I — А зачем ему про то, что я хочу накраситься? Он
¦ ие поймет ничего. А гулять меня попросту не пустит.
¦ перед Аликом неудобно. Да и некогда мне. С работы ¦риду, заберу его из садика, и по хозяйству. Да еще рёдь надо и с ним позаниматься... И Алик... Да зачем все
I — А Затем, что Марат просто не умеет считаться |ф потребностями других людей, не умеет координировать свое поведение. И именно в этом его основная проблема. Он вовсе не желает вас огорчать, но и радовать pfetc он не в состоянии. Он вас, как человека, попросту |'*в упор не видит”. И бабушку, и воспитательницу в детском саду, и учительницу в “обучалке-развивалке”. [А Алика лучше слушается просто потому, что боится Наказания. Вот тут вы совершенно правы: страх — это ле воспитание.
I — А почему он не умеет это... координировать? Это мы С Аликом виноваты, да?
— Большинство детей надо этому учить. А гипердинамических детей в особенности, потому что внимание у них рассеянное, концентрации никакой. Он что-то де-
ияает и попросту не успевает заметить, что другие люди;.fio этому поводу почувствовали, как отреагировали. Он (“фазу же отвлекается на что-то другое. Вот если он за это flEio заднице получил, тогда заметит, конечно. Тоже, правда, ненадолго.?. — Так что же, Алик прав?!
— Да нет, конечно! Запугать Марата можно, но это -будет не воспитание, а именно запугивание. И тогда —
в этом вы опять же правы, — когда он подрастет, он перестанет бояться, и у вас вообще не останется никаких рычагов для воздействия на него.
— А что делать-то?
— Сейчас вам нужно давать ему четкую и однозначную обратную связь по поводу всех его поступков. Это мне не нравится... Меня ужасно раздражает, когда... Папа не любит, если... Бабушка будет очень рада, если ты...
ДЕТИ-“ТЮФЯКИ” И ДЕТИ-“КАТАСТРОФЫ”
Понимаете? Очень коротко, четко и обязательно от пе; го лица. Алик должен делать то же самое. Кроме того, у те его видеть вас. Со всеми вашими желаниями, прив ками, капризами. Заставьте его с вами считаться.) для этого именно и должно звучать ваше “я хочу”. лично, папа и бабушка — как модель окружающего мг; Когда он научится видеть вас, ему будет легче заметп и учесть учительницу, воспитательницу, детей в шко. >
— Он будет истерики устраивать. Он уже привык, м все по его...
— Ничего, поустраивает и перестанет. Только не ж лейте и не утешайте.
— А это не вредно?
— Куда вреднее расти румяным эгоистом, которм > никого, кроме себя, не видит и знать не хочет.
— Хорошо, я попробую. Только не знаю, получится.м. ¦ у меня...
— Попробуйте.
Через пару недель ко мне на прием явился Алик сои ственной персоной.
— Знаете, — сказал он, задумчиво почесывая заты лок. — Моя жена по вашей наводке делает что-то тако< загадочное, а объяснить толком ничего не может. Или иг хочет. Вчера вечером, например, она отправилась в кино с подругой, которую до этого не видела три года. Марат закатил дикую истерику на тему: “Мама, не уходи!” А я вообще чувствовал себя полным идиотом, потому что совершенно не понимал, что происходит и как я должен на это реагировать. Она сказала, что это нужно для воспитания ребенка, а я должен давать ему какую-то обратную связь о своих чувствах. Какая, к чертям собачьим, обратная связь и как я могу говорить о своих чувствах с пятилетним ребенком?! Я вообще не умею о них говорить! Я же не герой латино-американского сериала!
Отсмеявшись, я провела вторую серию ликбеза. На этот раз с Аликом. Алик, как и следовало ожидать, рыдать не стал.
КЛЮЧЕНИЕ В поисках выхода
1 — Понятно, — задумчиво протянул он. — А вы знае- т%, я давно что-то такое подозревал, только вот сформулировать никак не мог. Слишком уж он какой-то... Иоверхностный, что ли... и действительно не умеет ни с рем считаться, хотя по возрасту уже должен бы. Так вы ¦©ворите, это пройдет?
Щ — Само по себе — нет. То есть биологически Марат (Может стать здоровым, но все его неврологические осо-ренности, если прямо сейчас не заняться коррекцией, пе-грейдут в патологию характера. Проще говоря — полу-Г1|ится здоровый эгоист.
— Значит, будем корректировать. А в обычной шко-Ле-то он учиться сможет?
— Безусловно, да. Хотя проблемы наверняка будут. О них мы поговорим в свое время. Сейчас есть более не-
j отложные задачи.
— Это — да. А что, если это болезнь, то нет ли от нее Каких-нибудь таблеток?
— Вам так хочется покормить Марата лекарствами? Думаете, таблетки научат его не оскорблять бабушку?
— Да нет, это я так спросил, на всякий случай... Ну, так что же надо делать сейчас?
— Объясняю еще раз... — вздохнула я.
