Одобрительно кивнув, Блейд приступил к бритью. Еще вчера он заметил, что все попадавшиеся навстречу кантийцы были гладко выбриты, тогда как варвары из вспомогательных войск носили бороды. Ясно, что в этом мире гладкий подбородок — признак цивилизованного человека, так что бритвой пренебрегать не стоило.
Ухо, Шрам и Борода пробудились только к самому завтраку, когда Джеф и его хозяин покончили с туалетом и над лагерем гасильщиков поплыл мерный звон бронзового била. Зевая, они выбрались из постелей и начали потягиваться, разминая мышцы.
Блейд велел построиться. Ухо и Джеф тут же образовали некое подобие шеренги, и Шрам, поколебавшись, присоединился к ним; Борода словно не слышал. Он был занят важным делом — пытался почесать под лопаткой. Блейд подступил к хасту и некоторое время обозревал его плоскую желтую физиономию.
— Я велел построиться, парень, — наконец ласково произнес он. — Ты что же, не слышал?
— Га?
— Построиться. Стань вот сюда, за Шрамом.
— Хо! Моя не понимай! _
— Твоя все понимай, — Блейд припомнил, как децин Марл Рилат велел этой образине вытащить клинок из столба. Тогда хаст повиновался быстро и без пререканий. — Твоя все понимай, — повторил он. — Твоя хочет получить в зубы?
За время трехдневного путешествия он почти не сталкивался с нелюдимым хастом и понимал, что сейчас его испытывают на крепость. Три воина за его спиной затаили дыхание.
— Моя — получить — в зубы? — медленно произнес Борода, наливаясь кровью. — Моя засунет твою в глотку Гирларла! Хо!
Это «Хо!» он произнес уже на полу, держась за челюсть. Хаст вскочил, но оказался сбитым с ног новым ударом, теперь он ворочался у своего топчана, выплевывая кровь и выбитые зубы. Блейд, запустив пятерню в его сальные лохмы, поставил Бороду вертикально и подтолкнул к шеренге. Тот, ошеломленный, больше не сопротивлялся.
|
|
— Запомните, парни, — странник уставился на своих подчиненных холодным взглядом, — я, Ич Блодам, ваш десятник. — Он отметил легкую тень ухмылки, скользнувшую по лицам Шрама и Уха, и строго повторил. — Я — ваш десятник, и мои приказы надо выполнять быстро и радостно. Кто проявит мало радости, познакомится вот с этим, — Блейд продемонстрировал обществу свой огромный кулак. — А сейчас — марш за мной на кухню!
К столам, находившимся на задворках лагеря, они прибыли без происшествий. Ухо указал место их десятка, и Блейд отправил его с Джефайей за довольствием. Кормили здесь как на убой — он заметил огромные куски мяса в мисках соседей, — но вина было немного, по кувшину на пятерых. Вероятно, кантийские военачальники полагали, что палач должен быть сыт, но не пьян.
Ухо и Джеф вернулись. Один нес кувшин и полкаравая хлеба, другой тащил огромную глиняную миску, при виде которой Шрам и Борода недовольно сморщились. Блейд тоже приподнял брови — похоже, сегодня на завтрак им полагались кости. Протянув руку, он отобрал у Джефа кувшин и заглянул внутрь — сосуд был полон едва ли до середины.
Выпрямившись, странник оглядел столы. Тут сидело больше тысячи человек из тридцати различных племен; все — ражие крепкие парии с туповатыми лицами, но широкими плечами. Типичные гориллы! Приглядывал за этим обезьянником один сержант из кантийцев, не Рилат — другой, незнакомый. Впрочем, он ни во что не вмешивался, хотя то тут, то там вспыхивали свары, в основном — из‑за лишнего глотка вина.
|
|
— За мной! — кивнув Джефу и Уху, странник зашагал к кострам, на которых в огромных котлах варилось мясо. Тут суетились три десятка поваров, а с края выстроилась очередь к бочке, у которой орудовал черпаком рослый костлявый детина, его длинные светлые волосы были заплетены в длинную косу.
