— Я намерен захватить Шмальцберг, дорогой друг Башфулссон, и сделать это с наименьшими потерями. Поверь мне, как это ни обидно, но я Король над моими врагами так же, как и над моими друзьями. И, видишь ли, есть определенное noblesse oblige[74]. Плох тот король, который убивает своих подданных. Я предпочитаю увидеть их скорее раздавленными, чем мертвыми.
Башфулссон сказал:
— Серьезно? После всего, что они сделали? И всего, что они спровоцировали? Они находили молодых гномов и забивали им голову дурацкими откровениями…
— У меня есть имена, - перебил его Король, - имена лидеров, имена приспешников. О, да, их ожидает расплата. Но не аутодафе.
— Боюсь, вы проявляли к ним слишком много понимания в последнее время, сэр, - Башфулссон аккуратно подбирал слова. – Как ни прискорбно это признавать, но я пришел к выводу, что если вы продолжите подставлять им другую щеку, они так и будут бить вас по лицу. Думаю, нам ничего не остается, кроме как ворваться и перебить всех. Нет смысла стучать в дверь и вежливо спрашивать, не будут ли они так любезны вернуть вам вашу Каменную Лепешку.
К удивлению Мокриста Король ответил:
— Как бы мы ни презирали слово «политика», одним из наиболее полезных ее аспектов является прекращение кровопролития. О да, кровопролитие произойдет. Но поколения сменяют друга друга, люди меняются, и однажды то, что казалось совершенно невозможным, становится обыденным. Мало того – неотъемлемым. Вот как железная дорога, например. И к слову говоря, мистер Губвиг, как движется дело? Как там ваша логистика?
— Первоклассно, сэр. Это такое железнодорожное словечко, означает, что все хорошо.
Король одарил Мокриста взглядом. Не таким уж и тяжелым - по общим меркам взглядов, но это был королевский взгляд, и выглядел он оценивающе.
— Посмотрим, молодой человек, посмотрим.
После завтрака не оставалось ничего другого, кроме как смотреть из окна на вьющуюся ленту горного пейзажа: деревья, скалы, еще деревья, скалы побольше, снова деревья, то, что могло быть поляной, на которой работают лесорубы, короткая темнота, когда они достигли скал, достаточно больших, чтобы требовать постройки тоннеля, и все заново. Мокрист думал о том, что за всеми этими деревьями, скалами и утесами есть дома, маленькие деревеньки, о которых мы еще не знаем, и значит, однажды нам придется остановиться здесь… и здесь…. И здесь. А потом однажды какой-нибудь паренек из селения на вершине последней гряды сядет на поезд и окажется в Анк-Морпорке, полный надежд. Почему нет? Станция за станцией они меняют мир. И он позволил себе небольшую искру гордости.
За исключением Водопадов[75], единственным более-менее знакомым местом в Земфисе было Сокращенное Аббатство. Теперь оно было в руинах, монахи давно покинули его. В наши дни там был скорее базар, медина, передвижной рынок, который напомнил Мокристу Анк-Морпоркские Тени в праздники. Ничто не оставалось на месте надолго, тишина была сродни благословению. Каждый что-то продавал, и казалось, что рано или поздно, все и вся может быть продано или куплено. Или украдено, если понадобится.
Боярышниковая Дорога выделялась среди других торговых путей в Земфисе, по которым караваны верблюдов проходили, чтобы принести на своих подметках людям Равнины маленькие незначительные штучки, без которых жизнь станет невыносимой и довольно опасной. Там были специи из Клатча[76], ткани с Противовесного континента, приплывшие сюда на тихоходных баржах, загадочные деликатесы и прискорбно много способов в мгновение ока стать очень счастливым и очень мертвым чуть погодя. Судя по тому, что некоторые торговцы нежились в каком-то полулегальном интерьере, наряду с законным товаром, продававшимся с прилавков, наличествовало некоторое количество контрабанды. В черных комнатах некоторых недобросовестных лавок стояли клетки с одичавшими демонами, а после темноты редкие верблюды выскальзывали из города, нагруженные бочками необработанной патоки.
И хотя большинство здравомыслящих людей, которым была дорога их частная собственность, а также жизнь, обычно прислушивалось к советам тех, кто уже побывал в Земфисе и с тех пор старался избегать этих мест всеми возможными способами, всегда находились отчаянные туристы, прибывавшие в Земфис по пути к Сосцам Сциллы – зубчатой горной цепи, которая предоставляла каждому отдельному альпинисту широчайший ассортимент способов быть найденным висящим на одной ноге вниз головой над бурлящим потоком, напоминающим праматерь всех кофемолок. Всего было восемь вершин – острых и неприступных, и если бы кто-то составил гид по засадам, эти вершины, определенно, вошли бы в тройку победителей.
Наблюдая Сосцы с сидения, удобно установленного жителями Земфиса в качестве смотровой площадки для любителей видов, Мокрист обдумывал, что вскоре их поезду придется проезжать как раз через эти вершины. На карте они выглядели неплохо, но вблизи и при личном знакомстве были просто ужасны. У Сциллы было восемь поводов для гордости.
Над зеленью висел туман, цепляясь за крутые предгорья Сосцов. Рельеф выглядел полностью непреодолимым для поезда, но симнеловские ребята с логарифмическими линейками сумели найти подходящий путь. Колею проложили, и Мокрист знал, что всю неделю ее будут охранять слоняющиеся вокруг тролли.
В этот момент он услышал крик командора:
— Губвиг! Ложись!
Мокрист упал, а что-то, замеченное командором, по косой пронеслось сверху. Он уже собирался подняться, когда Ваймс толкнул его обратно на землю, и снаряд просвистел обратно, прежде чем наконец упасть где-то недалеко от них.
— Посмотрим, что тут у нас, - сказал Ваймс. – Опасные парни эти бурильщики. Но надо отдать должное их профессионализму.
Мокрист, все еще на уровне пола, спросил, как будто это имело какое-то значение:
— А это точно были они?
— Скорее всего, хотя здесь есть свои нюансы. Думаю, вам известно, что там, где есть туристы, есть люди, охочие до их денежек. Не трогайте!
Мокрист отдернул руку.
— Это бумеранг. Что-то подобное существует повсюду на свете. Аккуратненько замахиваешься, и внезапно у твоего противника что-то торчит из спины. Я слышал, что на Форэксе есть паренек, который умеет бросать бумеранг так метко, что тот приносит ему утреннюю газету.