(Кир. V, 3)
Ясно, что встреча этих двух новгородцев знаменует встречу двух мировоззрений, двух укладов жизни. Белинский был прав, когда писал: «Этот старец-пилигримище есть поэтическая апофеоза Новгорода, поэтический символ его государственности». Борясь с ним не на жизнь, а на смерть, Василий Буслаевич вступает в борьбу со всей той системой, которая делит новгородцев на богатых гостей, князей и бояр, с одной стороны, и «черных людей», людей труда, из которых состоит его дружина, — с другой. Это показывает, что идея «господина великого Новгорода» в народном сознании давно поколеблена и уничтожена. Не Иван III и не Иван IV разбивают Софийский колокол, знамя новгородской «вольности»; в народной песне его уничтожает новгородец во главе ремесленных людей.
Хотя в основном действие былины не связано с московско-новгородскими отношениями, эти отношения здесь все же просвечивают в восприятии народных низов.
В основном же борьба в этой былине идет не против Москвы, а против своих же новгородских и общерусских сильных людей. Что воплощением всей этой системы сделано лицо духовного звания — отнюдь на случайно. В старце можно узнать черты древнего новгородского «владыки», то есть архиепископа. Храм Софии обладал огромными земельными угодьями и денежными средствами. Новгородский архиепископ был одним из первых лиц республики. Он председательствовал в высшем суде, вел сношения с иностранными государствами, был посредником между Новгородом и немецким купечеством. Возглавляя церковь, «владыка» фактически мог держать в своих
464
руках вече. Отсюда понятна та народная ненависть, которая окружает в былине «владыку». Недаром в некоторых случаях Василий Буслаевич, убив старца, продолжает бой уже не мечом и не копьем, а колокольным языком.
|
|
Так бой кончается полной победой Василия. Убив старика, он продолжает разрушать боярские и купеческие каменные хоромы.
И напустился тут Василий на домы на каменные.
(Рыбн. 169)
Видя, что Василий Буслаевич разоряет дома, видя его полную победу, новгородские правители, «воевода» или «старшина» прибегают к последнему средству, чтобы унять его: они обращаются за помощью к его матери.
Мы уже знаем, что для русских богатырей мать — наиболее высокий, наиболее святой авторитет. Амелфа Тимофеевна уже однажды пыталась спасти своего сына от боя, но, как мы видели, это ей не удалось. Никакие железные решетки не могли его удержать.
Теперь она надеется не на решетки, а на свой материнский авторитет. С величайшей осторожностью, чтобы не попасть под его удар, она подходит к нему сзади и трогает его за плечо. Про нее поется, что она «пала к нему на плечо на могучее». Она уговаривает его «унять», «укрепить» свое сердце, «уходить» свои могучие плечи.
Василий взят врасплох. Он не оказывает своей матери ни малейшего сопротивления. Мать уводит его домой, и он беспрекословно ей повинуется.
И тут берет Василья родна матушка за ручки за белые,
Ведет его во свои покои во любимые:
И стала тут Васильюшка кормить-поить,
В покоях хоронить и весело с ним жить.
(Рыбн. 72)
Есть и такие варианты, в которых мать накрывает его шубой и приносит на своих руках домой, как малое дитя (Рыбн. 64). Иногда еще сообщается, что трупами завалены все улицы города и теперь их убирают.
|
|
Так кончается повествование. Легко заметить, что былина внутренне не закончена. На чьей стороне победа? Внешне победил Василий Буслаевич. Он уничтожил своих врагов, одержал верх в схватке с ними. Но победа не доведена до конца. Враг побежден, но не уничтожен. Враг не уничтожается в песне, так же как он не был уничтожен в современной былине истории. Былина рисует столкновение общественных сил, она показывает, на чьей стороне правда и на чьей стороне народ.
465
Мы и в данном случае имеем отражение характерной для более позднего эпоса поэтики, согласно которой правый герой не одерживает победу, а его противник не терпит поражения. Внутренняя правота героя, при внешнем его поражении, создает трагический образ героя, и Василий Буслаевич — образ именно трагический. Как таковой он возбуждает высшую степень сочувствия у слушателя. Трагическая трактовка героя еще больше подчеркивает правоту того дела, за которое он борется.
