ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ
Все в этой книге может оказаться неправильным.
Даже если и так, то это нормально!
Правда? Что такое правда?... И, между прочим,
если я буду говорить тебе правду, ты еще верить мне начнешь.
- Майкл
Нота форшлага
Я думаю, что Музыка, сама она, как-то причастна к тому, что вы держите эту книгу. Что же подразумевается под «самой Музыкой»? Когда-то я задал себе точно такой вопрос.
Я играю на бас гитаре с двух лет, но я начал играть Музыку раньше. Будучи самым младшим из пяти братьев музыкантов, я был приглашен в уникальный мир, редко видимым сторонними людьми. Это мистический музыкальный мир, который, как видно, всем позволено посещать, но только избранным позволено оставаться.
Играете ли вы на музыкальном инструменте, или нет, этот мир ждет вас. Как туда добраться - зависит от вас.
Туда нет указателей. Моя мама подсказывала мне, когда я был юным. Она говорила мне и моим братьям: «Вы уже успешны; в остальном мире просто об этом еще не знают.» Я выражусь в музыкальном смысле: «Вы уже музыкальны; вы просто пока этого не знаете.»
Когда я был маленьким, мои братья были дополнительными родителями для меня, советниками и учителями. Фактически, так оно и осталось. Но сейчас, когда я стал старше, я понимаю ценность того, что они не учили меня. Я также понимаю причины, по которым они иногда намеренно ничего не отвечали, когда я задавал вопрос. Под их руководством мне дозволялось, а иногда и требовалось, чтобы я доходил до чего-то сам. Так что уже в раннем возрасте я стал сам для себя учителем.
В свои сорок с хвостиком лет игры я пришел к нескольким своим собственным идеям относительно того, кто и что есть Музыка. В своих видео, мастер классах и учебных лагерях я начал делиться некоторыми из этих мыслей. Некоторые из них требуют смелости, чтобы о них говорить открыто. Мои друзья постоянно говорят мне, что эти идеи должны быть озвучены, и что люди готовы услышать их. Они настояли, чтобы я написал книгу. Я понимал, что они хотели учебник. Но именно его я не хотел писать.
Учебники часто стерильны и рассматриваются как исключительная точка зрения автора. Они ведут читателя по узкой дороге к цели назначения не самого читателя, а выбранной автором. Это не тот путь, по которому я хотел бы, чтобы путешествовали.
Также я хотел отделить информацию от самого себя. Другими словами, если информация вызывает вопрос, я хотел, чтобы читатель спрашивал информацию, а не меня. Это иной способ сказать, что я не хочу защищать то, что я написал. Например, как я могу объяснить кому-то, что Музыка реальна, женственна, и вы можете строить с ней отношения? Я не могу доказать этого – это то, что вы должны сами открыть для себя.
Подобно хлопанью одной рукой, односторонние чувства никогда не работают. Мне это сейчас ясно. Для того чтобы взаимоотношения были эффективны, должно быть равенство во всем. Обе стороны должны давать друг другу, брать от друг друга, уважать друг друга, любить друг друга и слушать друг друга. Только недавно я вступил в полную связь с Музыкой. До этого отношения были односторонними. Как только я позволил Музыке быть стороной во взаимоотношениях, ситуация изменилась разительно. Конечно, я брал от музыки, но я всегда отдавал Музыке свое лучшее. По крайней мере я так считал. Моя ошибка была в том, что я никогда по-настоящему не слушал, не по правде.
Вот что я имею в виду. Я слушал Музыку в прошлом, но только односторонним образом. Я слушал только то, что я хотел услышать, а не то, что хотела сказать Музыка. Это похоже на то, что я хотел бы слышать только свое мнение. Вам приходилось участвовать в разговоре, в котором вы на самом деле не слушали того, что хотел сказать другой человек? Конечно же вам приходилось. Мы постоянно так делаем. Нам обычно так не терпится сказать следующее слово или фразу, что мы не слышим полностью, что говорят другие. Нам нужно продвинуть свою точку зрения – желание победить. Это не культивирует хорошие взаимоотношения. И с Музыкой такое не работает.
Музыка существует внутри каждого из нас. Инструмент предлагает разные способы выражения и позволяет другим услышать, насколько вы музыкальны, но для вас нет необходимости сыграть ноту, чтобы быть музыкальными. Вы понимаете, что Музыку невозможно найти в моей бас гитаре. Её невозможно найти ни в одном инструменте. Мое осознание этого изменило мою Музыку и мои отношения с ней. Я больше не пытаюсь ее создавать. Я чувствую её и слушаю! Я знаю, что я должен слушать её, чтобы наши отношения были полными. Один мой друг как-то сказал мне: «Лежащий на земле инструмент не создает звук. Только музыкант должен продвигать Музыку вперед.» Заметьте, он не сказал, что мы должны создавать Музыку. Здесь есть разница.
