После поездки на Цейлон писатель долгое время (примерно до начала 1920-х годов) лелеял замысел написания большого произведения о Цейлоне - повести или романа. В основание сюжета должны были лечь путешествие человека европейской культуры в мир Востока и произошедшие там с ним духовные перемены.
Замысел этот не осуществился, предполагаемые наброски данного произведения стали самостоятельными рассказами: «Отто Штейн», «Город Царя Царей», «Третий класс»[8]. О наличии данного замысла говорит черновой набросок «В стране пращуров» (впервые атрибутирован нами: раньше предполагалось, что это отрывок из путевого дневника Бунина).
В рассказе «Город Царей» Бунин пишет о Цейлоне с его древней столицей. Повествование насыщено особенной символичностью. Анарадхапура является символом святости буддийского мира, средоточием его святынь. Священное дерево Бо является символом просвещения, так как под ним Будда познал истину. Царь Тисса, который когда-то выделил лучший участок в столице для того, чтобы посадить это дерево, после посвятил весь остаток своей жизни мыслям и делу благочестия, на то, чтобы сделать Анарадхапуру как бы престольным городом самого Будды, и на всяческие украшения, достойные ее славы и святости.
Прошли столетия, минули тысячелетия, и теперь Анарадхапура является маленьким и глухим лесным селением, через которое лежит единственная улица, вернее, дорога под вековыми деревьями, которая еще сохранила древнее название: Священная Улица. Священная страна забыта. Символом забвения является одинокая черная статуя Будды, который улыбается «грустно-смешливой улыбкой».
И снова — погибает покорная забвению материальная культура, но живет мудрость. Иногда кажется, что Бунин полностью принимает ее. Но она, как уже сказано, не поглощает его полностью. И. Одоевцева вспоминала слова Бунина: «Если бы я опять мог, как тогда, проникнуться всем этим, не так тяжело было бы, мне кажется»[9].
Буддийские мысли относительно преобладания страдания в жизни близка Бунину, как и ощущение бренности человеческого бытия, как и итоговая идея «освобождения». Вместе с тем Бунин страшится не столько идеи преобладающего страдания, сколько потери самой способности упиваться радостью бытия, как и страдать (англичанин в рассказе «Братья»).
При всей захваченности буддийским учением, он остался предан и иной высшей мудрости, которая запечатлена в земной красоте, что, к примеру, так пронзительно выражено в финале рассказа «Цикады»: «Но вот опять, этот вздох, вздох жизни, шорох накатившейся на берег и разлившейся волны, и за ним — легкое движение воздуха, морской свежести и запаха цветов. <…> Я иду по песку и сажусь у самого края воды и с упоением, сладострастно погружаю в нее руки, мгновенно загорающиеся мириадами светящихся капель, несметных жизней… Нет, еще не настал мой срок! Еще есть нечто, что сильнее всех моих умствований. Еще как женщина вожделенно мне это ночное лоно… Боже, оставь меня!»[10]. Отвлечься от ужаса смерти писателю разрешает буддийская идея «освобождения», но пока продолжается жизнь и возможность чувствовать ее — пусть она радует всеми своими возможностями.
Возможно, что в работе над романом Бунин хотел применить и личный путевой дневник, который написал во время плавания по Индийскому океану. Одним из источников сведений о морском путешествии на корабле, истории, населении, животном и растительном мире Цейлона для Бунина была книга К. Гюнтера, которую он довольно активно применял при написании рассказа «Господин из Сан-Франциско», отрывка «В стране пращуров», стихотворения «Цейлон (Окраина земли)».
В рассказе «Отто Штейн» Бунин сформировал блестящую пародию на автора этой книги - немецкого ученого, гордого, надменного и ограниченного европейца, который отправляется в индийские тропики.
Герои рассказов молодого Бунина часто старики, странники, нищие, убогие люди — и это не случайно: ведь именно они подтолкнули легендарного основателя буддизма принца Гаутаму искать истинный путь, в основании которого находится первая благородная истина о том, что человеческое бытие является страданием.