Есть несколько отдельных случаев, вариантов, в которых певцы не удовлетворяются тем, что Василий Буслаевич, выиграв борьбу, вновь уходит под опеку своей матери.
В этих вариантах победа доводится до полного конца. Однако в художественном отношении они выходят менее убедительными, в них нарушается историческая правда и действительность.
Есть варианты, в которых новгородцы предлагают Василию Буслаевичу власть. Так, в печорской версии поется:
Покорился-то весь да славный Новгород,
Выдавали, отдавали золоты ключи.
(Онч. 94)
Такой конец означает, что власть, которая находилась в руках купцов, князей, бояр, воевод, теперь перешла в руки вождя обездоленных.
|
|
Такой же конец имеется в былине, записанной Гильфердингом в Петербурге от крестьянина из Новоладожского уезда:
Да уж как стал Василий Богуслаевич
Владеть да всем Новым градом.
(Тих. и Милл. 289)
Несомненно, что такой конец — более позднее привнесение, результат творческой обработки сюжета. С другой стороны, есть и такие случаи, когда исход борьбы сводится к выигранному закладу, когда Василий Буслаевич начинает проводить жизнь в праздности и веселье — результат порчи и непонимания песни. Незавершенность исхода борьбы — исконная и исторически наиболее оправданная форма конца. Но эта же незавершенность влечет за собой и продолжение, в котором Василий Буслаевич переносит борьбу уже в иную область, в иную плоскость. Это — песня об отъезде Василия Буслаевича из Новгорода и о его смерти. Так одна песня с необходимостью вызывает другую, и многие певцы объединяют две былины о Василии Буслаевиче в одну.
466
2. СМЕРТЬ ВАСИЛИЯ БУСЛАЕВИЧА
Хотя песня о Василии Буслаевиче и новгородцах и песня о его смерти в большинстве случаев поются одна вслед за другой и часто соединяются в одну, мы все же должны признать былину о смерти Василия Буслаевича совершенно самостоятельной, отдельной былиной. При контаминации этих двух песен в одну былина о смерти Василия Буслаевича всегда комкается, сокращается, трактуется как окончание песни о его бунте против Новгорода. Отдельные же песни о его смерти бывают красочнее, полнее, художественнее.
Наибольшей силы и высшей степени художественности песня достигает в тех случаях, когда певцы знают обе песни как самостоятельные и поют одну вслед за другой (Рыбн. I, 64 и 65, II, 150 и 151; Онч. 88 и 89; Аст. 14, I и 14, II).
Былина о столкновении с новгородцами и о поездке и смерти представляют собой две песни, а не одну.
Между событиями, воспеваемыми в этих двух песнях, должно истечь известное время, должен иметься перерыв. При контаминации этот перерыв исчезает, что ведет ко всякого рода натяжкам и несуразностям. Стремление к объединению вполне понятно и закономерно, но народное искусство еще не выработало средств для изображения событий, прерывающихся на продолжительный срок. Перерыв во времени по закономерности народной эстетики, как правило, избегается.
Мы видели, что конфликт в первой песне о Василии Буслаевиче не находит полного разрешения. Василий внешне одержал победу над Новгородом, но победа эта оказалась бесплодной. Василий Буслаевич продолжает жить со своей матерью, как он жил с нею и до этого конфликта.
Василий либо должен смириться, либо он будет продолжать борьбу в новых и иных формах.
На первый взгляд может казаться, и так понимали дело большинство ученых, писавших об этой песне, что он полностью смирился. Былина обычно начинается с того, что Василий Буслаевич просит у своей матери отпустить его в Иерусалим.
Идти мне, Василию, в Ерусалим-град
Со всею дружиною хороброю,
Мне-ка господу помолитися,
Святой святыне приложитися,
Во Ердане-реке искупатися.
(К. Д. 19)
Такова наиболее обычная форма, в какой выражается цель поездки. В некоторых случаях говорится о раскаянии, которым охвачен Василий.
467
Сделал я велико прегрешение,
Прибил много мужиков новгородских.
(Гильф. 141)
Таким образом, Василий Буслаевич как будто совершает традиционную покаянную поездку в Иерусалим, столь обычную в древнерусском быту.
Однако из покаяния Василия Буслаевича ничего не выходит. Смирение его мнимое. Можно назвать только один текст, в котором стремление покаяться в своих грехах несомненно составляет внутреннее содержание былины. Это — текст Аграфены Матвеевны Крюковой, убежденной староверки.