— Который? — спросил Блейд, поворотившись к Джефу.
— Тот, у бочки… Он здесь главный! Запомнил, рыбья требуха! И воды он не давал, хозяин!
Расталкивая головорезов с кувшинами, странник направился к бочке, где костлявый виночерпий как раз отмерял порцию молодому темнокожему парню в рваной тунике, но с массивной серебряной цепью на шее. Отшвырнув его в сторону, Блейд рявкнул:
— Ты старший в этой харчевне?
Костлявый опустил черпак.
— Ну, я.
— Тогда запомни меня, парень, и моих людей, — Блейд ткнул себя в грудь, не обращая внимания на гогот в толпе — Десятник Ич Блодам! Десятник, а не хлям! Запомни хорошенько!
Столпившиеся вокруг солдаты надрывались от смеха, и Блейд никак не мог понять, чем вызвано такое веселье. Он посмотрел на Ухо — тот скривился, будто от зубной боли.
— Я тебя запомню, Ич Блодам, — тоже ухмыляясь, произнес виночерпий. — В следующий раз ты не получишь даже костей. Блодамов тут не любят.
— Вот как? — на щеках странника заиграли желваки — Ты пожалел для меня воды, вина, мяса и даже костей? Ну, что касается вина, я понимаю — ты, вероятно, хочешь выпить все сам?
Он вдруг протянул руку, ухватил костлявого за косичку и, резко дернув, сунул головой прямо в пурпурную жидкость. Виночерпий попытался вырваться, но Блейд держал крепко.
|
|
— Эй, Блодам! — темнокожий гасильщик надвинулся на него. — Не порть хорошую выпивку, не то…
— Не то?.. — переспросил странник, ухватив левой рукой толстую серебряную цепь. — Боишься, тебе мало достанется? Ну, тогда попей вволю!
Голова темнокожего тоже скрылась в бочке. Чуть наклонившись вперед для устойчивости, Блейд не выпускал обоих пленников, уже начавших сучить ногами. В толпе сперва приумолкли, потом среди гасильщиков поднялся ропот, и тут он обвел их спокойным взглядом.
— Сейчас эти парни перестанут пускать пузыри, и руки у меня освободятся. Могу напоить другую пару. Есть желающие?
Он глядел с такой неприкрытой угрозой, что разгульное воинство враз позакрывало рты. Они были зверями, и безошибочный звериный инстинкт подсказывал, что в стае появился новый хищник, куда покрупнее и посильнее прочих. Такой, который не будет ни угрожать, ни бить, а разом перегрызет горло любому.
Наконец из толпы выступил плечистый воин, такой же темнокожий, как и парень с серебряной цепочкой, полоскавшийся сейчас в вине.
— Ты и впрямь Ич Блодам, — сказал он Блейду. — А я — Пинок, угха, и тоже десятник. Будь добр, отпусти моего человека.
Странник свирепо оскалился и посмотрел налево, потом — направо: его пленники ухе не дергались, но их, пожалуй, еще можно было откачать. Он вытащил из бочки две головы, черноволосую и белобрысую, отшвырнул обмякшие тела в стороны и плюнул в вино.
— Вежливые речи приятно слушать, десятник Пинок. Получи своего сосунка!
В глазах темнокожего вспыхнула злоба.
— А ты не боишься, десятник Ич Блодам? Не боишься, что сегодня под вечер к тебе наведаются гости?
— Нет, не боюсь. — Блейд поднял тяжелый черпак с железной ручкой дюймовой толщины, одним махом согнул ее и бросил под ноги Пинку. — Возьми на память! Сможешь разогнуть — приходи.
Он повернулся к поварам, оттаскивавшим своего старшину подальше от грозного десятника, и гаркнул:
— Мяса! И вина! Из новой бочки, бездельники!
Когда Блейд возвращался на место вслед за гружеными сверх меры Джефом и Ухом, его остановил децин‑кантиец.
— Это тебя вчера привел Марл Рилат?
— Да.
— Ты, видно, бывалый солдат. Служил раньше?
