ПРЕДИСЛОВИЕ К III ИЗДАНИЮ.
Приступая, по поручению автора, к III изданию книжки, считаю необходимым сказать несколько слов.
В 1894 году исполнилось 30 лет со времени описанного в ней подвига наших казаков, а из уцелевших от боя уральцев осталось в живых очень немного в весьма престарелых годах.
Независимо важности для нашего войска значения подвига казаков под Иканом, напоминание о котором необходимо для подростающего поколения, появление описания боя в III издании вызывается также осуществлением заветной мысли Иканцев — сооружения Иконы Святителя Николая Чудотворца, поставленной в Николаевском приделе старого войскового Михаило-Архангельского собора в Уральске.
В этом издании представилась возможность поместить рисунки: памятника на поле битвы под Иканом, Иконы Святителя Николая и группы иканцев, принимавших участие в праздновании в 1889 году в г. Уральске двадцатипятилетия боя под Иканом. [6]
Кроме того текст книжки дополнен в некоторых местах подробностями, взятыми из напечатанных, по поводу 25-летия боя, заметок и статей, а также и из рассказов участников боя, а в песне “Икан” добавлены четыре строки, случайно пропущенные во II издании, без которых песня не вполне рисует картины трехдневного боя и геройского отступления казаков.
М. ХОРОШХИН.
Летом 1864 года небольшой отряд наш выступил с бывшей Сыр-Дарьинской линии вверх по р. Сыр-Дарье и 12 июня принудил коканцев сдать город Туркестан, имевший среди населения Средней Азии значение по своим святыням. Потеря этого города и занятие его “неверными” для мусульманского населения были тяжелы. Это был первый город, занятый нашими войсками в Средней Азии.
Несколькими днями ранее взятия Туркестана, другой отряд, со стороны Семиреченского края, занял коканскую крепость Аулиеата. Затем из обоих отрядов был составлен один, который и направился к укрепленному коканскому городу Чемкенту, взяв который после непродолжительной осады штурмом, отряд продолжал наступление к Ташкенту. Однако, попытка 2-го октября взять этот многолюдный город, и к тому-же занятый, довольно значительными неприятельскими силами, была отбита и отряд отошел к Чемкенту в ожидании подкреплений.
|
|
На усиление этого передового отряда из форта Перовского, главного укрепления тогдашней Сыр-Дарьинской [8] линии, была послана Уральская казачья сотня, под начальством есаула Серова. Казаки получили тогдашния драгунские нарезные ружья, заряжающиеся с дула, со штыками. 1-го декабря Серов вступил в город Туркестан.
Между тем в окрестностях Туркестана не все было покойно. Ходили слухи, что неприятель, ободренный нашею неудачею под Ташкентом, собирает силы в этом городе; в окрестностях Чемкента и даже ближе к Туркестану стали бродить шайки, так что сообщения между Туркестаном и Чемкентом были не безопасны; по дороге выставлены были киргизы для перевозки почт.
Передавали, что тогдашний правитель коканского ханства, Алимкул, покинул Ташкент и отправился к себе в ханство с собранным войском усмирять какое-то волнение; народ в занятых нами местах относился к нам крайне недоверчиво и все чего-то ждал...
Скоро пронесся слух, что вблизи от Туркестана появилась шайка в несколько сот человек; а так как в Чемкент снаряжался транспорт, то решено было проверить этот слух, разбить и истребить шайку и тогда уже отправлять вперед транспорт, которому до Чемкента предстояло пройти около 150 верст. [9]
|
|
Но слухи эти не вполне передавали все, что действительно было. Как потом объяснилось, Алимкул, собрав все, что можно было только собрать в Ташкенте, решился на весьма смелое предприятие: он задумал быстро пройти мимо Чемкента и внезапно напасть на Туркестан, укрепления которого были не вполне исправлены и жители которого могли оказать ему содействие. Распустив слух, что он идет на юг, к себе в Кокан, Алимкул, на самом деле, пошел на север; передовые шайки его ловко накрывали выставленные нами отдельные посты киргиз — туземцев по дороге из Чемкента, в Туркестан; нам не от кого было получать известия, да к тому же степь, окружающая все населенные места, широка.
После полудня, 4-го декабря, передовые части Алимкула дошли до Икана, селения, отстоящего от Туркестана верстах в 20-ти; в ночь, вероятно, подтянулись и остальные и, быть может, 5-го утром коканцы появились бы пред городом, где их никто не ожидал.
Но случилось иначе.
