О Кэти, что мне делать?
XI
На стук в дверь студии Изабель никто не отозвался.
– Джилли говорила, что Изабель с утра собиралась отправиться по каким‑то делам, – сказал Алан. – Наверно, еще не вернулась.
Он повернулся, чтобы уйти, но Мариса шагнула вперед и потрогала дверную ручку. Замок был заперт, но дверь закрыли неплотно, так что она распахнулась от легкого толчка.
– Почему бы нам не подождать ее внутри? – предложила Мариса.
– Нет, – возразил Алан. – Нельзя же просто так ворваться...
Но Мариса уже шагнула внутрь. Алан и Роланда смущенно переглянулись и последовали за ней. В помещении громоздились нераспакованные коробки и чемоданы, но Изабель там не было.
– Посмотрите‑ка, – воскликнула Мариса, подходя к окну.
Она показала картину с изображением Пэддиджека Алану, и у него перехватило дыхание.
– Он похож на персонажа из сказки Кэти, – сказала Роланда.
Алан кивнул, подошел к окну и взял из рук Марисы картину. В самом углу под подписью Изабель стояла дата – 1974 год. Значит, это не копия, а подлинник.
– Она не должна была уцелеть, – произнес Алан.
– Почему? – удивилась Мариса.
– Эта картина сгорела во время пожара, когда огонь уничтожил все ранние работы Изабель, кроме той, что была подарена мне, да еще двух, висящих в Детском фонде.
– Вероятно, это было ужасным ударом для Изабель, – заметила Роланда.
– Бедствие почти сломило ее, – сказал Алан. – Хотя она и старалась не показывать виду. – Он глубоко вздохнул. – Все ее великолепные работы погибли... и эта была среди них.
Он вспомнил подаренный Изабель небольшой – десять на шестнадцать дюймов – рисунок, выполненный пастелью. Худощавая миниатюрная рыжеволосая женщина с озорными глазами, которую она назвала Энни Нин. Если благодаря картине «Дикарка» в этом мире появилась Козетта, то и та женщина должна быть жива. Но остальные... все остальные погибли в пламени пожара.
|
|
– Это могло убить ее, – тихо произнес он.
– Кого? – не поняла Мариса. Но Роланда уловила мысль Алана.
– Изабель, – сказала она. – Она, вероятно, с трудом пережила гибель людей, появившихся благодаря ее картинам. – Неудивительно, что после этого несчастья она так резко изменила стиль письма, – произнес Алан, не сводя глаз с небольшого полотна. – Если только... А что, если они не погибли?
– Ты же только что сам сказал, что огонь уничтожил все ранее созданные работы, – удивилась Мариса.
– Включая и эту, – кивнул Алан. – Но ведь она перед нами?
– Вы считаете, она могла просто сделать вид, что картины сгорели? – спросила Роланда. – Что Изабель спрятала свои работы, чтобы сохранить их в безопасности?
– Я не знаю, – признался Алан.
Но он вспомнил о странном и очень настойчивом желании Изабель оставить у себя все подлинники иллюстраций к книге Кэти.
– Если всё это правда, у нее могут возникнуть неприятности со страховой компанией, – заметила Мариса.
Алан кивнул с отсутствующим видом и положил картину на подоконник поверх листа оберточной бумаги, откуда ее перед этим взяла Мариса. Из‑под бумаги торчал уголок конверта, и Алан, едва сознавая, что делает, вытащил конверт и посмотрел на адрес.
– Что это? – спросила Мариса.
– Письмо от Кэти. Я узнал ее почерк.
– Постой‑ка, – сказала Мариса, видя, что он готов открыть конверт. – Я понимаю, что убедила вас войти в пустую студию, но только потому, что вы – ее друзья, и я считала что, Изабель не будет возражать, если мы подождем ее внутри. Но читать ее письма – это уж слишком.
|
|
Алан был с ней вполне согласен. В нормальном состоянии он бы ни за что не осмелился вести себя подобным образом. Но желание узнать содержимое письма Кэти пересилило присущую ему деликатность. Желание было настолько сильным, что Алан, не переставая кивать в знак согласия со словами Марисы, всё же открыл конверт.