Через несколько страниц вы встретитесь с человеком, который познакомил меня с совершенно новым способом взгляда на Жизнь. Многие мысли прорвались и стены пали под его обучением. Я мог бы никогда не встретиться с Музыкой без его руководства. Он помог мне стать тем музыкантом и человеком, кем я сегодня являюсь. Да, были другие, кто помогал мне по ходу, но я должен отдать должное этому одному человеку за то, что он помог мне найти снова то волшебное музыкальное место, которое я как-то забыл.
Моим друзьям: Вот та книга, которую вы ждали. Вероятно, вы не этого ожидали, но поверьте мне, то, чего вы хотели, все там. Вам остается только найти.
Помните, что я сказал, что сама Музыка имеет отношение к тому, что вы держите эту книгу. Да, она имеет непосредственное отношение к этому. Вы не понимаете, как себя вести в этом случае, не так ли? У вас сохраняются сомнения. Не беспокойтесь: я так же чувствовал. Поверьте мне и продолжайте чтение. Мы поможем вам: Музыка, я и Майкл.
Наслаждайтесь.
ПРЕЛЮДИЯ
Начало
«Эх, как многому предстоит научиться!»
Нет ничего нового в этой фразе, но история, которую я собираюсь вам рассказать, может заставить вас произнести то же самое в её конце. Вы можете сопротивляться, как было и со мной, но если не станете, то потребуется только мгновение, чтобы обнаружить ожидающий вас новый мир, о существовании которого вы не догадывались. К тому же, сопротивление не может его остановить.
Я давно являюсь музыкантом. Но давайте я сразу выскажусь по-другому: я играл на бас гитаре долгое время, около двадцати лет, до того, как я встретился с ним. Однако, только после встречи я понял разницу между игрой на басу и настоящей жизнью в качестве музыканта, а еще точнее, разницу между жизнью как музыканта и музыкальной жизнью. Мне казалось, что я уже многое знал о музыке. Я даже считал, что что-то понимаю о жизни, но то, что произошло за несколько последующих дней, доказало мне, что я лишь младенец в этом мире.
Я также думал, что никогда не расскажу эту историю из-за боязни быть осмеянным. По крайней мере, именно так я себе твердил, но на самом деле знал, что причиной было то, что я не был уверен, что эта история фактически произошла со мной. А если я не полностью верил в её реальность, то как я мог ожидать, что кто-то еще поверит? Кто мне, так или иначе, поверит? Я имею в виду, что я так и не узнал, что за человек это был на самом деле и откуда он появился. Чем больше проходит время, тем больше я начинаю думать, что может быть, лишь только может быть, что он появился в моем воображении, из какой-то неиспользованной части моего мозга, куда он впоследствии вернулся на место жительства. Я все еще слышу, как он там постукивает большую часть времени. Как будто он постоянно переставляет мебель. Я слышу его голос звучащим в моей голове, говорящим: «Реальность? Что такое реальность? И скажи мне, какой важностью обладает реальность, в конце концов? Ты научился чему-то от этого опыта? Вот это и важно!»
Это был странный человек, не похожий ни на одного учителя музыки, которые у меня были. Фактически ничего в нем не было обычного. Он был около метра девяносто роста с длинными прямыми черными волосами, которые свисали ниже плеч. Черты его лица были отчетливы, но отчасти из-за этого было трудно сказать, откуда он родом. Он выглядел частично коренным американцем, а частично… кем-то ещё.
Мне еще не доводилось встретиться с другим человеком с глазами как у него. Они были мощные. Они также были настолько кристально чистыми, как горная речка в Колорадо. Когда он что-то объяснял мне, стоя нос к носу, как мы часто любили делать, прозрачность его глаз позволяла мне заглядывать в них также глубоко, как он смотрел в мои.
Кроме того, в любой день его глаза, казалось, меняли цвет. В один день они были ярко голубые. В другой день они казались зелеными, а в третий день выглядели карими. Я так и не понял, чем это было обусловлено, но эта особенность служила отличным способом удержания моего внимания.
Я не только мог сказать по его глазам, что он был здоровым человеком, но также отметил, что его тело было невероятно сильно. Подобно точному инструменту, использующемуся для любой выбранной им задачи, его тело, казалось, никогда не подводило и не уставало. Хотя я часто наблюдал его бегущим, прыгающим, скачущим и взбирающимся, я никогда не замечал на нем пота. Как ему удавалось оставаться стройным и красивым, хотя он ел и пил все, что хотел, оставалось загадкой. Для него еда была едой, и не имело значения, что это и откуда.
Он также пользовался своими бровями как инструментом. Он мог управлять своими бровями лучше, чем большинство музыкантов могут управлять своим инструментом. Он мог выразить мнение, не произнося ни слова, лишь изогнув одну или обе свои брови.
