Вознаграждение в конце пути 14 глава

121 См.: Зигмунд Фрейд, По ту сторону принципа удовольствия. См. также: Karl Menninger, Love against Hate, p.262.

122 Vajracchedika, 32; "Sacred Books of the East", op.cit., p. 144.

123 The smaller Prajna-Paramita-Hridaya; ibid., p.153.

124 Nagarjuna, Madhyamika Shastra.

"To, что бессмертно, и то, что смертно, гармонично слито, ибо они ни едины, ни раздельны" (Ашвагхоша).

"Этот взгляд, - пишет доктор Кумарасвами, цитируя эти тексты, - с дра­матической силой выражен в афоризме: Yas klesas so bodhi, yas samsaras tat nirvanam - "To, что есть грех, есть также и мудрость, сфера Становления также является Нирваной" (Ananda К.Coomaraswamy, Buddha and the Gospel of Buddhism; New York: G.P.Putnam's Sons, 1916, p.245).

125 Бхагавад-гита, 6:29, 31 (Москва- Ленинград-Калькутта-Бомбей-Нью-Дели, 1986), ее.325,327.

Сказанное представляет совершенное достижение того, что мисс Эвелин Андерхилл назвала "целью Мистического Пути: Жизнью Истинного Единения: состоянием Божественного Плодородия: Обожествлением" (op.cit., passim). Однако мисс Андерхилл, подобно профессору Тойнби совершает распространенную ошибку, полагая, что этот идеал является отличительной чертой христианства. "Можно с уверенностью сказать, -пишет профессор Салмони, - что вплоть до настоящего времени западная мысль всегда искажалась необходимостью самоутверждения" (Alfred Salmo-ny, "Die Rassenfrage in der Indienforschung", Sozialistische Monatshefte 8, Berlin, 1926, p.534).

126 Coomaraswamy, Hinduism and Buddhism, p.74.

127 Это стена Рая, описанная выше. Но теперь мы внутри. Хси Ванг My - это женский аспект Бога, который гуляет по Саду, который сотворил человека по образу своему, мужчину и женщину (Бытие, 1:27).

128 Ср.: Е.Т.С.Werner, A Dictionary of Chinese Mythology (Shanghai, 1932), p.163.

 

129 См.: Okakura Kakuzo, The Book of Tea (New York, 1966). См. также: Daisetz Teitaro Suzuki, Essays in Zen Buddhism (London, 1927), Lafcadio Hearn, Japan (New York, 1904).

130 Morris Edward Opler, Myths and Tales of the Jicarilla Apache Indians (Memoirs of the American Folklore Society, Vol.XXXI, 1938), p.110.

131Ср. с индусской богиней Кали, которая изображается попирающей ногами распростертое тело бога Шивы, своего супруга. Меч смерти в ее руке является знаком духовной дисциплины. Истекающая кровью человеческая голова говорит верующему, что если он потеряет свою жизнь ради нее, то найдет ее. Жесты "не бойся" и "дарение благ" учат, что она защищает своих детей, что пары противоположностей вселенской агонии - отнюдь не то, чем кажутся, и что для человека, сосредоточившегося на вечности, фантасма­ гория равно преходящих "добра" и "зла" является лишь умозрительным построением - как и сама богиня; хотя по видимости она попирает ногами бога, в действительности она есть его блаженное видение.

Богиня Острова Драгоценных Камней также представляет два аспекта бога: первый - лицо, обращенное вверх. - неразрывно слит с нею и является созидательным, радующимся миру аспектом; но второй - лицо, обращенное в сторону - является deus absconditus, божественной сущностью самой в себе и самой по себе, вне происходящего и вне перемены, пассивной, дремлющей, пустой, стоящей даже выше чуда таинства двуполости. (См.:* Zimmer, Myths and Symbols in Indian Art and Civilization, pp.210-214.)

133 Сравните с барабаном сотворения в руке индусского Танцующего Шивы.

134 "И Слово стало плотью", стих молитвы к пресвятой богородице, прославля­ющий зачатие Иисуса в лоне Марии. См. также: Иоанн 1:14.

