контексте культуры или определённых событий позволяет наметить пути решения функционально-семантический сущности пояса. При этом источниками нашего анализа служат уже не факты археологии, а отразившиеся в мифах, эпосе и письменности факты культуры. Истоки представлений, нашедших отражение в этих сюжетах, синстадиальны и синхронны времени, которое принято считать героической эпохой. Анализ этих произведений от наиболее поздних до самых ранних, ведущий как бы по лестнице столетий вниз, даёт возможность конкретнее и яснее выявить сущность пояса как явления материальной культуры.
Как принадлежность княжеской и царской одежды пояса переходили по наследству от отца к сыну или из рода в род. В этой связи вспоминается история с поясом Дмитрия Донского, который сыграл роковую роль, когда потребовался повод для известной усобицы середины XV в. Комментируя это событие, А.В. Арциховский пишет: «Конечно, не будь этого повода, нашелся бы другой, но любопытно значение, приданное обеими сторонами золотому поясу». [11] В Новгороде члены совета господ фигурируют в ряде документов как триста золотых поясов. [12] Учёные считают, что знаком достоинства члена Новгородского совета господ был золотой пояс. [13] В духовных великих князей Московских постоянно перечисляются золотые пояса с описанием каждого из них в отдельности. [14]
Золотой пояс известен в истории Киевской Руси. Во второй половине XI в. в Киево-Печорском монастыре была заложена церковь Успения Богородицы. Единицей длины при закладке здания послужил «золотой пояс, подаренный монастырю служившим у князя Всеволода Ярославовича варяжским ярлом Шимоном». [15] Примечательно, что был выбран не вообще пояс, а, по словам патерика, золотой пояс с латинского «Распятия». Это единственный в иконографии Христа тип «Распятия», где Христос изображён в одежде, подпоясанной золотым поясом, который имел в длину четыре римских фута «в ознаменование того, что в состав Нового Завета входят четыре евангелия». [16]
В IX-XI вв. при дворах восточно-мусульманских правителей большое влияние имели представители дворцовой гвардии, состоявшей обычно из рабов-тюрков. Так, при дворе Саманидов карье-
(47/48)
pa такого гуляма начиналась в качестве стремяного, «через год хаджиб... давал ему тюркскую лошадь с простой сбруей. На третий год он получал особый пояс (карачур)». [17] К сожалению, из текста не ясно, какую конкретную смысловую нагрузку нёс данный предмет и что он собою представлял. Некоторые сведения на этот счёт имеются в сочинении Абу-л-Фазл Байхаки, занимавшего много лет один из высших постов в государстве Газневидов. Описывая один из приёмов во дворце эмира, он сообщает: «Две тысячи (гулямов. — В.Д.) были в двурогих шапках, в дорогих поясах о десяти подвесках, каждый с серебряной булавой, а две тысячи в четырёхпёрых шапках меховых, с поясом, повязанным на чреслах, с саблей, колчаном и налучником у пояса и у каждого гуляма в руках лук и три стрелы, все в кафтанах из шуштарского шёлка. Человек триста гулямов-телохранителей стояли по сторонам суффы, близко от эмира, в ещё более дорогом одеянии, в двурогих шапках, золочёных поясах с золотыми булавами. А несколько человек из них были даже в поясах, украшенных самоцветными камнями». [18] В другом месте своего сочинения Байхаки так описывает награждение придворного: «Эмир милостиво обошелся с Бу Насром, очень его похвалил и сказал: “Пришло время наградить его по заслугам”. Эмир велел отвести его в вещевую палатку и надеть на него халат хаджиба... Бу Наср предстал перед лицом эмира в чёрном кафтане, в дорогой шапке. (Опоясанный) злато-серебряным поясом...». [19] При вступлении в должность салара (начальника воинского соединения) полагались специальный халат, барабан, знамя, а также тысячный золотой пояс. [20] Из текста следует, что знаками социального или придворного положения человека служили халат, шапка, золотой пояс. При этом «знаковость» заключалась не в поясе как таковом, а в золотом поясе. Семиотический статус поясов у дворцовых гулямов выражался в украшениях (дорогие пояса «о десяти подвесах» и пояса со вставками из «самоцветных камней») и в цветовой символике («золочёные» пояса). Двумя веками раньше у арабского полководца Кутейбы «вызвали яростный гнев» гулямы Гурека, правителя Самарканда, опоясанные золотыми поясами. [21] Из этого факта, а также из ряда других примеров А.М. Беленицкий и В.И. Распопова делают заключение о знаковом характере этих поясов. «Отношение к поясу, — подчёркивают авторы, — как к знаку отличия вообще характерно для эпохи раннего средневековья». [22] Ниже мы попытаемся дать более развёрнутую характеристику символики пояса, и в частности золотого, а пока примем во внимание определённый семиотический статус этого предмета военного и придворного костюма.