Его манеры были непредсказуемо ушлыми, а его одежда всегда была тех сортов, которые привлекают внимание, но он, казалось, никогда не заботился о том, что другие люди думали о нем. Почти каждый раз, когда я его видел, он был в другом облачении. Его обувь, когда он ее носил, была либо парой ботинок неизвестного брэнда, либо парой старых изношенных сандалий.
Мне неловко признаться, но я реально скучаю по небольшим раздражающим качествам моего эксцентричного друга. Он был наиболее, как бы это сказать, «свободным» человеком из тех, кого я когда-либо встречал. Он мог без колебаний сбросит с себя всю одежду, перескочить через ограду и запрыгнуть в чей-нибудь частный, закрытый для посторонних плавательный бассейн, чтобы по быстрому освежиться. Хотя он был достаточно вежлив, чтобы спросит меня не хотел бы я присоединиться к нему. Прыганье голышом через ограду в середине ноября ради незаконного купания не казалось мне забавным. Он обладал многими качествами, которые я хотел бы иметь, и я завидовал, что он мог делать подобные вещи по-видимому без всяких опасений, размышлений или чувства неловкости.
Обладание мнением без оглядки на мнения других было его даром. Как такое достигается, остается для меня загадкой. Теперь я знаю, что он просто хотел, чтобы я думал, использовал свой собственный ум.
Ответ вопросом на мой вопрос составлял важную часть его метода обучения. Это раздражало меня много раз, но заставляло меня думать самостоятельно. Я уверен, что это всё, что ему и было нужно. Я не уверен, что он когда-либо врал мне напрямую, но знаю, что он часто растягивал понятие правды. Всякий раз, когда я спрашивал его об этом, он отвечал: «Правда? В чем правда? И скажи-ка мне, в любом случае, какую важность имеет правда? Опыт тебя научил? Вот это и важно. И, кстати, если я всегда буду говорить тебе правду, ты можешь, поди, начать верить мне.»
Это приводило меня в замешательство, так как я всегда считал, что мне следовало верить моим учителям. Наверное, я был неправ. Я все еще могу вспомнить его хитрую улыбку, всякий раз, когда он знал, что вверг меня в полное замешательство.
Замешательство, казалось, было моим естественным состоянием, когда я был с ним, особенно в начале. Я помню, как он говорил: «Музыка, подобно Жизни и подобно тебе, является одной сущностью, проявляющей себя через свои различия.» Мой озадаченный вид говорил ему, что я не понял. «Музыка – это нечто одно», продолжал он: «но оно не существовало бы без своих частей. Я не могу сыграть аккорд без разных нот. Сменяй ноту, сменяй аккорд. Жизнь такая же, и ты такой же. Ты выражаешь себя в Жизни через постоянный выбор разных нот. Научись осознавать выбор своих нот, и Жизнь отзовется тебе соответствующим аккордом, или, другими словами, Жизнь ответит соответственно.» Я не знал, что сказать. Он просто улыбался.
Он любил смеяться. Я помню, как рассказал ему об увиденном изобретенном приспособлении с названием «блокиратор ликов». Он представлял собой плоскую дощечку, которая прикреплялась к твоей кисти на время игры на гитаре. Предназначалась она для того, чтобы слушательская аудитория не могла видеть твою руку, тем самым предотвращая кражу твоих фирменных музыкальных оборотов (ликов). Он хохотал целых десять минут, когда я рассказал ему об этом приспособлении. «Я рад, что я не нормален», говорил он часто.
«Возможность делиться с другими – одно из самых важных и необходимых условий для личностного роста», как-то он сказал мне, упомянув также, что многие люди так никогда и не приходят к пониманию этой мысли. Он сказал, что многие из нас пытаются оседлать знания, чтобы выступить впереди всех остальных. Я прекрасно это понял, потому что применял точно такой подход. Мне кажется, что он знал об этом.
Не заняло долгого времени, чтобы я понял, что я обучался нечто большему, чем музыка. Мы редко говорили об этом, но за те несколько дней, когда мы были вместе, он преподал мне о жизни больше чем кто-либо. «Музыка, Жизнь, Жизнь, Музыка: какая разница?», снова слышу я его.
Я помню, как ругал его за то, что он не запер дверь моей машины. Он спросил меня, верил я своей матери, когда она говорила, что «все вещи происходят по какой-то причине». Я ответил, что верил. «Тогда слушай её», продолжил он. «Измени свои вибрации настроя. Прекрати создавать причины, чтобы твой автомобиль взломали.» Мне пришлось поразмыслить над этим какое-то время.