– Оно написано за два дня до ее смерти, – сказал он. – Это... – Алан пробежал глазами по странице и перевернул ее. – Это предсмертная записка. Кэти не стала оставлять ее в квартире, а отправила Изабель по почте.
Привычная боль утраты сжала его сердце. Незнакомая комната вдруг словно заполнилась призраками. Он поднял глаза на Марису:
– Изабель знала все подробности смерти Кэти... И то, что она убила себя. Почему же она упорно настаивала на своем?
– Я не понимаю, – сказала Мариса.
– Та ссора во время похорон Кэти. Она разгорелась из‑за причины смерти. Изабель негодовала по поводу моего отказа навестить ее в больнице, но Кэти никогда и не была там. Она проглотила слишком большую дозу снотворного в своей спальне, и именно Изабель обнаружила ее тело во время одного из своих приездов в город. Когда она стала убеждать меня, что Кэти не могла решиться на самоубийство, я подумал, что это из‑за отсутствия записки. Вы ведь понимаете, люди часто отрицают самоубийство близких. Но потом Изабель перешла к невероятным подробностям об онкологическом заболевании, о больнице и лечении радиацией, которое не помогло...
|
|
– Я никак не могу этого понять, – продолжала Мариса. – О ее самоубийстве писали все газеты. И даже вчера вечером в теленовостях упоминали о нем в связи с делом о наследстве.
Алан кивнул.
– Тогда почему Изабель пыталась убедить тебя в обратном?
– Вот это мне и хотелось бы узнать, – сказал Алан. – Я дошел до того, что уже не знаю, чему верить.
Роланда деликатно откашлялась:
– Может, мне следует уйти, чтобы вы сами поговорили с Изабель?
«Господи, – подумал Алан. – Что она может о нас подумать? Сначала врываемся в чужую студию, потом копаемся в чужих вещах...»
– Я могу прийти в другой раз и задать свои вопросы, – предложила Роланда.
– Нет, – покачал головой Алан. – Здесь происходит что‑то очень странное, а ваш рассказ о Козетте – часть происходящего. – Алан помолчал, испытующе глядя на Роланду. – Разве вам неинтересно узнать, что за всем этим кроется?
– Да, конечно. Но мне кажется, тут нечто очень личное. Не могу отделаться от мысли, что вторгаюсь в чужую жизнь.
– Я понимаю, – кивнула Мариса. – Алан, нам пора уходить.
Алан признавал, что обе женщины правы, но не мог отказаться от попытки распутать клубок воспоминаний, возникавших каждый раз, когда он думал о Кэти и Изабель. Прошлое так сильно давило на него, что он едва мог дышать. Алан с надеждой посмотрел на письмо, желая, чтобы оно объяснило все загадки, а не вызывало новые вопросы.
Это я оставляю тебе и Алану, если ты сочтешь нужным с ним поделиться.
Что же такое могла оставить Кэти в камере хранения автобусной станции много лет тому назад? И почему Изабель ничего ему не сказала – ни о письме, ни о посылке? Было ли это как‑то связано со странным поведением Изабель во время похорон? Они все трое были тогда почти неразлучны, и Алан не мог понять причины отчуждения. И уж конечно, Изабель должна была знать, как сильно он переживал из‑за смерти Кэти. Какое послание она нашла в камере хранения, что не сочла нужным с ним поделиться?
– Алан? – окликнула его Мариса.
Он кивнул и положил письмо в конверт. Еще какое‑то время разглядывал знакомый почерк, наконец оставил письмо рядом с картиной.
– По‑моему, студия Норы Деннис находится где‑то здесь, – сказала Мариса, как только они вышли на лестничную клетку.
– Ну и что? – не понял Алан.
– Может, она видела Изабель?
– Вряд ли. Она ведь только вчера приехала.
– Мы ничего не потеряем, если спросим у нее.
Все трое спустились этажом ниже и пошли отыскивать студию Норы. Это не составило большого труда. Пройдя через холл, они заметили распахнутую дверь. Из комнаты доносилась громкая музыка, звучала ирландская народная мелодия, но в исполнении электрогитары и ударных инструментов.
