Вольное казачество в гражданской войне 1 глава

Вольные казаки сыграли значительную роль в событиях, поло­живших начало гражданской войне в России. По мнению С. Ф. Платонова, именно действия казаков обеспечили Лжедмитрию успех на Юге. После вторжения самозванца, записал автор «Иного сказа­ния», одно его войско вело наступление на Чернигов, а другое по­шло по Крымской дороге на Царев-Борисов и Белгород. С. Ф. Пла­тонов принял на веру данные «Иного сказания» и высказал предпо­ложение, что второе войско Лжедмитрия, двигавшееся по Крым­ской дороге, состояло из казаков: донцы шли через Путивль и Рыльск, а запорожцы — через Белгород на Рыльск, Курск и Кромы. «Города, стоявшие на этих путях, оказались в районе казачьего движения и были увлечены его потоком очень рано», — отметил С. Ф. Платонов. Он положил в основу своего построения данные «Иного сказания», поскольку считал, что автор этого памятника «был современником рассказанных им событий и писал вскоре пос­ле того, как они совершились»¹.

Е. Н. Кушева опровергла такую оценку, доказав, что «Иное сказание» было составлено в 20-х годах XVII в.² Воспоминания, за­писанные по памяти через 15—20 лет после того, как события со­вершились, уступают в достоверности ранним источникам, из кото­рых следует, что войско самозванца вело наступление не на двух, а на одном направлении.

И. М. Скляр описал события начального периода гражданской войны, следуя схеме С. Ф. Платонова. По мнению И. М. Скляра, первыми к Лжедмитрию примкнули запорожцы и донские казаки с их атаманом Корелой, двинувшиеся в недавно освоенные районы «дикого поля»; видимо, уже в пути к ним присоединились вольные казаки, жившие в бассейне рек Сейма, Оскола, Северского Дон­ца, т. е. в районе Белгорода, Оскола и Царева-Борисова. И. М. Скляр отметил, что все эти выступления вольных казаков носили харак­тер социального протеста³.

В новейшей литературе факт активного участия казаков в «Сму­те» послужил основой для более широких обобщений. Проанализи­ровав события Крестьянской войны начала XVII в., В. Д. Назаров сделал вывод, что «объективно роль активного начала в открытой классовой борьбе, роль ее «идеолога» и в известной мере организатора взяло на себя казачество». Трудно утверждать, что именно ка­зачество выдвинуло первого самозванца на Руси, пишет В. Д. Наза­ров, однако именно активные выступления запорожских и донских казаков «наряду с развитием открытой классовой борьбы в южных районах Русского государства сыграли решающую роль в его по­беде»⁴.

Вопрос об участии запорожцев в походе Лжедмитрия I нуждает­ся в более детальном исследовании. Характерной чертой украин­ского казачества была его социальная разнородность. Беглые кре­постные крестьяне постоянно пополняли ряды «голоты» — неиму­щих казаков. Среди старшин можно было встретить шляхтичей, владевших селами. Неоднородность состава сказывалась на ориен­тации различных прослоек. Некоторые группы (в особенности часть богатых казаков) через «реестр» были тесно связаны с королев­ской властью. Запорожская вольница поддерживала давние связи с Москвой. После того как Речь Посполитая навязала Украине церковную унию, симпатии православных казаков к России усили­лись.

В конце XVI в. связи между Москвой и Запорожской Сечью расширились. В 1591 г. русская столица отразила нападение крым­ского хана. В следующем году московские власти направили послов в Запорожскую Сечь и на Дон, чтобы заручиться поддержкой воль­ных казаков в борьбе с крымцами. Охваченная брожением Запо­рожская Сечь приняла царских послов с распростертыми объятия­ми. Гетман К. Косинский и казаки возлагали немалые надежды на помощь, предложенную Москвой. Все это вызвало тревогу у коро­левских властей. Расправившись с Косинским, Александр Вишневецкий объявил повсюду, что убитый гетман присягнул московско­му великому князю со всем войском запорожским и отдал под его власть территорию Запорожской Сечи на сто миль у границы, за что царь прислал ему сукна и деньги и теперь называет себя «царем запорожским, черкасским и низовским»⁵.

