(29) Тогда некоторые из врачей, находясь в затруднении из‑за того, что признаки болезни были им непонятны, и полагая, что главная ее причина заключается в бубонах, решили исследовать тело умерших. Разрезав опухоли, они нашли в них выросший там какой‑то страшный карбункул, (30) Одни умирали тотчас же, другие много дней спустя, у некоторых тело покрывалось какими‑то черными прыщами величиной с чечевицу. Эти люди не переживали и одного дня, но сразу же умирали. (31) Многих приводило к смерти неожиданно открывшееся кровотечение. (32) К этому могу еще добавить, что многие из тех, кому знаменитейшие врачи предрекли смерть, некоторое время спустя сверх ожидания избавились ото всех бед, а многим, о выздоровлении которых они утверждали, очень скоро суждено было погибнуть. (33) Таким образом, у этой болезни не было ни одного признака который бы мог привести человека к верному заключению. Во всех случаях исход болезни по большей части не соответствовал заключениям разума. Одним помогали бани, другим они в не меньшей степени вредили. (34) Многие, оставленные без ухода, умирали, однако, многие, сверх ожидания, выздоравливали. И опять‑таки для тех, кто имел уход, результат был неодинаков. И если говорить в целом, не было найдено никакого средства для спасения людей как для предупреждения этой болезни, так и для преодоления ее у тех, кто оказался ей подвержен, но заболевание возникало безо всякого повода и выздоровление происходило само собой. (35) И для женщин, которые были беременными, если они заболевали, смерть оказывалась неизбежной. Умирали и те, у которых случались выкидыши, но и роженицы погибали вместе с новорожденными. (36) Говорят, что три родившие женщины, потеряв своих детей, остались живы, а у одной женщины, которая сама умерла при родах, ребенок родился и остался жив. (37) Тем, у кого опухоль была очень велика и наполнялась гноем, удавалось избавиться от болезни и остаться живыми, ибо ясно, что болезнь разрешалась карбункулом, и это по большей части являлось признаком выздоровления. У кого же опухоль оставалась в прежнем виде, у тех проходил весь круг бедствий, о которых я только что упомянул. (38) У некоторых, случалось, высыхало бедро, из‑за чего появившаяся на нем опухоль не могла стать гнойной. (39) Некоторым суждено было остаться в живых, но язык их и речь сильно пострадали: они либо заикались, либо в течение всей оставшейся жизни говорили с трудом и неясно.
XXIII. В Визáнтии болезнь продолжалась четыре месяца, но особенно свирепствовала в течение трех. (2) Вначале умирало людей немногим больше обычного, но затем смертность все более и более возрастала: число умирающих достигло пяти тысяч в день, а потом и десяти тысяч и даже больше. (3) В первое время каждый, конечно, заботился о погребении трупов своих домашних; правда, их бросали и в чужие могилы, делая это либо тайком, либо безо всякого стеснения. Но затем все у всех пришло в беспорядок. (4) Ибо рабы оставались без господ, люди, прежде очень богатые, были лишены услуг со стороны своей челяди, многие из которой либо были больны, либо умерли; многие дома совсем опустели. (5) Поэтому бывало и так, что некоторые из знатных при всеобщем запустении в течение долгих дней оставались без погребения. Мудрую заботу об этом, как и следовало ожидать, принял на себя василевс. (6) Выделив солдат из дворцовой охраны и отпустив средства, он велел позаботиться об этом Феодору, который состоял при «царских ответах» и в обязанности которого входило уведомлять василевса об обращенных к нему жалобах, а затем сообщать просителям о том, что ему было угодно постановить. Римляне на латыни называют эту должность референдарием. (7) Те, чей дом не обезлюдел окончательно, сами готовили могилы для своих близких. (8) Феодор же, давая деньги, полученные от василевса, и тратя, кроме того, свои личные, хоронил трупы тех, кто остался без попечения. (9) Когда все прежде существовавшие могилы и гробницы оказались заполнены трупами, а могильщики, которые копали вокруг города во всех местах подряд и как могли хоронили там умерших, сами перемерли, то, не имея больше сил делать могилы для такого числа умирающих, хоронившие стали подниматься на башни городских стен, расположенных в Сиках[368]. (10) Подняв крыши башен, они в беспорядке бросали туда трупы, наваливая их, как попало, и наполнив башни, можно сказать, доверху этими мертвецами, вновь покрывали их крышами. (11) Из‑за этого по городу распространилось зловоние, еще сильнее заставившее страдать жителей, особенно если начинал дуть ветер, несший отсюда этот запах в город.