Страдание - непременный атрибут жизни практически всех героев рассказов Бунина 1910-х годов. Писатель словно пытается показать широкий диапазон человеческих мучений, которые возникают из-за неудовлетворенности своим материальным положением, отсутствия власти, богатства, потерей любви, несправедливым общественным устройством, слабостью человека в мире, которым управляют неведомые и грозные силами и так далее.
В рассказах «Братья», «Сны Чанга», «Соотечественник» Бунин затрагивает разные этические аспекты буддийских вероучений и их преломление в сознании современника. Герои этих рассказов, признавая верность нравственных истин, которые изложены в древних религиях, на себе ощущая «таяние», растворение в пространстве и пробуждение генетической «Прапамяти», все же не хотят кардинально поменять свою жизнь, чтобы лишиться власти земных желаний.
Едва ли не единственная, кто решился на такой шаг – это индийская девушка Готами, героиня одноименного рассказа. Это произведение было написано в самый сложный для Бунина период - в 1919 году в Одессе, перед эмиграцией. Но и тут нельзя сказать, что писатель считал данный путь возможным и приемлемым для себя. Эта мысль, со ссылкой на авторитет самого Будды, прозвучит в рассказе «Ночь отречения», который написан уже в эмиграции; буддийские мотивы тут переплетены с христианскими.
Одним из самых характерных является рассказ «Братья». В нем Бунин обращается к буддийскому учению об «освобождении», которое предусматривает отвержение земной жизни, средоточия обмана, за счет уничтожения желаний, полного отказа от личностных начал, растворения их в мировом Всеединстве.
Буддийский мир на Цейлоне, где осуществляется действие рассказа — это мир, который представляет личность и личностное существование великой бедой и источником страданий. И хоть герои рассказа, туземец рикша и англичанин, резко социально и духовно контрастны, их объединяет общая участь — неизбежность страдания как следствие потребности жить личным.
Находясь в атмосфере Цейлона, даже англичанин, обладающий сугубо индивидуалистическим сознанием, склоняется к этому выводу. «Будда, — говорит он, — как все великие религиозные учители, понял, что означает жизнь личности <…> — и ужаснулся священным ужасом. Мы же возносим нашу Личность выше небес, мы хотим сосредоточить в ней весь мир»[11].
Но содержание рассказа не сводится к буддийским постулатам. Он является по-своему многозначным. Наряду с представлением относительно иллюзорности как свойстве всякой жизни, в рассказе противопоставляются порочная и ущербная жизнь цивилизованного социума с жестокими законами отчуждения и «живая жизнь», как «достояние детски-невинных непробужденных сознаний», которая утверждает связь человека с миром. В духе буддийской мудрости сближены главные герои рассказа — англичанин и рикша-сингалез.
Но не менее важно их противопоставление. Бунин далек от предписанного Буддой осуждения рикши и его семейства как жертв любви (друг к другу и к женщине) — любви, всегда «неразумной», так как приводит к страданию. Наоборот, драмы их жизни запечатлены с глубоким сочувствием.
По мысли Т. Марулло, «глубокий покой и оптимизм, которые обрел Бунин в его раздумьях над историей рода и культурой, побуждали его следовать по цепи и пути возврата к предыстории, раю, нирване»[12]. Но находим ли мы в произведениях Бунина «глубокий покой и оптимизм»? Жизнелюбие — несомненно, во многом определяет его философский взгляд на существование человека, но в сложном соединении с ощущением трагизма и невозможности обретения счастья и покоя.
В самом начале зарубежного этапа своей жизни и творчества Бунин снова обращается к теме буддийского Востока. В рассказе «Город Царя Царей» грусть по разрушенной святыне древнего Востока, по первозданному Эдему, который безвозвратно утеряло человечество, оказывается родственной тоске писателя по утраченной родине.
В рассказах Бунина 1910-х годов возникают герои, которые довольно неоднозначно относятся к буддийскому учению. Так, в рассказе «Соотечественник» (1916 года) переживание героем буддизма трагично, а сам буддизм назван «ужасающим в своей непреложной мудрости учением».