Россия была ослаблена поражением в Ливонской войне. Ей при­шлось отбивать нападения крымцев и шведов. В таких условиях русское правительство и не помышляло о том, чтобы вступить в борьбу с Речью Посполитой за Украину. Сведения А. Вишневецкого по поводу новых царских титулов были вымыслом. Но его письмо интересно в другом отношении. Начав борьбу за национальное осво­бождение, украинский народ все чаще связывал свои надежды с помощью со стороны братского русского народа. Идея воссоедине­ния носилась в воздухе.

Россия и Украина подвергались постоянным крымским набегам. В борьбе с кочевниками Москва была естественным союзником Запорожской Сечи. В 1600 г. Борис Годунов принимал в Москве послов от запорожских казаков, а в 1602 г. запорожское войско хо­дило походом на Крым. Хан жаловался, что казаки нападают на его владения по четыре раза ежегодно⁶.

Когда самозванец в 1604 г. предложил запорожцам организовать вторжение в Россию вместе с крымскими татарами, Сечь от­клонила его домогательства. Призывы царя выступить против «ба­сурман» — турок и татар оказались более действенными. Отрепьев не скупился на обещания, но у него не было денег. Царь Борис при­слал в Запорожье Ивана Солонину с оружием и денежным жало­ваньем. Получив помощь от Годунова, старшина Семен Скалозуб летом 1604 г. собрал до 3700 казаков и отправился против турок. Борис Годунов, вскоре же получивший полный отчет об этой экспе­диции, писал в конце 1604 г., что запорожцы сожгли два турецких го­родка и доходили до Царьграда, освободив много русского полона из неволи⁷.

В первом столкновении с Годуновым самозванец потерпел не­удачу. Ему не удалось втянуть запорожское войско в войну с Рос­сией. Тогда-то он и стал искать помощь у католических кругов Ре­чи Посполитой.

Мнишек приступил к сбору армии летом 1604 г., когда запорож­ское войско находилось в походе. Отсюда следует, что силы вторже­ния не включали в себя запорожских вольных казаков. Кем же были те 2 тыс. украинских казаков, которые откликнулись на призыв «ца­ревича» и Мнишка? Не были ли это в основном реестровые казаки, числившиеся на королевской службе? Можно привести некоторые факты в пользу такого предположения. Исполняя королевскую службу, гетман С. Кишка с отрядом в 2 тыс. казаков воевал со шве­дами в Ливонии в 1601 —1602 гг. После гибели С. Кишки (по слухам, его убили сами казаки) гетманом ненадолго стал Иван Куцко (Куцкович). Куцко не мог справиться с казаками и вскоре сложил с себя полномочия. Тот же самый Куцко, бывший реестровый гетман, стал одним из казацких предводителей в армии Мнишка в момент ее вторжения в пределы России⁸. Казна плохо оплачивала «реестр», тем не менее верхи «реестра» были тесно связаны с королевским правительством. Мнишек сформировал войско при прямой поддерж­ке короля.

Кроме реестровых казаков в походе Лжедмитрия приняли уча­стие многочисленные добровольцы из числа православного укра­инского населения. Иезуиты, сопровождавшие самозванца в похо­де, писали из Чернигова 22 октября (1 ноября) 1604 г.: «...к нам на пути присоединилось много казаков, так что их уже считается около трех тысяч (вместе с собранными ранее 2000. — Р. С.), и это только из тех сел и городов, через которые мы проходили»⁹. По само­му примерному подсчету, к армии самозванца присоединилось око­ло 1000 украинцев, объявивших себя казаками.