Здесь Василий Буслаевич самым подробным образом перечисляет все свои грехи, а также все святыни Иерусалима, которые он хочет посетить. Пребывание в Иерусалиме описывается подробно и со вкусом. Смерть мешает Василию посетить величайшую из всех иерусалимских святынь — Преображенский собор (Марк. 52). Этот вариант — единственный из всех, в котором Василий действительно хочет покаяться в своих грехах. Во всех остальных смысл былины не в том, что он кается, а в том, что, внешне отправляясь на покаяние, он по существу вступает в новую, еще более сложную и страшную борьбу.
Поездка в Иерусалим — только предлог. Это хорошо видно, например, по записи из сборника Кирши Данилова, где прозорливая мать не верит благочестивым намерениям своего беспокойного сына:
То коли ты пойдешь на добрые дела,
Тебе дам благословение великое;
То коли ты, дитя, на разбой пойдешь,
И не дам благословения великого,
А и не носи Василья сыра земля.
(К. Д. 19)
Итак, мать допускает, что он ее обманывает, что ему нужно вынудить благословение и что он едет на разбой. Василий, как и вся древняя Русь, верит в силу родительского благословения и родительского проклятия. Выпрашивая благословение, он «как вьюн около ее увивается». Мать догадывается, что он едет вовсе не с благочестивыми намерениями, но:
Камень от огня разгорается,
А булат от жару растопляется,
Материно сердце распущается:
И дает она много свинцу, пороху,
И дает Василью запасы хлебные,
И дает оружье долгомерное:
«Побереги ты, Василий, буйну голову свою».
(Там же)
468
Противоречие между мирными целями паломника и воинственным снаряжением в путь с порохом, свинцом и оружием побудило И. Н. Жданова к предположению, что первоначально имелось две песни о двух поездках Василия Буслаевича: одной поездке ушкуйнической, поездке за добычей к покоренным Новгородом северным народам, другой — собственно в Иерусалим. Однако такое предположение решительно ничем не оправдывается. Противоречие здесь не между двумя поездками, а между формой поездки и ее внутренней целью. Поездка в Иерусалим совершается не с благочестивыми, а с какими-то совершенно иными целями.
Что не покаянная поездка в Иерусалим составляет содержание песни, видно по тому, что есть варианты, в которых вообще нет никакой поездки: основные приключения, характерные для данной былины (встреча с мертвой головой, наезд на камень), происходят в самом Новгороде (Рыбн. 17; Гильф. 54, 259, 284; Тих. и Милл. 63; Милл. 94); в других случаях Василий Буслаевич едет просто в «море Веряжское», и о Иерусалиме не упоминается (Гильф. 44 и др.). Эти случаи показывают, что Иерусалим из песни вообще сравнительно легко выпадает, так как он не связан с основным замыслом сюжета. Наоборот, приключения с мертвой головой или с камнем не могут выпасть, так как в них — основное содержание и основной смысл сюжета.
Мать иногда предупреждает Василия об ожидающих его опасностях.
Одна из них — Сорочинские горы, на которых живут долгополые сорочины. С ними Василий Буслаевич расправляется очень легко при помощи своего вяза (Григ. III, 86). В другом случае это три заставы: первая — из мужиков новотокмянских, станичников и коробичников, которые грабят конных и пеших. Эту заставу Василий со своей дружиной просто «пробегает», минует. Другая застава — «субой быстрый да вал густой», то есть быстрое течение и сильная волна. Эту заставу они преодолевают благополучно, так как дружина состоит из опытных моряков: Микитушка стоит у руля, Фома — около паруса, Потанюшка — на носу. Наконец, третья застава — это мертвая голова, о чем речь будет ниже.
Чрезвычайно характерные и интересные подробности мы находим в описании встречи Василия Буслаевича с разбойниками в сборнике Кирши Данилова. От встречных корабельщиков Василий узнает, что прямоезжий путь лежит через разбойничью заставу.
Не много, не мало их — три тысячи,
Грабят бусы, галеры,
Разбивают червлены корабли.
(К. Д. 19)
469
Ответ, который дает Василий Буслаевич на это известие, чрезвычайно характерен: он показывает, что Василий Буслаевич весьма далек от обывательского благочестия.