«Уотербойз», – определил Алан, узнав песню. Он заглянул в комнату и на полу, в окружении россыпи акварелей, увидел Нору. Она заметила гостей, улыбнулась и встала, чтобы приглушить звук.
– Прошу прощения за разгром, – сказала Нора. – Я пытаюсь навести порядок и подготовиться к выставке. – Она осмотрелась вокруг и рассмеялась. – Что я говорю? Порядок? Всё это только мои мечты.
В отличие от студии Изабель, заваленной нераспакованным багажом, мастерская Норы выглядела словно после ужасного урагана. Алан из лучших побуждений хотел было предложить свою помощь в наведении порядка, но грандиозный объем работы вовремя заставил его отказаться от своих намерений.
– Я даже не успела с ней поговорить, – ответила Нора на вопрос об Изабель. Она провела рукой по коротким каштановым волосам, отчего они встали дыбом. – Всего час назад она была во дворе вместе с Джонни Свитграссом.
Алан вспомнил бывшего приятеля Изабель. Еще один призрак из прошлого. Но потом на память пришел портрет Джона, выполненный Изабель. А вдруг она писала портрет не с него? Вдруг Джон появился как раз благодаря картине? Но ведь и это полотно, насколько помнил Алан, тоже погибло во время пожара.
– Я не видел его уже целую вечность, – произнес он вслух. – Как он выглядит?
– А, Джонни. Он никогда не меняется. Клянусь, он словно молодеет с каждым годом, а остальные, к сожалению, стареют. Изабель, вероятно, не очень хорошо себя чувствовала. Со стороны казалось, будто она не может стоять на ногах без поддержки Джона. Я заметила их, когда они проходили через двор, но, прежде чем успела предложить помощь, они уже вышли на улицу.
Алан никак не мог выбросить из головы первые слова Норы:
А, Джонни. Он никогда не меняется. Клянусь, он словно молодеет с каждым годом, а остальные, к сожалению, стареют.
Он никогда не меняется. Потому что Джон, как и Козетта, всегда будет выглядеть таким, каким изобразила его Изабель?
– Они ушли? – спросила Мариса.
– Угу, – кивнула Нора. – Они сели в машину, за рулем которой была какая‑то девица, похожая на панка. Вон там, – кивнула она в сторону окна. – Я вам покажу.
Нора провела их через комнату, осторожно выбирая путь, чтобы не наступить на разбросанные картины. Выглянув в открытое окно, она махнула рукой вдоль улицы.
– Насколько я могла судить, они направлялись на север. Эй, постойте‑ка, а вот и Джонни!
Алан посмотрел вниз. Он сразу же узнал Джона Свитграсса, так же как и сопровождавшую его девушку.
– Он вместе с Козеттой, – сказал он, обращаясь к Марисе и Роланде.
Роланда молча кивнула, а Мариса подошла ближе, чтобы рассмотреть загадочную пару.
– Но это не та девушка, которая вела машину, – произнесла Нора, выглядывая из‑за спины Алана. – У той не было такой роскошной копны волос. – Нора открыла вторую створку окна и высунулась наружу. – Эй, Джонни! – крикнула она.
Джон и Козетта подняли головы. По лицу Джона Алан заметил, что парень недоволен встречей, зато Козетта радостно улыбнулась и помахала рукой Алану и Роланде. Джон тоже поднял руку в знак приветствия, но продолжал идти вперед. Козетта уцепилась за его рукав и заставила остановиться.
– Подождите минутку, – крикнул им Алан. – Я хочу с вами поговорить и уже спускаюсь.
Но, когда он вышел на улицу, Джона уже не было. Только Козетта ждала на тротуаре.
XII
– Что ты делаешь? – строго спросил Джон, когда Козетта придержала его за руку.
– Это друзья, – ответила она. – Может, они нам помогут?
– Хорошие друзья?
– Ну, не совсем. Но Изабель давно знакома с Аланом.
– Но она не разговаривала с ним последние несколько лет, – сказал Джон.
– Но...