(48/49)
Трудно сказать, переняли ли арабы обычай ношения поясов у тюрков и персов, во всяком случае, можно с большей или меньшей долей уверенности утверждать, что какое-то влияние со стороны тюрков имело место. [23] Последние же явились не только носителями наборных поясов, но и распространили эту моду на соседние территории. [24] Сами тюрки высоко ценили пояс и как принадлежность костюма, и как определённый знак общественного положения его владельца. Среди эпитафий древнетюркских рунических памятников встречаются упоминания о поясе, который можно интерпретировать как знак-символ. Так, надпись на памятнике с р. Уюк-Туран переводится следующим образом: «Пояс с пятьюдесятью золотыми пряжками (букв. “золотых пятьдесят поясов”) я повязал на своей пояснице. Я не насладился божественным государством. В отношении Вас, о горе». [25] Или: «... на поясе мы водрузили луновидную пряжку. Так как у него была доблесть, то у хана достиг мой бег пряжки тутука». [26] В другой надписи говорится: «Моя геройская доблесть. У меня сорок две пряжки». [27] Можно указать ещё ряд текстов, где упоминаются золотые пояса или пряжки. [28]
Ношение поясов в Китае эпохи Тан и Сун регламентировалось государством. Исследователи китайского костюма подчёркивают, что цвет, материал и украшения пояса «служили знаками различия аристократии и чиновничества, отчего слово “гуаньдай” (шапка и пояс) стали образным выражением для обозначения карьеры». [29] Табель о рангах пронизывал всю социальную структуру Китая, устанавливая для каждой социальной прослойки и группы определённые формы и цвета одежды. Даже художники, приписанные к академии живописи, были разделены на различные ранги и носили соответствующие халаты и пояса. [30] Государственные чиновники «1-2 ранга имели право носить пояса с золотыми накладками, 3-6 рангов — из кости носорога, 7-9 рангов — серебряные, а простолюдины — железные». [31] Однако не были забыты и такие высоко ценившиеся китайцами материалы, как яшма и нефрит, которые употреблялись в качестве поясных накладок ещё в эпоху Хань и раньше. [32]
В «Шах-Наме» пояс предстаёт не только как символ войны, он также и особый предмет царской одежды. В числе даров, получаемых Дастаном от царя Манучихра, упоминается и пояс:
Владыка мира приготовил дар —
Трон в бирюзе, печать — огонь рубина,
Златой венец и пояс властелина. [33]
(49/50)
Здесь пояс в окружении типично царских регалий — трон, венец, печать. Причём перстни имели в сасанидском Иране очень большое значение, являясь символом знатности и власти. [34] Золотой пояс постоянно упоминается в эпосе как принадлежность царской одежды или как дар царя своим вельможам и воинам. [35] Сложившиеся к этому времени инсигнии власти, кроме шапки (короны), перстня, включали в свой состав и золотой пояс. Известно, что в сасанидском Иране определённому должностному лицу полагались специальные шапка и пояс. [36]
В раннесредневековой Армении золотой пояс со вставками из драгоценных камней также являлся принадлежностью царской одежды. [37] Вспомним, наконец, известный рассказ Геродота о родоначальнике скифов. Согласно одной из скифских легенд, лишь младший сын Геракла — Скиф сумел правильно опоясаться и натянуть лук и тем самым получил право на владение землёй. Причём на конце пряжки пояса висела золотая чаша. [38] Итак, знаковый характер золотого пояса как будто не вызывает сомнения. Заметим, что в словосочетании «золотой пояс» своеобразно сплавились семиотические сущности двух разнородных предметов: золота как явления природного мира и пояса как явления культурного мира. Любой предмет, в том числе и пояс, может осознаваться как знак только при наличии знаковой ситуации, центральным звеном которого выступает организованная система (животное, кибернетическое устройство, человек). Устранение из знаковой ситуации организованной системы не оставляет ничего кроме некоторого объективного явления, не обладающего ни предметным, ни смысловым значением. [39] У человека героической эпохи происходит акцентация религиозно-мифологического сознания на роли благородных металлов и драгоценностей, особенно золота и серебра, в жизни людей. Сохранившиеся от рук грабителей золотые и серебряные изделия из скифских курганов, «золотой человек» из кургана Иссык и поистине золотые погребения на Тилля-Тепе в Северном Афганистане — тому подтверждение. [40]