135 В этом разделе прассматривался следующий ряд отождествлений

 

Пустота	Мир
Вечность	Время
Нирвана	Сансара
Истина	Иллюзорность
Просветление	Сострадание
Бог	Богиня
Враг	Друг
Смерть	Рождение
Молния	Колокол
Драгоценный Камень	Лотос
Субъект	Объект
Яб	Юм
Ян	Инь

Дао

Высший Будда

Боддхисаттва

Дживан Мука

Слово, Ставшее Плотью

Сравните с героем Упанишад (Каушитаки упанишада, 1:4), который достиг мира Брахмы: "Точно так же как человек, управляющий колесницей, смотрит вниз на два ее колеса, так и он смотрит на день и ночь, поступки добрые и злые и на всякую пару противоположностей. Ему неведомы ни добрые свершения, ни злые, он познал Бога и идет прямо к Богу".

136 Curtin, op.cit., pp. 106-107.

137 См.: Melanie Klein, The Psychoanalysis of Children, The International Psycho­Analytical Library, No.27 (1937).

138 Roheim, War, Crime and the Covenant, pp.137-138.

139 Roheim, The Origin and Function of Culture, p.50.

140 Ibid., pp.,45-50.

141 Ibid., p.50. Сравните с защитным механизмом сибирского шамана, вытаскива­ющего голыми руками горящие угли из костра и бьющего по своим ногам топором, оставаясь невредимым.

142 Смотрите обсуждение Фрейзером внешней души (Frazer, op.cit., pp.667-991):

143 Ibid., p.671.

144 Pierce, Dreams and Personality (D.Appleton and Co.), p.298.

145 "The Descent of the Sun", in F.W.Bain, A Digit of the Moon (New York: G.P.Putnam"s Sons, 1910), pp.213-325.

Roheim, The Eternal Ones of the Dream, p.237. Этот талисман является так называемой чурингой тотемного предка юноши. Другую чурингу, представля­ющую материнского тотемного предка, юноша получил во время обрезания. Еще раньше, при рождении, в

146 его колыбель была помещена оберегающая чуринга. Трещотка является разновидностью чуринги. "Чуринга, - пишет доктор Рохейм, - считается физическим двойником, и некоторые сверхъес­тественные существа, наиболее близко связанные с чурингой, в центрально-австралийских верованиях являются невидимыми двойниками туземцев... Подобно чуринге, эти сверхъестественные существа называются агрипа mborka (другое тело) реальных людей, которых они защищают" (ibid., p.98).

147 Исайя, 66:10-12.

148 Ginzberg, op.cit. Vol.1, pp.20, 26-30. Подробные заметки относительно Мессианского пира смотрите в: Ginzberg, Vol.V, pp.43-46.

149 Данте, " Рай ", II, 1 - 9, цит.пр., с.379-380.

150 В опубликованной литературе по психоанализу рассматриваются источники символов в сновидениях, а также их скрытое значение для бессознательного и следствия их действия на психику; но другой факт - что великие учителя использовали их сознательно в качестве метафор - остается без внимания: молчаливо предполагается, что великие учителя прошлого были невротиками (за исключением, конечно, некоторых из греков и римлян), ошибочно некритично принимавшими свои фантазии за откровение. В таком же духе и откровения психоанализа многими неспециалистами рассматриваются как продукт "извращенного ума" доктора Фрейда.

151 Брахма, Вишну и Шива, соответственно Создатель, Хранитель и Раз­рушитель, составляют троицу в индуизме, как три аспекта действия одной созидающей субстанции. После VII столетия до Р.Х. статус Брахмы претер­пел изменение, и он стал просто созидающим посредником Вишну. Таким образом, индуизм сегодня разделен на два основных лагеря: в одном, главным образом, поклоняются созидателю-хранителю Вишну, в другом - Шиве, разрушителю мира, который соединяет душу с вечным. Но эти двое, в
конечном итоге, суть одно. В данном мифе именно благодаря их единому действию добывается эликсир жизни.

152 См.: Ramayana, I, 45; Mahabharata I, 18; Matsya Purana, 249-251 и многие другие тексты. См. также: Zimmer, Myths and Symbols in Indian Art and Civilization, pp.105 ff.

[53 Marco Pallis, Peaks and Lamas (4th edition; London: Cassel and Co., 1946), p.324.

[54 Shri-Chakra-Sambhara Tantra, Volume VII "Tantric Texts" (London, 1919), p.41. "Когда возникает сомнение относительно божественности этих мыслен­но представляемых богов, - гласит дальше текст, - следует сказать: 'Эта Богиня - всего лишь воспоминание тела', - и помнить, что Боги составляют собой Путъ"(1ос.сИ.).