Для осмотра всей местности и для истребления шайки, силы которой определяли от 100 до 400 человек, комендант Туркестана, 4-го декабря, послал сотню Серова, в которой было всего: 2 обер-офицера, [10] 5 урядников, 98 казаков, кроме того к сотне придано 4 артиллериста, фельдшер, фурштат и три киргиза верблюдовожатых; при отряде был горный единорог, казаки имели двойной комплект патронов (120); на единорог отпущено 42 заряда.
Выступив уже после полудня, сотня, выслав разъезды, шла с большими предосторожностями; оно и понятно: как бы в подтверждение слухов, на пути встретились киргизы из числа бывших на постах между Туркестаном и Чемкентом и благополучно ушедших от коканцев — некоторые из них были ранены; из слов их было ясно, что за Иканом есть неприятель, но сколько — неизвестно. Есаул Серов донес коменданту о всем, что узнал и, получив подтверждение прежнего приказания, продолжал свое движение к Икану.
|
|
Было около 4-х часов пополудни; стало уже темно, когда сотня подходила к Икану, лежащему на высоком месте. Место было ровное, покрытое кое-где саксаулом, от Икана было видно на далекое расстояние и движение сотни, конечно, давно замечено коканцами, а уральцы, подходя к Икану, заметили огни около него. Серов остановился, послал вожака-киргиза вперед узнать, что это за огни. Киргиз Ахмет сейчас же вернулся и сообщил, что “неприятеля [11] так же много, как камыша в озере”. Завидев огни вдали и получив подтверждение о значительных силах, есаул Серов отошел несколько назад и остановился у замеченной ранее небольшой канавки; казаки быстро спешились, развьючили верблюдов и успели оградить себя завалом из мешков с провиантом и фуражем, сбатовали коней и поместили их в средине круга, а сами залегли за мешками. Между тем коканцы перешли в наступление. Их конные толпы двинулись от Икана прямо и несколько в обход, первоначально тихо (“тихим молчанием”), а затем, близко подойдя, и в скачь, с криками. Горсть уральцев дружно встретила натиск метким и частым ружейным огнем и картечью единорога.
Ошеломленный неожиданным отпором, потерявший сразу много убитыми и ранеными, неприятель отхлынул назад. Но вслед затем с новою яростию, с криками “алла”, коканцы ринулись на горсть храбрецов. Опять дружный огонь казаков и картечь единорога охладили пыл нападающих и заставили повернуть назад. Несколько раз повторялся напор и с таким же неуспехом.
Вероятло коканцы понесли потери довольно значительные, потому что перестали нападать и, отойдя недалеко, остановились на ночь, разведя костры. [12] Казакам все было видно; можно было и стрелять, но казаки берегли каждую пулю.
Хотя неприятель и не возобновлял нападений, но положение отряда не улучшилось. Об отступлении ночью нечего было и думать, нужно было оставаться на месте и ждать выручки из Туркестана; казаки продолжали укрепляться, ограждаясь мешками и телами убитых лошадей.
Между тем коканцы открыли огонь из орудий и фальконетов (небольшие пушки, менее горных единорогов); гранаты и ядра довольно близко ложились и били лошадей (так, первая же граната убила трех), но, к счастию, не задевали людей. Об отдыхе, не говоря уже о сне, и думать было нечего; пользуясь темнотою, пешие коканцы старались подпалзывать незаметно к отряду, чтобы с близкого расстояния броситься на казаков. Но и казаки народ опытный: тонкий слух, острое зрение — природные качества казака, воспитанного среди безконечных равнин — позволяли им вглядываться в окружающую темноту, чутко прислушиваться ко всякому шороху, звуку и каждая попытка коканцев оканчивалась полною их неудачею. Долго, бесконечно долго, тянулась ночь среди орудийной и ружейной пальбы, среди напряженного внимания; но духом никто не падал. В числе [13] казаков быля люди и бывалые, многие находились уже более 15 лет на службе, сделали не один поход, были под Севастополем, бились ранее и с коканцами, имели и знаки отличия военного ордена. Благодаря спокойствию, распорядительности командира и офицера, ободрению старослуживых, не унывали и новички, твердо рассчитывая на свое превосходство над противником, как бы он ни был многочислен и зол...
К сожалению, после 8-го выстрела, ночью колесо единорога сломалось; сняли колеса с передка и кое-как их приладили; однако, в этом положении единорог принес не много пользы — приходилось его на своих спинах перетаскивать с места на место.
Прошла наконец и долгая иочь. Наступившее утро доставило лишь одно облегчение: видели, что делается у противника, который не мог уже напасть внезапно; но за то днем трудно было скрыть свою малочисленность и уберечься от коканских пуль.