По древнеиндийским, как и иранским представлениям золото символизирует царскую власть. [41] В ранневизантийской традиции оно поднимается на уровень сакрального и «являет созерцающему глазу и умствующему уму образ света (выделено нами. — В.Д.), а потому “означает” или “символизирует” свет». [42] Согласно одному из скифских преданий, во времена предков скифов — братьев Липоксая и Арпоксая и младшего Колоксая — с неба упали на землю золотые плуг, ярмо, секира и чаша. Когда к этим предметам по очереди подходили два старших брата, золото воспламенялось и не допускало их к себе. При приближении же младшего,
(50/51)
Колоксая, горение прекратилось и он забрал вещи. «Поэтому старшие братья согласились отдать царство младшему». [43]
Как видно из приведённых примеров, золото ассоциировалось с царской властью. При этом мы не абсолютизируем власть царя, толкуя более широко это понятие, т.е. как власть, принадлежащую царю и его окружению и возможную только при опоре на это окружение. Именно на такое отождествление с царской властью и указывают мусульманские авторы, тюркские эпитафии и русские летописи. Типологической параллелью в связи с этим можно считать место яшмы и особенно нефрита в традиционной религиозно-мифологической символике древнего и средневекового Китая. [44]
В ситуациях, где в качестве знака выступал золотой пояс, его семиотические свойства проявлялись в первую очередь через символику золота, нетленный свет которого был отражением царской власти, а в конечном итоге и Солнца как божественной сущности. [45]
Таким образом, представление о поясе как знаке власти уходит корнями в эпоху раннего средневековья и скифского времени, его природа — уходит в седую древность. Какова его сущность?
В интересующем нас плане любопытный материал дают эпические произведения и фольклор различных народов. Как в любом эпосе, его герои в первую очередь воины, защитники родины. «Однако мотив защиты от иноплеменников-захватчиков в воинской героике всякого эпоса, как и в породившей его общественной действительности, неразрывно связан с наступательными войнами против соседей...». [46] Эти войны давали военному вождю и его дружине не только возможность отличиться, но и приносили богатую добычу. Именно в эпоху зарождения и становления эпоса кочевых народов степей Евразии, а героическое время связано с эпохой разложения первобытно-общинного общества и становления военной демократии, [47] взгляды на функции пояса претерпевают некоторые изменения. Слова «опоясаться мечом», «препоясаться» стали синонимами выражения «приготовиться к битве», к выступлению в поход против врага. Так, один из героев «Шах-Наме», Сухраб, готовясь к бою с иранцами, облачается в доспехи:
И встал и препоясался на бой,
Снял с головы венец он золотой,
Надел взамен индийский шлем булатный,
Облёк могучий стан кольчугой ратной. [48]
Мать Фаруда, также одного из героев этого эпоса, отправляет в поход сына со словами:
(51/52)
Ты, чтобы мстить, вперёд скакать обязан,
Вперёд скакать, для мести опоясан. [49]
Аналогичный смысл имело данное выражение и в эпосе греческого народа героической поры его истории — «Илиаде» Гомера.
Громко кричал и Атрид, препоясаться в брань возбуждая,
Воев аргивских, и сам покрывался блистательной медью. [50]
В этой связи большой интерес представляет одно место из «Атхарваведы», священной книги древних ариев. Имеется в виду заговор, который называется «К поясу — на долгую жизнь» и использовался в ряде магических ритуалов:
Ты пожертвован, окроплён жертвой,
Ты — оружие Риши.
Первый приобщаясь к обету,
Будь убийцей героев, о пояс! [51]
Этот заговор, как и любой ритуальный текст, насыщен символикой и сложен для восприятия. Но военная функция пояса в арийском обществе, по-видимому, несомненная.