В рассказе того же года «Сны Чанга» звучит мотив внутреннего спора: «Разве глупее нас с тобой были все эти ваши Будды, — говорит герой, — а послушай-ка, что они говорят об этой любви к миру вообще и ко всему телесному», о «пути всего сущего, которому не должно противиться ничто сущее. А ведь мы каждую минуту противимся ему, каждую минуту хотим повернуть не только, скажем, душу любимой женщины, но и весь мир по-своему! <…> Уж очень я жадный до счастья и уж очень часто сбиваюсь: темен и зол этот путь или же совсем, совсем наоборот?»[13].
В рассказах «Ночь» («Цикады»), «В ночном море», «Огнь пожирающий» писатель снова переосмысливает основы буддизма, причем теперь в центре его внимания мысли относительно вечного перерождения, отсутствии начала и конца человеческого бытия, генетически обусловленной прапамяти, которая особенно ярко проявляется у людей особенного разряда - писателей, поэтов, художников, которых отличает острое чувственное восприятие окружающего мира. Бунин называет их «разрушители» - за их способность и стремление разомкнуть привычные границы бытия, «выйти из цепи» существования.
К этому разряду Бунин относил и себя, и Л.Н. Толстого, непререкаемого духовного авторитета для него на протяжении всей его жизни. В романе «Жизнь Арсеньева», рассказывая о том, как человек особенного склада входит в мир, понимает его бытийные истоки, чувствует в себе пробуждение творческих способностей, Бунин снова применяет теоретические положения, которые сходны с буддийскими (о перерождении, прапамяти, неразрывной связи желания и страдания, любви и смерти, кармическом воздаянии и так далее).
Но тут вопрос относительно поиса своего пути уже разрешен: это писательское творчество, которое воспринимается как предназначение свыше. Для формирования произведения о Л.Н. Толстом Бунин применяет инструментарием элементы стилистического построения, которые он заимствовал из «Сутта-Нипаты», его любимой книги древнего буддийского канона.
Кроме этого, для рассказа о судьбе, творчестве, нравственных исканиях Толстого он обращается и к иным буддологическим источникам. Писатель формирует развернутую параллель жизни Толстого и жизни Будды, а также самых выдающихся святых и пророков человечества[14].
Может появиться сомнение, насколько вообще правомочно приписывать цикл «Темные аллеи» к периоду серебряного века, ведь большая часть новелл написал Бунин в эмиграции незадолго до начала Второй Мировой войны.
Но, если мы вспомним общий тон искусства серебряного века – взгляд в прошлое, причем данный взгляд не является простой художественной стилизацией, он целенаправленно обращен в прошлое, в котором определенный автор ищет ответы на насущные вопросы – то мы увидим, что и «Темные аллеи» соответствуют данному тону. В «Темных аллеях» писатель как бы вглядывается в безвозвратно потерянное российское прошлое, пытается его восстановить, вспомнить малейшие детали. Многие рассказы, такие как «Чистый понедельник», «Поздний час», перенасыщены приметами быта и времени.
Искусство Бунина по сути своей додуховно. Ничего, кроме «первобытной грамматики любви» и «темных аллей греха» у него искать не нужно. В «Темных аллеях» Бунин много думает о тайнах любви, любовь и ее проявления - это едва ли не ключевая тема цикла. Любовь у Бунина является высшим воплощением и проявлением жизни, смыслом, целью, содержанием человеческого существования на земле.
И в каждом рассказе осуществляется борьба между 2-мя типами восприятия любви – материального, где любовь является слепой, животной энергией, овладевающей всем существом человека и лишающая его разума («Кавказ», «Руся», «Натали»); и духовного – где любовь перерождает героев рассказов, превращает их лица в лики («Чистый понедельник»). И в новеллах, где духовное подчиняется материальному, там духовное чахнет, гибнет. А подчинение духовным целям не губит материальное, а напротив, придает ему свежесть, яркость, чистоту, возвышенность.
В книге рассказов «Темные аллеи» философские вопросы поиска смысла бытия отступают на второй план. Любовь, которая понимается высшей ценностью бытия, представляется тут в самых разных ипостасях. Вместе с тем, буддийские представления являются источником постоянно присутствующего ощущения неразрывной связи любви и смерти, осознания любви как источника самых тяжелых страданий.