(12) Все совершаемые при погребении обряды были тогда забыты. Мертвых не провожали, как положено, не отпевали их по обычаю, но считалось достаточным, если кто‑либо, взяв на плечи покойника, относил его к части города, расположенной у самого моря, и бросал его там. Здесь, навалив их кучами на барки, отвозили куда попало. (13) Тогда и те, которые в прежние времена были наиболее буйными членами димов, забыв взаимную ненависть, отдавали вместе последний долг мертвым и сами несли даже и не близких себе умерших и хоронили их. (14) Даже те, кто раньше предавался позорным страстям, отказались от противозаконного образа жизни и со всем тщанием упражнялись в благочестии не потому, что они вдруг познали мудрость или возлюбили добродетель (ибо то, что дано человеку от природы или чему он долго обучался, не может быть так легко отброшено, разве что снизойдет на него Божья благодать), но потому, что тогда все, так сказать, пораженные случившимся и думая, что им вот‑вот предстоит умереть, в результате острой необходимости, как и следует ожидать, познали на время кротость[369]. (15) Однако, когда они вскоре избавились от болезни, спаслись в поняли, что они уже в безопасности, ибо зло перекинулось на других людей, они вновь, резко переменив образ мыслей, становились хуже, чем прежде, проявляя всю гнусность своих привычек и, можно сказать, превосходя самих себя в дурном нраве в всякого рода беззаконии. (16) Ибо, если бы кто‑нибудь стал утверждать, что эта болезнь, случайно ли или по воле Провидения, точно отобрав самых негодяев, их сохранила, пожалуй, оказался бы прав. Но все это проявилось впоследствии.
(17) В это время трудно было видеть кого‑либо гуляющим по площади. Все сидели по домам, если были еще здоровы, и ухаживали за больными или оплакивали умерших. (18) Если и доводилось встретить кого‑нибудь, так только того, кто нес тело умершего. Всякая торговля прекратилась, ремесленники оставила свое ремесло и все то, что каждый производил своими руками. (19) Таким образом, в городе, обычно изобилующем всеми благами мира, безраздельно свирепствовал голод. В самом деде, трудно было и даже считалось великим делом получить достаточно хлеба или чего‑нибудь другого. Поэтому и безвременный конец у некоторых больных наступал, по‑видимому, из‑за нехватки самого необходимого. (20) Одним словом, в Визáнтии совершенно не было видно людей, одетых в хламиды[370], особенно когда заболел василевс (ибо случилось так, что и у него появилась опухоль)[371], но в городе, являвшемся столицей всей Римской державы, все тихо сидели по домам, одетые в одежды простых людей. (21) Таковы были проявления моровой язвы как на всей римской земле, так и здесь, в Визáнтии. Поразила она также и Персию, и все другие варварские земли.