А не верую я, Васенька, ни в сон, ни в чох,
А и верую в свой червленый вяз.
(К. Д. 19)
В этих словах ясно выражено, что Василий Буслаевич ни во что не верит. Как мы увидим, он не верит и в иерусалимские святыни.
Вражеские заставы, которые некогда играли в эпосе очень большую роль (Соловей-разбойник), здесь уже носят характер реликта. Не победа над встреченными на пути врагами составляет теперь содержание эпоса и данной песни. Оно гораздо сложнее. Василий Буслаевич не вступает с разбойниками ни в какую вражду. Разбойники смиряются при виде червленого вяза Васеньки. Он с ними пирует и в искусстве питья превосходит их всех. Они ему кланяются, подносят богатые дары и дают ему провожатого, который доводит его до Иерусалима.
Путь, по которому следует Василий Буслаевич, не может быть установлен точно. У Кирши Данилова он плывет по Волхову не вниз, а вверх, в Ильмень-озеро. Иногда он попадает в Каспийское море, и здесь, на Куминском острове, встречает разбойничью заставу. Путь из Новгорода к Волге новгородцам был хорошо известен. Но каким образом из Каспийского моря можно попасть в Иерусалим, остается неясным. Путь этот необычен и для новгородцев незнаком. Этим объясняется, что Василий просит провожатого. Проезжая Каспийское море, они бросают якорь в Иордан-реке. Такая неясность и такое нарушение географической действительности свидетельствуют о том, что былина эта сложилась и пелась не в паломнической среде, где пути на Царьград и Иерусалим были очень хорошо известны.
Есть и такие былины, в которых Василий Буслаевич плывет не вверх, а вниз по Волхову, попадает в Ладогу и по Неве в Балтийское (Виранское) море (Григ. III,86; Аст. 14). В огромном большинстве случаев, однако, путь вовсе не указывается: Василий Буслаевич отчаливает в Новгороде и причаливает в Иерусалиме.
На этом пути Василия ждут два приключения, которые и составляют главное содержание былины. Первое — встреча с мертвой головой, второе — наезд на камень.
В расположении этих приключений относительно друг друга и прибытия в Иерусалим невозможно установить никакого единства или закономерности.
470
Есть более десяти разных способов расположения этих приключений. Василий Буслаевич, например, видит голову на пути в Иерусалим, а камень на обратном пути. Этот случай встречается чаще других, и он наиболее логичен, хотя и другие способы расположения приключений могут быть оправданы. У Кирши Данилова Василий Буслаевич встречает и голову и камень на пути в Иерусалим, но приключение не доведено до конца и завершается уже при возвращении. Оба приключения могут иметь место на обратном пути и т. д.
Из этих двух приключений иногда выпадает или забывается приключение с головой. Приключение же с камнем не может выпасть, так как этот камень служит причиной смерти Василия.
Мы расположим приключения в том порядке, как это чаще всего делает сам народ, то есть рассмотрим сперва встречу с мертвой головой, затем пребывание в Иерусалиме, возвращение, наезд на камень и смерть.
Поездка Василия Буслаевича, как правило, совершается морем. Однако певцы представляют себе это плавание не как пересечение моря, а как плавание вдоль берегов.
Плавая так, Василий Буслаевич видит высокую гору, иногда с крестом на вершине, и приказывает «привернуть» к ней. Гора именуется Сорочинской, Сион-горой, Фараон-горой (т. е. Фаворской горой), камнем Латырем. Что именно притягивает его к этой горе, не совсем ясно. Иногда его привлекает крутизна, иногда — крест. Есть и такие случаи, когда его корабль вдруг останавливается и двигается только после того, как Василий Буслаевич приказывает «привернуть» к горе. В этом случае явно использован эпизод с остановкой кораблей из былины о Садко, но самая возможность использования его показывает, что к этой горе Василия влечет какая-то еще не совсем ясная сила.
У этой горы, обычно внизу, у подножия, Василий ничего не находит, кроме лежащего на земле человеческого черепа.
Нашел Василий только сухую кость,
Суху голову, кость человеческу.
(Онч. 89)
Это зрелище вызывает в Василии Буслаевиче чувство презрения. Он обычно пинает голову ногой, далеко отбрасывая ее от себя, играет ею.