Во многих рассказах цикла есть элементы образной системы, которая характерна для рассказов Бунина о Востоке. Это мотивы солнца как символа непреложной мудрости восточного вероучения, воды, океана, ночи, тьмы, таинственной жизни природы, которая то гармонично сопровождает, то неумолимо вторгается в отношения влюбленных. Широко представлена в цикле «Темные аллеи» «бунинская женщина» - смуглая, худощавая, с черными волосами и глазами, часто одетая в желтое или красно-желтое - цвета буддийского Востока в поэтике Бунина.
Но, с какой бы точки зрения Бунин не писал бы о любви – христианской или языческой, повествует он по определенной схеме. Так, к примеру, любовные коллизии четко подразделяются на 3 части: стремление мужчины к женщине – близость с женщиной – трагический финал (смерть мужчины, смерть женщины, невозможность мужчины и женщины быть вместе по не зависящим от них причинам или из-за особенностей понимания любви героями).
Трагический конец обусловливают несколько факторов. Несмотря на то, что произведения Бунина не являются автобиографичными, в них присутствует печать судьбы писателя – как мы знаем, Бунин не сразу стал счастливым в личной жизни – он был несколько раз женат, прежде чем нашел верную спутницу. Во-вторых, трагические финалы – это следствие философских взглядов Бунина. Это писатель, который «воспевает великую ценность страдания»[15].
В 1925-1926 годах Бунин возвращается к философским новеллам, которые характерны для начала его пути, и пишет 2 рассказа. Они навеяны путешествием на Цейлон, — «Воды многие» и «Ночь», где выражена наиболее определенно система его философских взглядов, которые претворены в художественную форму.
«Воды многие» — запись тех мыслей и чувств, которые испытал автор при трехнедельном плавании через Индийский океан. Бунин называет его одним из своих «самых лучших написаний». Все внимание героя сосредоточено на его внутреннем состоянии: «... казалось, душа всего человечества, душа тысячелетий была со мной и во мне».
Герой рассказа «Воды многие» раздвигает границы памяти, он, постигая ту единую жизнь, которая «осуществляет свое таинственное странствование через тела наши», приобщается к вечной жизни, вечному времени, вернее, даже отсутствию времени, к всебытию.
Рассказ «Ночь» является автобиографичным. Об этом Бунин писал в «Освобождении Толстого». Рассказ этот знаменателен и тем, что показывает постоянство размышлений Бунина, связь его ранних произведений с поздними. Ситуации, которые воспроизведены в рассказах «Туман» (1901) и «Ночь» (1925), совпадают во многих деталях.
Но в раннем рассказе Бунин ставил вопросы, которые мучили его отсутствием ответов, теперь же он пытается до конца разобраться в своем восприятии жизни, в своем мировосприятии. Действие (действие мысли) в обоих рассказах осуществляется глубокой ночью, перед рассветом. Почему состояние, которое охватило героев рассказов, возможно только ночью, в предутренние часы?
Герой «Тумана» не знает: «Я не понимаю молчаливых тайн этой ночи, как и вообще ничего не понимаю в жизни». Герой «Ночи» отвечает: «Что есть ночь? То, что раб времени и пространства на определенный срок свободен, что снято с него его земное назначение, его земное имя, звание, — и что уготовано ему, если он бодрствует, великое искушение: бесплодное „умствование", бесплодное стремление к пониманию, то есть непонимание сугубое; непонимание ни мира, ни самого себя, окруженного им, ни своего начала, ни своего конца».
Не всем, однако, дано прикоснуться к «великой тайне мира». Для этого нужен и определенный душевный настрой — чувство печали и одиночества, — и определенная чувствительность натуры. Герой «Ночи» предельно искренне высказывает свое представление о мире, как о бесконечном потоке бытия. Подчеркнем снова, что именно авторское чувствование мира как бы опирается на буддийскую философию.