В том же письме иезуиты писали, что «царевич» ждет прибы­тия 1 тыс. казаков, именуемых запорожцами. Однако через два дня они сделали приписку к письму с сообщением о прибытии 4 тыс. запорожцев¹⁰. Приписка требует критической проверки. Не представляет сомнения, что информацию насчет «точной» числен­ности казаков иезуиты получали от Юрия Мнишка и самозванца, склонных к мистификации. После перехода границы Мнишек пытался любыми средствами убедить своих высоких покровителей в Кра­кове и Риме, что его военное положение превосходно. С этой целью он сознательно распространял сведения о прибытии к нему крупных подкреплений с Украины и Дона. Но эти сведения были, по-видимо­му, полностью недостоверны.

Подлинный дневник похода, составленный неизвестным-лицом из окружения Мнишка и представляющий строго фактические по­денные записи, позволяет заключить, что запорожское войско, кото­рое ждали с начала ноября 1604 г., прибыло в лагерь самозванца с большим запозданием. 22 декабря 1604 г. автор дневника сделал следующую запись: «Января 1 (по новому стилю. — Р. С.): там же (под Новгородом Северским. — Р. С.) войска запорожского при­шло 4000». Воспоминания участников похода подтверждают при­веденную дневниковую запись. По словам С. Борши, в конце декаб­ря под Новгород Северский прибыло 12 тыс. запорожцев. Анало­гичные данные привел в своих записках Г. Паэрле¹¹. Названные авторы, однако, втрое преувеличили численность запорожского войска. Свидетельства очевидцев не дают оснований для предполо­жения о том, что запорожцы шли Крымской дорогой от Белгорода на Рыльск и Кромы и что восстания в южных крепостях были свя­заны с их передвижениями.

Итак, Лжедмитрию удалось склонить вольных запорожцев на свою сторону лишь после того, как он прочно утвердился в Северской Украине и ряд русских городов признал его царем. Запорож­ское войско пробыло в лагере самозванца всего лишь в течение ме­сяца. После неудачной битвы под Севском в январе 1605 г. запорож­цы в массе своей покинули пределы России. К моменту наступления на Москву под знаменами Лжедмитрия находилось только 500 укра­инских казаков¹².

Едва ли случаен тот факт, что самая крупная вспышка крестьян­ского восстания (в Комарицкой волости и смежных районах) прои­зошла в то время, когда вольные казаки (запорожцы и пр.) стали ведущей силой в лагере самозванца. Значение этого кратковре­менного эпизода, однако, не следует преувеличивать.

Донское войско сыграло, по-видимому, более важную роль в со­бытиях «Смуты». Главным донским атаманом был Иван Степано­вич Смага Чертенский. В 1603 г. он написал письмо Лжедмитрию, обещая ему помощь от имени всего казачьего войска. Смага был человеком весьма осторожным. Он считался с настроениями рядо­вых казаков и в то же время последовательно придерживался мос­ковской ориентации. Чертенский не выполнил обещания оказать немедленную помощь претенденту на трон и оставался в Раздорах на Дону, пока Лжедмитрий вел неравную борьбу с царскими вой­сками. Смерть Бориса, сдача войска под Кромами и восстание в Москве принесли самозванцу победу, и лишь после этого Чертен­ский со своим войском явился на поклон к нему в Тулу¹³. Главный донской атаман не принимал никакого реального участия в воен­ной кампании самозванца.

Видную роль в лагере Лжедмитрия играли два донских атама­на — Корела и Постник Лунев. Оба прибыли в Москву вместе с Отрепьевым, оба пожертвовали значительные суммы монастырям «на помин души». Лунев пользовался широкой известностью на До­ну и занимал там более высокое положение, чем Корела. В челобит­ной войска Донского на имя царя Михаила Романова упоминалось, как при царе Федоре выходили с Дона «отоман Посник Лунев, многие отоманы, козаки царю Федору Ивановичу под Ругодевым и под Ыванямгородом служили, а через год Посник жа Лунев да опять с ним многие отоманы, козаки з бояры» ходили к Выборгу¹⁴.