Вибрации были важным понятием для него. Думаю, что слово ‘понятие’ не лучшее для использования здесь. Я мог бы выразиться, что вибрации были важны для него, потому что он рассуждал о них, как если бы они были живыми. Его подход к музыке был таким же, и он оживлялся при разговоре о ней. Похоже, что он считал, что все вещи сделаны из вибраций, в особенности музыка.
«Всё находится в движении», как-то говорил он мне: «и, хотя вещь может казаться стационарной, она всегда движется. Движение может измениться, но никогда не прекратится. Вся когда-либо сыгранная Музыка все еще играет.» Я никогда не думал об этом подобным образом. Каждый раз, когда он использовал слово «Музыка», он произносил его с особой ясностью, которой я не обладал. Это было так, как будто я мог ощущать вибрирующую правду слова, когда он говорил его.
Он даже сказал мне, что мысли тоже вибрации. Мне также пришлось долго думать об этом. У меня не было способа опровергнуть его, и, поверьте мне, я бы сделал это, если бы мог, но, когда я думал о принципе работы детектора лжи, измеряющего слабые изменения вибраций от мозга и тела, я посчитал, что его точка зрения может иметь место.
Когда я спросил его откуда он все это знает, его моментальный ответ удивил меня. «Лучшим вопросом будет: Почему ты не знал об этом? Все знания, существовавшие когда-то, или которые будут существовать, уже здесь в воздухе. Все, что тебе необходимо сделать, это настроиться на то, что хочешь узнать.»
Он любил говорить о силе мышления. «Все вещи имеют сознание», часто утверждал он. Даже желудь держит в своем сознании картину всего дерева. Если это не так, то откуда бы дерево смогло появиться? Неужели ты считаешь, что твое сознание менее мощное, чем у желудя? Картины или Музыка, удерживаемые в сознании человека, просятся наружу. Им нужно! Это закон! Обучение использованию сознания – ключ ко всем этим возможностям.
Его смелые заявления заставляли мою голову постоянно кружиться. Я думаю, что он тайно учил меня, как пользоваться своим умом, потому что он никогда не просил меня ничего записать. Прошли годы прежде чем я спохватился, что у меня не осталось записей о том, что он говорил, и ни одной его фотографии. Нет ничего кроме моей памяти, чтобы изложить тот опыт, о котором я собираюсь рассказать. Говоря же о моей памяти – да, я забыл, что хотел сказать.
Единственным оставшимся физическим доказательством его посещения являются двенадцать написанных от руки музыкальных тактов. Он быстро написал их как-то вечером, когда мы вместе играли у меня дома. Он сказал, что это подарок от Музыки. Сначала я подумал, что он хотел сказать «музыкальный подарок», но он всегда говорил так, как хотел сказать. Предлагалось, что эти такты содержат все элементы, которые он мне демонстрировал. Мы играли эти несколько тактов вместе дуэтом, но он сказал, что однажды я смогу сыграть всю композицию один. Я все еще дожидаюсь этого дня. Я никогда никому не показывал эти ноты. Большинство людей сказали бы, что это я написал, что может быть и так.
Я не знаю, что случилось, но однажды я просто захотел записать всю эту историю для себя. И именно во время записи этих нот какая-то неведомая сила убедила меня поделиться этим опытом с вами. Он бы сказал, что я сам пришел к такому убеждению, но я уверен, что именно его голос продолжал вмешиваться в мои мысли, вопрошая: «Для кого ты это пишешь?» Я все еще не уверен в ответе на этот вопрос, но так как вы читаете эти строки, может быть я пишу их специально для вас.
Как и я, вы можете задаться вопросом, кто в действительности был этот человек, откуда он появился, и где он сейчас. Я не уверен, что способен точно ответить хоть на один из этих вопросов. Иногда я думаю, что он явился с другой планеты. Может быть это был странствующий, ушедший на пенсию профессор колледжа или даже мистик из Гималаев. Вероятно, он бродит где-то сейчас, подыскивая для себя свою следующую впечатлительную жертву, c чьим сознанием можно поиграть.
Может быть все вышеизложенное правда. Я научился не исключать любые возможности. В одном я твердо уверен – то, чему он меня научил, нет, показал мне в отношении Музыки и Жизни, также освежает меня сегодня, как и когда я услышал это в первый раз.
Так что, следуя его примеру, я поделюсь своим опытом с вами. Когда он проникнет к вам в мозг, вы сами решите, что делать дальше. Это целиком за вами. Я не обещаю вам полной точности или полной правды, и не тратьте свое время на попытки выяснить, что здесь правда, а что нет. Важно только то, что вы вынесите для себя из этого. «Правда – это ваше решение, так или иначе.» И как он повторял для меня снова и снова: «Я хочу, чтобы ты думал сам.»
«Эх, как многому предстоит научиться!»
ПЕРВЫЙ ТАКТ
Грув
Ты никогда не должен терять грува в попытке найти ноту.
