ВЫСТУПЛЕНИЯ НИЗОВ в 1602 -1604 гг. 2 глава

Сведения об опричных «переборах людишек» способствовали возникновению исторического мифа о борьбе дворянства с бояр­ством. Царь Иван, писали современники, собрал на опричную службу худородных детей боярских, «косолапых мужиков», чтобы с их помощью разделаться с высокородной знатью. В действительности опричнина не делила феодальное сословие на знать и низшее дво­рянство. Подавляющая часть мелких помещиков оставалась в зем­щине и терпела злоупотребления опричников наряду с прочими зем­скими людьми. При организации опричнины Грозный опирался на сложившуюся структуру служилого города. За единичными исключениями, в опричнине оказались уезды с развитым помест­ным землевладением. Опричная передвижка подтвердила тот факт, что право казны распоряжаться поместным фондом земель сохра­няло в XVI в. реальный характер.

Важное значение имели мероприятия опричнины в отношении княжеских вотчин. Анализируя земельную политику опричнины, В. Б. Кобрин подчеркивает, что эта политика не была ни антикня­жеской, ни антибоярской¹⁸. Однако такой вывод вступает в проти­воречие с фактами.

Для оценки земельных мер опричнины исключительное значе­ние имеют писцовые книги Казанского края времени опричнины. Введение их в научный оборот дало исследователям новые факты для решения вопросов о роли княжеской знати и направленности опричнины Ивана Грозного. Согласно официальному летописному отчету, царь при учреждении опричнины сослал «в вотчину свою в Казань на житье» неких дворян и детей боярских. Разрядные книги четко зафиксировали тот факт, что в Казань сослали кня­зей (Ярославских, Ростовских и др.), что их сослали в царской «опале», что местом ссылки стали три города: Казань, Свияжск, Чебоксары¹⁹.

Расшифровать показания разрядной документации позволили писцовые книги Казанского края 1565—1566 гг. По указу об оп­ричнине опальные дворяне, сосланные с семьями на поселение в Казань, должны были получить там небольшие поместья. Таким путем власти избавили казну от расходов на содержание ссыль­ных²⁰. Описание Казанского посада, а также казанских и свияжских уездных земель проводилось в 1565 г. в непосредственной связи с введением опричнины. В писцовых книгах, поименованных «книги Казанского уезда новых поместных дач», фиксировались продажа дворов на Казанском посаде «новым жильцам» и наделе­ние поместьями дворян, которых царь «прислал в свою отчину в Казань на житье». Свияжская писцовая книга также зафиксировала раздачу земель «князем и детем боярским, которых госу­дарь велел оставити в Свияжском городе на житье»²¹. Казанские писцовые книги дают в распоряжение исследователя массовый материал, исключительный по своей достоверности. Факт ссылки опальных на восточную окраину зафиксирован в них с протоколь­ной точностью. Удалось установить имена 180 ссыльнопоселен­цев, из которых половина приходилась на долю титулованной зна­ти. Полученные факты позволили сделать вывод об антикняжес­кой направленности опричнины.

Первая в русской истории политическая ссылка носила доста­точно патриархальный характер. Административная власть в Ка­занском крае была передана в руки опальных князей. Этот мо­мент вызвал определенные сомнения. «...Трудно поверить, — пишет В. Б. Кобрин, — чтобы (Казанский. — Р. С.) край, который всего десять с небольшим лет тому назад вошел в состав государства, болезненно мнительный царь Иван отдал целиком в руки тех, кого он подозревал в политической неблагонадежности»²². Если сведения об опале казанских воевод сомнительны, то сомнитель­ны и выводы об опале других казанских жильцов. Такая аргумен­тация представляется неосновательной. Совокупные массовые данные казанских писцовых книг невозможно опровергнуть с по­мощью единичных наблюдений о воеводах, тем более что сведе­ния об опале казанских воевод отличаются высокой степенью до­стоверности.