«Мое рождение никак не является моим началом», — пишет Бунин, а после цитирует слова Будды: «Я помню, что когда-то, мириады лет тому назад, я был козленком». И продолжает: «И я сам испытал подобное... Но ведь так вероятно, что мои предки обитали именно в индийских тропиках. Как же могли они, столько раз передававшие своим потомкам и, наконец, передавшие и мне почти точную форму уха, подбородка, бровных дуг, как могли они не передать и более тонкой, невесомой плоти своей, связанной с Индией? Есть боящиеся змей, пауков „безумно", то есть вопреки уму, а ведь это и является чувством какого-то прежнего существования, темная память о том, к примеру, что когда-то древнему предку, боящемуся, все время грозила смерть от кобры, скорпиона, тарантула». И добавляет уже вполне определенно: «Мой предок жил в Индии»[16].
Но ведь именно об этом, с мукой недоумения и неверия в свои собственные ощущения, спрашивал себя герой Бунина в ранних рассказах: «Где я был до той поры, где туманилось мое тихое младенчество? - Нигде, — отвечаю я себе... - Нет. Я не верю этому, как не верю и никогда не поверю в смерть, в уничтожение. Лучше скажи: не знаю. И незнание твое — тоже тайна» («У истока дней»).
«Парадокс Бунина, — говорит П.И. Тартаковский, — заключался в том, что уход от общественных потрясений, чем в известной мере было его движение на Восток, привел поэта к художественным открытиям, которые содержали подчас зерна тех самых идей, борьба за которые, по сути, и вызывала социальные столкновения у него на Родине»[17].
Так или иначе, философские воззрения буддизма, близкие мировоззрению писателя не только тематически отражены в его произведениях, но и присутствуют в его сознании, как определенная точка зрения на судьбу России. Интересен в связи с этим и тот факт, что «навеянное восточной проблемой философское понимание мира, могло накладываться и на совсем невосточные сюжеты — на жизнь русской провинции („Чаша жизни“), на западный образ жизни („Господин из Сан-Франциско“)»[18].
В рассказе «Чаша жизни» тема буддийского Востока уходит в подтекст, но при этом довольно ощутима и существенна. Само название рассказа придает ему значительную философскую глубину, что не разрешает считать его просто историей о жизни в российском уездном городке. «Чаша жизни» — символ, который встречается в целом ряде религиозных учений и мифологических представлений, а также в определенных художественных произведениях.
В объяснении символического значения, которое вкладывает автор в название рассказа, не менее важными оказываются и буддийские ассоциации. «Чаша Будды» является древнейшим религиозно-философским символом буддизма.
Заслуживает внимания и то обстоятельство, что число 4 — количество главных героев рассказа — также священный буддийский символ, воплощение полноты и гармонии, тесно связанный с семантикой чаши. Учение о «Четырех Благородных Истинах» составляет этическую основу буддизма.
Судьбы 4-х главных героев сопоставляются с главными путями жизненной самореализации, которые предусмотрены в индуистской и буддийской традициях. Селихов олицетворяет путь «артхе» — накопления богатства, формирования материальных ценностей. Путь Кира Иорданского задуман как путь «ума, строгости и учености», что в индийской традиции соответствует понятию «дхарма».
Наибольшие симпатии Бунина вызывает путь юной Сани Диесперовой — «кама», который воплощает представления автора о природном, естественном женском начале, которое у девушки проявляется в жажде любви и счастья[19].
Страстное желание Александры Васильевны стать собственницей дома является ничем иным, как трансформированной неудовлетворенностью своей женской судьбой, желанием другого счастья. Наконец, путь Горизонтова в изображении И. Бунина является пародией на жизнь монаха-отшельника, который пренебрегает земными удовольствиями и радостями, погружен в себя и равнодушен к окружающему миру.
Почти во всех рассказах И. Бунина как бы воплощается недостижимое желание писателя — обратиться только к вечным вопросам бытия. Чувствуя в себе желание освободиться от обольщений земной жизни, Бунин сам становился похожим на аскета, когда он творил, работал.
Подобно буддийским монахам, йогам, всем вообще людям, которые идут на определенный духовный подвиг, И. Бунин, приступая к работе, постепенно очищал себя. Пытался более умеренно есть, пить, рано ложился, помногу каждый день ходил, в самые горячие рабочие дни убирал со своего стола вино.
Но у писателя не получилось, в отличие от героев определенных своих произведений, оторваться от земных тревог, от России, и быть до конца свободным в своем духовном полете. Вечной и постоянной для него была тоска по родине и неотрывная принадлежность своей культуре, народу.