155 Ср., например: C.G.Jung, "Archetypes of the Collective Unconscious" (orig. 1934; Collected Works, vol.9, part I; New York and London, 1959). "Наверное, существуют многие, - пишет доктор J.C.Fliigel, - кто до сих пор хотел бы сохранить представление о квазиантропоморфном Боге-Отце как об экстраментальной реальности, даже несмотря на то, что чисто психическое происхождение такого Бога стало очевидным" (The Psychoanalytic Study of the Family, p.236).

156 "Рай", XXXIII, 82 и далее.

157См. выше, с. 168. J.F.Stimson, The Legends of Maui and Tahaki (Bernice P.Bishop Museum Bulletin, No. 127;

158 Honolulu, 1934), pp. 19-21.

159 Этот отрывок, отсутствующий в стандартном ассирийском варианте этой легенды, встречается в намного более раннем вавилонском фрагментарном тексте (см.: Bruno Meissner, "Ein altbabylonisches Fragment des Gilgamose-pos", Mitteilungen der Vorderasiatischen Gesellschaft, VII, I; Berlin, 1902, p.9). Часто отмечалось, что совет пророчицы чисто гедонистический, но следует также заметить, что в этом отрывке представлено испытание инициации, а не моральная философия древних вавилонян. Так и в Индии, столетия спустя, когда ученик подходил к своему учителю с просьбой открыть тайну бессмертной жизни, то вначале учитель отговаривал его, описывая прелести смертной жизни (Катха упанишада, 1:21, 23-25). И только если ученик продолжал настаивать, то допускался к следующей инициации.

160 Вавилонский прототип библейского Ноя.

161 Хотя на пути сюда героя предостерегли о том, что воды касаться нельзя, теперь он может безо всякого вреда для себя входить в нее. Это мерило той силы, которую он обрел, посетив древних хозяев Вечного Острова. Утнапишти-Ной, герой потопа, является архетипным образом отца; его остров, Центр Мира, является прообразом последующего греко-римского Острова Благословенных.

162Представленный выше пересказ основан на: P.Jensen, Assyrisch-babylonische Mythen und Epen (Keilinschriftliche Bibliothek, VI, I; Berlin, 1900), pp.116-273. Вариант Йенсена является подстрочным переводом основного сохранившего­ся текста, ассирийской версии

из библиотеки Царя Ашурбанипала (668-626 до Р.Х.). Также были найдены и расшифрованы отрывки намного более древнего вавилонского варианта и еще более древнего шумерского оригинала (III тысячелетие до Р.Х.).

163 Ко Hung Nei P'ien, Chapter VII (Obed Simon Johnson, A Study of ChineseAlchemy; Shanghai, 1928, p.63). Ко Хун разработал несколько других, очень интересных рецептов один -делающий тело "бодрым и роскошным", другой - дающий способность ходить по воде. Относительно обсуждения места Ко Хуна в китайской философии см.: Alfred Forke, "Ко Hung, der Philosoph und Alchimist", Archiv fur Geschic hte der Philosophie, XLI, 1-2 (Berlin, 1932), pp 115-126

 

 

ГЛАВА III

1. Отказ от возвращение

 

Когда герой завершает свои искания, проникнув к источнику силы или снискав благосклонность некоего мужского или жен­ского, человеческого или животного ее воплощения, искателю приключений еще предстоит возвращение со своим обретен­ным жизнепреобразующим трофеем. Полный круг, правило мономифа, требует, чтобы герой приступил теперь к выпол­нению следующей своей задачи - доставил руны мудрости, Зо­лотое Руно или спящую принцессу в царство людей, откуда он вышел и где это благо может помочь возрождению общины, нации, планеты или десяти тысяч миров.

Но нередко герой отказывается исполнить свой долг. Даже Будда после своего триумфа сомневался, можно ли донести до других откровение осознанного им. Рассказывают и о святых, что так и ушли из мира, пребывая в божественном экстазе. Таких героев, о которых повествуется, что они навечно избрали своей обителью благословенный остров не ведающей старения Богини Бессмертного Бытия, действительно немало.