В киргизском народном эпосе «Манас» пояс выступает в функции оберега. Перед походом на китайцев Манас приводит своих богатырей к своей жене Каныкей, которая каждому вручает доспех и тёплую одежду. Свой дар она сопровождает словами:
Под звенящими стрелами Вам
Придется путь пробивать.
Как вернуться целыми Вам?
Как с таким врагом воевать?
Да хранят Вас, чоро, небеса!
Есть особые для Вас пояса.
Сорок червонных щитков
Укрепляют каждый кушак,
Сорок алмазных глазков
Украшают каждый кушак.
И молитвенные слова вырезаны по краям. [52]
В данном случае пояс мыслился как оберег от враждебных киргизам звенящих стрел китайцев.
Герой карело-финского народного эпоса «Калевала» Лемминкяйнен, собираясь в Полеху [? — в цитируемом переводе стоит более привычное «Похъёла» ], страну чародеев, в качестве оберега опоясывается стальным поясом:
(52/53)
Снарядился, взял он пояс
И железную рубашку,
он надел из стали пояс,
говорит слова такие:
«Крепче будет муж в кольчуге,
Лучше в панцире железном,
В поясе стальном сильнее
Против этих чародеев.
В них ему не страшен худший
И сильнейший не опасен». [53]
Карелы вплоть до 30-х годов нашего столетия для того, чтобы обезопасить себя от злых сил, использовали пояса в качестве оберега. По народным поверьям «пространство вокруг человека в форме замкнутого круга делает его недосягаемым, недоступным для злых духов». [54]
Приведённые примеры интересны тем, что проникновение в традиции певцов и сказителей народного эпоса уводят далеко в глубь времён и открывают перед нами достаточно очевидные и вместе с тем сложные связи и взаимоотношения между текстами эпических произведений как контактного, так и генетического характера, которые зафиксированы в пространстве и во времени у разных народов. [55]
В «Илиаде» значительное внимание уделено описанию защитного вооружения. В ходе сражений, описываемых Гомером, как правило, не в массовых батальных сценах, а в личном противоборстве воинов друг с другом, в случае смертельного ранения одного из противников с него тут же стремились снять доспех:
В запон его поразил Теламониев сын многомощный;
В нижнее чрево ему погрузилась огромная пика;
С шумом он грянулся в прах; и Аякс прибежал победитель,
Жадный доспехи совлечь... [56]
Доспех поверженного врага являлся военной добычей победителя, одним из материальных и реально осязаемых предметов богатства. Но существовал и другой мотив, который иллюстрируется словами Гомера:
Тою порою на Энея напал Диомед нестрашимый:
Зная, что сына Анхизова сам Аполлон покрывает,
Он не страшился ни мощного бога; горел непрестанно
Смерти Энея предать и доспех знаменитый похитить. [57]
(53/54)
Здесь доспех уже сам выступает в качестве некоего существа, имеющего самостоятельную, отдельную от его владельца жизнь. Такой взгляд на вещи, свойственный первобытному сознанию, [58] в предклассовых обществах уступает своё место традиции, являясь составной частью ритуального действа. [59] Обнажением поверженного врага, видимо, преследовалась цель — не только убить, но и обесчестить. Так, Андромаха, обращаясь к Гектору, говорит:
Старца отца моего умертвил Ахиллес быстроногий,
...............................
Но не смел обнажить: устрашился нечестия сердцем;
Старца он предал сожжению вместе с оружием пышным. [60]
Можно предположить, что обладание доспехами противника определялось не только их ценностью как вещи, предмета, но и в значительной степени как некоторого знака-символа будущей удачи-славы его нового владельца. Вспомним, что в эпических произведениях и особенно в волшебных сказках богатырю-герою удача сопуствует при наличии у него некоторых воинских атрибутов, в частности меча-кладенца, с помощью которого он поражает бесчисленные вражеские рати. [61]
В этой связи, входя составной, неотъемлемой частью в воинское снаряжение, «изукрашенный пояс» представлял большую ценность. Утратив значение оберега архаической эпохи, он приобретает вполне реальную и конкретную функцию как один из важных элементов воинского доспеха. Несколько позднее, в VI-IV вв. до н.э., эти пояса, так называемые «боевые», станут одним из обязательных элементов броневой защиты скифских катафрактариев». [62]
Изменение функций пояса, вернее, приобретение новых, связанных с постоянными войнами, не означало забвения старых, архаических представлений, «с развитием культуры происходит изменение и наслоение друг на друга типов осознания обществом своей деятельности, т.е. типов семиотической регуляции общественного организма». [63]
Так, пущенная Пандаром стрела неминуемо несет смерть Менелаю:
Но тебя, Менелай, не оставили жители неба,
Вечные боги, и первая дщерь светлоокая Зевса:
Став пред тобою, она возбраняет стреле смертоносной
К телу касаться; её отражает, как нежная матерь
Гонит муху от сына, сном задремавшего сладким.