Накануне опричнины и в течение последующих лет Казанским краем управляли бояре князья Куракины. В начале 1565 г. глав­ным воеводой Казани был боярин И. А. Куракин. После издания указа об опричнине он был арестован, пострижен в монахи и зато­чен в монастырь. Сразу вслед за тем на воеводство в Казань были посланы его братья боярин П. А. Куракин и Г. А. Куракин. Царь продержал их на казанской службе 10 лет (случай беспрецедент­ный), после чего вызвал П. А. Куракина в Москву и казнил²³. Как боярину П. А. Куракину положен был оклад в 1000 четвертей «доб­рой угожей земли». В Казани его наделили поместьем в 130 чет­вертей пашни и 30 четвертей перелога. Г. А. Куракин владел еще меньшим поместьем²⁴. По указу об опричнине земли опальных ка­занских ссыльных подлежали конфискации. Иначе говоря, опаль­ные Куракины получили казанские поместья не в дополнение к их прежним земельным богатствам, а взамен отнятых в казну зе­мель.

К числу наиболее авторитетных документов принадлежат запи­си Разрядного приказа. Одна из таких записей относит всех ка­занских воевод к числу ссыльных, точно определяет время их про­щения царем и выхода из опалы: «Тово же году (1565 г. — Р. С.) послал государь в своей государской опале... многих князей... в Казань... на житье... а в 74 (1566 г. — Р. С.) государь пожаловал, ис Казани... (половину. — Р. С.) опальных дворян взял; а приехал в Казань с государевым жалованьем... Черемисинов майя в 1 день. А другую половину дворян взял и пожаловал государь после. А в Ка­зани осталися воеводы годовать, и поместья у них не взяты казан­ские: князь Петр да князь Григорей Ондреевичи Куракины, да князь Федор Иванович Троекуров, да князь Данило Васильевич Ушатой, да князь Ондрей Иванович Засекин Сосунов»²⁵. Итак, Куракины и другие казанские воеводы, помилованные «после», т. е. во вторую очередь, даже после прощения были оставлены «го­довать» в Казани на казанских поместьях. По случаю амнистии бывшим опальным стали возвращать ранее отобранные у них вотчины. Неуверенные в будущем, некоторые из них сделали через несколько лет земельные пожертвования монастырям. Это обстоя­тельство не опровергает факта опричных конфискаций вотчин, а лишь свидетельствует об аннулировании казанской ссылки в 1566 г.

По-видимому, царь Иван IV следовал примеру своего деда — Ивана III, который перевел в московские города опальных новго­родских бояр, превратив их в мелких землевладельцев. Иван IV попытался превратить опальных князей в мелких казанских поме­щиков — опору царской власти в неспокойном инородческом Ка­занском крае. Опальные были сохранены для государственной службы.

Опричнина нанесла удар по Боярской думе. Среди коренной княжеской знати Северо-Восточной Руси особое место занимали князья Шуйские-Суздальские. К началу опричнины старшие Шуй­ские сошли с политической арены. Единственным исключением был князь А. Б. Горбатый-Суздальский, один из старших бояр думы. Горбатый пользовался исключительной популярностью в народе как покоритель Казани. В первые дни опричнины А. Б. Горбатый был казнен вместе с сыном, а его вотчины в Суздале подверглись конфискации. Единичный факт казни А. Б. Горбатого, пишет В. Б. Кобрин, не доказывает тезиса, будто главный удар опричнины был направлен против суздальской знати²⁶. Факты, рассмотренные в их совокупности, отнимают почву у такого вывода. Одновремен­но с Горбатым опричники казнили бывшего боярина князя С. В. Рос­товского, а боярина князя А. И. Катырева-Ростовского и десятки других видных дворян (князей Ростовских, Ярославских и Стародубских) отправили в ссылку на восточную окраину государ­ства.

Понятие «владимиро-суздальская (или суздальская) знать» име­ет в виду не один лишь род князей Шуйских-Суздальских, а всех потомков коренных княжеских династий Северо-Восточной Руси. Исследование истории опричнины высветило значение суздальской аристократии. Задумав утвердить в стране самодержавную систему управления, Грозный обрушился на те группировки и прослойки правящей аристократии, которые ограничивали его власть в наи­большей мере. Указ об опричнине предусматривал конфискацию имущества у опальных княжат. В. Б. Кобрин мимоходом соглаша­ется с тем, что у опальных княжат отбирали их вотчины (а это ре­шающий пункт), но высказывает сомнения по поводу значитель­ности и последствий этой меры.