XXIV. Случилось так, что Хосров ушел из Ассирии на север в местность Адарвиган[372], откуда он задумал вторгнуться в Римскую державу через земли персоармян. (2) В этом месте есть большой жертвенник огню, который персы чтут больше всех богов[373]. Огонь этого жертвенника маги хранят неугасимым, тщательно исполняя все священные обряды в обращаясь к нему за предсказанием в самых важных делах. Это тот самый огонь, которому римляне поклонялись в древние времена, называя его Вестой. (3) Посланник к Хосрову из Византия объявил ему, что для заключения мира скоро прибудут к нему послами Константиан и Сергий. (4) Оба они были риторами[374]и людьми чрезвычайно разумными. Константиан был родом из Иллирии[375], а Сергий — из города Эдессы, того самого, что находится в Месопотамии. (5) Хосров стал спокойно ждать их здесь. В пути Константиан захворал, и так прошло много времени. Между тем в Персии разразилась моровая язва. (6) Поэтому Навед, занимавший в Персоармении должность стратига, по приказу царя послал находившегося в Дувии[376]священнослужителя христиан к Валериану, командующему войсками в Армении, чтобы сделать упрек в медлительности послов и побудить римлян к скорейшему заключению мира. (7) Прибыв с братом в Армению и встретившись с Валерианом[377], он настойчиво утверждал, что он сам как христианин относится с расположением к римлянам и что царь Хосров всегда и во всем следует его советам, а потому, если бы послы римлян отправились вместе с ним в персидские пределы, ничто не помешало бы им заключить мир так, как им заблагорассудится. (8) Так сказал священнослужитель. Брат же его, тайно встретившись с Валерианом, сказал ему, что дела Хосрова плохи, что сын его, желая захватить власть, восстал[378], что сам он в все персидское войско поражены болезнью, потому он именно теперь и захотел прийти к согласию с римлянами. (9) Услышав это, Валериан немедленно отослал епископа, пообещав, что послы в скором времени прибудут к Хосрову, я сам сообщил полученные сведения василевсу Юстиниану. (10) Это тотчас же побудило василевса дать поручение самому Валериану, а также Мартину я другим военачальникам как можно скорее вторгнуться в земли противника. Ибо он хорошо знал, что никто из врагов им в этом не помешает. (11) Он приказал им собраться всем вместе и таким образом совершить вторжение в Персоармению. Когда военачальники увидели доставленное им послание, они со всеми своими людьми собрались в области Армении.
(12) Незадолго до этого Хосров из страха перед болезнью покинул Адарвиган и со всем войском прибыл в Ассирию, куда мировая язва еще не дошла. Валериан стал лагерем со своими войсками недалеко от Феодосиополя; к нему присоединился Нарсес[379], имея под началом армян и кое‑кого из герулов. (13) Командующий восточными войсками Мартин, придя вместе с Ильдигером[380]и Феоктистом[381]к укреплению Кифаризону[382], разбив лагерь, там и остался. Это укрепление отстоит от Федосиополя на расстоянии четырех дней пути. Немного времени спустя сюда явился Петр с Адолием и некоторыми другими военачальниками. (14) Войсками в этой области командовал в то время Исаак, брат Нарсеса[383]. Филимут и Вер со своими герулами прибыли в область Хорзианену[384]неподалеку от лагеря Мартина. (15) Двоюродный брат василевса Юст, Пераний[385], Иоанн, сын Никиты[386], вместе с Доментиолом[387]и Иоанном по прозвищу Фага [Обжора] стали лагерем возле укрепления по имени Фисон[388], расположенного вблизи границ Мартирополя. (16) Так разместились римские военачальники со своими войсками. Вся армия составляла тридцать тысяч человек. (17) Однако все они не только не собрались в одно место, но даже не посовещались между собой. Переговоры о вторжении эти военачальники вели с помощью своих подчиненных, которых они посылали друг к другу. (18) Неожиданно Петр, ничего ни с кем не согласовав и ничего тщательно не обдумав, вторгся со своими людьми во вражеские земли. На следующий день предводители герулов Филимут и Вер, узнав об этом, последовали за ними. (19) Когда сообщение об этом дошло до людей Мартина и Валериана, они со всей поспешностью присоединились к набегу. (20) Спустя немного времени, уже на земле неприятеля, они все соединились, кроме Юста и его людей, которые, как я сказал, разместили лагерь очень далеко от остальных войск. Узнав уже позднее об их вторжении, они и сами быстро устремились в расположенные неподалеку от них земли неприятеля, но соединиться со своими соратниками они никак не смогли. (21) Все остальные продвигались вместе прямо на Дувий, не грабя персидской земли и не причиняя ей вреда.