Стрельба продолжалась; однако, по внушению начальников и опытных казаков, люди берегли каждую пулю; только сохраннв патроны, казаки были уверены, что удержат противника на почтительном расстоянии. Стреляли по отдельным смельчакам, которые иногда небрльшими партиями подскакивали к отряду сажень на 100 и не один из них поплатился [14] за попытку похвастаться удалью и отвагою пред своими товарищами; стреляли по орудийной прислуге, заставляя не раз менять места орудий; стреляли также по начальникам, насколько их можно было заметить по расшитым халатам, чалмам, богатым седельным уборам; напр., удалось подбить лошадь под самим Алимкулом. Огонь противника, особенно артиллерийский (а пушек у них было три), все более и более усиливался; из единорога же с нашей стороны, как для сбережения снарядов, так и по случаю порчи его — не стреляли. Так тянулся один час за другим в мучительном ожидании выручки. Между тем видно было, что толпы неприятеля потянулись на север: это они пошли к Туркестану. В отряде стали оказываться убитые 1 и раненые; многие верблюда и кони были перебиты; трупы их казаки перетаскивали под огнем.
Но вот движение среди неприятеля как бы усилилось... чу! издалека, от города, донесся отдаленный гул орудийного выстрела... Что этотакое? Идет ли выручка, или же началась стрельба со стен Туркестана по подступившим коканцам? Разные чувства [15] волновали храбрецов, заброшенных судьбой среди неприятеля. Опять выстрел, и как будто слышнее, как будто громче — видно, свои идут на помощь... Казаки точно и не слышали звука своих и коканских выстрелов и с жадностью ловили звуки оттуда, со стороны города. Но вот выстрелы ближе... ясно, что это идет выручка! Все ожило, встрепенулось, всякий чувствовал, что он не покинут, что об отряде вспомнили и спешат избавить из беды... Чем громче доносился звук выстрелов, тем все большими и большими надеждами оживали казаки. А между тем неприятель участил по казакам стрельбу и словно старался сорвать свою злобу; казалось, верная добыча уходит из его рук...
В два часа пополудни выстрелы слышались уже близко. Все ждали, что вот-вот из-за пригорка покажутся знакомые штыки, посматривали в ту сторону, не спуская однако глаз и с неприятеля. Но стрельба стала затихать, как будто даже и отдаляться; и затем затихла. Значит выручка не дошла.
Обманулись казаки! нет им помощи... они опять должны бороться и биться одними своими силами! Тяжело отозвалось все это на людях, но духом они не упали; как прежде, прязю, смело взглянули в лицо смерти и решились дорого продать свою жизнь, [16] а живым в руки на посрамление и поругание басурману не даться. А кичливый Алимкул шлет записку: “куда теперь уйдешь от меня? писал он, — отряд, высланный из Азрета (так называется Туркестан у коканцев) разбит и прогнан назад; из тысячи твоего отряда (видно, Алимкул одного казака считал за десятерых; да как иначе и считать-то таких молодцов?) не останется ни одного. Сдайся и прими нашу веру; никого не обижу (какая насмешка!). Какой ответ могли дать наши казаки? Записку есаул Серов оставил у себя, а после отослал в крепость и на мирные предложения уральцы ответили метким огнем... Опять начали бой: одни со злобою на неудачу, а другие — с твердою решимостью пасть, но не сдаться.
-----------------
Здесь я должен несколько оторваться и рассказать о том, что делалось в Туркестане.
Несколько часов спустя по отправке сотни, стало все более и более выясняться, что казаки могут натолкнуться на значительные силы коканцев. Послали с приказанием есаулу Серову, чтобы, вслучае встречи с значительными силами, он остановился в разрушенной крепости Тышанак, находящейся верстах в 10 от Туркестана и наблюдал за движением [17] неприятеля. Но было уже поздно: посланный не доехал, а часов в 5 пополудни в Туркестане услышали отдаленяый гул орудийной стрельбы, как бы исходивший с одного места и не умолкавший всю ночь, что указывало, что сотня стоит и отбивается.
Комендант был в затруднении; у него оставалось всего 2 1/2 роты, несколько орудий, да и вполне положиться на жителей, лишь полгода назад покоренных, было трудно.
В 11 часов утра следующего дня, т. е. 5 декабря, из города выступил отряд из 152 человек пехоты, 8 казаков, с 2-мя легкими орудиями. Начальнику его приказано было помочь сотне “с тем, что ежели отряд этот встретит огромные силы неприятеля и усиленную преграду для соединения с сотней и увидит движение неприятеля к Туркестану, то, не выручая сотни, следовать ему обратно” 2.