В дальнейшем я регулярно встречалась с Наташей. Алик не появлялся, но, по словам жены, педантично следил за выполнением всех рекомендаций. Марат же, вопреки всем предположениям матери, никаких особых истерик устраивать не стал. Как только ему внятно сообщили и показали, что и почему нравится и не нравится окружающим его людям, он тут же проявил себя как совершеннейший конформист. Любимым его вопросом стал: “А это будет — как? Хорошо?”
Однажды, спустя три или четыре месяца после начала терапии, Марат, перебирая старые тетради и вспоминая детей из “обучалки-развивалки”, вдруг спросил:
— Так меня выгнали потому, что я был плохой? Не потому что глупый?
7-5410 Э 10q
ДЕТИ-“ТЮФЯКИ” И ДЕТИ-“КАТАСТРОФЫ”
— Ты не глупый и не плохой, — сориентировалась Наташа. — Ты просто не умел правильно себя вести, не* думал о других, мешал им.
— А теперь — умею? — тут же поинтересовался Марат.
— Не знаю, — честно призналась Наташа. — Вроде бы теперь получше стало. Бабушка давно не жаловалась.
— Так, может, мне опять заниматься пойти? — непривычно жалобным тоном попросил мальчик. — Мне там рисовать нравилось. И английский. У нас в садике такого нет.
На следующий день Наташа прибежала ко мне.
— А что вы сами-то думаете? — спросила я.
— Ну вот, я его опять отдам, а его опять выгонят. Он же как был непоседа, так и остался. Это для него травма будет. Ведь так?
— В общем, да, — вынуждена была согласиться я. — Здесь есть один острый момент. Когда мы обучаем гипердинамического ребенка чувствовать других людей, у него и у самого шкура становится потоньше. Понимаете?
— Да, понимаю, — закивала Наташа. — Он раньше очень редко обижался. Казалось, что ему все равно. Мы на него орем, а он — ноль внимания. Скажет: “Отстаньте!” — и все. А сейчас прямо так и говорит, как мы: “Меня обижает, когда вы...” или “Меня это раздражает”.
— Отлично, просто отлично! — обрадовалась я. — Видите, не плачет, не злится, не бьется в истерике, а прямо сообщает вам о своих чувствах. Вы ведь это учитываете?
— Конечно! Как вы учили, говорим: “Спасибо, что сказал. Теперь мы поняли, что ты чувствуешь по этому поводу”. И свекровь говорит, что он очень повзрослел, и ей теперь гораздо легче с ним договориться. Мы ей про вас толком ничего не говорили. Понимаете, она
ЗАКЛЮЧЕНИЕ В поисках выхода
—и ¦
думает, что психолог — это тот, который психов лечит. Алик как-то попробовал с ней поговорить, а она: “Вы из ребенка дурака-то не делайте!”...А что же все-таки с обучалкой?
Тщательно все обсудив, мы с Наташей решили с общим образованием в этот год больше не рисковать, а отдать Марата в кружок керамики и рисования. Марат охотно Согласился и даже умудрился сделаться любимцем руководительницы кружка — веселой молодой девушки-студентки. Кривобокий расписной горшок, подаренный Маратом, довольно долго украшал стеллаж в моем кабинете, пока другой гипердинамический ребенок не уронил и не разбил его. Мне было очень жалко — честное слово.
Приличный Филипп (окончание)
Груня быстро и охотно отвечала на все мои вопросы, а вот разговорить Филиппа казалось практически невозможным. В ответ на все обращения он предпочитал даже не говорить “да” или “нет”, а просто мотать или кивать головой. В конце концов, я отправила его в другое помещение сделать рисунок на тему “школа” и осталась с Груней наедине.
— А что думает Аркадий по поводу проблем младшего брата?
— Да он и не знает ничего! Когда он уходил, все еще так себе было. Филипп сказал: не надо Арьке ничего писать, пусть он там не расстраивается. Мы и не пишем. И он сам тоже пишет, что в школе все нормально. Аркашенька-то в каждом письме спрашивает: как там братик? Ну, мы с отцом пообещали не говорить, вот и врем на старости лет, как два дурака. Неправильно это, да?
ДЕТИ-“ТЮФЯКИ” И ДЕТИ-“КАТАСТРОФЫ”
— Разумеется, неправильно. У братьев всегда были хорошие отношения, сейчас старший мог бы поддержач i-младшего. Но, с другой стороны, вы дали Филиппу ели во... Этот вопрос надо обдумать...
— Хорошо, хорошо, доктор! Только как же нам дальше-то быть?! Куда же я его теперь дену-то! Kv уже ли к этим отдавать, к умственно отсталым?! Отту да же потом вовек не выберешься, да и на всю жизш. клеймо! Он и так уже бог весть что о себе думает. Я вот пришла намедни от учительницы-то, наговорила они мне, у меня сердце не выдержало, так прямо в кухне и разревелась. Картоплю чистю, а слезы так и капают, так и капают... Филипп как почуял что, в кухню пришел, взял другой нож, стал рядом картоплю чистить Потом и говорит: “Не плачь, мама. Чего уж плакать-то теперь, коли я такой урод вышел”. Я еще пуще плакать: “Какой же ты урод, Филечка! Мне лучше тебя и не надо никого!” Так ведь, доктор, святая правда это! Нешто ж я не вижу, у других-то пацаны — черти истинные рядом с ним. А он и поможет завсегда по дому, а когда душу крутит, — знаете, со всеми бывает, — так он и помолчит рядом, посопит, вроде и полегче стало. Кого ж мне еще нужно!
