Мы до сих пор исходили из того предположения, что еще до наступления социального переворота, в процессе естественного развития капитализма, произойдет объединение всего производства в очень крупные предприятия, которые и будут национализированы. В обрабатывающей промышленности действительно проявляется сильная тенденция к концентрации производства, и относительное значение мелкого производства падает. Тем не менее абсолютное значение мелкой промышленности повсюду еще весьма значительно, а национализация мелких предприятий, как показывает наш опыт, ведет к их гибели - к немалому ущербу для народного хозяйства.
Если, таким образом, и в промышленности процесс национализации производства встречает затруднения, то в сельском хозяйстве он сталкивается с непреодолимыми трудностями. Ничего подобного быстрому процессу концентрации производства в сфере сельского хозяйства не наблюдается. Существует только одна страна, Англия, в которой сельское хозяйство организовано капиталистически; и этот результат получился как продукт эволюции аграрных отношений в минувшую эпоху, в условиях, коренным образом отличных от современных. Но и в Англии все же имеется около 1/2 миллиона хозяйств, и там хозяйство в 100 десятин считается очень значительным, и никаких тенденций к дальнейшей концентрации сельскохозяйственного производства там не замечается. На континенте Европы, и в частности в России, почти повсюду первенствующее значение имеет мелкое производство, основанное преимущественно на использовании труда крестьянина в его семьи. Даже в Соединенных Штатах, где промышленный капитализм достиг такого колоссального развития,-даже в этой стране трестов и миллиардеров господствует мелкая форма сельскохозяйственного производства, в которой наемный труд играет лишь второстепенную роль. Правда, площади американских ферм больше площадей крестьянских хозяйств Европы, но это объясняется экстенсивным характером американского сельского хозяйства.
|
|
Экономисты спорят о степени дифференциации крестьянства, о том, происходит ли нивелировка его или дальнейшая дифференциация. Спор этот представляет большой интерес для выяснения вопроса о том, имеет ли социальная революция почву в деревне. Марксисты доказывают, что на сторону социальной революции молено привлечь не только сельскохозяйственных рабочих, которые слишком малочисленны и рассеянны, а также и беднейшие слои крестьянства. Действительно, в русской социальной революции массы крестьянства играли самую активную роль, хотя мы думаем, что это не результат его сильной дифференциации, а общинного уклада его жизни, и мы думаем, что в деревне собственников идея социальной революции будет иметь под собой гораздо менее благодатную почву.
Но для нас сейчас важнейшее значение имеет вопрос о результатах социальной революции. А в этом отношении не может быть двух мнений. Обаяние собственного хозяйства у беднейшего крестьянина, а отчасти и у сельскохозяйственных рабочих, настолько велико, что целью этого крестьянства может быть только расширение своего хозяйства за счет крупного. Таким образом, результатом социальной революции в деревне может быть только разрушение капиталистического сельского хозяйства и полное распыление производства.
|
|
Что же может сделать социалистическое государство с этими миллионами мельчайших хозяйств? Как оно может эту мелкобуржуазную стихию уложить в рамки планового хозяйства? Подтолкнуть их возможно скорее слиться в крупные коллективные хозяйства? Если бы этот процесс имел шансы на успех, то он во всяком случае потребовал бы громадного промежутка времени. Но на чем основаны в данном случае надежды на успех? Ведь при всем громадном развитии сельскохозяйственной кооперации она нигде на свете еще не привела к возникновению коллективных хозяйств.
Полная производительная кооперация не может похвастать успехами в сфере промышленности, хотя усилий в этом направлении сделано достаточно. Можно даже с известным основанием утверждать, что идея государственного социализма родилась в связи с неудачами производительной кооперации. Потому ли производительная кооперация в сельском хозяйстве должна иметь особенный успех, что самые выгоды крупного производства в сельском хозяйстве сомнительны? Или потому, что кооперирование сельскохозяйственного производства требует кооперирования и домашнего хозяйства, что, в свою очередь, связано со своеобразными трудностями? Наши опыты искусственного создавания колхозов, конечно, не могли дать ничего положительного.