Отойдя версты четыре, отряд стал замечать конные партии, а еще далее — показались и огромные толпы наступавших коканцев. Завязалась перестрелка, которую и слышали казаки сотни Серова. Коканцы, обходя и окружая высланный отряд, потянулись к городу, в виду которого, часам к 3-м, они [18] и появились. Отряд между тем подвигался вперед, прошел крепость Тышанак и шел на выручку храброй сотни Серова, до которой оставалось каких нибуть версты 3 или 4. Неприятель ожесточенно напирал, окружая со всех сторон наступающий отряд; новые подкрепления его подходили, чтобы заградить дорогу к изнемогающим казакам.
В силу данного приказания, встретясь с массами коканцев, начальник отряда начал отходить назад, преследуемый торжествовавшим неприятелем почти до города, куда отряд вернулся уже вечером в 6 часов. Ударили тревогу в городе, аксакалы (старшины) нросили помощи; в отдаленных садах появился неприятель, и трубные звуки его слышались даже в цитадели, куда свезены были семейства всех; на стенах города всю ночь стояли дежурные части; а там, где-то вдали, в стороне Икана все еще не прерывался гул выстрелов, слышимый со стен Туркестана. Каждый, слушая этот гул, понимал в чем дело: сердце болезненно ныло и разрывалось... всякий сознавал, что и для героев есть предел и как уральцам трудно...
------------
Но вернемся к сотне.
Получив отказ сдаться, Алимкул решился сломить [19] упорство казаков. Из сотни заметили какое-то движение у неприятеля: подвозили на арбах и телегах камыш и хворост... Казаки стали догадываться, что коканец задумывает “идти подкатом”, прикрываясь арбами...
Но скоро наступившая темнота, закрыв неприятельский стан, снова заставила казаков напряженно вглядываться в сторону неприятеля, который, будучи ободрен успехом, мог броситься на штурм и задавить своим многолюдством горсть стойких молодцов. Невеселые думы передумывали уральцы, сидя за своими завалами и зорко следя за неприятелем, обложившим их со всех сторон... Казаки уже два дня не ели и не пили, а об отдыхе, а тем более о сне и думать было нечего, да и патроны приходили к концу...
Есаул Серов решил послать вести о себе в город, не зная, что там делается. Казаки Андрей Борисов, Павел Мизинов и Варфоломей Коновалов вызвались на это трудное дело. Мизинову, как слабому здоровьем, отказали. Двое остальных, с киргизом Ахметом, живо снарядились: надели поверх своих полушубков ружья, офицеры дали им револьверы и, провожаемые благими пожеланиями, они тронулись верхами и пропали в темноте. Но, наткнувшись [20] на коканский пикет и дав по нему выстрел, казаки скоро вернулись в сотню. Это их однако не охладило: опять Борисов 3 и Ахмет, с новым шутником, казаком Акимом Черновым пустились в другую сторону и иа этот раз удачно пробрались среди рыскавших партий коканцев. Отойдя на некоторое расстояние, коканцы расположились преимущественно к югу от сотни; кругом были расставлены посты, ходили разъезды, огни горели всюду и это помогло нашим смельчакам тихо пробраться между группами неприятеля, не предполагавшего такой смелости; труднее было идти дальше к Туркестану, около которого бродило много шаек, — но Бог помог казакам и в 9 часов вечера, словно выходцы с того света, появились они под стенами Туркестана и подали вести об отряде.
Между тем к утру 6-го числа коканцы отошли от города к Икану, а в час дня послана была вторично выручка: 207 человек пехоты, 10 казаков с двумя орудиями.
[21]
Отправив вторично посланных, казаки продолжали свое дело; надежда никого не покидала, хотя положение становилос все тяжелее и тяжелее. Томила и неизвестность исхода смелой попытки дать о себе весть в крепость. Прошел час, другой после отправки казаков; нет никаких признаков, что посланные попались, — значит, через первую линию прошли, но удастся ли пробраться в Туркестан — вот вопрос, волновавший всех, ибо каждый сознавал, что только помощь извне может их спасти...
Стало светать; вдали начал обрисовываться лагерь противника; а вместе с тем казаки заметили арбы с наделанными на них щитами из хвороста и камыша. Огромные связки хвороста в виде больших валов, чтобы удобнее их накатывать, были заготовлены в разных местах. Вчерашняя догадка оправдывалась: действителыю, “подкатом” задумали идти коканцы, — у них насчитывалось до 16 подвижных щитов и арб.
Положение отряда становилось очень трудным; халат не спасал коканца от казачьей пули, а за арбою и за щитом было безопасно...