Во всех дворовых документах XVI в. первое место среди суздаль­ских княжеских списков занимает список Ростовских князей. «Ве­роятно, — пишет В. Б. Кобрин, — ростовские князья почти пол­ностью лишились своих родовых вотчин». Этот исключительно важ­ный вывод В. Б. Кобрин подкрепляет не цифровыми данными, извле­ченными из массовых источников, а общими рассуждениями. Во-первых, он ссылается на три случая сохранения родовых вотчин в руках Ростовских княжат и один (!) случай отчуждения; во-вто­рых, отмечает, что в описях ростовских сел Троице-Сергиева монастыря Ростовские князья не упоминаются среди монастырских соседей, а в других ростовских актах они не числятся среди «послу­хов»²⁷. Подобные соображения могли бы иметь некоторую доказа­тельную силу, если бы ростовская документация сохранилась в сколько-нибудь полном виде, а не в отрывках.

Ввиду утраты писцовых книг наиболее авторитетным источни­ком по истории княжеского землевладения приходится признать дворовые документы. По общему правилу службу по княжеским спискам несли при дворе главным образом (или исключительно) те князья, которые сохраняли вотчины в родовых гнездах. Приведен­ные выше цифры показывают, что Ростовские князья сохранили меньше родовых вотчин, чем, например, князья Ярославские или Стародубские. Однако треть Ростовских князей все же имела возможность служить по княжеским спискам с родовых вотчин²⁸. Эти факты опровергают утверждение В. Б. Кобрина.

В числе казанских ссыльнопоселенцев были боярин А. И. Катырев, И. Ю. Хохолков, дети боярина Д. Ю. и И. Ю. Темкины, двое детей Г. И. Темкина, Н. Д. и Ф. Д. Яновы, И. Ф., В. Ф. и М. Ф. Бахтеяровы, В. В. Волк-Приимков, а также сын казненного опричниками боярина И. С. Лобанов. Следует подчеркнуть, что в казанскую ссылку было отправлено подавляющее большинство Ростовских кня­зей, служивших по княжескому списку, и очень немногие из тех, кто служил по городам и, следовательно, не имел родовых вотчин.

Опричники уморили в тюрьме сына боярина А. М. Курбского, бежавшего в Литву, а их земли отписали в казну. В казанскую ссыл­ку была отправлена семья окольничего Д. С. Шестунова (10 чело­век), сын боярина Ф. И. Троекуров, А. Ф. Аленкин-Жеря, двое Сицких, двое Ушатых, а всего 37 князей Ярославских, их сыновей и братьев из числа тех, кто проходил службу по княжеским спискам. Из 77 князей Ярославских, которые несли службу по городам, в ссылку попало всего лишь 7 человек.

Реконструкция стародубского княжеского списка позволяет установить, что из числившихся в нем лиц еще накануне опричнины опале подвергся князь Д. И. Хилков, ранее получивший боярство. Земли Хилкова были отписаны в казну. На поселение в Казань были отправлены Ромодановские (3), Кривоборские (4), Ковровы (3), Пожарские (5). Оболенские князья пострадали от опричнины мень­ше, чем владимиро-суздальская знать, по той причине, что они под­верглись разгрому в 1562—1564 гг., а опричнина лишь довершила их крушение. Пострадавшие не только служили по княжескому списку, но и возглавляли этот список, т. е. были самыми знатными и богатыми землевладельцами. В числе их были боярин Курлятев с двумя сыновьями, боярин Д. И. Немого, боярин М. П. Репнин, боя­рин Ю. И. Кашин, его брат И. И. Кашин, А. В. Ногтев, Д. Ф. Овчинин, Д. Ф. Щепин-Шевырев и др. Из немногих Оболенских князей, служивших по уездам, вказанскую ссылку отправились князья Тюфякины (3 человека)²⁹.

В XVI в. государство не обладало достаточными средствами, что­бы длительное время проводить политику, грубо ущемлявшую ма­териальные интересы верхов правящего класса. Массовые данные казанских писцовых книг показывают, что уже через год после вве­дения опричнины царь объявил о «прощении» опальных княжат. Большинство из них получило разрешение вернуться в Москву, где ссыльным либо возвращали их прежние земли, либо компенсиро­вали их землями в других уездах. Но компенсации могли лишь от­части возместить аристократии нанесенный опричниной ущерб. Массовые источники, содержащие количественные характеристи­ки, дают основание для вывода об упадке политической роли суз­дальской знати после опричнины. Ниже приведены данные о числен­ности суздальских княжат, служивших по Дворовому списку 1552 — 1562 гг. (в скобках указаны соответствующие данные, извлеченные из списка 1588/89 г.): в Боярской думе — 17(7), по княжескому списку — 125 (35), всего по дворовым спискам — 265 (88)³⁰. Опричные конфискации и казни 1565—1572 гг. явились одной из важных причин того, что во второй половине XVI в. политическое могущество суздальской знати стало клониться к упадку.