— Всю жизнь, децин.
— Где?
— На юге, в Либонне.
— Но не в наших войсках, я вижу, — кантиец словно ощупал взглядом нижнюю челюсть Блейда. — Ты смел и силен, но многого не знаешь.
— Например?
— Например, нашего армейского жаргона. Как тебя зовут, каснит?
— Ич Блодам.
— Так тебя записал Рилат. Я спрашиваю настоящее имя.
— Ричард Блейд, децин.
— Слишком длинно. Возьми себе какую‑нибудь кличку… хоть Черпак… и то будет лучше.
— К чему?
— У солдат, знаешь ли, свои словечки. Хлям — сопляк, новобранец, нас вот кличут крабами, — кантиец с усмешкой провел по своему шипастому наплечнику, — а «ич блодам» означает недоумок трахнутый… Так что ты лучше назовись Черпаком.
— Не имя красят человека, — ответил Блейд и пошагал к своей миске с мясом.
***
Строевой подготовкой гасильщики себя не утруждали, поэтому время от завтрака до обеда и от обеда до ужина каждый убивал как мог. Безденежные спали или резались в кости на затрещины, а те, у кого завалялась пара‑другая монет, отправлялись в кабаки и веселые дома портового квартала Финареота. Блейд же назначил своим генеральную уборку, чистку оружия и смотр боеготовности.
Шрам, тоскливо оглядев внутренность палатки, полез пятерней в лохматый затылок и предложил:
— Может, лучше в кости перекинемся? Ты, десятник, расскажешь про Кассну, я — про Альбаг… Как тогда, в дороге…
— Сначала приберем этот свинарник. Тут к нам гости могут пожаловать, а потому и клинки не худо бы наточить.
— Э нет, десятник, так не пойдет, — вмешался Ухо, покачивая головой. — Никто не будет в претензии, коли гасильщики немного пошумят и разомнутся, но если начнется резня, враз пожалуют Стражи Порядка. А они шуток не понимают, клянусь десницей Гирларла!
— Я никого резать не собираюсь, мне другое заказано, — строго сказал Блейд. — Оружие, однако, должно быть в порядке. За работу!
К обеду палатка была прибрана, прорехи заштопаны, клинки наточены. Получив и съев двойную порцию мяса, Блейд велел Джефу выдать всем по паре серебряных финареотских быков и отправил рыжего морехода, Шрама и Бороду повеселиться в город. Он и сам был бы не прочь пройтись с ними, но решил, что беседа с Ухом отлагательств не терпит.
Усадив подчиненного на топчан, Блейд начал прохаживаться от стены к стене, разглядывая квадратную физиономию кантийца. Тот выглядел хмурым; видно, предчувствовал неприятный разговор. Крепко сбитый, темноволосый и черноглазый, с типичным для жителя Канта орлиным, носом, он напоминал страннику римлянина, одного из тех легионеров, которые шли за Марием, Суллой, Цезарем, Помпеем и Крассом в горы Иберии и Персиды, в африканские пустыни, в дремучие леса Галлии и Британии. Пожалуй, решил Блейд, в этой аналогии больше смысла, чем кажется на первый взгляд; Великий Кант был Римом этого мира, империей, владевшей берегами Шер‑да, Моря Заката, и стремившейся распространить свою власть до пределов восточного океана. Но все ли кантийцы желали этого? Всем ли им меч и война были дороже мотыги и мира? Такие вещи лучше выяснять не у властителей и не у людей толпы, которую они ведут за собой; полезнее поговорить с отщепенцем, с преступником, с диссидентом. Ухо, скорее всего, не являлся диссидентом, но уж преступником был точно.
— Слушай, парень, — закончив свое кружение, Блейд уселся на топчан напротив кантийца, — не нравится мне твое прозвище. Как тебя раньше звали? Когда оба уха были целыми?
Кантиец помрачнел.
— Я уже не вспоминаю о тех временах, десятник. Да и тебе какое дело?
— Хочу звать тебя по имени, как человека, не как скотину.