— Вы абсолютно правы, Агриппина Тимофеевна! — серьезно сказала я. — Вам очень повезло. Филипп — хороший человек и замечательный сын. А ему, в свою очередь, очень повезло с матерью.
— Правда? — Грунины глаза недоверчиво блеснули. — Вы это серьезно говорите?! Или так, шуткуете?
— Я говорю абсолютно серьезно, — подтвердила я.
— А как же учительница говорит...
— Вот с этим мы сейчас и будем разбираться, — вздохнула я. — Вот смотрите сюда, в карточку. Видите, написано: ММД, гиподинамический синдром. Кто вам про гиподинамический синдром первым сказал?
— Это, по-моему, еще тот, психиатр. А остальные с него переписывают.
ВКЛЮЧЕНИЕ
В поисках выхода
— Правильно, диагнозы-то уже два года переписыва-f а вы так ничего толком и не знаете, что с вашим ре-
нком происходит. Потому и верите всяким ужасам.
— Так мы медицине-то не обучены. Потому и верим
м, которые образованные. Как же иначе-то? — обиде-
сь Груня. — Небось каждый человек в жизни на свое
сто поставлен. Там ему и разбираться. А в чужое —
лезь. ]
— Ваши бы слова, Агриппина Тимофеевна, да Богу
уши, — посетовала я. — В общем, вы правы, конечно.
о в данном конкретном случае придется вам все-таки
апрячься и постараться меня понять. Иначе так и буде-
думать, что у вас сын дурак.
— А я и не думаю вовсе! — фыркнула Груня.
— Прекрасно, прекрасно. Слушайте сюда-Где-то через полчаса Груня получила достаточно ин-
ормации об ММД и гиподинамическом синдроме, чтобы;елать какие-то выводы. И сразу же их сделала.
— Значит, права училка-то! — горестно вздохнула на. — Больной он. Да еще педагогически мы его с отцом
пустили. Надо было сразу развивать-тормошить, а мы-о сопли пускали да радовались — какой он у нас спо-ойный, да какой хороший. А болезни-то его душевной,
раки, и не разглядели...
— Господи, Агриппина Тимофеевна! — в отчаянии вопила я. — Вы все не так поняли! У Филиппа нет ника-
:ой “душевной болезни”!
— А про что же вы мне тогда говорили? — поинтере-валась Груня с некоторой даже ноткой язвительности. идимо, от переживаний у нее наступило что-то вроде
предельного торможения. :г —Хорошо, давайте попробуем с другой стороны, —
редложила я. — Как вы смотрите на переход Филиппа В другую школу?
— Я не хочу — в другую, — раздался от порога спокойный голос. Мы с Груней обернулись и увидели Фи-Iлиппа, который в свободной позе подпирал притолоку.
I 197
ДЕТИ-“ТЮФЯКИ” И ДЕТИ-“КАТАСТРОФЫ”
В руках у него был законченный рисунок. Интересно, давно ли он там стоит?! — В другую — нет. Я к этой привык. К ребятам, к столовке, вообще. Или меня уже выгнали?
— Нет, Филипп, тебя еще не выгнали, — спокойно и вразумительно сказала я. — И мы с мамой сделаем все возможное, чтобы этого не случилось и в будущем. Ты поможешь нам?
— А что я могу? — Филипп флегматично пожал толстыми плечами.
— Многое, поверь, многое можешь.
— Ну, если вы говорите, тогда конечно, — странно, но мне показалось, что в голосе “тормоза” Филиппа проскользнула насмешка.
До этой секунды я еще сомневалась. А вдруг мы с психиатром и Груней ошибаемся, и там действительно — умственная отсталость? Я обнадежу людей, а потом окажется, что все напрасно... Но вот эта едва уловимая насмешка... Умственно отсталые дети почти не воспринимают юмора и тем более не продуцируют его сами. Напротив, гиподинамические дети часто бывают весьма ироничны, только это очень трудно заметить.
— Сначала я Филиппа протестирую на коэффициент интеллекта, — сказала я Груне, рассматривая между тем рисунок Филиппа. На рисунке была изображена совершенно девчоночья принцесса в кринолине, с пышной прической. Принцесса стояла у доски и держала в руке мел. На доске было написано: “Филька — дибил”.
— “Дебил” пишется через “е”, — машинально поправила я, несколько ошеломленная увиденным (думаю, что все читатели догадались: принцесса на рисунке — это фиалковоглазая учительница).
— Я им говорил, что через “е”, — спокойно сказал Филипп. — Но они не слушают.