Однако казаки н? теряли надежды на выручку и потому есаул Серов решил вступить в переговоры и тем оттянуть начало нового, отчаянного и, быть [22] может, последнего боя.
Предупредив казаков о своем намерении, командир сотни вышел вперед и махнул неприятелю рукой, показывая этим, что хочет вступить в переговоры. Вышел коканец с оружием в руках, которое по настоянию он положил. Завязались переговоры: есаул Серов требовал вызова Алимкула, чтобы переговаривать с ним; коканец предлагал самому идти к нему, говоря, что он властитель; предлагались самые выгодные условия для сдачи, обещалась награда... Между тем казаки заметили, что коканцы стали надвигать щиты, а под Серова состороны подкрадывались трое коканцев. “Ваше Благородие, уходите скорее! сейчас стрелять будем!” кричали казаки и открыли огонь. Цель переговоров была отчасти достигнуга: прошло около двух часов времени, а со стороны крепости ничего не слышно и не видно...
С 7-ми часов утра вновь закипел бой, на этот раз отчаянный. Ожесточенный неприятель стрелял часто и метко, постепенно подходя к казакам с трех сторон. Становилось жутко, сознавалась необходимость поддержки в трудном бою, а поддержки все нет! Отряд, сохранившийся почти без потерь (было несколько раненых), сразу почувствовал свое незавидное положение.
[23]
К часу дня все лошади были перебиты, 37 человек убито, много переранено; четыре отчаянных попытки коканцев броситься в рукопашную были отбиты, а помощи все нет, хотя, если-бы она вышла утром, дошла бы до сотни...
И вот, не видя никакой поддержки и не находя сил сдержать своим огнем все ближе и ближе подходящего противника, храбрецы решаются на отчаянную попытку: пробиться к городу, или же пасть в открытом бою — они все еще надеялись на помощь. Кроме того, нельзя было медлить — зимний день короток, а до города было верст 16-ть; пройдти их надо было за-светло, пока видно и пока можно сдерживать напор коканцев ружейным огнем.
Коканцы были просто ошеломлены, когда горсть героев, заклепав орудие, переломав ненужные ружья, с криками “ура” выскочила из-за своих завалов; но они скоро увидели, что вместо сотен людей, которые они насчитывали у русских, на самом деле оказались лишь десятки.... И с дикими криками ринулся противник за кучкой храбрецов. Сначала отступали тесной толпой, но потом увидели, что так неудобно, друг другу мешали стрелять и обороняться. Тогда сам собою образовался строй в виде лавы, но в три шеренги. Чем далее шли, тем [24] более строй этот редел и растягивался в длину.
Однако своим метким огнем казаки сдерживали массу коканцев в значительной дали. Тогда неприятельские всадники, сажая на крупы лошадей сарбазов (пешие стрелки), заскакивали вперед, ссаживали их и последние со всех сторон начинали расстреливать отступающих уральцев.
Одиночные неприятельские латники и кольчужники врывались иногда в самую средину казаков, за что некоторые и платились головой; но другие, благодаря своим доспехам, ускакивали, успев поранить несколько казаков. Менее решительные метали в казаков пики и копья, нанося таким способом случайный вред отступавшим. Так, когда казак П. Мизинов наклонился, чтобы поднять упавший шомпол, брошенная пика насквозь пробила ему левое плечо, пригвоздив его к земле; однако он всетаки вскочил и добежал с нею до товарищей, которые и выдернули пику у него из плеча.
И вот, когда кто-либо из этих героев, утомленных предыдущим боем, истекая кровью и лишаясь последних сил, падал на землю, как хищные звери, с неистовыми криками отделялись из толпы конные всадники и бросались на свою безпомощную жертву — ведь, с нею легко уже было [25] справиться... всякий спешит отрезать голову, чтобы скорее представить начальству, как доказательство своей храбрости и удальства, достойных награды. И казаки награждали коканцев за их усердие: не один из такжх “героев” рядом с своим трофеем слагал и свою голову, пораженный метким выстрелом уральца, хотя и ослабевшего, но все еще страшного противнику. Потом, уже вне выстрелов казачьих, коканцы свободно насмехались и надругались над обезглавленными трупами.
Всякий поймет, какое тяжелое чувство испытывал каждый, видя поругание над своими братьями и товарищами и сознавая, что вот-вот и он будет брошен, покинут, так как нести своих раненых не было никакой возможности.
Всякий шел, пока были силы. Казак сознавал, что раз он отделился от своих — неминуемая смерть ждала его сейчас же, в глазах товарищей, сердце которых болезненно сжималось при виде поругания над беззащитными ранеными.