— А сам‑то?
— Что — сам?
— Знаешь, что означает твоя кличка?
Теперь помрачнел Блейд.
— Не я себе ее придумал, и с шутником еще посчитаюсь! Не погляжу, что он децин!
Ухо хмыкнул.
— Сейчас, однако, речь не обо мне, — продолжал странник. — Должен же я тебя как‑то называть.
— Так и зови; Ухо.
— Нет. Как было раньше?
— Макрон… Макрон Сирб…
— Из Всадников? Был офицером?
— Из Всадников!.. — голова кантийца качнулась. — Был офицером… сакором… Знаешь, что это такое?
Блейд кивнул. В свое время Марл Рилат прочитал ему целую лекцию насчет организации кантийского войска. Низовым подразделением являлся десяток под командой ссржанта‑децина; пять десятков образовывали взвод‑зиклу, которым командовал зиклан, младший офицер; воинская часть из трехсот бойцов называлась сакрой, и чин сакора соответствовал, следовательно, званию капитана. В текаду, полк или легион, входили четыре сакры, и это формирование являлась основной боевой единицей, из которого набирались корпуса‑рангары, включавшие от шести до двенадцати тысяч человек. Каждым корпусом командовал генерал, подчинявшийся непосредственно своему спарпету‑полководцу. Такое построение войсковых частей было принято везде ‑и в пехоте, и в кавалерии, и в особых рангарах Стражей Порядка, Крепкоруких и Огненосцев. Кантийские военачальники старались подогнать под этот образец даже вспомогательные отряды, набиравшиеся из числа варваров и союзников.
— Значит, ты был сакором и Всадником, — задумчиво повторил Блейд. ‑Наследственным?
— Да, десятник. Мой род сражается за империю триста лет, — в глазах Уха сверкнуло нечто похожее на гордость.
— Империи кто‑то угрожает? Варвары? Другие страны?
— Нет. На западе захвачено все. Страны на южных берегах Шер‑да недавно приведены к покорности и стали либо вассалами, либо союзниками — как и Финареот. На севере, за хребтом Риг Найл, мы разгромили кочевниковситалла и племенные союзы кланибойнов.
— Зачем же тогда воевать? — спросил Блейд. — Насколько я понимаю, Неван, Силангут и тем более Бартам не посягают на границы империи?
Ухо с удивлением взглянул на него.
— Странные вопросы ты задаешь, десятник! Может, ты явился из темного царства Кораны и ничего не знаешь о мирских делах? Или в твоих горах, в Кассне, никогда не слышали о Великом Канте? Но ты же наемник, и ты немолод… Где же ты сражался, в каких странах? О Канте известно повсюду…
— Я сражался против Канта, — сказал Блейд, немного подумав. — В Либонне, в тех самых странах на южном побережье Шер‑да, о которых ты упоминал. Только не подумай, что я держу зло на кантийцев… Это было работой, Макрон. Южане платили мне, и я рубил и колол солдат Канта. Теперь платит Кант, и я готов рубить и колоть во славу императора… Не так ли? ‑он подмигнул Уху, но тот, словно не слыша собеседника, уставился в пол.
— Знаешь что, десятник, — буркнул наконец кантиец, — не называй меня Макроном. Я был лишен имени, рода и уха за бунт… за неповиновение приказу. Так что сакора Макрона Сирба больше не существует, и не стоит вспоминать о нем.
Блейд пожал плечами.
— Ладно, если ты так хочешь. Могу называть тебя Маком — это доброе каснитское имя… — он ухмыльнулся. — Сойдет?
— Сойдет.
— Ну, так скажи мне, Мак, за что же сражается империя? Зачем идти в поход, на восток и громить чужие земли, когда и своих достаточно? Кому это выгодно?
— Никто не помышляет о выгоде, десятник. Волей Великого Неба и владык из рода Фраллов мы должны покорить весь мир. Таково наше предназначение, понимаешь? Все, от западных пределов Шер‑да до восточного океана, должно принадлежать Канту. Так считает Великий и Непобедимый, так думают его полководцы, офицеры и солдаты.
