Герцог берет к себе или под свое покровительство
Эркюля, Дюкло и одну повариху………… 4
Кюрваль берет:
«Разорванный-Зад», Шамвиль и одну повариху………… 4
Дюрсе берет:
«Струя-в-Небо», Ла Мартен и одну повариху………… 4
Епископ:
Антиноя, Ла Дегранж и Юлию………… 4
Итого: ………… 16
Решено при посредничестве четырех друзей, четырех мужланов и четырех рассказчиц (не желая использовать поварих) приняться за оставшиеся приемы, (исключая трех служанок, до которых очередь дойдет в последние дни); покои наверху решено переделать в четыре тюрьмы; в самую суровую закованными в цепи будут посажены три низших мужлана; во вторую – Фанни, Коломб, Софи и Эбе, в третью – Селадон, Зеламир, Купидон, Зефир, Адонис и Гиацинт, в четвертую – четыре старухи; поскольку решено ежедневно отправлять на тот свет по одному человеку, то, когда настанет черед трех служанок, их посадят в тюрьму, оказавшуюся пустой. Каждой рассказчице поручают в ведение одну из тюрем. Господа решили забавляться с жертвами либо в тюрьме, либо в залах или комнатах. Таким образом, ежедневно должно было уничтожаться по одному человеку в следующем порядке:
Го марта – Фаншон, 2-го – Луизон, 3-го – Тереза, 4-го – Мари, 5-го – Фанни, 6-го и 7-го – Софи и Селадон вместе, как любовники; они погибают, как уже было сказано, прибитые гвоздями друг к другу, 8-го – один из низших мужланов, 9-го – Эбе 10-го – один из низших мужланов, 11-го – Коломб, 12-го – последний из низших мужланов, 13-го – Зеламир, 14-го – Купидон, 15-го – Зефир, 16-го – Адонис, 17-го – Гиацинт. 18-го утром принимаются за трех служанок, которых заперли в тюрьме старух; их отправляют на тот свет 18-го, 19-го и 20-го.
Итого: ………… 20
Это повторение позволяет увидеть использование всех действующих лиц, потому что их было сорок шесть:
Господа………… 4
Старухи………… 4
На кухне…………. 6
Рассказчиц………… 4
Мужланов………… 8
Мальчиков………… 8
Супруг………… 4
Девочек………… 8
Итого: ………… 46
Из этого числа тридцать было уничтожено, а шестнадцать вернулись в Париж. Общий счет:
Убитые до 1 марта на первых оргиях ………… 10
С 1 марта ………… 20
Возвращаются в Париж ………… 16
Итого: ………… 46
В отношении пыток последних двадцати персонажей и жизни, которую все ведут до отъезда: вы распишите это во всех подробностях на свой вкус. В начале вы скажите, что двенадцать оставшихся ели все вместе, пытки – на ваш выбор.
Не отступайте ни в чем от этого плана: здесь все скомбинировано с величайшей точностью.
Опишите подробно отъезд. И во все примешивайте мораль во время ужинов.
Когда вы будете переписывать начисто, имейте тетрадь, куда будете заносить имена всех основных персонажей и всех, кто играет значительную роль (например, того, кто представляется несколько раз как герой из ада); оставьте большие поля рядом с их именами и при переписывании заполняйте эти поля всем, что вам встретится связанного с ними. Это замечание очень важно; это единственный способ, с помощью которого вы можете ясно увидеть свое произведение и избежать повторений сказанного.
Значительно смягчите первую часть, там все слишком развивается; она может быть слишком слабой и слишком расплывчатой. Особенно не заставляйте четырех друзей ничего делать из того, о чем не было рассказано.
В первой части сообщите, что человек, который насилует в рот девочку, развращенную своим отцом, – это тот же самый, который работает грязным хоботом и о котором уже в ней говорилось.
Не забудьте поместить в декабрь сцену с девочками, прислуживающими за ужином, которые вспрыскивают ликеры в стаканы нашим друзьям из своих попок; вы это объявили, но совершенно не говорили об этом в плане.
Пытки в дополнение
При помощи трубки ей вводят в матку мышь; трубку вынимают, щель зашивают, и животное, будучи не в силах выбраться наружу, пожирает ее внутренности.
Ее заставляют проглотить змею, которая также будет пожирать ее.
Вообще, опишите Кюрваля и Герцога, двух яростных и беспощадных злодеев. Такими вы их приняли в первой части и в плаче; опишите Епископа, холодного, расчетливого, закоренелого злодея. Что касается Дюрсе, то он должен быть задирой, лживым, предательским и коварным. После этого заставьте их делать все, что присуще этим характерам.
Тщательно повторите имена и качества персонажей, о которых говорят рассказчицы, чтобы избежать повторения сказанного.
Пусть в тетради ваших персонажей один листок будет занимать план замка, комната за комнатой, а на полях, оставленных рядом, поместите, какого рода вещи вы заставляете героев делать в той или иной комнате.