Постник Лунев, видимо, пользовался на Дону не меньшим вли­янием, чем Смага Чертенский. Едва ли случаен тот факт, что по прибытии в Москву он сделал денежное пожертвование в Соловец­кий монастырь от имени всего войска Донского. Соловецкий игу­мен Антоний, ездивший в Москву в 1605 г., сам принял вклад из его рук. Согласно записи Антония, «Посник Лунев дал отто всего Дон­ского войска заветных денег пол-пяты рубли». Самозванец щедро наградил Лунева за службу, о чем свидетельствует личный вклад атамана. Согласно записи в приходных книгах Соловецкого мо­настыря, «донской атаман Посник Лунев дал вкладу 20 золотых, и те золотые продали и взяли на них 12 рублев»¹⁵.

Корела оказал самозванцу еще большие услуги, чем Лунев. Современники знали лишь прозвище этого атамана, но не знали его подлинного имени. Только в «Ином сказании» фигурирует атаман Григорий Корела¹⁶. Но насколько осведомлен был автор этой ле­тописи, трудно сказать. Предпочтение следует отдать приказным документам, в которых среди других старых донских атаманов назван Андрей Корела. В 1593 г. он приезжал с Дона с вестями в Москву и получил за службу 8 руб. денег и камку¹⁷. Вместе с Дру­гими казаками самозванца Андрей Корела, попав в Москву, сделал денежный вклад в Кирилло-Белозерский монастырь: «...казак Ондрей Тихонов сын Корела дал 3 золотых да 2 гривны денег»¹⁸. Монастырские приходные книги являются единственным докумен­том, в котором имя известного казацкого предводителя названо полностью.

Какой была численность донских казаков, поддержавших Лже­дмитрия? Самые ранние сведения на этот счет носят достоверный характер. Захватив атамана Корелу и других посланцев войска Донского в 1604 г., Я. Острожский на основании их показаний за­ключил, что «царевич» может рассчитывать на поддержку примерно 2 тыс. донцов и других злодеев. Однако донцы не смогли присоеди­ниться к армии Мнишка ко времени вторжения в Россию. Чтобы ободрить своих приверженцев, Мнишек сознательно распространял ложные слухи о численности выступивших на его стороне казаков. В письме от 29 августа (8 сентября) 1604 г. он писал, что уже нанял 10 тыс. донцов и они скоро прибудут к нему на помощь¹⁹. Из письма Мнишка названная цифра попала на страницы исторических сочи­нений. Однако надо иметь в виду, что данные Я. Острожского были значительно ближе к истине, чем данные Ю. Мнишка. Помимо всего прочего общая численность войска Донского в начале XVII в. не превышала 2000—4000 человек²⁰.

Раньше других в лагерь самозванца прибыл Корела, не при­надлежавший к числу главных атаманов войска Донского. Когда это произошло, в точности неизвестно. Скорее всего Корела при­соединился к армии Мнишка в Чернигове. В начале ноября 1604 г. иезуиты сообщали из Чернигова, что туда в один день с запорожца­ми прибыло 9 тыс. донцов. Источником их информации был Ю. Мнишек. Главный воевода самозванца лишь повторил версию, выдвинутую им еще в Польше и призванную дезинформировать об­щественное мнение.

Первые отряды донцов, прибывшие в Северскую Украину с Корелой, были, по-видимому, немногочисленными. Известно, что Ко­рела оборонял Кромы, имея под командованием примерно 400— 500 донских казаков. Со временем самозванец прислал ему в помощь еще 500 казаков²¹. Но среди этих последних преобладали, видимо, служилые казаки из Путивля. Об этом свидетельствует следующая Разрядная запись: «Пришол в Кромы из Путивля от Ростриги Юшко Беззубцов с путимцы на помощь кромским сидельцам»²². Ю. Беззубцев был сотником у путивльских казаков, служивших «с само­палами».