Раздор между монархом и княжеской знатью и раскол фео­дального сословия, сохранявшийся на протяжении 20 лет (в фор­ме опричнины и «удела», а позже — «двора»), продолжали оказы­вать существенное влияние на политическое развитие России до начала XVII в. Могущество знати было поколеблено, но не слом­лено опричниной. Аристократия ждала своего часа. Этот час при­шел, едва настала «Смута».

Опричнина с ее «переборами людишек» и конфискациями оста­вила глубокий след в истории поместья. Во второй половине XVI в. в развитии поместья наметились новые явления. Создав по­местную систему, государство обязало дворян-помещиков нести царскую службу. Одновременно оно взяло на себя обязанность по­вышать поместные оклады тем помещикам, которые отличились по службе, а главное, обеспечивать поместьями пригодных к службе дворянских детей. Такой порядок сложился в период экономиче­ского подъема в первой половине XVI в., когда фонды поместных земель быстро росли, повсюду возникали новые поселения, расши­рялась запашка.

Кризис 70—80-х годов XVI в., трехлетний неурожай и голод начала XVII в., разруха «смутного времени» создали новую ситуа­цию. Фонд поместных земель стал сокращаться, резко уменьши­лось количество «жилой» пашни в поместье, усилилось массовое бегство крестьян с поместных земель. В новых условиях все резче проявлялась тенденция к дроблению поместья (см. табл.).

Изменения размеров новгородского поместья в XVI в. (в %)³¹

* В трех полях

** Без Обонежской пятины.

На протяжении первой половины XVI в. фонд поместных зе­мель на сопоставимых землях новгородских пятин увеличился в полтора раза. Но даже это обстоятельство не предотвратило сокра­щения средних размеров поместья. Дробление старых поместий и испомещение новых помещиков привело к тому, что удельный вес мелких поместий возрос почти вдвое.

Можно ли утверждать, будто указанная тенденция, резко про­явившаяся в период процветания новгородского поместья в первой половине XVI в., исчезла в период его упадка во второй половине XVI в.? На первый взгляд средние размеры новгородского поместья в 1540—1580 гг. почти не изменились. Но все дело в том, что в ходе разорения 70—80-х годов XVI в. огромное количество мелких и мельчайших поместий запустели и выбыли из поместного оборота. Таким образом, приведенные в таблице данные на 80-е годы не включают в себя сведений о процессе деклассирования низшего дво­рянства, связанном с дроблением и разорением мелких поместий. При интерпретации приведенных цифр надо учесть, что к 1580 г. на долю «порозжих» поместных земель в Новгороде приходилось около 43% всего поместного фонда. Из списка фамилий землевла­дельцев, известных по писцовым книгам 1540 г., в книгах 80-х годов исчезло около 220 фамилий (63%)³².

В XVI в. процесс дробления и измельчания поместья продол­жался. По наблюдению В. М. Воробьева и А. Я. Дегтярева, в сере­дине XVI в. в среднем на каждое новгородское поместье приходи­лось 20—25 дворов, тогда как через сто лет — всего 6 дворов. В результате среди новгородских помещиков на долю мелких и мельчайших землевладельцев приходилось теперь около 85% ³³.

В отличие от Новгорода в Центре и на Рязанской окраине по­местье развивалось при наличии значительного фонда вотчинных земель. В Рязани структура служилого города сохраняла неко­торые архаические черты. Наряду с помещиками службу там несли (согласно полоцкому Разряду) «рязанцы с вотчин» (32 человека). В походе 1562—1563 гг. участвовали 80 рязанских дворовых детей боярских и 322 городовых (в Дворовой тетради были записаны 107 дворовых и 7 отставленных от дальней службы), а также ряжские помещики (171 человек), дети боярские «малой статьи» из Рязани (21 человек), Михайлова города (85) и Шацка (50). В «ма­лой статье» служили измельчавшие помещики, большинство которых не могли нести дальнюю службу и в полоцком Разряде не фигу­рировали. Обилие «скудных» дворян в Рязанском крае было связа­но с процессом дробления феодального землевладения, а также и с другими обстоятельствами. Проанализировав массовые данные пис­цовых книг конца XVI в., О. А. Шватченко показал, что поместные владения Рязанского края были затронуты процессом дробления в большей мере, чем поместья замосковных уездов. В 1595— 1599 гг. в Рязани более половины землевладельцев были мелкими помещиками, имевшими в среднем по 40 и менее четвертей пашни в одном поле. Мелкие рязанские помещики владели лишь одной третью земель, положенных им в соответствии с их поместными окладами. В двух рязанских станах половина помещичьих усадеб была заброшена их владельцами³⁴.