— А ты? Ты сам как полагаешь?
Щека у Мака дернулась.
— Так же, разумеется. Пусть я больше не сакор Макрон Сирб, но я остался кантийцем! Хотя со мной поступили не совсем справедливо… — его рука невольно потянулась к обрубку уха.
— Опасное это дело — завоевывать весь мир, — заметил странник. ‑Мир велик… Либо обескровишь свой народ в непрерывных войнах, либо наткнешься на того, кто посильнее…
— Не Бартам ли ты имеешь в виду? — прищурился кантиец.
— Может, и Бартам…
— Конечно, мы не много знаем о тех землях, — бывший Макрон Сирб покачал головой, — но вряд ли Бартам устоит перед нашими армиями. Видишь ли, мы воюем много лет и знаем толк в своем ремесле. Если ты сражался с Кантом на юге, десятник, то поймешь, о чем я говорю.
Блейд заметил, что новокрещеный Мак тщательно избегает называть его Ичем Блодамом. Подобный такт был достоин самой высокой оценки; вероятно, Макрон Сирб, лишенный рода и чести за какой‑то проступок, научился хотя бы одному — не унижать других.
— Я хочу тебя расспросить еще кое о чем, — произнес он, резко меняя тему разговора. — Этот Рилат, децин, был щедр со мной, но поставил одно условие…
— Какое, десятник?
— Я должен тут кого‑то вздуть. Только пока не знаю, кого и почему. Разве у децина не хватает власти, чтобы задать трепку непокорному?
Мак задумался, поглаживая бритый подбородок.
— Наверно, он имел в виду Шкуру… этот хаст всем портит кровь… А что до власти, то у децина ее не так уж и много. Гасильщики — особая рангара, не кантийская и не варварская, тут собраны мерзавцы из сорока племен, и пока они делают свою работу, их никто не трогает… У гасильщиков нет своих вождей, как, скажем, у альбагов или ситалла, но и кантийские офицеры здесь не столько командуют, сколько, присматривают. Стараются, чтобы солдаты не поубивали друг друга. А этот Шкура…
— Кто он такой? — прервал странник Мака.
— Десятник, как и ты… Набрал в свой отряд хастов поздоровее и заправляет чуть ли не всем лагерем. И прихлебателей у него хватает… этот Пинок, например. Будь уверен. Шкуре уже доложили, как ты нагнал страху на поваров. И про черпак тоже.
— Разве он сам не видел? Утром или во время обеда?
— Не думаю. Он больше ошивается в городе, денег у него хватает… многие наши платят, чтобы отвязаться.
— Хм‑м… Значит, вечером он может пожаловать со своей бандой?
Мак‑Ухо потер свои мозоли на нижней челюсти и устремил в потолок задумчивый взгляд.
— Не знаю, десятник, когда он пожалует… может, вечером, может, утром… Но припрется он обязательно!
Глава 5
Вечер, однако, прошел спокойно.
На следующий день, во время утренней кормежки зверья, дежурил Марл Рилат. Завидев Блейда, он подмигнул и поднял вверх отогнутый большой палец — видно, был уже наслышан о вчерашних подвигах завербованного им новобранца. Блейд сделал каменное лицо. Возможно, для начала ему придется намять бока Шкуре, но Рилат в его списке стоял вторым.
Однако сводить счеты с кантийским децином на кулаках было бы неосторожно, и тут у странника имелся другой, более хитроумный план. Малопочтенную службу в рангаре гасильщиков Гинна Пал компенсировал своим сержантам и офицерам неплохими деньгами и, насколько уяснил Блейд из речей Марла Рилата, децин дорожил своим местом. Но что произойдет, если вскроется их сговор? Насчет ребер хаста Шкуры? Это была бы куда более изощренная месть, чем примитивная кулачная расправа.