Существует трогательная сказка о древнем индусском царе-воителе по имени Мучукунда. Он родился от левой половины своего отца, так как отец по ошибке проглотил детородную на­стойку, приготовленную браминами для его жены¹; и как под­тверждение многообещающего символизма этого чуда, рожден­ное без матери диво, плод мужского лона, выросло таким царем среди царей, что когда однажды боги потерпели поражение в своей вечной борьбе с демонами, они обратились к нему за помощью. Он помог им одержать великую победу, и они со своего божественного соизволения обещали ему исполнение его самого большого желания. Но что может пожелать тот царь, что сам почти всемогущ? Какое величайшее благо из благ мог бы представить себе такой господин среди людей? Сказание гласит, что царь Мучукунда очень устал после битвы: все, что он попросил, - это чтобы ему даровали сон без конца и чтобы любой'человек, случись ему нарушить сей сон, был бы сожжен дотла, как только царь откроет глаза.

Это благо было даровано' ему. Глубоко в недрах горы, в пещер­ном гроте царь Мучукунда лег спать и покоился там в глубоком сне. Одна эра сменяла другую, люди, народы, цивилизации, мировые эпохи поднимались из небытия и уходили снова, а допо­топный царь оставался в своем бессознательном блаженстве. Вне времени, как фрейдовское бессознательное под всеми напласто­ваниями исполненного драматизма и подвластного времени мира колеблющихся восприятий нашего "я", этот древний человек в не­драх горы, погруженный в глубокий сон, все жил и жил.

Его пробуждение наступило - но с неожиданным поворотом, который в совершенно новом свете представляет всю проблему завершения героического круга, а также проясняет тайну прось­бы могущественного царя о сне как величайшем мыслимом благе.

Вишну, Владыка Мира, воплотился в личность прекрасного юноши по имени Кришна, который после спасения земли Индии от тиранической расы демонов занял в ней престол. Он правил, и ничто не нарушало поистине утопический мир его владений до тех пор, пока с северо-запада неожиданно не вторглась армия вар­варов. Царь Кришна выступил против них. И, как и подобает его божественной природе, играючи, одержал победу простой хитростью. Без оружия и увешанный лотосами он вышел из своей крепости и когда вражеский царь поддался соблазну погнаться за ним, надеясь поймать его, он неожиданно нырнул в пещеру. Варвар последовал за ним и обнаружил кого-то лежащего спящим в гроте.

"Ага! - подумал он. - Он заманил меня в пещеру, а теперь притворяется безобидно спящим".

Он пнул ногой лежащую перед ним фигуру, и та заше­велилась. Это был царь Мучукунда. Спящий поднялся, и глаза, что были сомкнуты на протяжении бессчисленного множества кругов сотворения, мировой истории и крушения миров, мед­ленно открылись свету. Первый взгляд их поразил вражеского царя, который вспыхнул огненным факелом и тут же прев­ратился в дымящуюся кучку пепла. Мучукунда повернулся, и второй его^-взгляд упал на увешанного цветами прекрасного юношу, в котором разбуженный царь сразу же узнал по его сиянию воплощение Бога. И Мучукунда преклонился перед своим Спасителем с такими словами:

"Владыка мой, Бог! Когда я жил и трудился как человек, я просто жил и трудился - непрестанно сбиваясь с пути; в течение многих жизней, рождение за рождением, я искал и страдал, не зная, где остановиться или отдохнуть. Горе я ошибочно принимал за радость. Миражи, рожденные над пустыней, я в заблуждении принимал за сулящие свежесть воды. Я гнался за наслажденьями, а получал лишь страдания. Царская власть и земные блага, бо­гатство и могущество, друзья и сыновья, жена и последователи, все, что манит чувства, - я этого хотел, ибо верил, что оно принесет мне блаженство. Но как только что бы то ни было ста­новилось моим, в то же мгновение оно меняло свою природу и оборачивалось обжигающим огнем.

Затем я нашел свою дорогу в общество богов, и они с радостью приняли меня своим товарищем. Так где же можно остановиться? Где покой? Все создания этого мира, включая богов, обмануты игрою твоих уловок, мой Бог, мой Владыка; вот почему они продолжают свой тщетный круг рождений, жизненной агонии, старости и смерти. В промежутке между жизнями они предстают перед владыкой смерти и вынуждены терпеть нещадные муки всех и всяческих преисподних. И все это исходит от тебя!

Мой Бог и Владыка, обманутый хитрой твоей игрою, я также был жертвою мира, блуждая в лабиринте иллюзий, я бился в сетях сознания своего "я". Поэтому теперь я пытаюсь утешиться твоим Присутствием - безграничным, и невыразимым - желая лишь свободы от всего этого".