Подвергшиеся дроблению и растерявшие крестьянское население поместья не могли противостоять экономическим бедствиям, пора­зившим страну дважды на протяжении трех десятилетий. «Великое разорение» 70—80-х годов XVI в. и голод 1601 —1603 гг. нанесли громадный ущерб не только крестьянству, но и низшим, наиболее многочисленным слоям дворянства. Мелкопоместные дети боярские подверглись разорению в неслыханных ранее масштабах.

Своеобразное положение сложилось во вновь освоенных южных уездах, где власти пытались заново насадить поместную систему. Возникшая там военно-служилая система отличалась от традицион­ной рядом черт. Во-первых, в степных уездах не было достаточных дворянских контингентов. Во-вторых, в «диком поле» количество распаханных земель было невелико, а крестьянское население отли­чалось малочисленностью. Особенностью южных «украин» было то, что казацкая колонизация «дикого поля» опережала правительст­венную. Казацкое население имело опыт борьбы с кочевниками, и власти, испытывая острый недостаток в воинских людях, стали привлекать для охраны южных границ казаков, предоставляя им земельное обеспечение.

Сожжение Москвы крымцами в 1571 г. послужило толчком к реорганизации сторожевой службы в южных уездах государства. Многие «сторожа» из мелкопоместных детей боярских (рязан-цев и пр.) были отставлены от пограничной службы и переведены на городовую, а на их место определены служилые люди «по при­бору», прежде всего казаки. Организация казачьих гарнизонов по замыслам властей должна была резко сократить денежные рас­ходы казны на содержание дворянских отрядов. Конные казаки, прибранные в степные гарнизоны, получали небольшие поместья и служили (согласно боярскому приговору) «з земли без денег»³⁵.

Положение в Орловском уезде было в общих чертах таким же, как и в южных «украинных» городах. Активная колонизация края началась в середине XVI в., а уже к концу столетия треть уездной земли была пущена в поместную раздачу. Вотчин в уезде не было. По данным П. Смирнова, в Орловском уезде на 1594—1595 гг. земельные владения до 50 четвертей составляли 71,4%, до 100 — 24,7, свыше 100 — менее 4%. Казаки владели землей на тех же условиях обязательной службы, что и дети боярские. Поэтому чи­новники, описавшие Орловский уезд в 1594—1595 гг., не провели никаких разграничений между владениями указанных категорий служилых людей. Согласно росписи 1604 г., Орловский уезд выста­вил «в поле» 129 детей боярских полковой службы и 287 детей бояр­ских с пищалями (самопалами). Помимо того, в уезде было испомещено несколько сот казаков. Их высший земельный оклад состав­лял, как и в Рязани, 50 четвертей ³⁶. Среди орловских служилых людей преобладали низшие категории — дети боярские с пищалями и казаки, что было связано с преимущественным распространени­ем в уезде мелкопоместного землевладения. Такое положение сле­дует признать типичным для большинства южных городов. Этот вывод находит подтверждение в разнообразной документации.

В 1597 г. охрану Засечной черты на пространстве от Брянских лесов до Рязани несли 78 детей боярских полковой службы, 247 де­тей боярских конных с пищалями, 160 засечных сторожей, 460 каза­ков и стрельцов (преимущественно из ближайших городов) и дру­гие ратные люди³⁷.