– Неужели ты думаешь, что они настолько хорошо к тебе относятся, что пойдут вместе с нами убивать такого известного художника, как Рашкин, только из‑за наших рассказов?
– Возможно, если всё объяснить... – Под насмешливым взглядом Джона голос Козетты замер. – Ну ладно. Может, это и не такая уж хорошая идея.
– У них свои дела, а у нас – свои, – отрезал Джон. – Мы с ними совершенно разные, Козетта, у нас нет ничего общего.
– Это не совсем так.
Но Джон не был расположен продолжать спор.
– Нам надо идти.
– Но это будет невежливо с нашей стороны.
– Прекрасно, – раздраженно отозвался он. – Оставайся и подожди их. Ты знаешь, как меня найти, когда поговоришь с ними.
Козетта кивнула.
– У меня есть еще один вопрос, – сказала она напоследок. – Должна ли я связаться с остальными – Розалиндой и всеми, кто остался на острове?
– Это не повредит, – согласился Джон. – В случае нашей неудачи они будут готовы ко всему.
– Но ведь мы сумеем его одолеть?
Козетта со страхом и надеждой заглянула снизу вверх в глаза Джона. Ему очень хотелось успокоить девочку, но врать Джон не мог.
– Если и не сумеем, то не от недостатка усердия.
Джон оставил Козетту и устремился на северо‑восток, в Катакомбы, к заброшенному дому, где Изабель разговаривала с Рашкиным и готовилась продать свою душу. Он добрался туда к середине разговора. Джон залез на карниз под окном комнаты на втором этаже, где происходила эта встреча. Маленькая каменная горгулья на карнизе напомнила ему о Розвиндль, одном из ранних созданий Изабель, погибшем в пламени пожара.
– Моя маленькая Гулья, – тихонько прошептал Джон.
Этим прозвищем Изабель назвала картину, но горгулья появилась из потустороннего мира со своим собственным именем, как и Джон. Она незаметно жила в затемненных уголках этого мира, пока Джон не позволил чудовищу уничтожить ее. Он допустил гибель большинства своих товарищей. В ту ночь, когда Джон спас Пэддиджека от нападения Рашкина, он поклялся себе защищать жизнь каждого из ньюменов и Изабель, но не смог сдержать обещание. Во время страшного пожара его даже не было на острове.
Джон услышал, как Рашкин обвиняет Изабель в поджоге, и нахмурился. Изабель не зря называла своего бывшего наставника воплощением лжи. Но через несколько минут Джон поймал себя на мысли о странной склонности Изабель искажать факты – она заявила, что на нее напала банда подростков, в то время как на самом деле она пострадала от побоев Рашкина. Изабель настаивала на том, что ее подруга Кэти умерла от болезни, хотя причиной ее смерти было самоубийство. Что, если в истории пожара тоже есть доля ее заблуждений? Вдруг именно от рук Изабель, а не от рук Рашкина разгорелось страшное пламя?
От одной только мысли об этом Джон почувствовал себя предателем, но теперь сомнения прочно засели в его голове, и от них невозможно было избавиться. Разве в конечном счете сама Изабель не предала его, вычеркнув из своей жизни? Не была ли смерть ее многочисленных ньюменов результатом очередного предательства? Возможно, она могла спасти их от гибели?
Со всё возрастающей тревогой Джон слушал, как Рашкин рассказывает о способе сделать ньюменов настоящими людьми.
«Еще одно предательство, – подумал Джон, потом решительно тряхнул головой. – Нет, Изабель не могла об этом знать... Или могла?»
Теперь Джон уже жалел, что пришел и подслушал их разговор. Он не хотел даже допускать мысли о возможной виновности Изабель в гибели ньюменов. Не хотел думать, что Изабель так просто могла дать им то, что Козетта называла «биением красной птицы в груди». Если бы они освободились от связи со своими картинами, никто бы не погиб во время пожара. Как же она могла этого не знать?
Рашкин был непревзойденным лжецом, но, как и многие подобные ему люди, в нагромождение обмана он искусно вкладывал долю истины, чтобы придать своим утверждениям больше правдоподобия. Так что в его словах было правдой, а что – ложью?