После еды он вернулся со своими подчиненными в палатку. Шрам и Борода голодным взглядом уставились на командира, ожидая новой подачки. Вчера он продемонстрировал им кнут и пряник, выбив зуб нахальному хасту, но компенсировав эту потерю серебром; теперь оба гасильщика изъявляли абсолютную покорность. Словно, шакалы, крадущиеся вслед за тигром, они были готовы сносить удары когтистой лапы, чтобы попользоваться объедками с тигриного стола.
Блейд, однако, полагал, что не может доверять этим двоим, пока не проверит их в бою. Хотя гасильщики не участвовали в настоящем сражении, да и армия еще не выступила в поход, он подозревал, что схватка близится — его персональная схватка с предводителем местных мафиози.
Разумеется, в архаической реальности Ханнара не знали таких слов, называя убийцу — убийцей, вора — вором, вымогателя — вымогателем. Для Блейда же хаст Шкура был мафиози. Из того, что рассказал вчера Мак, выходило, что этот мерзавец грешил и смертоубийством, и грабежом, и вымогательством. Конечно, кантийцы могли вздернуть и Шкуру, и всю его банду — или, по крайней мере, изгнать с позором и без выходного пособия, — но хаст со своими приспешниками относился к числу на редкость умелых специалистов. Процедура добивания раненых была для него самой простой из задач, обыденным делом, можно сказать; гораздо больший интерес представляли акции устрашения вроде поджога деревень и пыток. Как все хасты, он понимал в этом толк и никогда не отказывался продемонстрировать свое искусство.
Одним словом, десятник Шкура являлся слишком ценным кадром, чтобы затягивать веревку на его шее, и, согласно мысли Рилата, было необходимо лишь слегка утихомирить этого подонка — ровно настолько, чтобы не грыз своих. Блейд полагал, что хотя пара сломанных ребер не фигурирует в подписанном им контракте, договор следует выполнять — но с максимальной выгодой для себя. Марл Рилат оплатил эти ребра из казны Великого и Победоносного, значит, они должны быть сломаны! И пусть все узнают об этом!
По ребрам Блейд был большим специалистом — вероятно, не меньшим, чем хаст Шкура в деле дробления черепов. Поскольку Рилат не указал, с какой стороны и какие именно ребра нужно ломать, странник решил положиться на свой опыт и действовать в зависимости от ситуации. Главное, чтобы ему не мешали! Во всяком случае, не слишком мешали. Но тут он мог полагаться только на помощь весьма ненадежных соратников.
Размышляя на этот счет, он оглядел свое воинство, прикидывая, не поощрить ли Шрама и Бороду за будущее усердие. Рыжий Джеф, само собой, не оставит хозяина и так, но против большинства гасильщиков он выглядел мелковатым. Поддержка Уха, воина сильного и опытного, была бы не лишней, но Блейд не знал, захочет ли он ввязываться в драку. Пока что кантиец повалился на топчан, ожидая приказов начальства в горизонтальном положении.
Пожалуй, стоит видать Шраму и Бороде по монете, решил странник. Насчет Мака он испытывал колебания; благородный сакор явно был не из тех людей, чья верность покупается за деньги. Что касается альбага и хаста, то эти простые парни, весьма вероятно, не отказались бы размяться и подзаработать.
Блейд уже взглянул на своего слугу, желая востребовать кошель, как вдруг за пологом палатки раздался шум.
— Я посмотрю, кто там, мастер Дик, — не дожидаясь разрешения, Джеф перешагнул порог. Странник, подосадовав на такую торопливость, потянулся к гасильному молоту.
И вовремя!
Сначала в палатку влетел спиной вперед рыжий Джеф и, проклиная всех богов, растянулся на полу. За ним последовал черпак — тот самый, на котором Блейд продемонстрировал свою мощь прошлым утром. Однако его железная рукоять была выпрямлена.
— Это Шкура, — быстро произнес Мак, вставая. Он взял Джефа за плечи, поднял и хорошенько встряхнул; затем, взвалив на плечо гасило, повернулся к Блейду. — Что будем делать, десятник?
— Поглядим, — сказал тот, делая шаг к выходу. — За мной, парни. Да не забудьте прихватить что‑нибудь потяжелее.