Я проработал на музыкальной сцене Нэшвилла много лет и никогда его не видел. Я был известным музыкантом в городе и играл со многими группами, и никто никогда не упоминал его имени. Хотя я надеялся нормально зарабатывать музыкальной игрой, удерживание своей головы над поверхностью воды на постоянной основе всегда оказывалось трудным, а текущая трудная ситуация быстро истощала меня. Может быть это и вызвало его появление.
Я был без работы, но решил не брать работу официанта, как вынуждены были делать многие музыканты города. Хозяин квартиры только что позвонил и напомнил мне, что конец месяца всего лишь через несколько дней, и без ожидающей меня очереди выступлений я не торопился ему перезванивать. Моя девушка, хотя, не нужно об этом врать – у меня не было девушки.
Как я не пытался, я никак не мог пробиться в сферу звукозаписи. Несколько сессий, в которых я участвовал, никогда не приводили к повторным звонкам, и когда у меня срывалось выступление с клубной группой, я редко знал причину. Я был хорошим басистом – не самым лучшим, но хорошим – поэтому я не мог понять, почему кто-то не желает моего участия в группе.
Без стабильного выступления, и не представляя, что делать, я решил побольше позаниматься. Я не люблю заниматься (и сейчас все еще не люблю), но я понимал, что я что-то должен был изменить. Либо волшебным образом улучшить игру, изменить ее стиль, либо переезжать в другой город и начинать там все сначала. Осознавая тяжесть своей ситуации, я решил позаниматься.
Я уже упомянул, что ненавижу заниматься? Я никогда не знаю, что мне отрабатывать и зачем я этим занимаюсь. Также на меня накатывает сон в процессе занятий.
Вот так я находился дома, скрупулёзно работая над гаммами и ладами и не понимая зачем. Я просто знал, что мои предыдущие учителя говорили мне так делать. Все книги, которые я прочитал, говорили то же самое, поэтому именно этим я и занимался.
Я находился на нижней эмоциональной точке, потому что никуда не двигался со своей игрой и не был удовлетворен моей текущей ситуацией с ней. Моя домашняя жизнь и моя любовная жизнь, короче, в целом вся моя жизнь была не в лучшей форме.
Дождь, стучащий по металлическому сайдингу моего дома на две квартиры, вкупе с монотонностью играемых гамм клонил меня в сон. Это произошло во время одного из моих сонных занятий, под которыми я подразумеваю практические занятия, когда я впервые повстречался с ним, или точнее, когда он появился. А это произошло именно таким образом. Он появился без приглашения! Во всяком случае я считал, что без приглашения. У него была иная точка зрения. Он сказал, что я на самом деле звонил ему. Я все еще обескуражен таким заявлением, но как-то и почему-то вот он в моем доме.
Я не представлял, сколько времени незнакомец стоял здесь, глядя на меня. Тот факт, что он был абсолютно сухой, тогда как на улице шел дождь, приводил к мысли, что он был здесь уже какое-то время. Самое странное во всем этом было, что... я не хотел, чтобы он ушел.
С моего положения на кушетке он казался вполне высоким и таинственным. Он был облачен в голубой комбинезон в стиле NASA и черный мотоциклетный шлем. И хотя его глаза были спрятаны, я чувствовал, как они глубоко смотрят мне в душу, как будто он подыскивал подходящее для начала место.
«Как вы попали сюда?», спросил я, вздрогнув, наполовину со сна, и удивляясь, что я не рассержен его проникновением.
«Ты просил меня прийти.»
«Я просил?»
«Да.»
«Но как вы зашли внутрь? Кто вас пустил?»
«Ты.»
«Неужели! Я дал вам ключ?»
«Мне не нужен ключ.»
«Кто вы?»
«Я твой учитель.»
«Мой учитель?»
«Да.»
«Мой учитель чего?»
«Ничего.»
«Ничего? Ну тогда чему же вы полагаете меня учить?»
«Чему ты хочешь научиться?»
«Многому. Чему вы можете меня научить?»
«Ничему!»
«Что значит 'ничему’?»
«Точно это и значит, ничего.»
Такой разговор был типичным в дальнейшем, но в то время я не знал, как с ним обходиться, и мне требовался прямой ответ.
«Вам следовало бы отвечать получше. Вы объявились без приглашения в моем доме; я считаю, что я заслуживаю какого-то объяснения.»
Наклонив свою голову, он взглянул на меня сквозь защитное стекло своего шлема и ответил: «Я ничему не учу, потому что нет ничего, что нужно учить. Ты уже знаешь все, что тебе нужно знать, но ты попросил меня прийти, и вот я здесь.»
«Но вы сказали, что вы мой учитель.»
«Да, сказал, но попытайся понять. ‘Учитель’ – это лишь название. Я не могу тебя учить, потому что никто не может ничему научить другого человека.»