Все тяжелее и тяжелее становилось отступающим, когда тот или другой, выбившись из сил, истекая кровью, или подбитый в ноги, падал в изнеможении.... “Прощай, товарищ!” и всякий крепче сжимал [26] винтовку, чтобы послать пулю коканцу, наскакивающему на упавшего казака.
Так продолжалось отступление. Прошел час, прошел и другой. Бойцов становилось все меньше и меньше; чем далее, тем число раненых становилось больше; многие получили по две, по три раны, многих вели под руки, другие же придерживались за товарищей. Про голод и жажду, про усталость от бессонных ночей — забыли; была одна только забота — идти вперед и дороже, как можно дороже, продать свою жизнь. Движение все более и более замедлялось, — нельзя было двигаться скорее, многие еле передвигали ноги; отступая три часа, казаки отошли всего 8 верст.
С каждою минутою положение становилось все труднее; впереди еще нужно было пройти более 8 верст, а короткий зимний день шел к концу. Все были измучены, все были в крови, всякий видел, какая участь ждет его, если шальная пуля поранит хотя бы и в ногу. Падал казак, его товарищи, напрягая силы, ломали ружье, чтобы и оно не досталось врагу. Кровавый след, поломанные ружья, да трупы — обозначали путь уральцев.
Одною из жертв был сотник Абрамичев; первая пуля попала в висок, — он шел под руку; [27] вторая пуля ударила в бок, — он продолжал идти, пока пули разом не хватили в обе ноги, и он упал. “Рубите скорее голову, не могу идти”, были его последние слова. Погубило его то, что он не хотел снять офицерское пальто и папаху, обращавшие на себя внимание коканцев. Когда он упал совсем, сраженный последними пулями, то проходившие мимо него Серов и казаки простились с ним, как с мертвым, — говоря: “прости нас, Христа ради”. Упал Абрамичев наперед; сначала оперся было руками, а потом, в бессилии, упал головой прямо на землю. “Не отошли мы, рассказывал иканец, и 15 шагов, как коканцы тучей насели на сотника Абрамичева и дорезали его, уже мертвого, у нас на глазах”. Через две минуты в его офицерском пальто скакал какой то коканец. После, сбирая растерзанные трупы, едва узнали его, да и то по окровавленному клочку кармана.
Начинало уже темнеть, было около 4 часов пополудни; всякий напрягал последние силы и шел... Но вот послышалась ружейная стрельба; скоро толпы коканцев со стороны города отхлынули прочь в разные стороны и на пригорке, в полуверсте, показались бегущие на встречу солдаты.
Кто может выразить радость казаков?!... Тяжелая [28] ноша свалилась с каждого — все крестились, обнились и целовались.
Начали считать оставшихся: из двух офицеров — один убит, другой — командир сотни — ранен в верхнюю часть груди и контужен в голову; пальто было прострелено в 8 местах; из 5 урядников — 4 убито, а 1 ранен; из 98 казаков — 50 убито, 36 ранено, 4 артиллериста ранены, фельдшер, фурштат и вожак из киргиз — убиты; некоторые имели по 5 и 6 ран. Очевидно, что помощь подошла во время: казаки так ослабели, что не могли уже идти и их повезли на высланных подводах; в крепость доставили уже в 7 часов вечера и сдали в лазарет, откуда, однако не все вышли здоровыми — многих похоронили вскоре.
“Не нахожу слов, доносит в своем рапорте 8 Декабря 1864 г. есаул Серов коменданту гор. Туркестана, чтобы вполне передать все молодецкие подвиги своих лихих удальцев — товарищей и верных слуг Государя. Не было ни одного, который чем-либо не заявил себя. Эта горсть храбрых защитников, во время отступления между тысячей неприятеля, не смотря на сильный холод, вся измученная и израненная, побросала с себя последнюю одежду и шла в однех рубашках, с [29] ружьем в руках, обливая кровью путь свой”.
Так окончился Иканский бой. Неприятель на другой день удалился; а на 4-й день выслан отряд, чтобы собрать трупы павших геров: все они были без голов, изуродованные.
10-го числа вырыли общую могилу, накрыли холстом, отслужили панихиду и насыпали над могилою холм.
Государь Император щедро наградил участников боя: есаул Серов получил чин, орден св. Георгия 4-й степени, урядник Александр Железнов произведен в хорунжие, казаку Павлу Мизинову возвращен чин сотника и все вообще, оставшиеся в живых, получили Знаки Отличия Военного Ордена.