— Кто — они? Одноклассники?
АКЛЮЧЕНИЕ В поисках выхода
— Ага.
— А ты не обижаешься?
— Не-а. Чего обижаться? Я же, если разозлюсь, убить шшу. Большой я. Мне злиться нельзя.
Р — А другим тебя дразнить, оскорблять — можно? I' —Кирьке Пахомову можно. Он маленький совсем п слабый, и отец у него пьет, потому — злой. Я его в про-рШюм годе один раз стукнул, когда он у Маши пенал гаополам сломал, так его Валька с Ромкой домой под руки 1 увели. Разве ж так дело?
I — Филенька, а ты мне про пенал не рассказывал! — рсунулась Груня.
т — А чего б ты волновалась, — разъяснил Филипп. — |Анна Павловна тогда хотела тебя вызывать, но Кирька, [Когда уходил, сказал: не надо, я сам виноват! Она и не Вшзвала. Так он хороший, Кирька-то, злой только. Так м пускай дразнится, с меня убудет, что ли? |F Эпизод с хорошим злым Кирькой сразил меня окон-Рйгтельно. Положительно, этот Филипп явно стоил того, §”обы за него бороться. И мы стали бороться. | Первое, что я выяснила у Груни при следующей Встрече (уже без Филиппа), нет ли в школе другой, не ИФредовой учительницы. Выяснилось, что таковая, к Кистью, имеется. Уже очень пожилая пенсионерка Ва-¦рентина Степановна ведет третий “в” класс. Никаким ¦©веском ее уроки не обладают, “прогрессивные” роди-¦рели стремятся отдать своих детей к другим педагогам, по репутация у.нее хорошая. Добрая, заботливая ба-ЮВушка.
ft'. — Как раз то, что нам надо! — возликовала я. |г Далее был протестирован Филипп. Интеллект маль-1здка, как и следовало ожидать, оказался вполне нор-гмальным, по некоторым субтестам даже несколько луч-шита, чем я ожидала. После обработки результатов тестирования я написала пространную бумагу для Валентины кСтепановны, заляпала ее всеми печатями, которые суме-гяа отыскать в родной поликлинике, вооружила готовой
ДЕТИ-“ТЮФЯКИ” И ДЕТИ-“КАТАСТРОФЫ”
бумагой Груню и направила ее на поклон к учительнице-пенсионерке. Все прошло как нельзя более удачно. По моей наводке Груня долго говорила о доброте и отзывчивости сына, о способностях Филиппа в выращивании редких растений и сколачивании табуреток. Учительница моментально растрогалась и согласилась попробовать взять Филиппа в свой класс. Обещала, что не будет мальчика торопить, и пускай он все это пишет, “пока ему не надоест”.
— Не расстраивайтесь вы так, милочка, — сказала Валентина Степановна Груне. — Пожили бы вы, милочка, с мое, знали бы — не в почерке и задачках счастье. Главное, чтобы душа у человека правильная была. А все остальное — приложится.
— Истинно так, истинно так! — истово кивала окрыленная Груня.
Третью четверть Филипп начал уже в новом классе. Удивительно, но среди “бабушкиных” воспитанников он вовсе не казался таким уж “тормозом”. С русским по-прежнему было плохо, но дописывать до конца ему разрешали на перемене.
— Я вот тут тебе двоечку поставила, милок, — сетовала Валентина Степановна. — Пришлось, ты уж не обессудь. Семнадцать ошибок на десять строчек — это все-таки многовато будет. Ты как думаешь? Так ты уж, милок, не обижайся, а вот эти слова мне до завтра выучи, я тебя после уроков-то и спрошу. Глядишь, четверочку-то и получишь. А вместе — троечка выйдет. А это для нас пока и хорошо. Так ведь? А дальше-то и посмотрим...
Довольно быстро Валентина Степановна поняла, что Филипп прекрасно усваивает все, воспринятое на слух, и посоветовала Груне читать ему вслух материал параграфов и условия задач. Дело тут же пошло на лад. С помощью магнитофона была заучена таблица умножения — камень преткновения еще со второго класса.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
В поисках выхода
В новом классе сильного добродушного пацана приняли сразу и безоговорочно.
— Ты, Филька, наверно, гири тягаешь? — спросил местный лидер — шустрый пацан из многодетной семьи, рассматривая внушительную фигуру Филиппа.
— А то! — неопределенно ответил Филипп и в тот же вечер начал заниматься с гантелями, оставшимися в квартире от давно угасшего увлечения старшего брата.
— А я корабли делаю! Как настоящие, — похвастался лидер неделю спустя. Ему явно очень хотелось сделать флегматичного медвежонка своим союзником. — Хочешь поглядеть?
— Ясно, хочу! — Филиппу льстило оказываемое ему внимание.
Модели кораблей, склеенные шустрым лидером вместе со старшим братом, произвели на Филиппа огромное эстетическое впечатление.
— Там и лесенки есть, и канатики, и даже в шлюпоч-ках весла лежат, — с восторгом рассказывал он мне.