Вся эта длинная лента бумаги была начата 22 октября
Вместо послесловия
Итак, грядет новый бум – бум маркиза де Сада. Россия, как всегда, отстала от Европы. Впрочем, и сама Европа не так уж давно признала за книгами маркиза право на существование. Мы обратились к известному исследователю творчества писателя, философу МИХАИЛУ РЫКЛИНУ с просьбой рассказать о феномене маркиза де Сада.
—Михаил, каково положение маркиза де Сада и его книг во французской литературе?
– Маркиз де Сад с большим трудом «включался» в литературу, был самой запретной фигурой во французской литературе. Еще сорок лет назад его книги можно было читать только в Национальной библиотеке. Первое издание писателя с указанием имени издателя Жан-Жака Повера вышло в 50-е годы нашего века. До этого, в основном, издания были анонимными, как бы пиратскими. /Особенно много их выходило в Бельгии/. И ведь творчеством писателя интересовались и пытались его осмысливать такие известные философы и писатели Франции, как Жорж Батай, Пьер Клоссовски, Ролан Барт, Морис Бланшо, Симона де Бовуар, Альбер Камю…
—Чем вы объясняете интерес этих утонченных людей к де Саду?
– Интерес объясняется тем, что собственная позиция Батая, Бланшо, Клоссовски формировалась во многом под его влиянием. В других случаях пружины интереса другие: Барт вводит через Сада понятие «чистой текстуальности», Бовуар – проблему ответственности литератора. Поэтому речь идет не просто об еще одной академической интерпретации текстов Сада, но прежде всего о прояснении все новых и новых ликов его письма, В каком-то смысле это близко затрагиваетXIXиXXвек. Не случаен запрет, наложенный на него, в этом деле случайностей не бывает! Сочинения де Сада содержали нечто, с чем общество не могло примириться, не могло в себя принять, не саморазрушаясь
– Из вашего рассказа вытекает, что Сад был любопытной фигурой…
– Фигура эта остается достаточно живой и поныне. Исторически было несколько тактик введения Сада в культуру. Немцы, например, впервые опубликовав «120 дней Содома» в 1900-м году, представляли Сада как ученого, гениального предвестника психиатрии, составившего уникальную периодическую систему человеческих извращений. Они не принимали его всерьез как писателя… Проблема Сада заключалась и заключается в том, что используемое им письмо отрицает за обществом право на существование. Общество, само собой разумеется, не может допустить свободную циркуляцию текстов, которые оспаривают и осмеивают его основы (например, запрещение инцеста).
—Но сам Сад в «Философии в будуаре» довольно точно определил свою позицию: он был убежденным республиканцем!
– Сад сделал из опыта Французской революции ряд уникальных выводов. Например: ни одно преступление против человечества в режиме революции неможет быть осуждено, потому что при этом режиме преступление становится нормой. Это глубокий ход. Так что Сад был в какой-то мере идеологом революции, возглавлял секцию Пик в районе Венсеннской площади. Впрочем, между его политической деятельностью и литературным творчеством есть существенная разница, И не случайно он в итоге подвергся гонениям и со стороны французской революции! В самой этой революции столкнулись две концепции Сада и Робеспьера: одна настаивала на сугубо атеистическом характера режима, другая требовала гаранта, Робеспьер был, в конце концов, вынужден прийти к Высшему Существу. Сад же был ярым противником тотализации революции, в том числе, – теологической…
—Я знаю, что вы некоторое время жили во Франции. С кем вы там встречались? Как относятся сейчас к маркизу де Саду на Западе?
– Я провел во Франции больше года по приглашению Высшей школы социальных наук и Дома наук о человеке. Сначала эта была научная работа, писал книгу, а затем я занимался преподаванием. Мне повезло, работал с такими известными философа ми, как Жак Деррида. Феликс Гватари, Жан-Люк Нанси, Жак Бодрийяр. Кроме Парижа читает лекции в Страсбурге, Германии…
Были встречи и с известным биографом Сада, его издателемЖан-Жаком Повером. Онno-прежнему руководит издательством, которое выпускает произведения маркиза. Сейчас выходит более полное собрание сочинений, в которое войдут ранее неизвестные произведения, находившиеся в собственности семьи писателя. Тот же Повер издал собственную биографию Сада, составившую три объемистых тома. Вообще, у меня создалось впечатление, что в 1990 году, когда отменилось двухсотпятидесятилетие со дня рождения Сада, в общественном сознании отношении к нему произошел перелом. Маркиза легализовали. 250 лет потребовалось для того чтобы наступило официальное признание Сада во Франции. Он был издан в Библиотеке «Плеяды» – самом престижном издании французской классики; книги этой серии выходят на папиросной бумаге, каждый том обычно содержит до двух тысяч страниц. Творчество Сада, наконец, было объявлено национальным достоянием Франции.
– Это юбилейное признание или общественное сознание действительно «снизошло» до Сада?
– По некоторым пунктам Сад не принимается до сих пор. Тем не менее, существуют какие-то тексты писателя, которые достаточно освоены, их удобно интерпретировать, изучать. Существуют очень интересные семиотические интерпретации Сада. Классической считается интерпретация Ролана Барта, сблизившего его письмо с Фурье и Лойолой. От архаического восприятия Сада как провозвестника психиатрии, предтечи Ломброзо, мы постепенно, с трудом, переходим к восприятию его как литератора. Аналогия с психиатрией, конечно, натянута: Сад меньше всего хотел определить сексуальные извращения как болезнь, он не считал их даже извращениями. Он оценивал пороки абсолютно позитивно. А извращением стала сама социальная норма. В этом смысле он противоположен психиатрии.