Остается для вовлечения крестьян в плановое хозяйство рассматривать их как батраков, сидящими на государственной земле, обязанными вести хозяйство под диктовку власти и обязанными сдавать весь продукт государству. Но это значит оставить мелкое хозяйство при всех его слабых чертах и лишить его единственного преимущества-личной заинтересованности трудящегося в результатах его труда.
|
|
Мы не убедились в том, что социалистическое государство в состоянии организовать промышленность, но овладеть ею оно может, это предсказывал Маркс и это подтвердила наша революция. Совершенно иначе обстоит с сельским хозяйством. Социальная революция в деревне не содержит в себе ни крупицы социализма, она не только не приближает сельского хозяйства к социалистическому идеалу, наоборот, она отбрасывает его от него неизмеримо далеко.
А между тем если примириться с этой "мелкобуржуазной стихией", если удовлетворить ее органическому требованию свободного обмена, то, в особенности в аграрной стране, этим вся система социалистического хозяйства - система планового распределения хозяйственных благ в государственном масштабе - взрывается.
Заключение
Мы стоим перед удивительным зрелищем: социалисты, убежденные социалисты, у которых слово не расходится с делом, которые ни перед чем не останавливались для торжества своей идеи,- собственными руками уничтожают следы своего творчества и, заменяя строй гармонический, чуждый эксплуатации, строем анархическим, построенным на эксплуатации, ждут именно от последнего увеличения ресурсов республики и улучшения экономического положения трудящихся. Мы видим, как социалисты усиленно приглашают в страну иностранный капитал, чтобы он собирал у нас ту прибавочную ценность, уничтожение которой они считают своим призванием.
Как объяснить это странное явление?
Правое крыло социализма на это отвечает: "Тут нет ничего удивительного. Этот печальный результат мы предвидели. Маркс говорил, что социальная революция может иметь успех только тогда, когда все предпосылки для социалистического строя готовы, а в России, в стране крестьянского хозяйства, этих предпосылок не было".
Такая точка зрения может быть оправдана буквой учения Маркса, может быть подкреплена кое-какими цитатами из него, но едва ли она соответствует его общему духу.
Промышленный капитализм получил в России умеренное развитие, он не привлек к себе на службу значительной части населения страны. Но поскольку русская промышленность существовала, она, в смысле учения Маркса, созрела для социальной революции. Благодаря тому, что русская промышленность не развилась столь органически, как промышленность на Западе, благодаря тому, что она насаждена в течение последних двух столетий правительством, дворянством, иностранным капиталом, она представляла собой картину поразительной концентрации и вширь и вглубь в смысле комбинирования последовательных стадий переработки продукта с различными подсобными производствами. Русские заводы - Путиловский, Обуховский, Брянский, Мальпевский,- русские мануфактуры являются колоссами не только на русский масштаб, но и на международный. И трестирование и синдицирование русской промышленности зашло накануне революции довольно далеко. Русские столицы представляли собою громадные центры скопления промышленного пролетариата, организованного в недрах предприятий-колоссов. Отсутствие демократического режима, не возможность легальной защиты своих экономических интересов поддерживали боевое настроение пролетариата и подготовляли социальный взрыв. Концентрации промышленности соответствовала концентрация богатства в тонком слое крупной буржуазии. По той же причине, вследствие неорганического характера развития русской промышленности, в России не имелись те широкие кадры мелкой городской буржуазии, которые в европейском городе стоят между пролетариатом и крупной буржуазией, смягчая их столкновения. Противоположность между роскошью верхов и бедностью низов была в русском городе разительнее, чем где бы то ни было. Итак, русский город вполне созрел для предусмотренного научным социализмом Zusammenbruch'a.
Правые социалисты нам, конечно, возразят, что если относительно русского города можно спорить о том, созрел ли он или нет для предусмотренного Марксом социального переворота, то социально-экономический облик русской деревни к схеме Маркса уже, во всяком случае, не подходит. А Россия - страна аграрная, и, следовательно, если русская деревня не созрела для социальной революции, то, значит, не созрела и вся страна. Но если зрелость России для социализма определять с точки зрения ее деревни, то позволительно спросить правых социалистов: когда же при таком буквальном толковании учения Маркса такая аграрная страна, как Россия,созреет для социализма? Ведь пределы индустриализма ограничены, даже для двух менее многолюдных стран, чем Россия,- для Англии и Германии,- мир оказался тесен.