Снаружи столпилось человек пятьдесят, и народ все прибывал — вероятно, по лагерю разнесся слух, что Шкура собирается вразумить нахального новичка. Зрителей и участников предстоящей потасовки можно было различить сразу: хаст стоял впереди, окруженный десятком своих сторонников. Все они, если не считать темнокожего Пинка, казались уменьшенными копиями своего главаря ‑такие же плосколицые, волосатые, с головами, ушедшими в плечи. Шкура высился над ними, словно горный пик над скалами.
Он был огромен!
Потянет фунтов на пятьсот, подумал Блейд, разглядывая своего противника. Этот тип напомнил ему борцов сумо, виденных некогда в Японии и на Тайване: такое же необъятное брюхо, слегка искривленные ноги с толстыми мощными бедрами, гигантская голова, производившая впечатление круглого котла, вдавленного в пухлые плечи, обвислая складчатая кожа. Хаст был в одной набедренной повязке — вероятно, чтобы усилить эффект от своего грузного чудовищного тела; он опирался на длинную рукоять молота. С первого взгляда могло показаться, что эта гора плоти является слишком рыхлой, жирной и неповоротливой, но странник не обманывался на сей счет: перед ним стоял убийца, которому его ремесло доставляло наслаждение. Блейд и сам был убийцей и мог вполне беспристрастно оценить любого представителя этой профессии.
Шкура вытянул в его сторону руку с пальцем, походившим на кончик слоновьего хобота.
— Этот?
— Этот, — Пинок кивнул головой; рядом с великаном темнокожий рослый угха напоминал щуплого подростка.
— Мелковат, — заметил Шкура. — Как бы не пришибить до смерти.
Блейд стянул доспех, потом — тунику, но тяжелых солдатских сандалий снимать не стал.
— Если ты меня не пришибешь, то я уж постараюсь сделать это обязательно, — заметил он, разглядывая не столько противника, сколько его подручных. Похоже, они не собирались вмешиваться в драку, но кто знает? Странник оглянулся: Джеф и Мак стояли за ним с гасилами наготове. Шрам и Борода нерешительно мялись у входа в палатку. Оружия при них не было.
— Не беспокойся, десятник, мы с рыжим позабавимся с его парнями, ‑раздался сзади шепот кантийца. — Если что…
Громоподобный рев заглушил слова Мака; уперев руки в бока. Шкура трясся от хохота, и складки на его теле болтались, словно белье на веревке под сильным ветром.
— Э‑эта… во‑вошь… гро‑зится… гро‑зится… — он справился со смехом и закончил вполне нормально: — Грозится меня пришибить! Ты, недоносок, Ич Блодам, козлом трахнутый!
Блейд отбросил гасило, прыгнул вперед и с размаху хлестнул ладонью по обвислым щекам и плоскому носу. Удар был не слишком сильный; если бы он захотел, то сломал бы великану переносицу. Марл Рилат, однако, вел речь о ребрах. Скосив глаза вправо, Блейд встретился взглядом со своим заказчиком: тот стоял сбоку от набежавшей толпы в неизменном сверкающем панцире и довольно ухмылялся.
Пощечина, которой странник наградил Шкуру, возымела свое действие: гигант снова взревел. Впрочем, теперь он не смеялся; его лицо налились кровью от бешенства, ощеренный рот походил на пасть хищного зверя. Он тоже отшвырнул молот и двинулся на обидчика, широко расставив огромные руки.
Блейд увернулся. Он видел, как толпа подалась назад, очищая место для схватки, и ощутил, что на сердце нисходят уверенность и покой. Похоже, шайка хастов не собиралась наваливаться на него скопом или крушить гасилами кости двух его соратников; он был оставлен один на один с их главарем — и с его ребрами.