XXV. Дувий — земля прекрасная во всех отношениях. Здесь здоровый климат и изобилие хорошей воды. От Феодосиополя она отстоит на расстоянии восьми дней пути. (2) Тут удобные равнины для езды верхом, много разбросанных недалеко друг от друга многолюдных деревень, в толпы торговцев ведут здесь свои дела. (3) Они доставляют сюда товары из Индии, близлежащей Ивирии, практически от всех народов, населяющих Персию, а также от некоторых римлян и заключают здесь друг с другом сделки. (4) Священнослужителя христиан они называют греческим словом католикос, поскольку он один стоит во главе этих мест[389]. (5) Примерно в ста двадцати стадиях от Дувия, справа, если идти из пределов римлян, находится неприступная, чрезвычайно крутая гора. В самой узкой теснине ее расположена деревня Англон[390]. (6) Как только Наведу стало известно о вторжении врагов, он удалился сюда со всем войском и заперся здесь, полагаясь на крепость этого места. (7) Деревня расположена на краю горы, а на самой крутизне ее имеется сильное укрепление, носящее то же название, что и деревня. (8) Итак, Навед, загородив камнями и повозками подходы к деревне, сделал ее еще менее доступной. (9) Впереди он выкопал ров и поставил здесь войско, предварительно заняв несколько старых домишек для засады. Вся армия персов составляла четыре тысячи человек.
(10) Так обстояли здесь дела. Прибыв в место, отстоящее от Англона на расстоянии одного дня пути, римляне, захватив одного из неприятелей, шедшего на разведку, учинили ему допрос, спрашивая его, где в данное время находится Навед. Тот сказал, что Навед со всем войском ушел из Англона. (11) Нарсес, услышав об этом, пришел в негодование и, бранясь, начал упрекать своих товарищей по командованию за медлительность. (12) То же самое делали и другие, нанося друг другу оскорбления. Затем, не думая больше о сражении и военной опасности, они поспешили заняться грабежом тамошних мест. (13) Поэтому поднявшись отсюда безо всякой команды, не выстроенные в боевые ряды, в беспорядке, они шли дальше не имея никакого пароля, как обычно принято в подобных ситуациях, не разбитые по отдельным отрядам. (14) Смешавшись с обозными служителями, солдаты продвигались так, словно все было готово для грабежа огромных богатств[391]. (15) Оказавшись поблизости от Англона, они послали вперед разведчиков. Те, возвратившись, сообщили им, что враги стоят, построенные в боевой порядок. (16) Стратиги были поражены таким неожиданным сообщением, однако, они подумали, что возвращаться назад с таким огромным войском будет позорно и крайне малодушно. Поэтому, построив войско, насколько это было возможно при данных обстоятельствах, и разделив его на три части, они со всей поспешностью двинулись на врагов. (17) Петр находился на правом фланге, Валериан — на левом, а в центре со своими солдатами находился Мартин. Оказавшись недалеко от неприятеля, они остановились, ничего не предпринимая и сохраняя свой беспорядочный строй, (18) Получилось так потому, что местность эта, с крутыми подъемами была крайне неудобна, и, кроме того, они готовились к сражению, выстраиваясь, можно сказать, на ходу. (19) Со своей стороны, и варвары, собравшись на небольшом пространстве, держались спокойно, осматривая силы неприятеля, ибо Навед дал им приказ ни в коем случае не начинать боя, а если враги станут нападать, защищаться, как только можно.
(20) Первым Нарсес с герулами и имевшимися у него римлянами вступил в бой с врагами и в произошедшем столкновении обратил в бегство стоявших против него персов. (21) Варвары, убегая, стремительно бросились вверх к укреплению, в узком проходе нанося друг другу страшные увечья. (22) Тогда и сам Нарсес, подбадривая тех, кто был с ним, еще сильнее стал теснить врагов и остальные римляне включились в сражение. (23) Неожиданно из расположенных в узком месте домишек появились те, которые, как было сказано, находились там в засаде. Внезапно напав, они убили несколько герулов и нанесли Нарсесу удар по голове. (24) Смертельно раненного, его вытащил из сражения его брат Исаак. Немного времени спустя Нарсес умер, показав себя в этом бою исключительно храбрым воином. (25) Когда из‑за этого в римском войске, как и следовало ожидать, возникло большое замешательство, Навед двинул против неприятеля все персидское войско. (26) Они, поражая в этих теснинах римлян, находившихся здесь в большом числе, многих из них легко поубивали, особенно герулов которые, напав в самом начале на врагов, сражались по большей части ничем не прикрытые. (27) Ибо герулы не имеют ни шлемов, ни панцирей, ни другого защитного вооружения. У них нет ничего кроме щита и простой грубой рубахи, подпоясав которую, они идут в бой (28) А рабы‑герулы вступают в сражение даже без щитов, и только тогда, когда они проявят на войне свою храбрость, господа позволяют им при столкновении с врагами пользоваться для собственной защиты щитами.