Русской промышленности придется в будущем рассчитывать почти исключительно на собственный внутренний рынок, и, владея шестой частью суши земного шара, Россия останется страной аграрной. А между тем никаких заметных признаков концентрации сельскохозяйственного производства в России не было заметно. Если держаться буквы учения Маркса, то придется признать, что ни Россия, ни какая бы то ни было аграрная страна для социальной революции в обозримом будущем не созреют и, следовательно, схема научного социализма к аграрным странам вообще не относится. Общезначимость схемы Маркса этим отрицается.
Да и сама политическая позиция правых социалистов вызывает глубокое недоумение. Если правые социалисты признают страну незрелой для социальной революции и совершенно не в состоянии предусмотреть, когда она даже в отдаленном будущем для нее созреет, то какой же смысл имеет их социалистическая пропаганда в массах? Нельзя же в самых черных красках рисовать правовое демократическое государство, объявлять его ведущим к обнищанию трудящихся, нельзя же в самых розовых красках разрисовывать социалистический строй, чтобы заканчивать свою проповедь предложением трудящимся сидеть смирно и "годить", когда общество созреет для социализма. А когда разагитированные народные массы откажутся пассивно ждать этого лучшего будущего, то нельзя, умывая руки, заявлять, что мы, мол, тут ни при чем, мы предлагали "годить". Конечно, и Маркс не благословлял каждого мятежа рабочих, но вся его пропаганда освещена твердой верой в близкое торжество социализма, и никакими случайными цитатами из трудов Маркса нельзя замаскировывать этого действенного, глубоко революционного характера его учения.
Если же правые социалисты считают себя призванными бороться за конкретные интересы рабочего класса, то для этой цели нет нужды ослеплять их социалистическим идеалом. О том, что ждет нас в далеком будущем, можно писать в ученых книгах, но об этом пусть не говорят на площадях. В политика "довлеет дневи злоба его". Ведь английские тред-юнионы в истории английского рабочего класса кое-что значат, а они даже не ходят под красным флагом.
С духом революционного марксизма, по нашему мнению, согласны не правые, а левые социалисты. Только у них слово с делом не расходится. Если социализм есть великое благо, то о нем следует не мечтать - его следует строить. Творческие силы нового строя проявятся и преобразят мир, даже если действительность и не во всех частях подходит под предусмотренную схему. Даже величайший гений не может предусмотреть всего многообразия эволюции человечества. Самая возможность социальной революции, наличие у пролетариата силы для ее осуществления согласно учению Маркса свидетельствует о том, что "время исполнилось", ибо политическая сила класса строится на экономических предпосылках. Так и только так, по нашему мнению, могут думать истинные последователи учения Маркса. И недаром виднейший представитель научного марксизма на Западе Меринг благословил русскую революцию.
Но в таком случае почему же русская революция, начавшись в городе, сумела увлечь в свой круговорот деревню, одержала блестящие победы в борьбе с контрреволюцией и во внешней политике и в конце концов оказалась столь несчастливой на фронте экономического строительства?
Официальное объяснение таково: крепость капитализма взята слишком стремительным штурмом.
Порт-Артур надо брать медленной систематической осадой. А теперь приходится крепость оставить, возвести блиндажи в окрестностях и опять начать систематическое наступление. Пишущий эти строки не стратег, но одно и ему известно: что еще никогда ни одна крепость не была сдана потому, что она не была взята lege artis (ммастерски (лат)). Победителей не судят, а взятие крепости всегда санкционирует приемы ее осады.