Оказалось, что все это богатство производится в местном клубе технического творчества, в кружке судомоде-лирования. Спустя месяц Филипп закончил свою первую модель. Руководитель кружка похвалил его за тщательность и терпение.
В конце третьей четверти Филипп получил четверку за контрольное списывание. “Поблагодарите учительницу!” — посоветовала я. На Восьмое марта Игнат принес Валентине Степановне огромный букет цветов, сильно смахивавший на элитный веник, и почему-то бутылку кагора. Молча поклонился чуть ли не в пояс и отбыл восвояси. Валентина Степановна потрепала Филиппа по волосам и сказала дрогнувшим голосом: “Ты, Филечка, весь в отца!”
Сейчас Филипп заканчивает шестой класс. С учебой у него все ни шатко ни валко, но выгонять его из школы никто больше не собирается. Вернувшийся из армии
ДЕТИ-“ТЮФЯКИ” И ДЕТИ-“КАТАСТРОФЫ”
Аркадий по-прежнему читает ему вслух параграфы из учебника. Груня хлопочет по хозяйству и не может нарадоваться на своих сыновей-помощников. Шустрый лидер затерялся где-то в уличной подростковой жизни, а Филипп по-прежнему ходит в судомодельный кружок, и с помощью старшего брата уже присмотрел себе училище, в котором учат на корабельных механиков.
Одна из моделей Филиппа долго жила у меня на полке, но, как и горшок Марата, впоследствии исчезла. Я подарила ее мальчишке из социально неблагополучной семьи. Я знаю, что подарки не передаривают, но мальчишка так смотрел на красивый кораблик, а потом тихо сказал, что у него никогда-никогда не было такой игрушки (он врал: его жизнь сложилась так, что у него вообще не было игрушек). Мне показалось, что ему кораблик нужнее, чем мне. И еще мне кажется, что Филипп понял и одобрил бы мой поступок.
Отвязный Валька (окончание)
Говорить с Викторией было чрезвычайно тяжело. Она явно не верила ни в какую психологию, считала, что все пропало, и в дальнейшем не ждала от жизни ничего хорошего. На любые мои предложения качала головой и говорила: “Да нет, не выйдет это. Спасибо вам, конечно...” Если честно, то я так и не смогла понять, зачем она вообще ко мне пришла.
Оставался сам Валька. Я попросила Викторию посидеть в коридоре.
— Валентин Егорович! — окликнула я мальчишку. — Ты там нарисовал или как?
— Нарисовал! — Валька появился на пороге, хитро улыбаясь. В руках у него была пачка листков. На
ЗАКЛЮЧЕНИЕ В поисках выхода
листках — ужас кромешный. Какие-то танково-самолет-ные сражения, роботы, монстры, лужи крови, скелеты и прочая нежить.
— Нравится? — поинтересовался мальчишка.
— Нет, не нравится, — я покачала головой. — Хотя нарисовано, в общем, неплохо, с фантазией. Но не люблю я всю эту жуть. Скучно.
— Скучно? — удивился Валька. — А по-моему, наоборот, очень весело.
— Ну, каждый веселится как умеет, конечно, — уклончиво заметила я. — Но я вообще-то просила тебя семью нарисовать...
— Да какая там семья! — как-то очень не по-детски махнул рукой Валька. — А это все — страшный сон, как вы просили.
— Много у тебя страшных снов... — с задумчивым сочувствием протянула я. — Бедный ты мой...
— А вот этого — не надо! — тут же клюнул-встопорщился Валька. — Не надо меня жалеть! У меня все нормально!
— Ага, нормально, — сразу согласилась я. — А что же, Валентин Егорович, ты собираешься дальше со своей жизнью делать?
Несколько секунд Валька думал, явно осваивая необычную форму вопроса. Потом знакомо прищурился, и я поняла, что сейчас меня очередной раз будут проверять “на вшивость”.
— Я бы, знаете, пиратом хотел бы стать!
— Вот как? Пиратом? Что ж — интересно. Ну, объясни, пожалуйста, почему именно пиратом?
Моя спокойная реакция сначала обескуражила Вальку, а потом явно понравилась ему.
— Ну, это же здорово — пальба, “на абордаж!”, трупы на реях, добыча, золото, — по мере рассказа экзальтация явно убывала. — Плавать везде, путешествовать, видеть другие страны, других людей. Дикари там всякие, негры, белые медведи...
ДЕТИ-“ТЮФЯКИ” И ДЕТИ-“КАТАСТРОФЫ”
— Там, где белые медведи, там пиратов не бывает, —-серьезно возразила я. — Им там грабить некого.
— Ну почему обязательно — грабить! — обиделся Валька. — Можно же просто смотреть, исследовать там, фотографии делать или фильмы снимать...
— Можно, конечно, — согласилась я. — Только это будут уже не пираты, а зоологи, или экологи, или океанологи, или еще кто-нибудь в этом роде. Это тебя тоже устроило бы?