Медь направляет богиня туда, где застёжки златые
Запон смыкали и где представлялася броня двойная:
(54/55)
Бурно пернатая горькая в сомкнутый запон упала
И насквозь просадила изящно украшенный запон,
Броню насквозь, украшением пышную, быстро пробила,
Навязь медную, тела защиту, стрел сокрушенье,
Часто его защищавшую, самую навязь пронзила
И рассекла, могучая, верхнюю кожу героя... [64]
Казалось бы, провидению было угодно погубить Менелая, и лишь вмешательство Афины спасает последнего от неминуемой смерти. Но дочь Зевса, в отличие, скажем, от Афродиты, делает это своеобразным образом. Возникает ситуация, когда не в силах отвратить стрелу, под её удар подставляют место, защищённое поясом. В этом эпизоде можно видеть переплетение представлений о функции боевого пояса эпохи Гомера и охранительной функции эпохи архаики. Причём последняя выражена нечётко. Сам Менелай в ответ на тревожные возгласы Агамемнона, увидевшего брата с кровавой раной, успокаивает его:
«Брат, ободрися и в страх не вводи ополчений ахейских;
В место мне не смертельное медь вонзилася; прежде
Пояс мой испещрённый её укротил...» [65]
Сам Гомер, по-видимому, мало придавал значения подобным представлениям, уповая скорее на вмешательство богов, чем на магию слова или вещи, хотя в выше приведённом тексте присутствует и то и другое. В схватке Агамемнона с Ифидамасом полузабытые представления старины выражены чётче, но в то же время и в символической форме:
Чуть соступилися оба, идущие друг против друга,
Ринул Атрид и прокинул: оружие мимо промчалось.
Но Ифидамас средь запона, ниже сияющей брони,
Пику вонзил и на древко налёг, уповая на силу.
Тщетно герой напрягался пронзить изукрашенный пояс:
Первое встретив сребро, как свинец, изогнулося жало». [66]
Если следовать букве текста, то боевой пояс впoлне справился со своим назначением. Смущает только одно обстоятельство: от прикосновения с серебряными пластинами пояса бронзовый наконечник пики превратился в нечто бесформенное, причём сами пластины остались совершенно целыми. Метафорическое сравнение «как свинец изогнулося жало» наводит на мысль, что в данном случае «изукрашенный пояс» воспринимался как оберег. Восприятие проходило через противоборство двух оппозиций: медь-серебро. Серебро выступало в качестве противопоставления в бинарной сис-
(55/56)
теме золото-серебро. Первый член этой оппозиции являлся не только символом царя и знати, о чём уже говорилось, но и, в первую очередь, солнца, огня. В классификационных рядах бинарных структур золото всегда соотнесено с солнцем, серебро — с Луной. [67] Можно думать, что до того как золото стало символом солнца и огня, его место занимала блещущая медь. Ярко сверкая на солнце, медь ассоциировалась с огнём, солнцем и лишь впоследствии уступила золоту. В русских сказках, например, «медный» и «бронзовый» выступают как символы «жёлтого» («золотого»). [68] В этой связи интересен один сюжет из народных преданий славян. А.А. Потебня приводит славянское поверье, соприкасавшееся с кругом индоевропейских верований, где блещущее золото идентифицируется с блещущим огнём: «Клад, как известно, есть огонь, потому что горит пламенем белым, красным, жёлтым, смотря по металлу. По польскому рассказу, каждая попытка одной пани взять горсть золота из клада ведет за собой пожар в одном из её сёл». [69] С пламенем белым, красным и жёлтым соответственно соотносятся серебро, медь, золото.