Когда Мучукунда вышел из своей пещеры, он увидел, что со времени его ухода из мира люди стали меньше ростом. Он был среди них гигантом. И тогда он снова удалился от них, ушел в высочайшие горы и там посвятил себя аскезе, которая в конце концов должна была освободить его от последней привязан­ности к формам бытия².

Другими словами, Мучукунда, вместо того чтобы вернуться, решил еще на один шаг удалиться от мира. И кто может с уве­ренностью сказать, что это решение совсем не имело смысла?

 

2.

Волшебное бегство

Если герой в своей победе добился благословения богини или бога, а затем был явно уполномочен вернуться в мир с какой-нибудь панацеей для спасения общества, то на конечной стадии приключения его поддерживают все силы его сверхъес­тественного покровителя. И напротив, если трофей был добыт против воли стражей сокровища либо желанию, героя вернуться в мир противятся боги или демоны, тогда последняя стадия мифологического круга превращается в живую, часто не лишен­ную комизма погоню. Этот побег обрастает подробностями - вся­ческими чудесами магических препятствий и уловок.

Валлийцы, например, рассказывают о герое Гвион-Бахе, ко­торый оказался в Подводной Стране, собственно, на дне Озера Бала, вблизи Мерионетшира, на севере Уэльса. Там, на дне озера жил древний великан Тегид Лысый вместе со своей женой Каридвеной. Последняя в одном из своих обличий была покровительницей пшеницы и щедрых урожаев, а в другом -богиней поэзии и письма. У нее был огромный котел, в котором она хотела сварить напиток вдохновения и науки. С помощью колдовских книг она приготовила черную смесь, которую затем поставила вариться на огонь в течение года. По истечении этого времени у нее должно было получиться три благословен­ных капли благодати вдохновения.

Она поставила нашего героя помешивать варево в котле, а слепого человека по имени Морда - поддерживать огонь, "и ве­лела им следить за тем, чтобы зелье не переставало кипеть в течение одного года и одного дня. А сама она, по книгам астро­номов, каждый день в определенные планетарные часы собирала всевозможные колдовские травы. И однажды, когда год близился к концу, в то время как Каридвена срывала рас­тения и произносила заклинания, случилось так, что три капли волшебной жидкости выплеснулись из котла и упали на палец Гвион Баха. И так как они были обжигающе горячие, он сунул палец в рот, и как только эти чудодейственные капли оказались у него во рту, он тут же увидел все, что свершится в будущем, и постигнул, что главная его забота отныне - остерегаться ко­варства Каридвены, ибо мастерство ее было непревзойденным. И в великом страхе он бежал к себе домой. А котел раскололся надвое, потому что все содержимое его, за исключением этих трех несущих в себе чары капель, было ядовито, и поэтому все лошади Гвидно Гарангира отравились водой из ручья, в кото­рый попало варево из котла, а место слияния этого ручья с тех пор называется Отравой Лошадей Гвидно.

Когда вернулась Каридвена, она увидела, что все труды це­лого года оказались впустую. Она схватила полено и била бед­ного слепого по голове до тех пор, пока один его глаз не вы­скочил на щеку. И он сказал: 'Несправедливо ты покалечила меня, ибо не я виноват. Твоя потеря произошла не по моей вине'. 'Ты говоришь правду, - сказала Каридвена, - это Гвион Бах обворовал меня'.

И она пустилась за ним в погоню. Он увидел ее и, обратив­шись в зайца, метнулся прочь. Но она превратилась в борзую и бросилась за ним. Он побежал к воде и стал рыбой. И она в образе выдры преследовала его под водой до тех пор, пока он не обратился в птицу. Она же ястребом последовала за ним и не отстала от него и в небе. И как раз в тот момент, когда она была готова камнем упасть на него, он, в смертельном страхе, заметил вдруг на полу амбара кучу просеянной пшеницы, упал в зерна и превратился в одно из них. Тогда она стала черной курицей с высоким гребнем и подошла к пшенице и начала разгребать зерно своей лапой, нашла его и проглотила. И, как гласит история, она носила его девять месяцев, а когда разрешилась им, то не смогла убить по причине его красоты. Тогда она положила его в кожаный мешок и бросила в море на милость Бога, двадцать девятого дня, апреля месяца"³.

Побег является излюбленным эпизодом народной сказки, где он развился во множество ярких форм.