— Меня бы все устроило, — грустно признался Валька. — Я путешествовать хочу. Не могу на одном месте сидеть. Почему сейчас юнгой нельзя? Как раньше — я по телику видел, — один спрятался в трюме, а потом его нашли и взяли матросом. Он там с ними плавал, все делал. Я бы тоже мог. Я пробовал один раз — такие пароходы есть, “Волго-Балт”, знаете? Так я в дровах спрятался. Думал, отплывем подальше, там я и признаюсь. Что ж они меня, за борт выкинут, что ли?
— Ну, и чем же все кончилось? — заинтересовалась я.
— Меня собака нашла. Корабельная. Надо ж было именно на тот корабль залезть, где пес был! Подошла, сволочь, и стала лаять. Пришел мужик и меня вытащил. Еще и по шее навесил. Иди, говорит, салага, в школе учись. А я про эту школу даже думать не могу. Сразу живот крутить начинает...
— Да, — согласилась я. — Тяжелая ситуация. И что же мы теперь делать будем?
— А вам-то что? Вам-то какое до меня дело? — тут же ощетинился Валька.
— Ну, у меня, понимаешь, работа такая, — объяснила я. — Меня этому учили, мне за это деньги платят.
— Ого! — удивился Валька. — И такая работа бывает?
— Бывает, бывает, — подтвердила я. — Давай думать, как поступить... Ты яхты когда-нибудь видел?
8АКЛЮЧЕНИЕ В поисках выхода
— А то! — обиделся Валька. — И по телику, и так Сколько раз. А в прошлом году мы с ребятами регату Смотреть ездили.
— Хотел бы сам на яхте ходить?
— А можно?! — Валькины зеленые глаза полыхнули Неистовым огнем. И сразу погасли. — Кто ж меня пустит!
— Досмотрим, — неопределенно пообещала я. Виктории я сказала следующее:
— Вернуть Вальку сразу в школу невозможно. Слишком велик негативный опыт. Для начала надо забрать его С улицы. Он мальчик, подросток. Ему необходимо мужское влияние, мужской образец поведения, мужская рука. В школе одни бабы. У вас есть друг, любовник, брат, муж Подруги, который согласится уделить Вальке внимание? — Виктория молча покачала головой. — Тогда так. Я позвоню своему другу. Может быть, он согласится взять Вальку в яхтклуб. Если согласится, дам вам координаты. Поедете с ним туда. Сначала побудет на подхвате, на побегушках, а там — посмотрим.
— Неудобно это... чего вам... — проблеяла Виктория.
— Неудобно на потолке спать, — огрызнулась я. — Одеяло сползает.
Приятель долго не понимал, что мне от него нужно. Когда понял, ответил без всякого энтузиазма: I — Ну, пусть приезжает твой трудный подросток. Бу-| дем делать посмотреть...
Через месяц я позвонила еще раз. Приятель сказал:
— Обычный пацан. Чего в кем такого “трудного” — не ^понимаю. Все они сейчас такие.
г Презрев врачебную тайну, я рассказала историю ¦ с прооперированной умирающей матерью.
— Ого! — рассмеялся приятель. — Сильно! Вот из та-ких как раз и получаются настоящие пираты! А если бег шуток — не знаю, как в других местах, а у нас он вполне адаптировался. Балбес, конечно, но руки, голова на месте и вкалывать может. Значит, толк будет. Недавно на форты ходили...
ДЕТИ-“ТЮФЯКИ” И ДЕТИ-“КАТАСТРОФЫ”
Спустя еще три месяца приятель позвонил сам.
— Говори сразу, — попросила я. — Все плохо, да?
— Да нет, не дергайся, — успокоил приятель. -Только, по-твоему, у меня на судне — что? Республик.) ШКИД? Коммуна имени Макаренко?
— Да в чем дело-то?
— Твой Валентин тут мне на днях говорит: Вячеслав. Игоревич, можно сюда мой друг придет? Он просто от за висти помирает, когда я ему рассказываю. Ну что же, го ворю, пусть приходит. Будем делать посмотреть. Тогда он говорит: только я вас должен сразу предупредить — он неблагополучный. Что значит — неблагополучный? Ну, объясняет, из социально неблагополучной семьи. Папа алкоголик, мама алкоголик, старший брат — наркоман Все, приехали. Вот я тебя и спрашиваю: по-твоему, у меня здесь — что?
— Ну и что же ты ему сказал?
— Сказал: бросите курить, оба, тогда пусть приходит Не дело это, когда двенадцатилетний пацан дымит, как паровоз. Так? Психологически правильно?
— А он?
— Прямо сейчас, говорит. И выбрасывает в урну пачку “Норда”. У меня прямо сердце кровью облилось. Максималист хренов. Лучше бы мне отдал. Но не вытаскивать же мне ее из урны у него на глазах. Падение авторитета капитана получается. Так?
— Так, так! — рассмеялась я.