Бинарная оппозиция солнце-луна тесно связана с целой серией противопоставлений: день-ночь, небо-земля, восток-запад, огонь-вода, жизнь-смерть, красный (белый)-чёрный, свет-тьма и т.д. [70] Все они находят своё воплощение в оппозиции троянцы-ахейцы. Первому ряду этих оппозиций — троянцы, солнце, восток, день, огонь, жизнь, красный, свет противопоставлен другой ряд — ахейцы, луна, запад, ночь, вода, смерть, чёрный, тьма. Таким образом, в оппозиции медь (пика, троянцы) — серебро (пояс, ахейцы) изначально заложено поражение троянцев и победа ахейцев, что Гомер и выразил метафорой «как свинец изогнулося жало».
Выше мы уже указывали на употребление пояса в некоторых обрядах, в частности, в том, который относится к увеличению урожая пшеницы, генетически связан с культом плодородия и восходит ко временам архаики. В данном случае определённый интерес вызывают бронзовые пояса эпохи поздней бронзы и раннего железа Закавказья. [71] Например, исследование самтаврских бронзовых поясов, в особенности с изображениями многофигурных композиций из «быкообразных», «волков-собак» и других, показало, что это не что иное, как ипостась земледельческого божества. «Рабочая» функция таких поясов находилась в прямой зависимости, во-первых, от нанесённых на них изображений, являвшихся выразителями магических сил, которыми по понятиям того времени обладали отдельные представители животного мира, [72] а, во-вторых, от замкнутого состояния самого пояса. «Ритмический повтор определённых групп изображений по кругу, их содержательные связи,
(56/57)
символическое значение — все это представлялось залогом успеха обрядовых действий, направленных на достижение богатого урожая, а в более широком смысле — материального благосостояния общины или всего племени». [73]
В этой связи представляют интерес дальневосточные параллели к сказанному выше. Согласно древним корейским и японским традициям, имеющим отношение к ритуалу произведения на свет ребёнка, очень существенную роль в нём играл меч и пояс — «регалии и знаки мужской сущности». [74] Пояс здесь выступал, на первый взгляд, в необычной роли — в нём или на пояснице мужчины донашивался ребенок в стадии предмета, [75] который рождается как Женщина-Солнце. [76] Таким образом, в двух оппозициях (небо-земля и мужское-женское) пояс символизировался как функция плодородия. Знаковый характер он приобретал только в случае включения его в ритуал. [77] При этом в зависимости от контекста ритуала роль его не являлась величиной постоянной.
«Смысл жизни и её цель человек первобытного периода видел именно в ритуале, основной общественной и экономической деятельности человеческого коллектива». [78] И хотя под первобытностью понимается отрезок времени, заключённый в рамки между «неолитической революцией и эпохой, непосредственно предшествовавшей созданию великих цивилизаций Ближнего Востока, Средиземноморья, Индии и Китая», [79] совершенно очевидно наличие и в более поздние периоды представлений, именуемых «первобытными». [80] Поэтому всё, что было связано с ритуалом — одежда, текст, действия, различные предметы, само место его проведения, а также непосредственные действующие лица — исполнители (царь и жрецы), воспринималось как сакральное, приобретало определённый семиотический статус.
Хеттские цари при отправлении различных празднеств пользовались несколькими формами ритуального одеяния. В числе основных их элементов наряду с головным убором, рубашкой с длинным рукавом, сандалями, серёжками упоминается и пояс. [81] Особая одежда была у жрецов, что, по-видимому, имело как символическое, так и иерархическое значение. [82] На символический характер костюма у хеттов указывают предписания, касающиеся ношения платьев жрецами, а также «особых форм наказаний, выражавшихся в “раздевании” (служившего заменой смертной казни)». [83] Например, в летописи хеттского царя Хаттусилиса I говорится об уничтожении города Хахха: «Великий царь Табарна снял руки рабынь этого города с мельничных жерновов, и снял руки рабов этого города с серпов, и освободил их от несения повинностей и служб, развязал их пояса и предал их богине Солнца города Аринны, моей
(57/58)
госпоже». [84] В.В. Иванов полагает, что под термином «развязал их пояса» имеется в виду изменение правого положения зависимого человека. [85] Можно указать на типологически сходную ситуацию из истории Персии эпохи Ахеменидов. Оронт, родственник царя, решил изменить Киру, но был схвачен и по решению знатных персов приговорён к смерти. Ксенофонт в следующих словах описывает приговор: «После этого, по приказу Кира, они дотронулись до пояса Оронта, обрекая его тем самым на смерть...» [86] Тот же смысл прикосновения к поясу обвиняемого у персов засвидетельствован и другими античными писателями. [87]