И стал он косточку попинывать
По матушке по Сион-горе.
(Рыбн. 65)
Стал головушку попинывать,
Стал над головушкой подшучивать.
(Тих. и Милл. 62)
471
Реже он подбрасывает череп в воздух или стучит по нем тросточкой.
Череп есть образное олицетворение смерти. Пиная голову ногой, Василий Буслаевич выказывает свое полное пренебрежение к смерти.
Встречу с «мертвой головой» мы часто имеем в сказке. В сказке такая встреча представляет собой некоторое испытание героя. Герой сказки благочестиво хоронит череп и приобретает себе в лице мертвеца невидимого могущественного помощника. Так, в самарской сказке читаем: «Шел и запнулся за мертвую богатырскую голову. Взял да и толкнул ее ногой. Та и говорит: «Не толкай меня, Иван Турыгин! лучше схорони в песок» (Садовн. 2). Нечто подобное иногда имеется и в былине: голова предлагает Василию Буслаевичу похоронить ее. Но в отличие от сказочного героя Василий этого никогда не делает.
Ой ты ой еси, голова мертвецкая!
Если ты русска голова, я тебя погребу,
А неверна голова, так прокляну.
(Онч. 28)
Она оказывается «неверной», и Буслаев отплевывается и уходит.
Гора, на которой находится Василий Буслаевич, называется Спасской, Фаворской, Сионской и другими названиями библейского происхождения. Эти названия показывают, что Василий Буслаевич находится в священных местах. Но для него не существует ничего традиционно-священного.
Голова предрекает Василию Буслаевичу смерть.
Мертвец, череп которого Василий Буслаевич пинает ногой, при жизни был еще лучшим богатырем, чем Василий, но от смерти он не ушел. Так же не уйдет от смерти и Василий Буслаевич.
Ты бы хоть, Василий сын Буслаевич,
Меня бы, кости, не попинывал,
Меня бы, кости, не полягивал.
Тебе со мной лежать во товарищах.
(Гильф. 141)
Не в тебя я богатырь, да лежу на Фараон-горе,
А тебе со мной рядом лежать.
(Тих. и Милл. 62)
Я был молодец да не тебе верста,
Я лежу-то на горах на Сорочинскиих,
Да лежати-то тебе мою по праву руку.
(Онч. 74)
472
Другими словами, голова пугает его тем, что ему придется умереть, но Василий смерти совершенно не боится.
Плюнул Васильюшко да и прочь пошел:
«Сама спала, себе сон видела».
(Гильф. 141)
Плюнул Васька ей да оттуль прочь пошел.
(Онч. 28)
Мысль о тленности бытия, о силе смерти, о жизни, как подготовке к смерти, была одной из излюбленных мыслей церковно-поучительной литературы и усиленно насаждалась в народе. С. Шамбинаго указывал на статью Синодика, озаглавленную «Видения преподобного отца нашего Феоктиста, инока обители Студитския». Первое видение — зрелище гниющего трупа, долженствующее напомнить «непостоянство и суровство оусты человеческими». Второе видение — зрелище иссохших костей. Все кости после тления одинаковы, так что нельзя разобрать, кто нищ, кто богат, кто свят, «кто ли яко же аз грешный». Наконец, третье видение содержит зрелище ада и мук грешников.1 Для нас ясно, что видения направлены к тому, чтобы вызывать презрение к земным благам и в том числе к богатству, а также к силе и власти, то есть ко всему, чего были лишены народные массы, а также к устремлению всех помыслов к будущей жизни и к смирению в жизни настоящей. Лицевые Синодики снабжались миниатюрами, на которых изображался человеческий череп и змея с надписями, где имелись почти те же слова, что и в былине: «Аз убо бех, якоже ты, ты же будеши, яко же аз, сия голова сама о себе сказует и подобие свое нам показует».2 Подписи под картинками воспринимались, как вещание самой головы.
К Синодику восходили и лубочные картины с такими, например, подписями: «Зри, человече, и познавай, чия сия глава, по смерти твоей будет твоя такова. Глаголю сия зрящему на мя: аз убо бех, якоже ты, ты же будеши, якоже аз».3
Былина показывает, как народ воспринимал такого рода поучения. Василий Буслаевич не только не умиляется, не плачет и не кается, но пинает голову ногой и отплевывается: «Сама спала, себе сон видела».