После посылки Беззубцева в Кромы в Путивле почти не оста­лось войск. В этот критический момент на помощь к самозванцу прибыли новые подкрепления с Дона. По словам Г. Паэрле, в Пу­тивле к «царевичу» прибыло войско в 4 тыс. донских казаков. Как видно, Г. Паэрле преувеличил численность подкреплений минимум в 4 раза. По свидетельству участника похода Я. Вислоуха, в путивльском лагере насчитывалась всего 1 тыс. казаков. Один из главных помощников Лжедмитрия, капитан Я. Запорский, сообщал, что он двинулся из Путивля к Кромам, имея под своим начальством 800 донцов²³. Таким образом, на долю донских казаков приходи­лась подавляющая часть из той тысячи («москвы 1000 казаков»), о которой упомянул Я. Вислоух. Подкрепления с Дона привел ско­рее всего атаман Постник Лунев.

Итак, к весне 1605 г. в лагере Лжедмитрия собралась примерно половина войска Донского. Нет никакого сомнения в том, что с военной точки зрения донские казаки сыграли выдающуюся, а мо­жет быть, и решающую роль в кампании Лжедмитрия. Обороняя Кромы, Корела несколько месяцев сковывал главные силы царской армии. В решающие майские дни 1605 г. казаки Корелы ворвались в царский лагерь у стен Кром и своими решительными действиями помогли кучке заговорщиков одержать верх над верными Годуно­вым воеводами. 1 июня 1605 г. отряд донских казаков атамана Корелы вступил в Москву и возглавил народное восстание, завер­шившееся свержением Федора Годунова.

Приведенные факты подтверждают, что вольные казаки с Дона были главной боевой, а отчасти и организационной силой широкого повстанческого движения на первом этапе гражданской войны. Мне­ние, согласно которому казаки взяли на себя функцию «идеологов» открытой классовой борьбы, нуждается в более строгих доказа­тельствах.

В 1606 г. царское правительство выступило с официальными разъяснениями за рубежом, из которых следовало, что авантюру Лжедмитрия I поддержали одни донские казаки, тогда как волжские и прочие казаки не приняли участия в его походе²⁴. Эта информация была не вполне точной.

В середине марта 1605 г. самозванец отправил гонцов на Волгу, Терек и Яик с призывом к восстанию. Казаки получили приказ идти на соединение с «Дмитрием» под Ливны. Призывы Лжедмитрия пали на подготовленную почву. Не позднее конца мая — первых чисел июня 1605 г. астраханский воевода М. Сабуров известил тер­ского воеводу, что не сможет выполнить его просьбу о подкрепле­ниях, ибо «у них в Асторохани от воров от казаков стала смута вели­кая и для того им людей послать немочно, покаместо устроютца с казаки». Описав восстание 1 июня в Москве, Исаак Масса отметил, что к тому времени лишь Астрахань не признавала власти Лже­дмитрия «и ее еще держали в осаде казаки, которых послал туда зимой Димитрий... но они не могли ее взять»²⁵.

Зимой 1605 г. самозванец не имел сил для посылки их к Астра­хани. Город был осажден восставшими вольными казаками с Волги. Их поддержали восставшие казаки с Терека, свидетельством чему могут служить расспросные речи «царевича Петра»²⁶, одного из вождей Крестьянской войны.

Илейка Муромец, принявший имя Петра, появился на Тереке в 1604 г. Летом этого года он участвовал в неудачном походе воеводы Бутурлина в Тарки, нанявшись в слуги к стрелецкому пятидесят­нику. После похода, завершившегося гибелью почти всего войска, Илейка оказался в бедственном положении и по возвращении в Терский городок дал на себя кабалу дворянину, «приказался во двор Григорью Елагину». Зазимовав у Елагина, холоп сбежал под Астра­хань, где, по его словам, «их взяли казаки донские и волжские». Илейка давал показания судьям царя Василия Шуйского в ожи­дании казни. Желая смягчить свою вину, он умалчивал об одних фактах и искажал другие. Так, он заявил, что присоединился к вой­ску князя И. Хворостинина, посланного в Астрахань Борисом Году­новым. На самом деле это войско послал Лжедмитрий. Илейка умолчал о том, что делали под Астраханью донские и волжские каза­ки вместе с подошедшими терскими казаками. Как раз в это время восставшие вольные казаки осаждали Астрахань, но были отбиты от ее стен. Рассказывая свою жизнь, Илейка назвал десяток имен хозяев и нанимателей, которым он служил, указал на время и место службы, но весьма немногословно описал свои «занятия» летом 1605 г. Как видно, после отступления казаков Илейка «из-под юртов (из станиц? — Р. С.) от Козаков ушел в Асторохань, а в Асторохани побыл с 4 недели, а из Асторохани вышел к козаком же».