Итак, можно сделать вывод, что центральной идеей произведений Бунина является полная включенность в бытие. Эта включенность является далеко не христианской, потому что предполагает отдание души в полную власть страстей, чувств, желаний. Первенствующей среди этих страстей является любовь. Но любовь не в высоком христианском смысле, а языческом, любовь у Бунина – это эрос. Подчинение его воле приводит героев неминуемо к страданиям, трагическому финалу.
Но нельзя отрицать и христианские мотивы в произведениях Бунина. Они существуют, но они не несут той нравственной, богословской, религиозной окраски, которую они имеют в самом христианстве. Христианство у Бунина чаще всего является фоном, на котором разворачивается действие определенного произведения, своего рода художественный прием для придания экзотического колорита.
Заключение
При написании работы была достигнута цель и разрешены все поставленные задачи.
Рассмотрение воздействия буддизма на творчество И. Бунина и на культуру России в общем - это одна из оригинальных и интересных сторон научной гуманитарной практики, так как актуализирует важную культурологическую проблему - проблему понимания и поиска единых смыслов в различных культурах.
Проделанное нами изучение влияния религиозных представлений, этики и эстетики буддизма на творчество И.А. Бунина разрешает сказать, что это влияние было разносторонним и многоплановым.
В разные периоды своей жизни писатель опирался на положения буддийского вероучения при формировании своей собственной концепции бытия мира и человека, рассмотрении важных для его миропонимания проблем жизни, любви, смерти, смысла бытия.
Уже в ранних прозаических произведениях существуют мотивы, которые сходны с буддийскими. Это и ощущение призрачности бытия, иллюзорности человеческих устремлений, стремление слиться с «предвечной тишиной» и обрести в ней счастье.
Герои рассказов молодого Бунина - старики, странники, нищие, убогие люди. Именно они подталкивают легендарного основателя буддизма принца Гаутаму к поиску Истинного пути, в основании которого находится первая благородная истина о том, что человеческое бытие является страданием.
Писатель будто пытается показать широкую гамму человеческого страдания, которое возникает из-за неудовлетворенности: своим материальным положением, отсутствием власти, богатства, удовольствий, потерей любви и изменой любимых, несправедливым общественным устройством, неожиданными и нежелательными переменами в судьбе, слабостью человека в мире, которым управляют неведомые и грозные силы и так далее. Амплитуда человеческих страданий, которые изображает Бунин, поистине не знает границ.
Писатель разделяет вторую буддийскую истину, о том, что страдание это порождается желанием (в широком смысле), то есть, по сути, у него психофизиологическая основа. На этом основывается наше заключение о характере рока в рассказах Бунина 1910-х годов: причина его вторжения в жизнь человека практически всегда его личные стремления, неконтролируемые желания, потворство страстям и слабостям.
Но Бунин, хоть и признает верность буддийской истины относительно того, что способ уничтожения земного страдания находится в искоренении этой жажды жизни, не склонен, безусловно, одобрять тех своих героев, которые на практике отказываются от всех земных привязанностей и радостей. Бунину ближе понимание буддийских нравственных правил, которое изложено в книгах Р. Тагора, где право на земную радость признается за всеми существами, которые живут на земле, где звучит пожелание счастья всем и каждому - как залог гармоничного бытия вселенной.
Список использованной литературы:
1) Бабореко А.К. Комментарии // Бунин И.А. Собр. Соч. в 6-ти т. – М.: Художественная литература, 1987.
2) Бернюкевич Т.В. Буддийские мотивы в творчестве И. Бунина // История русской литературы XX века. Первая половина: В 2 кн. — Кн. 2: Personalia/ под общ. Ред. Проф. Л.П. Егоровой. — М.: Флинта, 2014. – С. 31.
3) Бицилли П. Иван Бунин. «Тень птицы» // Современные записки. № 47.
4) Бунин И.А. Собр. соч.: В 9 т. / И.А. Бунин; Под общ. ред. А.С. Мясникова, Б.С. Рюрикова, А.Т. Твардовского. Т. 1 - 9. - М.: Художественная литература, 1965 - 1967.