В клубе все было хорошо, но в школе не ладилось. Совместными усилиями нам удалось уговорить вытянувшегося, загорелого Вальку прийти в класс коррекции. Испуганные малоумные малолетки смотрели на него, как на пахана, и ждали, когда он начнет устанавливать “понятия”. На третий день одна из учительниц сказала:
— А, Ермолаев! Явился! Чего вдруг? Пошел бы еще погулял...
Валька развернулся и вышел, как следует шандарахнув дверью.
li
8АКЛЮЧЕНИЕ В поисках выхода
I — Надо что-то делать, — сказал яхтклубовский капитан. — Чтобы учиться, ему дисциплина нужна. Желез- [ ная. Сам он не сможет. И мать не справится. Давай попробуем от яхтклуба дать направление в морской кадет-[ский корпус. Мать-одиночка — ты говорила? Там таким I веленый свет. Но надо экзамены сдать. '¦ Поговорили с Валькой. Он махнул рукой: давайте! [Виктория набрала домой балансов и наняла репетито-| ров по всем предметам. Валька приволок откуда-то на-[ стоящие наручники и требовал, чтобы перед приходом ' репетиторов мать приковывала его к батарее, а ключ прятала.
— Иначе убегу! — говорил он.
— Молодец! — думала я. Что думали репетиторы, обнаруживая прикованного к батарее ученика, — неизвестно. | Поступил Валька с первого раза. Сначала у него были • проблемы и с дисциплиной, и с успеваемостью. Речь за- \ ходила об отчислении. В корпусе свой психолог, ко Вик-[ тория по старой памяти приводила Вальку ко мне. Я не I стала читать ему нотаций и нравоучений.
|; — Тебе решать, — сказала я. — Можешь сдаться. Тогда мы все ошибались, и зря тратили время Но это ничего, \я переживу, бывает так, что все — зря. Работа такая. Ты | можешь вернуться назад, на улицу. Там лучше, интерес-| нее? Тогда — давай. Флаг тебе в руки и барабан на шею.; На улицу Валька не вернулся.
Надежда, не оправдавшая надежд
(окончание)
а**....................;............••..........................................................................................
— Все зашло слишком далеко, — сказала я приемным родителям Надежды. — Нужна какая-то дикая встряска, чтобы дело сдвинулось с мертвой точки. Я вижу только одну возможность...
ДЕТИ-“ТЮФЯКИ” И ДЕТИ-“КАТАСТРОФЫ”
— Нет! Нет! Нет!!! — вскрикнула Марина. — Только не это! Это будет для нее такой травмой! Все станет еще хуже!
— Еще хуже?! — скептически усмехнулась я. — А как это? По-моему, дальше уже просто некуда. Давайте называть вещи своими именами. Если Надежда своими выходками загонит Владимира в могилу — вы сможете ей это простить? И с чем же вы тогда будете жить — с тоской по мужу и ненавистью к единственной дочери? А как и с чем будет жить она? — я говорила безумно жестокие вещи, но увы, другого выхода просто не видела. — Если вы сейчас сообщите ей о том, что она приемный ребенок, то всем сразу станет легче. Ей — потому что ее “чужеродность” вашей семье сразу станет рационально объяснимой. Вам — потому что не надо будет больше хранить тайну, хранить которую уже нет сил. Вы же не можете скрывать от нее, что она вам чужда и непонятна. В крайнем случае, еще пара лет, и вы разойдетесь по жизни, как абсолютно чужие друг другу люди. По крайней мере, все останутся живы.
— Марина, доктор права, — хрипло, не отрывая рук от лица, сказал Владимир. — Мы должны это сделать. Это генетика, нам этого не переломить.
— Прежде чем вы это сделаете, я хотела бы поговорить с вами о том, что, собственно, произошло и происходит в вашей семье. С раннего детства кое-что в поведении и особенностях Надежды объясняется ее неврологическим статусом, а вовсе не генетикой. И я хочу, чтобы вы об этом знали. Вы готовы говорить об этом сейчас или лучше перенесем этот разговор на следующую встречу?
— Лучше перенесем, — попросил Владимир, пытаясь украдкой достать из пиджака пузырек с нитроглицерином.
— Но, понимаете, — заволновалась Марина. — Мы же были такие правильные родители и всегда вовремя посещали невропатолога. И нам никто ничего такого тревожного не говорил. Только вот сон — ей прописывали
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
В поисках выхода
успокаивающие таблетки, травы, мы все делали, как велели. Но никто не предупреждал, что может быть...
— Вот об этом мы и поговорим в следующий раз.
В назначенное семье Надежды время я выглянула в коридор. У дверей кабинета на кожаной банкетке сидела Марина. Возле нее, прислонившись к стене, стояла невысокая коренастая девушка с прямыми светлыми волосами и финно-угорским широкоскулым лицом.
— Владимира положили в больницу, — поднимаясь мне навстречу, сказала Марина. — Ишемическая болезнь, обострение. Это Надя. Она все знает.
— Постойте! — я затрясла головой. — Проходите и дайте мне сосредоточиться... Садитесь. Знает — до или после того, как Владимир...
— Во время, — слабо улыбнулась Марина. — Мы рассказали ей прямо в палате. Владимир боялся оставлять нас одних. Я сделала, как он захотел...