Из хронологии рассказа Илейки совершенно выпадает время, проведенное им в Москве якобы с 25 декабря 1604 по 29 июня 1605 г. Илейка упомянул о вступлении в войско Хворостинина, но тот прибыл в Астрахань сравнительно поздно, в конце августа 1605 г.²⁷ Как бы то ни было, достоверно известно, что часть повстан­ческих казачьих отрядов с Волги успела присоединиться к Лжедмитрию до его вступления в Москву. Как записал один современ­ник, «в лето 7113 (1605 г. — Р. С.) июня в 20 день, в четверг, пришел во град Москву на свои праотече престол прирожденный государь наш», а с ним «много множества литовского войска и казаки волгские и донские...»²⁸. Возможно, автор приведенной записи и был очевидцем вступления армии Лжедмитрия в Москву, но он имел са­мые превратные представления о составе этой армии. Самозванца сопровождала кучка «литвы», а отнюдь не «много множества». Сре­ди казаков донские, а не волжские казаки занимали первое место.

На востоке прибежищем вольных казаков оставалась река Яик. О появлении «Дмитрия» яицкие казаки узнали еще осенью 1604 г. Посланцы «вора» должны были прибыть на Яик не позднее апреля — мая 1605 г. Однако на восточной окраине казаки действо­вали совершенно так же, как и на юго-западе — в Запорожье. Вместо того чтобы немедленно отправиться на помощь «царевичу», яицкие казаки собрали круг и решили идти в поход на «басурман» в преде­лы Средней Азии.

Среди яицких казаков сохранилось предание о том, что атаман Нечай собрал отряд в 500 казаков и захватил с ними богатый город в Хивинском ханстве, но затем отряд был перебит хивинцами. Среднеазиатские исторические сочинения позволяют уточнить об­стоятельства похода. По данным Абдул-Гази, весной 1605 г. яицкие казаки захватили несколько среднеазиатских купцов, от которых получили необходимые им сведения о местонахождении хивинско­го хана и его войска. В начале июня тысяча казаков с Яика захвати­ла Ургенч, но затем была истреблена спешно вернувшимся из Хивы войском²⁹.

На Украине самозванец обращался за помощью одновременно к запорожцам и крымским татарам, в Поволжье — к яицким казакам и ногайским князьям и мурзам. Он не учитывал состояния войны и раздора между «басурманами» и казацкой вольницей. В этом была лишь одна из причин неудачи Лжедмитрия, когда он обратился за поддержкой на Яик.

Приведенные факты дают более точное представление о подлин­ной роли вольного казачества в событиях гражданской войны.

Глава 21

БОЯРЕ И САМОЗВАНЕЦ

В день восстания Москва оказалась в руках народа, который не знал, что делать с властью, а потому и утратил ее очень скоро. По­скольку москвичи взялись за оружие во имя доброго царя Дмит­рия, власть подхватили люди, которые стали вершить дела его име­нем.

После смерти Бориса Годунова его вдова царица Мария Годуно­ва-Скуратова вернула в Москву своего двоюродного брата Богдана Бельского. По словам очевидцев, Бельский в качестве опального сразу оказался «в большой чести у простого народа, и ему, посколь­ку он больше всех других преследовал Годуновых (в момент вос­стания. — Р. С.), поручили управление в Кремле от имени Дмит­рия»¹.