«Что вы под этим подразумеваете?»
«Только ты можешь обучить себя сам. До тех пор, пока мы не доживем до того дня, когда я физически мог бы имплантировать знание в твою голову, я ничему не могу тебя научить. Я только могу тебе показывать вещи.»
«Что вы можете ‘показать’ мне?»
«Всё.»
«Тогда покажите мне это всё», ответил я.
«На это потребуется время. Было бы легче, если мы выбрали предмет.»
«Хорошо, как насчет музыки?»
«Отлично! Музыка! Начнем?»
Я не был уверен, что я готов был начинать что-либо с таким субъектом. Я уже сказал, что он одет был в голубой комбинезон, а на голове был мотоциклетный шлем (да, он все еще был в шлеме), но упоминал ли я, что он прижимал скейтборд под левой рукой, а через плечо был перекинут брезентовый мешок? Я представил, как он катился по улице на этом скейтборде в таком виде под дождем.
Я не знал, во что я ввязываюсь. Я также не мог сказать, насколько он был серьезен. С таким же успехом он мог оказаться здесь, чтобы ограбить меня. Но я так не подумал. Был много непонятного для меня, то, тем не менее, я все же решил подыграть. Было что-то интригующее в нем, и я хотел выяснить о нем побольше.
«Погодите-ка минутку. Если вы не учитель, то кто вы? Как вас зовут?»
«Майкл. Зови меня Майклом», ответил он, снимая свой шлем, и протянул мне руку.
Я вспоминаю его яркие голубые глаза, которые гипнотизировали. Они обладали мгновенным воздействием на меня. Я даже ощущал, что он мог видеть меня насквозь, и забеспокоился насчет того, что он может разглядеть. Я пытался сохранять контроль.
Не удосуживаясь сдвинуться из своего полулежащего положения на кушетке, я оставил его руку висеть в воздухе. Утверждая по своему понятию доминирование, я ответил в самоуверенном тоне: «Хорошо, Майкл, чему ты меня можешь научить по музыке?»
«Ничему. Я тебе уже сказал об этом», откликнулся он, убирая свою руку. «Я пытался учить много раз до этого. Однажды как лекарь из племени Апачи в Нью Джерси, дважды как йог в Индии. Я даже пытался учить, летая на бипланах в Иллинойсе. На этот раз я живу по законам Музыки. Кто-то может называть меня учителем, но я не учу, я показываю.»
Этот парень был полон... ну, чего-то. Я не мог его разобрать. Это шутка? Я обдумывал. Он какой-нибудь актер? Он сказал, что он живет ‘по законам Музыки’. Что он имеет в виду? В музыке есть правила, я знаю, но чтобы законы? Это ведь не то же самое, когда мы обсуждаем законы гравитации, или скорость света, или...
«Наука», прокомментировал он, прерывая мои мысли. «Музыка больше, чем ты думаешь.»
«Наука», произнес я про себя. Именно это я собирался сказать. Как он это проделал? Совпадение? Должно быть.
«Му», продолжал он: «является древним словом ‘мать’, а зик - лишь сокращение для слова ‘наука’. Соединив из вместе в слове Музыка, получаем ‘мать всех наук’. Видишь, Музыка важна. Я могу показать тебе эту науку, если ты желаешь. Хочешь это увидеть?»
Несмотря на то, что он разговаривал как сумасшедший, его внимание не расслаивалось. Но я не хотел слишком быстро поддаваться. Я также полагал, что так как это был мой дом, то это я должен задавать вопросы. Я отклонился телом еще больше и сложил пальцы вместе за головой. Затем я скрестил свои ноги и попытался вести себя круто. Он слегка улыбнулся, как будто был готов к каждому моему движению.
«На каком инструменте ты играешь?», спросил я.
Он обернулся и сел в кресло напротив меня. Держа скейтборд на колене, он заправил волосы за правым ухом и вздохнул прежде чем ответить.
«Я играю Музыку, а не на инструментах.»
«Что ты под этим имеешь в виду?», спросил я, теряя свой воображенный контроль над разговором.
«Я музыкант!», ответил он. Он положил свою руку на грудь, подчеркивая сказанное, а потом показал на меня. «А ты всего игрок на басу. Это означает, что ты играешь на бас гитаре. Настоящий музыкант, как я, играет Музыку и пользуется отдельными инструментами как средствами, чтобы делать это. Я знаю, что Музыка внутри меня, а не внутри инструмента. Понимание этого позволяет мне использовать любой инструмент, либо обходится вообще без инструмента, чтобы сыграть Музыку. Я настоящий музыкант, и ты когда-нибудь им станешь.»
Он говорил с убежденностью, а я пытался найти способ лишить его ей.
«То есть ты говоришь, что можешь играть на любом инструменте?», задал я вопрос.