– А не лукавство ли это со стороны маркиза? Ведь Сад весь замешан на парадоксах. Он считает нормой то, что другие называют отклонением от нормы и, может быть, таким образом пытается насадить новую, свою норму…
– Вопрос об искренности всегда сложен. В любом тексте существует множество смысловых, уровней, каждый из которых отличается той или иной степенью искренности. Беда в том, что между ними нет общего знаменателя. Де Сад считался с требованиями своего времени. Если взять предисловие к «Жюстине», читаем: «Я пишу это для того, чтобы оправдать добродетель». Читатель же понимает, что это насмешка, что у «благих намерений» маркиза есть обратная сторона. Кроме того, характерной особенностью Сада является то, что он не признавал своего авторства. Он отказался от «Жюстины» и «Жюльетты». А «120 дней Содома» вообще считались утраченными. Поскольку Сад начал писать в тюрьме, а ему довелось сидеть «Венсеннском замке, Бастилии и в Шарантоне, его рукописи после его перевода в Шарантон остались в Бастилии. Когда Бастилия пала, рукопись куда-то исчезла. Лет через сто она была перекуплена богатым немцем и опубликована в Германии. Сад всю жизнь считал, что его шедевр – «120 дней Содома» – утрачен навсегда и, по его собственному выражению, «плакал кровавыми слезами». Мне кажется, если бы он согласился подписать обязательство, что будет вести себя более умеренно…
—…Тогда бы это был уже не Сад…
– Его бы раньше выпустили из тюрьмы. Но вы правы, он был человеком чрезмерным во всем. Например, в тюрьме он стал слишком много есть. Видимо, не имея возможности вести прежнюю жизнь либертена, философа-распутника, решил отдаться гастрономии. Когда же он, в конце концов, вышел из тюрьмы – по декрету Французской революции – он в шутку именовал себя «самым толстым человеком в Париже»…
– А что, по-вашему, главное у Сада как литератора? Что нового он внес в собственно литературу?
– Главное, конечно, это язык Сада. Именно он, письменный и всеобщий, служит в его романах оружием взаимопонимания разных полов и возрастов. Я бы назвал его прозрачным, в каком-то смысле это – язык-автомат, приносящий, кстати сказать, в жертву, множество традиционно эротических ценностей, например, голос, его индивидуальный тембр. На этом строилась карьера стольких актеров! А у Сада слух превращался в чисто информационный канал. Редуцируются у него обоняние, осязание и другие неконтролируемые свойства любого театрального языка, делающие его непоследовательным и притягательным одновременно. Именно из-за «неаффективности» языка Сада, действия и реплики его героев выстраиваются в два идеально параллельных ряда, не пересекающихся по сути ни в одной точке.
Зато глаз у Сада переразвит до пределов возможного, чтобы не сказать большего. Его литературный мир является идеально видимым, просматриваемым, освещенным. Отчасти, поэтому, он и невыносим: страдания его «гутаперчевых» персонажей ничем не ограничены, но то же самое можно сказать об их способности к наслаждению, безгранична и она.
– Получается, что это и театр, и не театр одновременно, театр литературы противостоит тому, что принято понимать под театром?
– Совершенно верно. Сад всю жизнь буквально бредил театром, был отличным актером, режиссером, «продюссером». Но сфера театрализации у него существенно шире театра. Театрализация превращает театр в предварительное действие: это, прежде всего, снятие театральных декораций, замена представления (и в философском, и режиссерском смысле) телесностью.
Театр тел слишком зрим, слишком визуален, чтобы его можно было просто созерцать, воспринимать как зрелище. Театр романов Сада – своеобразный сверхтеатр, где стирается линия между сценой и принципом реальности это – театр, но без разделения на публику и актеров, сцену и зал, театр, не удерживаемый в семиотических границах. Актерами этого нового театра и должны стать читатели Сада, а это – ох, как непросто!.
—Вы как специалист удовлетворены изданиями Сада в России?
– Издание Сада само по себе, независимо от его качества – смелый шаг. Что касается уровня изданий на русском языке, то сразу бросается в глаза то, что они не снабжены критическим комментарием, переводы часто не очень точны. Нередко имя Сада используется только для того, чтобы повысить тираж книги, как это получилось с изданием РИА «ИСТ-ВЕСТ» и «Московского рабочего», на обложке которого красуется «Сад. Философия в будуаре», а в самой книге дана весьма пресная выжимка «Философии…» и роман «Тереза-философ», не являющийся текстом Сада…
– Да, это издание немало подпортило открытию книг Сада в России. Но читательское невнимание стало достойной «наградой» такого рода изданиям. Остается надеяться, что в будущем мы будем иметь дело с изданиями писателя на русском языке, достойными оригинала. Спасибо за беседу.
Александр ЩУПЛОВ