Прошло 20 лет с тех пор, как народ сверг Бельского, видя в нем ненавистного опричного правителя. Теперь любимец Грозного вер­нулся в Кремль и заявил о своем праве на власть в качестве бывше­го опекуна Дмитрия. Бельский позаботился о том, чтобы затворить ворота и выставить караулы по всему Кремлю. Распоряжения ока­зались нелишними. Посреди ночи в городе ударили в набат, и толпа вновь собралась у ворот Кремля. Распространился слух, будто сто­ронники Годуновых приготовили 400 лошадей, чтобы увезти из сто­лицы царскую семью. Убедившись в том, что никто не собирается похищать низложенного царя, толпа разошлась².

Автор русского Хронографа считал, что Боярская дума принесла присягу Лжедмитрию в день восстания: «...бояре и всяких чинов люди крест ему целовали, иные волею и иные неволею, бояся смерт­ного убойства»³.

В действительности дело обстояло значительно сложнее. В день переворота противники династии исподтишка направляли ярость народа на Годуновых, их родню и приверженцев. Уже на другой день утром было ясно: с земской выборной династией покончено раз и навсегда. Наступило короткое междуцарствие.

Прошло два дня, прежде чем Боярская дума приняла решение направить своих представителей к «царевичу». Никто из старших и наиболее влиятельных бояр не согласился ехать на поклон к нему. Со времени избрания Бориса Годунова Боярская дума во второй раз должна была согласиться на передачу трона неугодному и, более того, неприемлемому для нее кандидату. Как и в 1598 г., вопрос о престолонаследии был перенесен из дворца на площадь. Но в 1605 г. передача власти из рук в руки была осложнена кровопролитной гражданской войной.

Борису Годунову помогли шествия «всенародного множества» на Новодевичьем поле. Лжедмитрия подняли к власти восстания на южных границах и в столице. Годунов не смог добиться присяги от бояр после наречения на царство в Новодевичьем монастыре. Отрепьев пересилил бояр и заставил их явиться к нему в лагерь. Английские известия довольно точно очертили круг лиц, добивших­ся от думы признания самозванца. Соответствующее решение, по словам англичан, было принято внезапно, «благодаря тому что чле­ну Боярской думы Богдану Бельскому с некоторыми другими част­ным образом стало известно об отъезде Дмитрия из лагеря»⁴. Как видно, именно Бельский поддерживал тайные связи с боярами, пе­решедшими на сторону Лжедмитрия. У Бельского было не много приверженцев в годуновской думе. Тем не менее ему удалось запу­гать членов думы известием о наступлении Лжедмитрия на Москву.

Наученный бегством из-под Севска, Отрепьев старался держать­ся подальше от своих полков, продвигавшихся к Москве. Лишь по­лучив известие о перевороте в столице, Отрепьев 5 июня 1605 г. перешел в Тулу⁵. Там его встречали духовенство с крестами, воево­ды, дворяне и народ. Прежде Лжедмитрию преподносили хлеб-соль. В Туле его поздравляли как признанного на Москве царя и, по обы­чаю, преподносили драгоценные подарки.

Самозванец поручил командование авангардом П. Ф. Басмано­ву и Я. Запорскому. По словам последнего, в их полках кроме поля­ков было 30 тыс. «москвы» и донских казаков. По свидетельству Разрядов, самозванец «как пришел на Тулу и с Тулы послал в Серпу­хов воевод по полкам: в большом полку боярин и воевода Петр Фе­дорович Басманов, в передовом полку князь Василий Григорьевич Долгорукий Чертенок, в сторожевом полку воевода князь Алексей Григорьевич Долгорукой же Чертенок»⁶. Приведенный Разряд не оставляет сомнений в том, что в подчинении П. Ф. Басманова нахо­дилось немного воинских людей. За несколько лет до войны с само­званцем главный помощник Басманова В. Г. Долгорукий служил вместе с Гаврилой Пушкиным в крохотной сибирской крепости Пелыме⁷. Его брат А. Г. Долгорукий вообще не имел воеводского чина.

Разрядные данные подтверждают известие современников о том, что Лжедмитрий, будучи в Туле, «распустил по домам много войска»⁸. Поражение на переправах под Серпуховом убедило От­репьева, что сдавшиеся под Кромами войска деморализованы и не способны вести боевые действия в обстановке гражданской войны.