«Нет, – сказал себе Джон. – Рашкин только этого и добивается. Вызвать многочисленные сомнения и подозрения, чтобы сделать незаметным переход от правды к обману. Безусловно, именно он является причиной того, что Изабель запуталась в своих воспоминаниях. Его присутствие, полуправда, произносимая убедительным голосом, действуют как опасный вирус. После таких разговоров остаются одни сомнения, всякая вера исчезает».
Обдумывая это, Джон неожиданно услышал, чего добивается Рашкин от своей бывшей ученицы. Тут же все сомнения были отодвинуты на задний план; с ними можно было разобраться и позже, если возникнет необходимость. В этот момент Джон хотел только одного: ворваться в комнату и убить Рашкина, не дав ему даже подняться с лежанки. Убить так, как тот убил почти всех существ, вызванных творчеством Изабель. Но Джон до сих пор не был уверен, что создатель может погибнуть от рук ньюмена. Кроме того, нельзя было сбрасывать со счетов и двух его помощников – его двойника и странную черно‑белую девицу, которую ему описывала Козетта. В глазах этой парочки жестокости было не меньше, чем в их хозяине. Джон затаился и ждал. Он прижался к стене и отчаянно молился, чтобы Изабель восстала против своего бывшего учителя, а не попала снова в сети его обмана.
– Изабель, скажи ему нет, – шептал Джон так тихо, что его голос не долетал даже до маленькой каменной горгульи, всего в нескольких футах от его руки. – Откажи ему раз и навсегда.
XIII
В душе Изабель так до конца и не поверила, что Рашкин сможет вернуть Кэти. Она не слишком разбиралась в магии и не могла определить, что осуществимо, а что – нет, но была не настолько наивна, чтобы поверить, что мертвецы могут возродиться целыми и невредимыми. Появление ньюменов – совсем другое дело. Если допустить существование еще одного мира наряду с этим, то нет причин отрицать возможность переходов между ними. Джилли всегда говорила, что средневековые сказки и легенды должны иметь реальные корни.
Но умершие не могут вернуться, даже в волшебных сказках такого не случалось. Изабель знала об этом. Знала, но ее сердце всё‑таки болезненно сжалось, когда она наконец подняла голову и встретилась взглядом с Рашкиным.
– Я не могу этого сделать, – сказала она. – И не буду.
Ответный взгляд Рашкина был хорошо ей знаком – взгляд учителя, разочаровавшегося в своей ученице. Но на этот раз Изабель не претендовала на эту роль.
– Может, и не сейчас, – наконец ответил он. – Но ты это сделаешь.
– Вы не сможете меня заставить. – Рашкин ухмыльнулся:
– Горсточка твоих ньюменов всё еще бродит по городу. Биттервид и Скара отыщут их полотна и принесут сюда. И тогда тебе предстоит выбор: пожертвовать ими или написать новые картины.
Изабель покачала головой.
– Мне это безразлично, – продолжал Рашкин. – Но я обязательно выживу. Так что не прогадай, та belle Иззи.
Голос Рашкина, произносящий прозвище, данное ей Кэти, источал мед, но Изабель пробрала дрожь. Из угла комнаты донеслось хихиканье Скары.
– Уведите ее, – приказал Рашкин.
Изабель съежилась и увернулась от руки Биттервида, собравшегося схватить ее за плечо.
– Не трогай меня, – сказала она. Биттервид покосился на Рашкина и отступил на один шаг. Изабель самостоятельно поднялась на ноги и вслед за своим стражем вышла на отвратительно вонявшую лестничную площадку. Они прошли несколько шагов до следующей квартиры, и Биттервид остановился.
– Сюда, – приказал он.
Изабель замерла на пороге. Перед ней в комнате стоял мольберт и длинный деревянный стол, на котором были разложены все необходимые предметы. Кисти и мастихины [3]. Тюбики с красками и ветошь для вытирания кистей. Льняное масло и растворитель. Палитра и стопка загрунтованных холстов. С деревянной спинки единственного кресла свисала белая хлопчатобумажная блуза. Высоко расположенное окно, выходившее на север, пропускало свет, падавший прямо на мольберт с уже натянутым на него холстом.