В одном корейском мифе оборотень, принявший облик мужчины, умирает, когда ему в поясницу втыкают иголку с ниткой. Kaк уже отмечалось, поясница в ряде корейских и японских мифов символизирует сакральную мужскую сущность. [88]
«Поскольку сущность вещей отождествлена с их происхождением, то знание происхождения является ключом к использованию вещи » (выделено нами. — В.Д.). [89] Восприятие пояса в функции оберега связано с древними представлениями о мире, вселенной, замкнутом пространстве, выраженном кругом. [90] Д.К. Зеленин предполагал, что «магический круг-оберег развился из кругового обхода человеком той местности, где человек надумал заночевать или поселиться надолго; такой обход был необходим, чтоб убедиться в отсутствии гнезда хищников, особенно змей и т.п.» [91] Ещё в средние века «символом совершенства считался круг. Идея круга служила образом бога и мира». [92] Среди хеттских царских ритуалов существовало «хождение по кругу», «кружение» как одна из важнейших функций царя. [93] По древнекитайским мифам небесный свод имел девять кругов. [94] Хеттскому празднику объезда территории типологически соответствует поездка царя в древнеиндийском ритуале «порождения царя» и Нового года — раджасуя. [95]
Заметим также, что в ряде культур, связанных уже с цивилизацией, например в иньской и древнегреческой, сосуды, являясь частью ритуального комплекса, в свою очередь сами были комплексами, которые как бы аккумулировали в себе все имеющиеся представления о мире. [96] «Декор геометрических ваз — повторяющийся мотив кругов, обегающих тело сосудов без единой вертикальной цезуры, без единой остановки — создаёт ритм бесконечного, круговращательного движения» (Эмпедокл). Вращение земли, вращение луны и солнца, вращение космоса, вихревое вращение как принцип формообразования, расчленения первичного хаоса и создания порядка в мироздании — основное представление греческой космогонии. «Небесный порядок возник благодаря круговому движению» (Анаксагор). [97]
(58/59)
Отголоски обряда «хождения по кругу», «кружения» как магических действий сохранились в поверьях многих народов. В русском свадебном ритуале такие моменты, как сватовство, смотрины сговор, «непременно завершались хождением» «круг стола», что «свидетельствовало о благополучном исходе начатого дела». [98] У нивхов обход жилищ шаманом связывался с защитой от злых духов всего селения. Интерес представляет то обстоятельство, что обход совершался по направлению движения солнца. [99] В традиции народов Индокитая «кружения» связываются со сменой времён года. [100] У немцев существовал обычай совершать объезды или обходы полей с магическими целями, чтобы обеспечить их плодородие. [101]
В ряде традиционных праздников церемониальные поездки хеттского царя, связанные с его функцией «защищать» страну, можно интерпретировать как «отделение от внешнего мира» определённой территории, создание вокруг неё «барьера» от злых сил. [102] Младший сын Геракла — Скиф, получив в наследство лук и пояс, тем самым принял на себя обязанность защищать страну. [103] Территория страны благодаря границе, которую проводил по ней царь, приобретала сакральный характер и воспринималась как ритуальное изображение вселенной. [104] Материальным воплощением такого очерчивания границ можно рассматривать подкурганные погребения эпохи энеолита и бронзы. Заключённая в границы территория кургана становилась сакральной, недоступной для людей живого мира. [105] Достаточно указать на широко известные курганы раннескифского времени, расположенные в пределах Тувы — Аржан и Уюк. Курган Аржан, например, представлял собой огромное, диаметром 120 м земляное сооружение с деревянными каркасными конструкциями в основании. В плане оно напоминает колесо или солнце с радиально расходящимися лучами. [106] Периметр кургана — своеобразная граница, заключающая в себе сакральную территорию погребенного в ней вождя-царя, это «межа того света и этого», граница «своего» и «чужого», неба и преисподней. [107] В ещё более ярко выраженном виде эта идея воплощена в курганах эпохи энеолита, в частности Усатовских. В их основании выделялся кромлех — «пояс из каменных блоков или плит, поставленных на ребро». [108]
Пояс через форму круга отождествлялся со Вселенной, с её границами, в силу чего сам приобретал сакральный характер. Для первобытных представлений «существенно, реально лишь то, что сакрализовано (сакрально отмечено), а сакрализовано лишь то, что составляет часть космоса, выводимо из него, п<