После приключения на Фавор-горе Василий Буслаевич беспрепятственно достигает Иерусалима.
473
В Иерусалиме он обычно совершает все полагающиеся для паломника обряды, то есть прежде всего прикладывается ко гробу господню, творит соответствующие молитвы и служит панихиды. Об этом повествуется весьма коротко, и есть только один вариант (Марк. 2), где Василий ведет себя как грешник, кающийся в своих грехах. В остальных он просто совершает все полагающиеся обряды и расплачивается за них с попами.
Никаких признаков покаяния Василий не проявляет; наоборот, мы сможем установить, что и здесь Василий Буслаевич «тому не верует». При посещении последней из святынь — реки Иордана, в которой якобы был крещен Христос, — Василий открыто проявляет свое «кощунственное» отношение к иерусалимским святыням.
В память крещения Христа верующие также окунаются в Иордан. Обычай требует, чтобы окунающиеся входили в реку одетыми, а не нагими. Вопреки этому обычаю, а также различным предостережениям, Василий входит в реку нагим, то есть просто купается в Иордане, как купаются в любой другой реке. Девушка Чернавушка, находящаяся на другом берегу реки, ему кричит:
Ай же Василий сын Буслаевич!
Нагим телом в Ердань-реке не куплются,
Нагим телом купался сам Иисус Христос!
А кто куплется, тот жив не бывает.
(Гильф. 141)
Иногда подчеркивается, что эта девушка красива. Василий Буслаевич через реку кричит ей циничный ответ (Тих. и Милл. 61). В другом варианте такой же ответ он посылает безобразной старухе, предупреждающей его о том же.
Василий Буслаевич вторично, как и в беседе с мертвой головой, играет со смертью, пренебрегает ею. С точки зрения верующих, которые приходят в Иерусалим, чтобы совершить обряды церковного благочестия, Василий совершает акт кощунственный.
Кощунственный характер этих действий понимал Горький, писавший, что «ушкуйник новгородский Васька Буслай кощунствует»,1 тогда как буржуазные ученые утверждали, что он кается.
О Василии Буслаевиче говорится: «Наш Василий тому не верует». Эти слова повторяются не раз у разных певцов после его приключений. «Не верует» есть основа мировоззрения Василия Буслаевича по отношению к традиционным святыням и предрассудкам.
474
На обратном пути Василий вновь приезжает к горе, где он «пошучивал» с мертвой головой. В тех случаях, когда события располагаются именно так, никакой мертвой головы уже нет, а есть камень. Если оба приключения стянуты вместе, голова лежит у подножия горы, а камень — на вершине, а еще выше — крест. Соединение черепа, камня и креста создает впечатление могилы. Камень есть другой образ смерти. Часто указывается его длина, ширина и высота, что говорит о правильности его формы. Это могильная плита.
Особенность камня состоит в том, что на нем имеется надпись.
Надпись эта весьма странная. В сборнике Кирши Данилова надпись носит запретительный характер: нельзя через этот камень прыгать, притом особо подчеркивается, что нельзя перепрыгивать через него вдоль:
А кто-де у камня станет тешиться,
А и тешиться, забавлятися,
Вдоль скакать по каменю,
Сломить будет буйну голову.
(К. Д. 19)
Певец лаконически прибавляет:
Василий тому не верует.
Василий, конечно, прыгает через этот камень вдоль, но на этот раз шутка ему не сходит с рук: он ломает себе голову.
Большинство ученых видело в этом камне библейский «камень преткновения», то есть символический камень, о который, по библейскому учению, спотыкаются неверующие и находят себе смерть.
Аналогия с «камнем преткновения» — аналогия ложная. Библейский «камень преткновения» не связан ни с каким прыжком, тогда как Василий именно прыгает через этот камень. Вернее будет предположить, что этот камень — могильная плита и что под ним лежит покойник. По дохристианским верованиям мертвые имели силу увлекать за собой живых, поэтому нельзя было переступать через покойника или его могилу. В особенности опасно перешагнуть через могилу вдоль нее. Покойник всегда идет прямо и не может сворачивать в сторону. Тот, кто окажется на этом пути покойника, будет им схвачен и увлечен в царство смерти.