Изабель повернулась к своему провожатому.
– Я же сказала ему, что не буду писать, – заговорила она.
Биттервид молча пожал плечами. Этот жест был так хорошо знаком Изабель, но Джон никогда не вкладывал в него столько оскорбительного высокомерия, как это создание Рашкина.
Ох, Джон...
– А он отлично подобрал тебе имя, ты согласен?
– Рашкин тут ни при чем, – ответил Биттервид. – Я сам выбрал себе имя.
Изабель против своей воли ощутила любопытство:
– А почему ты выбрал себе имя в насмешку над кем‑то другим?
– Просто меня так зовут.
– Ну да, это фамилия. А имя?
– Для того чтобы получить имя, надо иметь того, кто его даст, – сказал Биттервид.
Изабель вздохнула:
– Ты ведь понимаешь, что он не властен над тобой и нет необходимости вторить его лжи?
– Мы не чудовища, Изабель Коплей, – улыбнулся он. – Мы ничем не отличаемся от всех остальных. Мы просто хотим выжить.
– Но какой ценой?
– Не стоит рассуждать о цене. Взгляни на себя. Ты молода и красива, а почему бы тебе и не быть такой, после того как ты погубила стольких из нас?
– Я не разжигала тот пожар. Я никогда бы...
Но Биттервид не стал ее слушать. Не обращая внимания на сопротивление, он втолкнул Изабель в комнату и захлопнул за ней дверь. Девушка с трудом удержалась на ногах. Снаружи щелкнул замок, потом послышались удаляющиеся шаги и наступила тишина.
Изабель облокотилась на стол и опустила голову. Никто не знает, где она находится. Никто не знает о возвращении Рашкина. Никому и в голову не придет, что он ее похитил. Она осталась совершенно одна, но это совсем не то же самое, что уединение на острове Рен. Чувство беспомощности охватило ее. Даже на смертном одре Рашкин с легкостью восстановил прежние отношения – он, как всегда, контролировал ее поступки.
Спустя некоторое время Изабель села в кресло и уставилась на чистый холст, натянутый на мольберт. У нее не было ни малейших сомнений в способности его помощников отыскать картины‑врата оставшихся в живых ньюменов. Две из них висят у всех на виду в Детском фонде. Биттервид и Скара притащат их к Рашкину, он восстановит свои силы, а сама Изабель так и останется в этой западне. В мире ничего не изменится, но двое людей, за жизнь которых она отвечает, погибнут.
«Если только... – внезапно подумала она. – Если только...»
Изабель резко поднялась с кресла и метнулась к столу. Не давая себе времени на раздумья, она стала лихорадочно открывать тюбики с красками и выдавливать их содержимое на палитру. Нет необходимости тратить время на аккуратность. Она не стала надевать блузу, не позаботилась закрыть тюбики, просто отбрасывала их на стол один за другим. Как только на палитре появилось достаточное количество цветов, Изабель открыла бутыль с растворителем и просунула кисть в узкое горлышко. Затем растворила краски и замерла перед мольбертом, пытаясь сосредоточиться перед тем, как приступить к работе.
Работать придется быстро. Нет времени дожидаться, пока краски на холсте высохнут, некогда изощряться в хитроумных замыслах. Ей не в первый раз приходилось работать в таких условиях. Несмотря на то что это было давно, она ничего не забыла. Иззи много лет назад исчезла из ее жизни, но то, что знала Иззи, чему она научилась, когда не хватало денег на краски, а время неумолимо подгоняло, всё это осталось в голове и руках Изабель. Никто не может отнять у нее воспоминания.
Воспоминания.
Вот она стоит в саду и видит, как пламя охватывает ее дом. Вот первое обуглившееся тело падает к ее ногам. За ним еще и еще...
Слезы затуманили глаза и мешали видеть, что происходит на холсте, но Изабель не прекращала работу.
– Я не разжигала пожар, – шептала она, обращаясь к еще неясному контуру на холсте. – Это не я.