— Правильно сделала, — у девушки был хрипловатый, но приятный низкий голос. — Это вы их надоумили сказать? Спасибо вам. Я давно догадывалась, что здесь что-то не то. Уж больно я на них непохожа.
— Мы специально выбирали светленькую, как я, — попыталась вставить Марина. — И с голубыми глазами...
— Это правильно, — рассудительно сказала Надя. — Волосы и глаза, это конечно. Только кто ж знал, что я такая получусь — рожа широкая, нос кнопкой, росту метр с кепкой. Они вон, видите, оба какие — высокие, красивые, аристократы, одним словом, — в голосе девушки удивительным образом прозвучала не обида за свою неказистую внешность, а гордость за приемных родителей. Марина тоже это услышала.
— Наденька, ты на себя наговариваешь, — поспешила возразить она. — Ты очень привлекательная девушка.
—Да, да, конечно, — усмехнулась Надежда. — Прямо Клавка Шиффер. Волосы, по крайней мере, такие же...
ДЕТИ-“ТЮФЯКИ” И ДЕТИ-“КАТАСТРОФЫ”
Да и не во внешности дело. Душой я на них непохожа. Мне вот собаку всегда хотелось, большую, чтобы злая была, а у них коккер-спаниель старый, даже мух ловить — и тех вроде жалеет. Или вот мотоцикл... “харлей”, например... такая мощная машина, это же сила... Я пыталась папе объяснить, а он только морщится... вот так... — Надя очень похоже изобразила уже знакомую мне гримасу Владимира.
Я слушала неспешный монолог Надежды и мучительно соображала: что же мне делать? Готовилась я к ликбезу для родителей, а теперь? Владимир в больнице, а что я могу сказать самой Надежде? В конце концов не придумала ничего путного и решила не отступать от намеченного плана.
— Большинство твоих склонностей объясняется вовсе не биологическим отличием от родителей, а гипердинамическим синдромом, — решительно заявила я.
— Каким синдромом? — удивилась Надежда.
— Ги-пер-ди-на-ми-чес-ким, — по слогам произнесла я.
После окончания объяснений Марина и Надежда переглянулись.
— Так, значит, она поэтому терялась? — спросила мать. Я кивнула.
— Так, значит, мне и нужно всяким спортом заниматься и на мотоциклах гонять? — спросила дочь. Я опять кивнула.
— Так, значит, у нее теперь все скорее всего компенсировалось? — опять мать. Новый кивок.
— Так, значит, они думали, я другая, потому что приемная. А я другая, потому что — синдром? — несколько энергичных кивков.
— Ну, вообще-то, ты другая, потому что отдельный человек. Ни на кого не похожий. Синдром просто добавил красок. Родители и так нервничали, ждали — что будет. Вот и стало.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ В поисках выхода
— То есть мы своими руками рыли эту пропасть?!
— Ну, не все так плохо. Смотрите, у большинства гипердинамических детей жуткие проблемы с успеваемостью. Особенно в начальных классах. У Надежды их не было. Это ваша заслуга.
— Да, к школе мы ее хорошо подготовили. —Д ты сейчас-то в школу ходишь?
— Хожу!.. Иногда...
— Охо-хонюшки-хо-хо! Когда Владимира-то из больницы выпустят?
— Обещали, если все будет хорошо, на той неделе...
— Вот тогда и заходите.
— Хорошо, спасибо.
Надевая кроссовки, Надежда сказала:
— Ты, мам, вперед иди, в раздевалку, а я еще в туалет зайду.
Марина послушно двинулась по лестнице. Надежда просочилась обратно в кабинет:
— Слушайте, а они вам не сказали, мои настоящие родители — кто? Я никому не скажу, но вы тоже поймите — интересно же!
— Да они и сами толком не знают. Тайна усыновления — закон такой, знаешь? Вроде бы — оба военные.
— Я так и знала! — торжествующе улыбнулась девушка. — Не случайно я книги про войну люблю. И фильмы... До свидания вам. Спасибо. Мы еще придем, наверное.
И они приходили. Нечасто, но регулярно возле кабинета появлялись высокие, “аристократические”, по определению Нади, Владимир и Марина, и рядом с ними коренастая широколицая дочь. Говорили о проблемах успеваемости, о личной и интимной жизни современной молодежи, о современной и классической музыке. Постепенно выяснилось, что все предыдущие попытки приобщить Надежду к миру искусства вовсе не прошли впустую, и девушка много читает, оригинально мыслит, и даже сама пытается писать странноватые “героические” стихи, которые подошли бы скорее юноше. Последний
ДЕТИ-“ТЮФЯКИ” И ДЕТИ-“КАТАСТРОФЫ”
раз Надежда пришла ко мне на прием вместе с высоким краснолицым курсантом, который постоянно крутим шеей и почесывал юношеский прыщ на подбородке. Девушка сообщила мне, что они любят друг друга, и после окончания Мишей военного училища поженятся и уедут по его распределению. Я пожелал