Среди помещиков Ряжского уезда, явившихся на смотр в 1597 г., только 44 человека числились детьми боярскими полковой службы, зато прочие дети боярские — 301 человек — служили с пищалями. Ряжская десятня с полной очевидностью доказывает, что службу с огнестрельным оружием несли наименее обеспеченные помещики, утратившие возможность служить «конно, людно и оружно». По­местные оклады пищальников были в 2—3 раза меньше, чем у тех, кто нес полковую службу. Особую группу ряжских служилых лю­дей составляли 110 охудавших детей боярских и нетчиков, т. е. не явившихся на смотр. Некоторых из них изгнали со службы, а про­чим оставили минимальный поместный оклад (20 четвертей пашни) и зачислили на осадную службу «с пищалью без денег». Дети бояр­ские высшей группы имели 150—300 четвертей пашни поместной земли, дети боярские второй группы — 50—100, редко 250 четвер­тей³⁸. В десятнях помечены лишь оклады помещиков, а реальные их владения с «живой пашней» были значительно меньшими. По­местные оклады низших категорий детей боярских немногим от­личались от земельных окладов казаков, несших сторожевую служ­бу «в поле».

После голода 1601 —1603 гг. численность высшей категории служилых людей сократилась, а низших — увеличилась. В походе против самозванца 1604 г. участвовало «ряшан полковых 28 чело­век, да с пищальми 336 человек», а также казаков из Ряжска «500 человек конных с пищальми»³⁹.

Новгородское поместное ополчение при своем основании полу­чило в Разрядах наименование «кованая рать». Имея процветаю­щие поместья, дворяне исправно несли службу в тяжеловооружен­ной, закованной в железные доспехи коннице. Кризис поместной системы отразился на состоянии дворянского ополчения. Появле­ние отрядов детей боярских «с пищальми» — показатель существен­ной перестройки военно-служилой системы к началу XVII в. Ружья и самопалы были традиционным оружием в руках горожан-пищальников, стрельцов и казаков, но не дворян. Для последних отказ от традиционного рыцарского вооружения и переход из тяжеловоору­женной конницы в пехоту означал нечто большее, чем смену ору­жия или рода войск. Контингенты для пехоты издавна поставляли непривилегированные сословия. Переход в пищальники в некоторых отношениях уравнивал детей боярских самопальников со стрельца­ми — служилыми людьми «по прибору», не принадлежавшими к дворянству. На поле боя и те и другие выполняли теперь сходные функции.

Наличие пеших и конных пищальников нисколько не меняло общего положения. Конные отряды стрельцов и казаков появились уже в годы Ливонской войны. По их образцу были организованы приказы конных самопальников детей боярских. Решающее раз­личие заключалось в том, что тяжеловооруженная дворянская кон­ница господствовала на поле боя, сражаясь в конном строю, тогда как пищальникам лошади служили лишь для переходов на марше. Ружья были громоздкими, и их нельзя было быстро перезарядить, поэтому конные самопальники спешивались для боя⁴⁰.

Пережив расцвет в XVI в., конное поместное ополчение вступи­ло в полосу кризиса, вызванного общим кризисом поместной си­стемы землевладения. Особый интерес представляют данные по Путивлю и Рыльску, где кризисные явления приобрели наиболее рез­кую форму.

В 1577 г. дети боярские из Путивля и Рыльска подали властям челобитную по поводу своей земельной неустроенности. По их словам, из 168 детей боярских, служивших в названных городах, более половины (99) вовсе не получили поместий, а прочие (69) были «испомещены по окладам не сполна, иные вполы, а иные в третей и в четвертой жеребей, а иным дано на усадища понемно­гу»⁴¹. В таких условиях лишь немногие из путивлян и рылян могли нести полковую службу в дворянском ополчении.

Не имея возможности обеспечить помещиков Путивля и Рыль­ска землей и крепостными, Разрядный приказ принял решение перевести их на службу «с пищальми», для чего велено было сфор­мировать в Путивле приказ. Командиром приказа был назначен А. Хрущев. Однако Хрущев смог набрать в свой приказ всего 107 де­тей боярских, из них лишь у 28 были небольшие «старые» поместья. Чтобы обеспечить набранных самопальников минимальными по­местными «дачами», власти отписали у путивльских посадских людей все их пригородные наделы и угодья, а также отрезали из­лишки распаханной земли у прочих помещиков. В результате де­ти боярские самопальники получили крохотные поместья по 30, 40 и 50 четвертей пашни. Некоторые получили в счет земли борт­ные угодья с обязательством платить в казну оброк медом⁴².