Конечно, этот великан был сильнее его. В любом мире можно встретить индивидуумов — очень немногих, разумеется, — одаренных такой телесной мощью, что она превращается уже в аномалию, в уродство, носителя коего едва ли стоит причислять к роду людскому. Таким был Геторикс Краснобородый, предводитель альбийских корсаров, и Блудакс Кровавый Топор, вождь хиттов; одного из них Блейд убил, другого обманул. Для него не составляло секрета, что подобные люди зачастую вспыльчивы; они не привыкли к противодействию, не терпят его и легко впадают в гнев. А гнев — плохой помощник в поединке.
Шкура, безусловно, не умел сдерживать свою ярость. Он надвигался на противника словно несокрушимая гора, готовая обрушиться на жалкую букашку, и Блейд решил добавить пороха в костер его гнева. Пригнувшись, он проскочил под вытянутой рукой гиганта и изо всей силы пнул его в копчик.
Хаст обернулся — довольно быстро, если учитывать его вес и размеры ‑и странник понял, что гора превратилась в огнедышащий вулкан. Теперь он успокоился окончательно; Шкура был у него в руках. Обладая превосходством в скорости и знанием смертоносных приемов боя, он мог прикончить эту тушу десятком способов — тычком в горло или в висок, выпадом в пах, ударом в позвоночник, в то место, где он крепится к тазовым костям. Почти столь же эффективными были переломы конечностей, поражение глазных впадин, некоторых нервных узлов и сухожилий; в любом случае раненый оказывался в полной власти, своего противника. Блейд, мгновенно обежал взглядом все эти соблазнительные точки, от горла до вздутой выпуклости огромного пениса, и покачал головой: ему заказывали ребра.
Шкура вновь шел на него, болезненно морщась, вытянув вперед правую руку, а левой потирая задницу — там, где отпечатался башмак Блейда. Потом он махнул в сторону нужников, откуда к лагерю гасильщиков тоже начала прибывать публика.
— Я тебя поймаю, вошь… и утоплю… там… в собачьем дерьме…
— Давай‑давай, — сказал Блейд, — поспеши, пока дерьмо свежее.
Сам он отнюдь не торопился, ожидая еще большего наплыва зрителей. Шкура, похоже, был личностью известной, и победа над ним могла послужить неплохой рекламой. Он почти автоматически отметил, что речь этого варвара казалась гораздо более внятной, чем у Бороды, хотя оба хаста словно выплевывали слова как непрожеванную пищу.
Блейд провел эффектный прием: поймав огромную руку противника и почти повиснув на ней, нанес сильный удар носком в колено. Когда Шкура, зарычав от боли, отбросил его, странник перекувырнулся в воздухе и встал на ноги. Теперь они поменялись местами: за спиной хаста была палатка с застывшими около нее Джефайей и Маком, за спиной Блейда — растянувшиеся цепочкой желтокожие сподвижники Шкуры,
— Пинок! Эй, Пинок! — позвал великан. — Отожмите его на меня! Шевелитесь! Вошь‑то попалась увертливая!
Хочет сократить боевое пространство, мелькнуло у Блейда в голове. Не поворачиваясь, он рявкнул:
— Стоять, и не двигаться! Ты, Пинок, побереги свои потроха!
Один из хастов нерешительно двинулся вперед, и странник, мгновенно подскочив к нему, нанес жестокий удар ногой в живот. Гасильщик согнулся и рухнул; его глаза остекленели, пальцы судорожно скребли по земле. Пинок, стоявший рядом, испуганно отшатнулся.
— Я не шучу, парень, — бросил в его сторону Блейд. — Следующий будет убит, а потом я велю своим людям пустить в ход молоты.
Он понимал, что это пустая угроза: Джефу и Маку не выстоять против десятка желтокожих, а Шрам с Бородой, похоже, смылись, затесавшись в толпу зрителей. Во всяком случае, он их больше не видел. Но сейчас до него дошло другое — свидетелей поединка прибавилось. В толпе, полукольцом сгрудившейся у палатки, было уже человек триста, и за спиной Марла Рилата поблескивали панцири десятка кантийских солдат, вооруженных короткими копьями и дротиками. Появились и другие — группа альбагов с гигантскими секирами и какие‑то низкорослые поджарые воины в кожаных безрукавках и высоких сапогах со шпорами.