Смелая попытка правителя тогдашнего коканского ханства Алимкула — быстрым движением из Ташкента, мимо Чемкента, подойти прямо к Туркестану, пред которым он мог появиться утром 5-го декабря, и где уже были его сообщники, — не увенчалась уепехом. Коканские полчища, в которых было около 10 тысяч, наткнулись неожиданно на сотню уральцев, обнаружили себя, потеряли время, дали подготовиться гарнизону Туркестана и ушли, понеся огромные потери; а бывшие в войсках Алимкула [30] разнесли всюду вести о стойкости и храбрости “неверных”, горсть которых сумела отстоять себя даже в открытом поле... как же можно было после того решаться на штурм крепости, если и с сотней не справились?
Когда оставшиеся в живых казаки возвращались на родину, то в Оренбурге Командующий войсками округа генерал-адъютант Крыжановский устроил им обед в зале собрания, при чем казакам прислуживали нижние чины гарнизона.
В 1865 году в числе казаков, отправленных с рыбою и икрою к Высочайшему Двору, было трое из иканцев: урядники Борисов и Чернов и казак Агафонов. Августейший Атаман всех казачьих войск пожелал видеть их, распрашивал про дело; оставшись доволен ответами, Государь Наследник Цесаревич назвал их молодцами и изъявил желание, чтобы они были представлены Государю Императору. Вследствие желания Его Высочества, прибывший с командою есаул С. С. Хорошхин и трое нижних чинов были представлены Государю Императору Военным Министром в Зимнем дворце в присутствии Государя Наследника, а также и Великого Князя Владимира Александровича. Его Величество, поздоровавшись с уральцами, изволил милостиво [31] спросить, знают-ли они, что доставшееся неприятелю в деле под Иканом орудие, взято впоследствии обратно, в числе прочих, в г. Ташкенте? После утвердительного ответа, Его Величество изволил милостиво обращаться к уральцам и с другими вопросами и соизволил пожаловать урядникам Борисову — серебряный темляк, Чернову — серебряную медаль для ношения на шее на Георгиевской ленте, казака Агафонова произвел в урядники и всех троих перевел в Уральский гвардейский дивизион (ныне сотня).
Почти двадцать лет спустя иканский бой вспомнился снова: в 1884 году летом поставлен был памятник на поле битвы; постройка выполнена бывшим туркестанским воинским начальником подполковником Головиным на добровольные пожертвования.
Памятник сооружен из кирпича, в виде четырехсторонней колонны, высотою около 5 1/2 аршин; вверху памятника в колонне широкий крест, выше которого на самой вершине памятника водружен изящной работы чугунный крест, а внизу чугунная доска с надписью: “памяти воинов, павших под Иканом в 1864 году”. В 1885 году памятник окружен в виде ограды 8 орудиями, связанными артиллерийскими тормазными цепями; вокруг этой [32] ограды разбит огород, вырыто два колодца, устроено два водоема и построен домик для сторожа. Но еще важнее для уральцев была Царская милость: 1) В Высочайшей грамоте, данной на Георгиевское знамя, пожалованное Уральскому войску 6-го мая 1884 г., между прочим значится:,,...при завоевании же Туркестанского края и водворении в нем порядка, оно, с самых первых шагов туда Наших войск, несло непрерывные труды и ознаменовало себя в многочисленных боях, в особенности же в 1864 г. в деле против коканцев под Иканом, подвигами отваги и мужества”. 2) В приказе по Военному Ведомству 7 октября 1884 г. объявлено: “В ознаменование особого Монаршего благоволения к подвигам мужества и храбрости, оказанным находившеюся в 1864 году, в составе гарнизона города Туркестана, уральскою казачьею сотнею в деле против коканцев 4, 5 и 6 декабря 1864 г. под Иканом и для увековечения этого блестящего дела в памяти уральских казаков, Государь Император Всемилостивейше жалует 4-й сотне Уральского казачьего № 2 полка знаки отличия на головные уборы с надписью: “за дело под Иканом 4, 5 и 6 декабря 1864 года”.