«Конечно, могу, также, как и ты! Только понимание этого разделяет нас. Настоящий писатель может писать с помощью печатной машинки, ручки, карандаша, и всего другого, что он выберет. Ты не стал бы называть его карандашным писателем, не так ли? Твое понимание, что пишущий предмет всего лишь инструмент, позволяет тебе смотреть сквозь него, в сущность самого писателя. Повествование находится внутри писателя, так ведь? Или оно в карандаше? Твоя проблема вот в чем: ты пытаешься изложить свой рассказ от бас гитары, вместо того, чтобы через посредство бас гитары.»
Мне нравилось, что он говорил, и это беспокоило меня. Пытаясь придерживаться своего сопротивления, я старался найти дырки в его аргументации. Чем дольше я лежал, раздумывая о том, что он сказал, тем больше я заинтересовывался Майклом и его идеями, и тем менее интересным мне становилось искать эти дырки.
Он, несомненно, обладал уникальным взглядом на вещи. Да, он явился без приглашения, и мне полагалось быть недовольным этим фактом. Сначала так и было, но неожиданно я захотел большего. Я хотел слушать его беседу. Если он мог бы мне помочь стать лучшим игроком на басу, я был готов ему позволить это. Может быть.
«Ты понимаешь, что значит быть бас гитаристом?», спросил он.
Вопрос был странен. Я не знал, что ответить, поэтому и не стал.
«Бас гитара – почетный инструмент», объявил он.
«Что ты имеешь в виду?»
«Она преуменьшена и недооценена, хотя выполняет самую важную роль. Бас создает связь между гармонией и ритмом. Это фундамент ансамбля. Он то, на чем стоят другие инструменты, но это редко осознается.»
Я боролся между затягиванием в его слова и попытками сохранять собственное доминирование над ситуацией. Он выигрывал.
«Фундамент любого здания должен быть самой прочной частью», продолжал он: «но ты никогда не услышишь от кого-нибудь, входящего в здание, ‘Ах, какой замечательный фундамент’. Если фундамент не оказывается слабым, его не замечают. Люди будут разгуливать по нему и никогда не отметят его существование про себя. Жизнь настоящего бас гитариста устроена так же.»
«Ух ты! Забавно! Я никогда не думал так об этом ранее.»
«Почему?», спросил он.
Я был разочарован моим восклицанием. Я еще не желал показывать свой энтузиазм, так что я восстановил самообладание и ответил более спокойно. «Не знаю. Полагаю, никто не учил меня музыке подобным образом.»
«В этом лежит твоя первая проблема», произнес он.
«Проблема? Что ты под этим подразумеваешь?»
«Ты все еще полагаешь, что тебя могут научить.»
Не зная, что сказать, я уставился в тишине на пол на долгое время. Незнакомец также оставался в молчании, давая мне время для переваривания его слов. Я не очень четко понимал, о чем он говорит. Я имею в виду, что нас всех обучают в какой-то момент нашей жизни, разве нет? Я могу вспомнить, как в детстве брал уроки музыки, и у меня, определенно, был учитель. Я даже сам преподавал музыку вначале, когда я переехал в город. Поняв снова, что я полностью потерял контроль над нашим диалогом, я начал раздражаться.
Я полулежал на кушетке с бас гитарой на коленях, пытаясь придумать, что сказать. Он сидел напротив меня в, как я потом стал считать, «его кресле». Я чувствовал его прямой взгляд на меня, но не смел посмотреть сам. По какой-то причине я не хотел, чтобы он знал, как мне некомфортно.
Вспомните: прошло всего лишь несколько минут с того времени, когда я... мм... занимался. Мой мозг был в пелене, мысли метались, и незнакомец был в доме.
Я вспоминал школу и всех моих учителей, все летние музыкальные лагеря, в которые я ездил, когда играл на виолончели. Как тогда насчет всех тех книг о музыке и даже книг по метафизике, которые я прочитал за годы? Они были интересными, но ни одна из них не подготовила меня к такому.
Ни моя мать, ни мой отец не играли на музыкальных инструментах, но они были очень музыкальны, более музыкальны, чем некоторые музыканты, которых я знаю. Они пели в церкви, и дома у нас всегда игрались пластинки на стерео проигрывателе. Они также помогали зажечься моему интересу, беря меня маленьким на концерты и поддерживали мой интерес к музыке, предлагая оплачивать уроки, если я хотел их. Я не могу сказать, что они обучили меня музыкальной игре, но, несомненно, они поддержали мое решение играть. Слушание музыки в доме составляло такую важную часть моего детства, что она была как второй язык для меня.
«Язык, это хорошо.» Майкл заговорил из тумана, как будто читая мои мысли.
«Что?» Я откликнулся, не веря услышанному.
«Язык – это хорошо.»