Буряты из-под Иркутска (Сибирь), например, рассказывают, что Моргон-Кара, их первый шаман, был настолько сведущ, что мог возвращать обратно души умерших. И потому Владыка Мертвых пожаловался Верховному Богу Небес, и Бог решил испытать шамана. Он завладел душой одного человека и поместил ее в сосуд, закрыв отверстие своим большим пальцем. Этот человек заболел и его родственники послали за Моргон-Карой. Шаман искал пропавшую душу повсюду. Он искал ее в лесу, в воде, в горных ущельях, в стране мертвых и, наконец, "сев верхом на свой барабан", поднялся в верхний мир, где ему опять пришлось долго искать ее. В конце концов он заметил, что Верховный Бог Небес держит бутыль, зажав ее большим пальцем. Правильно оценив ситуацию, он понял, что внутри нее и находится та самая душа, что он ищет. Хитрый шаман превратился в осу. Он подлетел к богу и так ужалил его в лоб, что тот отдернул палец от отверстия, и плененная душа выле­тела. Следующее, что увидел Бог, - это шаман Моргон-Кара, спускающийся вниз к земле с отвоеванной душой, сидящий верхом на своем барабане. Однако на этот раз его полет был не совсем успешным. Ужасно рассердившись, Бог немедленно и навсегда уменьшил силу шамана, расколов его барабан над­вое. Вот почему барабаны шаманов, на которые раньше (сог­ласно этому рассказу бурятов) натягивалось два слоя кожи, с тех пор и поныне имеют только один⁴.

Популярным вариантом волшебного бегства является бегст­во, во время которого беглец оставляет за собой различные предметы, которые говорят его голосом и таким образом задер­живают погоню. Маори из Новой Зеландии рассказывают о рыбаке, который, придя однажды домой, обнаружил, что его жена проглотила двоих их сыновей. Она лежала на полу и сто­нала. Рыбак спросил, что случилось, и жена сказала, что забо­лела. Он спросил, где двое мальчиков, она сказала, что они ушли. Но рыбак знал, что жена лжет. Своей магией он заставил ее отрыгнуть детей: они вышли из нее целыми и невредимыми. После этого рыбак стал бояться своей жены и решил бежать от нее вместе с мальчиками при первой же возможности.

Когда людоедка вышла за водой, мужчина своей магией за­ставил воду отступить перед ней, так чтобы ей пришлось уйти как можно дальше. Затем жестами он велел хижинам, деревьям, растущим возле деревни, свалке мусора и храму на вершине холма отвечать за него, когда жена вернется и станет звать. Он бежал с детьми к своему каноэ и поднял парус. Женщина вер­нулась и, никого не найдя, начала звать их. Первой ответила мусорная куча. Женщина направилась в ее сторону и позвала снова. Ответили дома; затем деревья. Один за другим различ­ные предметы, расположенные поблизости, отвечали ей, и, сбитая с толку, она бросалась в разные стороны. Она ослабела, начала тяжело дышать и всхлипывать, а затем наконец поняла, что ее провели. Она поспешила к храму на вершине холма и вгляделась в море, где каноэ уже превратился в пятнышко на горизонте⁵.

Другим хорошо известным вариантом волшебного побега является побег, во время которого стремительно убегающий герой бросает за спину ряд предметов, задерживающих погоню. "Маленькие брат и сестра играли у ключа и во время игры неожиданно упали в него. Там была старая водяная колдунья, и эта водяная колдунья сказала: 'Теперь вы мои! Теперь вы бу­дете работать на меня, не покладая рук!' И она унесла их с собой. Она дала маленькой девочке спутанный клубок грязного льна для прядения и заставила ее носить воду в бездонную бадью; мальчик должен был рубить дерево тупым топором; а все, что им когда-либо перепадало поесть, - это твердые, как камень, куски засохшего теста. Наконец все это стало для детей настолько невыносимым, что они дождались одного вос­кресенья, когда старая карга отправилась в церковь и убежали. Когда служба в церкви закончилась, старая колдунья обна­ружила, что ее птички улетели, и огромными прыжками отпра­вилась вслед за ними.