5) Бунин И.А. Повести и рассказы. Л., 1985.
6) Бунин И.А. Собр. соч.: В 8 т. М., 1993-2000.
7) Мальцев Ю.В. Иван Бунин. 1870-1953. Посев, 1994.
8) Марулло Т.Г. «Если ты встретишь Будду…» Заметки о прозе И. Бунина. Екатеринбург, 2000. – С. 27.
9) Муромцева-Бунина В.Н. Жизнь Бунина: 1870-1906. - Беседы с памятью / В.Н. Муромцева-Бунина; Сост., предисл. и примеч. А.К. Бабореко. - М.: Советский писатель, 1989. - 508 с.
10) Одоевцева И. На берегах Сены // Русский альманах. Париж, 1981. – С. 406.
11) Письмо Бунина Горькому от 11 апреля 1911 года // Горьковские чтения, 1958-1959. - М., 1961. – С. 59-60.
12) Смольянинова Е.Б. Буддийский Восток в творчестве И.А. Бунина: автореф. дис.... канд. филол. наук. — СПб: Санкт-Петербургский гос. ун-т, 2007. – С. 10-18.
13) Тартаковский П.И. Поэзия Бунина и арабский Восток// Народы Азии и Африки. — М., 1991. – С. 107.
[1] Мальцев Ю.В. Иван Бунин. 1870-1953. Посев, 1994.
[2] Муромцева-Бунина В.Н. Жизнь Бунина: 1870-1906. - Беседы с памятью / В.Н. Муромцева-Бунина; Сост., предисл. и примеч. А.К. Бабореко. - М.: Советский писатель, 1989. - 508 с.
[3] Бунин И.А. Повести и рассказы. Л., 1985.
[4] Письмо Бунина Горькому от 11 апреля 1911 года // Горьковские чтения, 1958-1959. - М., 1961. – С. 59-60.
[5] Бабореко А.К. Комментарии // Бунин И.А. Собр. Соч. в 6-ти т. – М.: Художественная литература, 1987.
[6] Бунин И.А. Собр. соч.: В 8 т. М., 1993-2000.
[7] Бунин И.А. Собр. соч.: В 8 т. М., 1993-2000. – Т. 6, С. 50.
[8] Бунин И.А. Собр. соч.: В 9 т. / И.А. Бунин; Под общ. ред. А.С. Мясникова, Б.С. Рюрикова, А.Т. Твардовского. Т. 1 - 9. - М.: Художественная литература, 1965 - 1967.
[9] Одоевцева И. На берегах Сены // Русский альманах. Париж, 1981. – С. 406.
[10] Бунин И.А. Собр. соч.: В 8 т. М., 1993-2000. – Т. 5, С. 410.
[11] Бунин И.А. Собр. соч.: В 8 т. М., 1993-2000. – Т. 4, С. 129.
[12] Марулло Т.Г. «Если ты встретишь Будду…» Заметки о прозе И. Бунина. Екатеринбург, 2000. – С. 27.
[13] Бунин И.А. Собр. соч.: В 8 т. М., 1993-2000. – Т. 4, С. 221-222.
[14] Муромцева-Бунина В.Н. Жизнь Бунина: 1870-1906. - Беседы с памятью / В.Н. Муромцева-Бунина; Сост., предисл. и примеч. А.К. Бабореко. - М.: Советский писатель, 1989. - 508 с.
[15] Бицилли П. Иван Бунин. «Тень птицы» // Современные записки. № 47.
[16] Бунин И.А. Повести и рассказы. Л., 1985.
[17] Тартаковский П.И. Поэзия Бунина и арабский Восток// Народы Азии и Африки. — М., 1991. – С. 107.
[18] Бернюкевич Т.В. Буддийские мотивы в творчестве И. Бунина // История русской литературы XX века. Первая половина: В 2 кн. — Кн. 2: Personalia/ под общ. Ред. Проф. Л.П. Егоровой. — М.: Флинта, 2014. – С. 31.
[19] Смольянинова Е.Б. Буддийский Восток в творчестве И.А. Бунина: автореф. дис.... канд. филол. наук. — СПб: Санкт-Петербургский гос. ун-т, 2007. – С. 10-18.