«Постой-ка! Ты можешь читать – »
«Музыку?», прервал он с хитрой улыбкой. «Конечно могу. А ты можешь?»
«Я не это хотел сказать», пробормотал я.
Понимая, куда я веду, он перенаправил разговор вопросом: «Музыка- это язык?»
«Я сказал бы да.»
«Тогда почему ты к ней так не относишься?»
«Что ты имеешь в виду?»
«На каком языке ты лучше всего говоришь?», спросил он.
«На английском», ответил я.
«Английский у тебя лучше получается чем Музыка?»
«Гораздо лучше!», ответил я, не понимая, куда он клонит.
«В каком возрасте ты хорошо овладел английским?»
«Я бы сказал, что к четырем или пяти годам я стал бегло говорить.»
«В каком возрасте ты хорошо овладел Музыкой?»
«Я все еще работаю над этим», я ответил с полной серьёзностью.
«Значит тебе потребовалось только четыре или пять лет, чтобы хорошо говорить на английском, но даже хотя ты говоришь на языке Музыки почти в четыре раза дольше, у тебя все еще не очень хорошо получается?»
«Похоже, что так», ответил я, наконец поняв его мысль. Я не смотрел на это под таким углом.
«Почему не получается?», спросил Майкл.
«Я не знаю почему. Может быть я просто недостаточно занимался.» Меня раздражал этот вопрос.
«Сколько ты занимался английским?»
«Все время», я ответил, но потом подумал. «Ну, я на самом деле не занимался английским, я просто много говорил на нем.»
«В точку!», воскликнул он: «Вот почему ты естественно говоришь на этом языке.»
«То есть ты хочешь сказать, что я должен перестать заниматься по музыке?», спросил я саркастически, пытаясь восстановить опору.
«Я не говорю, что ты что-то должен делать или не делать. Я просто сравниваю два языка и твои процессы в их разучивании. Если и Музыка и английский принадлежат к языкам, тогда почему нельзя применить процесс совершенствования в одном из них к другому?»
Осознав, что я совершенно потерял способность направлять разговор, я наконец расслабился и поддался.
«Как мне это сделать?», спросил я.
«Как тебе это сделать?», был ответ от него.
Мне пришлось задуматься на минуту, но вскоре у меня появился ответ.
«Когда я был ребенком, я был окружен людьми, которые говорили по-английски. Наверное, я слышал их до своего рождения. Поэтому, так как я слышал английский разговор каждый день в моей жизни, мне легко было подхватить его, так как он был кругом. Так что-ли?»
«Это начало, продолжай.»
«Хорошо. Из-за того, что я слышал английскую речь каждый день, моя способность говорить появилась естественно для меня.» Я говорил более быстро и с большей уверенностью. «Это не было чем-то, о чем я вообще размышлял. Это не было тем, чем мне приходилось реально заниматься. Я просто делал это. Я просто слушал язык и говорил на нем. Чем больше я говорил, тем лучше у меня получалось.»
«Великолепно! Видишь, ты понимаешь. Мне нравится та часть, где ты сказал о естественном возникновении для тебя. Должно быть я хороший учитель», сказал он, улыбаясь.
«Шутник? Да! Учитель? Не уверен.», возразил я, присоединяясь к веселью.
«Как мы можем применить такой подход к Музыке?», вопросил Майкл.
«Не очень понимаю», я ответил. «Музыка вокруг меня большую часть времени. Трудно оказаться где-то, не слыша какую-нибудь музыку на фоне. Так что эта часть схожа с английским языком, но я понимаю, что что-то отсутствует. Должно быть что-то еще, что не позволяет мне стать таким же умелым в Музыке, как в своем английском.»
На мгновение я задумался.
«А, я знаю. Я говорю по-английски каждый день, но играю я не всегда. Я не играю музыку каждый день. Если бы я играл на бас гитаре каждый день, я стал таким же умелым. Так?»
«Ты разговаривал по-английски каждый день, когда был ребенком?», спросил он.
«Ну, не совсем.» Похоже, что было что-то еще.
«Тебе требуется говорить по-английски каждый день, чтобы совершенствоваться в нем?», задал он вопрос.
«Нет, не требуется.»
«Тогда чего не хватает?»
«Я не знаю.» Мое раздражение подросло. «Просто скажи мне.»
«Джема!», констатировал он с легким кивком своей головы.
«Чего?»
«Джема», повторил он. «Вот недостающий элемент. Когда ты был ребенком, тебе позволялось джемовать с английским языком. С первого же дня тебе не только позволяли джемовать, а тебя даже подбадривали этим заниматься. Более того, ты не просто джемовал, ты джемовал с профессионалами. Почти любой, с кем ты общался, будучи младенцем, был уже мастером в английском языке. Вот поэтому ты стал сам мастером.»
«Мастером?», переспросил я.
«Настоящим мастером», подтве