Кроме того память о бое под Иканом увековечена [33] следующими памятниками: 1) в православной церкви г. Туркестана помещена чугунная плита с именами и фамилиями казаков, павших под Иканом; 2) на старом кладбище г. Туркестана в общей, братской, могиле похоронены убитые под Иканом и могила эта обнесена кирпичною оградою на которой находится железная доска с соответствующей надписью, а внутри находится 3 креста, поставленные казаками проходивших эшалонов; 3) по распоряжению Преосвященного Неофита, Епископа Туркестанского и Ташкентского ежегодно, 6-го декабря, совершается в церкви г. Туркестана торжественная панихида по убитым; 4) Уральское войсковое общество, желая почтить память подвига, оказанного уральцами в деле под Иканом в 1864 году положило образовать в Уральской войсковой мужской гимназии, ныне войсковом реальном училище, стипендию в память подвига уральцев под Иканом в 1864 г., на проценты с которой по Высочайше утвержденному 7 декабря 1874 года положению о ней содержатся стипендиаты: дети, или близкие родственники иканцев, по выбору Наказного Атамана; деньги на эту стипендию собраны в среде войскового сословия; 5) одна из войсковых народных школ (в Коловертном поселке Бударинской станицы) названа Иканскою, [34] так как открытие ее совпало с чествованиеме 25-летия иканского дела в 1889 году; 6) одна из площадей г. Уральска и разведенный на ней парк носят названия “Иканская площадь” и “Иканский бульвар”. Наконец осуществилась мысль, поданная в 1889 году, о сооружении Иконы Святителя Николая Чудотворца Мурликийского, под покровом которого казаки отступали 6 декабря 1864 года. Икона эта, написанная в Византийском стиле академиком Васильевым, помещена в дубовый киот, по виду своему напоминающий памятник на поле битвы и имеющий на верху высеребренный крест, в средине которого вычеканен образ Архистратига Михаила; под крестом находится бронзовая крестообразная доска с вырезанным на ней текстом из Евангелия Иоанна: “больши сея любви никто же имать, да кто душу свою положит за други своя”; ниже этой доски помещена икона Святителя Николая, перед которой висит серебряная вызолоченная лампада; еще ниже последовательно помещены небольшая бронзовая дощечка с надписью на какие средства сооружена икона, затем высеребренный знак на головной убор, в значительно увеличенном размере, Всемилостивейше пожалованный 4-й сотне № 2 полка с надписью: “За дело под Иканом 4, 5 и 6 декабря 1864 г.”, [35] а под ним увеличенного размера высеребренный знак отличия Военного Ордена на Георгиевской ленте, от которого в горизонтальном направлении идут металлические ветви пальмовая и лавровая; затем на цоколе помещена бронзовая доска, на которой вырезаны имена и фамилии всех чинов сотни, с разделениеи на группы: остались в живых, убиты, умерли от ран. Киот дубовый, разделанный под кирпич, без окраски, высотою до 5 1/2 аршин; помещен в старейшем храме войска Войсковом Соборе во имя Михаила Архангела, в боковом приделе Свят. Николая Чудотворца. Освящение Иконы было произведено в торжественное Богослужение Преосвященного Макария, Епископа Оренбургского и Уральского в мае 1893 года, сказавшего при этом глубокопрочувствованное слово, в котором, напомнив о самом деле 4 — 6 декабря 1864 г. Преосвященный Макарий особенпо подробно остановился на святости долга и присяги, данной Царю и о награде, какую получили убитые и оставшиеся в,живых на сей земле и в небесах. На этом освящении присутствовали иканцы, живущие вблизи г. Уральска.
Здесь кстати сказать несколько слов о чествовании 25-летия со времени славного боя над Иканом, бывшем в г. Уральске 5 и 6 декабря 1889 года. [36] В первый день была отслужена торжественная панихида по убитым, после которой в зале войскового театра войскам и воспитанникам учебных заведений г. Уральска было прочитано описание дела под Иканом, а на следующий день, совпадающий с днем Тезоименитства Августейшего Атамана всех казачьих войск был парад с отданием воинской чести иканским героям, построенным впереди фронта войск лицом к ним, после чего войска, принимавшие участие в параде, прошли мимо них церемониальным маршем. После парада в зале войскового собрания был дан обед, а вечером в театре для иканцев, учебных заведений и войск — спектакль.
К двадцатипятилетию иканского боя Его Императорскому Высочеству Наследнику Цесаревичу, ныне благополучно царствующему Государю Императору Николаю Александровичу благоугодно было назначить награды оставшимся в живых участникам боя, а именно: генерал-маиору В. Р. Серову — подарок от Его Высочества, отставному есаулу П. И. Мизинову — единовременно 300 руб. и казакам также единовременно по 50 руб. каждому.
Таким образом Иканское дело не забыто.
Герои Икана потом служили в других сотнях Уральского войска; так, в 1870 г., в одной сотне [37] находилось 10 участников этого боя. В этой сотне живо сохранились предания об Иканском деле и песня, составленная бывшим командиром зтой сотни есаулом А. П. Хорошхииым (убит в деле с коканцами под Махрамом 22 августа 1875 года), считалась сотенною песнею.
Привожу как эту песню (Икан), так и стихотворения уральца же Н.?. Савичева “Иканским героям” и “В. Р. Серову”.
Икан.
Посвящается казачатам