Лжедмитрий потребовал, чтобы Ф. И. Мстиславский и прочие бояре немедленно ехали к нему в лагерь. Дума постановила послать в Тулу князя И. М. Воротынского, бывшего 20 лет не у дел, и таких второстепенных бояр и окольничих, как князь Трубецкой, князь А. А. Телятевский, Н П. Шереметев, а также думного дьяка А. Власьева и представителей других чинов — дворян, приказных и гостей⁹.

3 июня делегация Москвы выехала в Серпухов. Вместе с пред­ставителями столичных «чинов» туда отправились все Сабуровы и Вельяминовы, чтобы вымолить себе прощение Лжедмитрия. П. Ф. Басманов, распоряжавшийся в Серпухове именем своего го­сударя, не пропустил родню Годуновых в Тулу. Несмотря на то что Сабуровы и Вельяминовы целовали крест Лжедмитрию, их «недруг» Басманов велел взять их под стражу, «потому что, — поясняют Разряды, — Петру Басманову у Растриги время было». Басманов заслужил милость у самозванца тем же способом, что и у Годунова. Он повсюду искал изменников и беспощадно карал их. По его навету Сабуровы и Вельяминовы в количестве 37 человек были ограблены донага и брошены в тюрьму. Этот факт, отмеченный Разрядными росписями, находит подтверждение в челобитных гра­мотах Вельяминовых, поданных правительству после «Смуты». «И нас, — писали Вельяминовы, — Рострига, пограбя, сослал на Низ, а поместья наши роздал в роздачю»¹⁰.

Между тем П. Ф. Басманов был отозван из Серпухова в Тулу. Там ему представился случай расправиться с другим своим недру­гом — А. А. Телятевским¹¹.

Отрепьев был взбешен тем, что главные бояре отказались под­чиниться его приказу и прислали в Тулу второстепенных лиц.

На поклон к Лжедмитрию в начале июня приехал с Дона атаман вольных казаков Смага Чертенский. Чтобы унизить посланцев Бо­ярской думы, самозванец допустил к руке донцов раньше, чем бояр. Проходя мимо бояр, казаки ругали и позорили их. «Царь» обра­тился к Чертенскому с милостивым словом, а допущенных следом Воротынского с товарищами «наказываше и лаяше, яко же прямый царский сын»¹².

Боярина А. А. Телятевского фактически выдали казакам на расправу. Казаки били его смертным боем, а затем едва живого от­вели в тюрьму¹³. Сцена, разыгравшаяся в Туле, была последним отголоском того периода самозванщины, когда поддержка восстав­шего народа и донцов имела для «вора» решающее значение.

Из Тулы Лжедмитрий выступил в Серпухов. Дворовыми воево­дами при нем числились князь И. В. Голицын и М. Г. Салтыков; ближними людьми — боярин князь В. М. Мосальский и окольничий князь Г. Б. Долгорукий; главными боярами в полках — князь В. В. Голицын, его родня князь И. Г. Куракин, Ф. И. Шереметев, князья Б. П. Татев и Б. М. Лыков¹⁴. Навстречу Лжедмитрию в Сер­пухов выехали князь Ф. И. Мстиславский, князь Д. И. Шуйский, стольники, стряпчие, дворяне, дьяки и столичные купцы — гости¹⁵.

Московские верхи сделали все, чтобы облегчить соглашение с путивльским «вором», которого они в течение семи месяцев безус­пешно пытались уничтожить. Бояре велели извлечь на свет божий огромные шатры, в которых Борис потчевал дворян в дни серпуховского похода накануне своей коронации. Шатры имели вид крепо­сти с башнями и были весьма вместительными. Изнутри стены глав­ного шатра были расшиты золотом. В Серпухов заблаговременно прибыли служители Сытенного и Кормового дворца, многочислен­ные повара и прислуга с запасами. Бояре и московские чины дали пир Лжедмитрию. По словам очевидцев, на пиру присутствовали разом 500 человек¹⁶.