Если эти предположения верны, они объясняют нам случай, имеющийся у Кирши Данилова.
Дружина, забавляясь, прыгает поперек камня, и ей ничего не делается, Василий же прыгает вдоль него и ломает себе голову:
475
Захотелось Василию вдоль скакать,
Разбежался, скочил вдоль по каменю,
И не доскочил только четверти,
И тут убился под каменем.
(К. Д. 19)
Скачущие поперек камня всего только пересекают путь покойника, скачущие же вдоль него делят с покойником его путь и схвачены им.
Случай, имеющийся в сборнике Кирши Данилова, стоит несколько особняком. Мы должны его признать весьма архаичным. В преобладающем числе случаев через камень не запрещается прыгать: наоборот, надпись предлагает совершить скачок. В некоторых случаях эта надпись весьма лаконична:
Кто этот камень скочит да перескочит?
(Тих. и Милл. 63)
В большинстве случаев надпись сулит тому, кто перепрыгнет, отпущение грехов (Милл. 94), благополучное достижение «образа Преображенского» (т. е. величайшей святыни на Фавор-горе, где, по преданию, происходило преображение, Рыбн. II, 151) или благополучное возвращение в Новгород, увеличение сил вдвое (Тих. и Милл. 61), богатую жизнь (Гильф. 284). Наконец, от этого скачка может зависеть жизнь и смерть. Кто перескочит через этот бел-горюч камень, тот будет жив, «А не скочет, не бывать живу» (Рыбн. I, 17). Очень часто надписи нет никакой, и Василий по собственному почину из озорства прыгает через камень.
Василий Буслаевич и в этом эпизоде находит способ показать свое насмешливое отношение к тому, чего другие благоговейно боятся. Надпись на камне есть как бы голос из загробного мира, безразлично, христианского или языческого. Этот голос Василий Буслаевич презирает так же, как он презирает все земные блага, обещанные надписью на камне. Свое презрение он выказывает тем, что он не просто прыгает через камень, а прыгает через него лицом назад. Этим он издевается над мнимой святыней так же, как в Иерусалиме он издевался над Иорданом. В то время как его дружина прыгает прямо, ожидая от этого тех благ, которые обещает камень, Василий говорит:
А я буду прыгать назад лицом.
(Гильф. 259)
Василия не прельщают те блага, которые обещает надпись на камне: ему не нужны ни сила, ни богатство, он не верит в те святыни, которые находятся на Фавор-горе и которых можно достигнуть, перепрыгнув через камень.
476
Дружина скачет передом,
А он, Василий сын Буслаевич,
Скочил задом через бел-горюч камень.
(Рыбн. 65)
Прыжок этот всегда смертелен. Василий задевает за камень пяткой, не доскакивает на одну четверть, падает на камень и разбивается насмерть. Иногда камень этот оказывается «горючим», огненным, или заменяется огненной горой, и огонь его сжигает (Григ. III, 3, 18). В этом случае камень подымается на воздух вместе с ним и опаляет его.
Конец всегда очень короток:
Пришла тут Васильюшку горькая смерть.
(Гильф. 54)
Дружина хоронит его тут же. Иногда Василий умирает не сразу: но и тут он остается верен себе. Смерть побеждает его внешне, но сломить его она не может. Он велит передать матери, которая его когда-то хотела женить, что он «женился на бел-горюч камне». Дружина прибывает в Новгород. Мать оплакивает сына и распускает дружину.
Такова эта замечательная по своей художественной силе и яркости былина. Замысел ее раскрывается из хода повествования. В первой былине Василий Буслаевич вступает в борьбу с окружающим его человеческим миром, с тем купеческим, богатым и богомольным Новгородом, в котором он родился. Во второй былине он вызывает на бой уже «нездешние» силы, предрассудки, в которые еще веруют его современники, тогда как «Васенька тому не верует». Здесь вспоминаются слова Белинского о том, что он как паутину разрывает слабую ткань современной ему общественной морали. Сила, с которой вступает в борьбу Василий Буслаевич в этой былине, — это сила церкви, «чистых» и «нечистых» нездешних сил, сила смерти. Как у него нет страха перед людьми, так у него нет страха ни перед богом, ни перед смертью. Он пинает ногой мертвую голову, он перескакивает через могильную плиту пятками вперед, лицом назад.