Но может быть, под крепостью следует разуметь мировой капитализм, который пока что еще стоит? Однако, вопреки обычному представлению, мы не усматриваем того, чтобы необходимой предпосылкой удачного строительства социализма в России была всемирная социальная революция. Если бы речь шла о такой чисто индустриальной стране, как Англия, то действительно трудно было бы себе представить там социальную революцию без того, чтобы подобная революция не произошла если не во всем культурном мире, то по крайней мере в английских колониях. Существование Англии без внешней торговли немыслимо, а она, конечно, будет совершенно дезорганизована, раз в торгующих странах правовые нормы окажутся диаметрально противоположными. С прекращением же своей внешней торговли Англия в первый же год после социальной революции вымерла бы с голоду. Таким образом, вопреки господствующему мнению опыт строительства социализма должен быть предпринят в первую очередь не в странах одностороннего высокого развития индустриализма, а в странах более или менее самодовлеющего хозяйства. К числу их относятся прежде всего Соединенные Штаты, а затем и Россия.
Действительно, разве наше народное хозяйство настолько зависимо от Европы, чтобы блокада сама по себе могла нас повергнуть в пучину бедствий,если бы только мы умели наладить свое хозяйство? Продовольствия у нас всегда было в изобилии. Из прядильных материалов мы одни (лен, пеньку) вывозили в громадных количествах, а недостачу в других (хлопке, шерсти)могли бы легко пополнить расширением собственного производства. Лес у нас имеется в громадном избытке, нефть тоже, и мы можем этими видами топлива и торфом покрыть недостаток в каменном угле. Руды у нас имеются. Рельсы наши заводы прокатывали, паровозы - строили. Если же некоторые сложные машины у нас не производились, то, если социализм действительно способен поднять производство на высшую ступень, эти небольшие дефекты удалось бы собственными средствами пополнить. Когда у нас говорят, что Россия голодает вследствие блокады, то вспоминаются иронические замечания англичан: Нью-Кэстль (главный город экспорта английского угля) замерз оттого, что блокада отрезала ему подвоз угля. Именно в России, в стране почти самодовлеющей, опыт строительства социализма должен был иметь шансы на успех.
Но мы знаем, что действительность этих чаяний, правильно основанных на марксистской доктрине, совершенно не оправдала. Нельзя указать ни одной отрасли народного хозяйства, которая бы процвела. И полная очевидность результата вынудила убежденных коммунистов ждать улучшения от частичного возврата к свободному обмену и капитализму.
Итак, объяснения, которые вам дают и правые и левые социалисты, причин не удачи социалистического строительства представляются нам одинаково несостоятельными. Все наше предшествующее изложение, смеем мы думать, дало нам истинное объяснение этой неудачи.
С точки зрения социалистической доктрины, различные элементы русского на родного хозяйства были в различной мере зрелы для социалистической перестройки. И если последняя, по собственному выражению наших коммунистов, всегда превращалась в серию катастроф и, наоборот, отказ от социализма при нэпе почти приводил к улучшению положения, то очевидно, что неудача социалистического строительства не может быть объяснена только тем, что место и время выбраны для него не подходящие. Русский опыт является яркой иллюстрацией нашего теоретического вывода, что принцип социализма не есть творческий, не к расцвету, а к разложению ведет он экономическую жизнь общества.
(Мы не беремся судить об ауспициях всемирной революции на Западе. Жестокий экономический кризис, в который ввергнута Европа в результате мировой войны, еще не изжит, и это положение грозит социальными катаклизмами. Но мы не имеем никаких оснований усматривать в социальной резолюции средство для преодоления этого кризиса, и русская революция нас в этом не убедила. Подобные сомнения за рождаются в умах весьма авторитетных ученых-социалистов. "Социализм не есть механизм, который строится по заранее намеченному плану..." "У нас сейчас нет готовых утопий, которые можно воплотить народным решением". Так осторожно теперь выражается Карл Каутский, который во всей предшествующей научной в политической деятельности утверждал как раз обратное.
В одном, однако, мы можем вполне согласиться с современным коммунизмом: если мы не признаем социальной революции средством для преодоления экономического кризиса, то мы не усматриваем его в Версальском мире. И если флагом современного коммунизма станет борьба против агрессивного империализма, то он найдет опору не только в классе промышленных рабочих, который пока не оказался в этом вопросе особенно стойким, но и в других классах современного общества. Для того чтобы быть противником современного агрессивного империализма, социалистическая идеология нам не представляется необходимой.)