Но дети заметили ее издалека, и маленькая девочка бросила за спину щетку для волос, которая тут же превратилась в боль­шую гору, поросшую кустарником с тысячами и тысячами ко­лючек, через который ведьме очень трудно было пробраться; все же в конце концов она вновь стала догонять детей. Как только дети увидели ее, мальчик бросил за спину гребень, ко­торый тут же превратился в гребень горы с тысячью тысяч острых выступов; но ведьма знала, как за них ухватиться и в конце концов преодолела и эту преграду. Тогда маленькая де­вочка бросила за спину зеркало, и оно превратилось в зеркаль­ную гору, такую гладкую, что старуха не смогла перебраться через нее. Она подумала: Поспешу-ка я домой, возьму топор и разрублю эту зеркальную гору надвое'. Но к тому времени, как она вернулась и разбила стекло, детей уже и след простыл, и старой карге не оставалось ничего другого, как поплестись обратно к своему ключу"⁶.

Силам пучины нельзя легкомысленно бросать вызов. На Востоке всячески подчеркивают опасность возникновения психического расстройства при занятиях йогой в отсутствие компетентного наставника. Медитации послушника должны соответствовать его успехам, чтобы его воображение на каждом шагу могло быть защищено devatas (соответствующими его видению богами), пока не наступит момент, когда подготавливаемая душа сможет шагнуть во вне сама. Как очень мудро заметил доктор Юнг: "Исключительно полезная функция догматического символа [заключается в том, что] он защищает человека от прямого восприятия Бога до тех пор, пока он не перестает опрометчиво ставить себя под удар. Но если... он оставляет дом и семью, слишком долго живет в одиночестве и слишком глубоко вгля­дывается в темное зеркало, тогда на его долю может выпасть страшное событие встречи. И даже тогда передаваемый из поколения в поколение символ, пришедший в ходе столетий к своему полному расцвету, может подействовать как исцеляю­щий глоток воды и отвратить роковое вторжение живого божес­тва в освященное пространство церкви"⁷.

Волшебные предметы, которые охваченный паникой герой бросает за спину - защитные толкования, принципы, символы, обоснования, все, что угодно - задерживают и поглощают силы сорвавшейся с цепи Небесной Гончей, позволяя искателю приключений благополучно вернуться к своим соплеменникам и, возможно, с даром. Но иной раз требуемая за это плата ока­зывается непосильной.

Одним из наиболее потрясающих примеров бегства "с пре­пятствиями" является бегство греческого героя Ясона. Он от­правился в дорогу, чтобы добыть Золотое Руно. Выйдя в море на великолепном "Арго" в товариществе великих воинов, он поплыл к Черному Морю и, хотя в пути его подстерегало мно­жество невероятных опасностей, прибыл наконец в город Царя Ээта, расположенный за много миль от Босфора. За дворцом Ээта была роща и дерево, где и висело, охраняемое драконом Руно.

Дочь царя, Медея, воспылала непреодолимой страстью к прос­лавленному чужеземному гостю, и когда ее отец в качестве цены за Золотое Руно потребовал выполнения неосуществимого зада­ния, она приготовила волшебное средство, которое позволило Ясону добиться успеха. Задание заключалось в том, чтобы вспахать поле огнедышащими быками с бронзовыми ногами, затем засеять его зубами дракона и убить воинов, которые тут же должны были взойти. Но благодаря своей силе и кольчуге, смазанной волшебной мазью Медеи, Ясону удалось управиться с быками; а когда из семян дракона взошла армия воинов, он бросил камень в самую середину поля, и это заставило их повернуться лицом к лицу, и сражаться друг с другом, пока они не были уничтожены все до единого.

Рис. 9а. Сестра Медузы Горгоны преследует Персея, Рис. 96. Персей, убегающий с головой

убегающего с головой Медузы. Медузы Горгоны

 

 

Влюбленная до безумия девушка провела Ясона к дубу, на котором висело Золотое Руно. Его охранял дракон со страшным гребнем, языком с тремя жалами и угрожающе изогнутыми клыками; но с помощью сока определенной травы эти двое влюбленных усыпили грозное чудовище. После чего Ясон сор­вал трофей, Медея решила бежать вместе с ним, и "Арго" вышел в море. Но царь незамедлительно отправился за ними в погоню. Когда Медея увидела, что паруса отца сокращают рас­стояние между ними, она убедила Ясона убить Апсирта, своего младшего брата, которого она взяла с собой, и бросить куски расчлененного тела в море. Это заставило царя Ээта оста­новиться, собрать куски и вернуться на берег, чтобы с надле­жащими почестями предать их земле. Тем временем "Арго", гонимый ветром, оказался вне пределов досягаемости для раз­гневанного царя⁸.