Не располагая достаточным количеством «жилой» пашни, По­местный приказ выделил самопальникам Хрущева в дополнение к их «старым» поместьям (891 четверть) всего 1168 четвертей па­ханой пашни, а также более 1800 четвертей необработанной зем­ли в «диком поле» и 202 четверти перелога. Иначе говоря, владельцы мельчайших поместий в Путивле получили лишь половину поло­женных им окладов распаханной земли. Такие «дачи» не могли обеспечить нормальных условий несения военной службы.

Хрущев не смог укомплектовать приказ детьми боярскими и стал вербовать в «конные самопальники» людей разных чинов, включая служилых путивльских казаков (138 человек), стрельцов (107), гарнизонных пушкарей (36), белодворцев (77 человек), некоторое число путивльских посадских людей. Все они должны бы­ли нести конную самопальную службу вместе с детьми боярскими. Все различие заключалось в следующем. Если дети боярские са­мопальники получали оклады по 30, 40 и 50 четвертей пашни, то рядовым самопальникам из разночинцев положено было по 20 чет­вертей, а атаманам — по 30 четвертей земли. Иногда им оставляли те же участки, которые они прежде держали на оброке. Более по­ловины отведенной им земли составляла нераспаханная земля в «диком поле». Ценность подобных поместий была невысока. Сре­ди служилых «черкас» (украинских казаков) только двое согласи­лись взять подобные поместные «дачи», большинство же (43 че­ловека) решили служить в самопальниках за хлебное и денежное жалованье без земли. В итоге 449 самопальников из приказа Хру­щева получили 4049 четвертей обработанной и 6150 четвертей не­обработанной земли, в том числе 4958 четвертей целинных земель в «диком поле»⁴³. Лишь в единичных поместьях у самопальников детей боярских писцы отметили крестьянские и бобыльские дворы. Подавляющая часть самопальников из детей боярских должны были сами «разодрать» ковыльную степь.

В литературе многократно высказывалась мысль о том, что в конце XVI в. власти переводили в разряд детей боярских целые груп­пы служилых казаков, наделенных поместьями. Подтверждением могут служить писцовые книги Орловского уезда, не проводившие различия между земельными владениями местных детей боярских и служилых казаков. Большой интерес в этой связи представляют также Епифанские десятни. В 1585 г. в Епифании воевода Д. И. Хворостинин поверстал поместьями 300 казаков. «Лучшие» (70 человек) получили по 40 четвертей пашни, прочие — по 30 четвертей. К 1591 г. из 300 упомянутых казаков 272 продолжали служить в том же уезде, сохраняя свои поместья. Казак С. И. Погонин к тому времени выслужил оклад в 50 четвертей. В 1591 г. «лучшие» казаки получили по 5 руб., а прочие — по 4 руб. денежного жалованья⁴⁴.

Палеографическое исследование десятни 1585 г., проведенное А. Л. Станиславским, устранило сомнения в подлинности как само­го документа, так и его заголовка. Ведомость Д. И. Хворостинина снабжена заголовком «Десятня детей боярских епифанцев, которые верстаны из казаков»⁴⁵. Однако следует подчеркнуть, что при составлении новой десятни по Епифании в 1591 г. авторы докумен­та именуют поместных казаков «епифанцами» без всякого указа­ния на их принадлежность к детям боярским.

Процесс формирования поместного землевладения в южных уездах носил сложный характер. Терминология Епифанской де­сятни отразила тенденцию к слиянию различных прослоек мелко­поместных землевладельцев, обозначившуюся в конце XVI в. Но указанная тенденция не получила полного развития. Разрядные документы начала XVII в. обнаруживают тот факт, что прослойка детей боярских постоянно пополнялась выходцами из различных социальных групп, но поместные казаки — как особый «чин» служи­лых людей — сохранили свою обособленность от детей боярских.

Особого внимания заслуживают десятни по Ливнам и Ельцу, составленные П. Н. Шереметевым во время дворянского смотра на южной границе осенью 1604 г. Воевода получил наказ оставить на службе елецких детей боярских, которые были поверстаны чином и поместьем из казаков, казачьих и крестьянских детей, а «в службу пригодятца и собою добры». Наказ, неукоснительно выпол­ненный Шереметевым, распространялся на нетчиков. Из десятни следует, что свой чин сохранили дети боярские, которые «по розрядному списку написаны в нетех, а по смотру и по разбору быва­ли в казацех, и казацкие дети, а иные живали в казацких слобо­дах, а в службу пригодятца ж и государевым денежным жалованьем поверстаны...»⁴⁶.