(29) Римляне, не выдержав нападения врага, бросились изо всех сил бежать, не помышляя об отпоре и забыв стыд и все другие благородные чувства. (30) Персы же, не подозревая, что римляне обратились в такое позорное бегство и думая, что они хотят завлечь их в какую‑то засаду, преследовали их до конца крутых склонов, а потом повернули назад, не решаясь вступать в сражение на ровном месте немногими против многих. (31) Однако римляне, и особенно все военачальники, полагая, что враги все еще гонятся за ними, бежали без оглядки и передышки, плеткой и криком понукая скачущих лошадей, торопливо в смятении снимая с себя панцири и другое оружие и бросая его на землю. (32) У них не хватило смелости выстроиться против настигавших их персов, но, заботясь о спасении, они полагались только на своих лошадей. Одним словом, это бегство было таким, что из коней не остался живым ни один, ибо как только они останавливались, то падали и тотчас же издыхали. (33) Столь страшного поражения римляне никогда раньше не испытывали. Многие оказались убиты, еще большее число было взято в плен. (34) Враги забрали у них такое количество оружия и вьючного скота, что персы, надо полагать, после этого сражения стали много богаче. (35) Во время этого отступления Адолий, проезжая мимо одного укрепления, расположенного в Персоармении, получил удар камнем в голову от одного из тамошних жителей и умер. А люди Юста и Перания, вторгшись в область Таравнон и взяв небольшую добычу, тотчас вернулись назад[392].
XXVI. В следующем году <544 г.> Хосров, сын Кавада, в четвертый раз вторгся в землю римлян, двинув войско в Месопотамию. (2) Это вторжение было совершено Хосровом не против Юстиниана, василевса римлян, и не против кого‑либо другого из людей, но исключительно против Бога, которому единому поклоняются христиане[393]. (3) Ибо когда после первого нашествия Хосров отступил, потерпев неудачу под Эдессой, и его самого, и его магов охватило глубокое уныние: они считали, что были побеждены Богом христиан. (4) В своем стремлении рассеять это уныние Хосров грозился у себя во дворце, что всех жителей Эдессы обратит в рабство и приведет в персидские пределы, а город превратит в пастбище для овец[394]. (5) Итак, оказавшись со всем войском около Эдессы, он послал некоторых из сопровождавших его гуннов к городской стене, возвышавшейся над ипподромом, приказав им не причинять никакого иного вреда, но только отнять стада овец, которые пастухи, собрав в большом количестве, разместили у самой стены, понадеявшись на сильное укрепление, стоявшее на очень крутом подъеме, и, кроме того, считая, что враги не осмелятся так близко подойти к стене. (6) Итак, варвары уже начали захватывать стада, но пастухи оказывали им сильное сопротивление. (7) На помощь гуннам пришло много персов. Варварам уже удалось отогнать одно стадо, но тут римские солдаты и горожане, выйдя из города, вступили в рукопашный бой с врагами, и стадо само собой вновь вернулось к пастухам. (8) Один из гуннов, сражавшийся впереди других, больше всех причинял римлянам неприятностей. (9) Тогда какой‑то крестьянин, метнув камень из пращи, попал ему в правое колено. Тот тотчас же свалился с коня головой вниз, и это еще больше воодушевило римлян. (10) Битва, начавшаяся рано утром, кончилась среди дня. Те и другие разошлись, и каждая сторона считала, что она одержала верх в сражении. (11) Римляне ушли за свои стены, а варвары стали лагерем, расположившись от города в семи стадиях.
(12) Тогда Хосров то ли увидел сон, то ли ему пришла в голову мысль, что если он, сделав дважды попытку, не возьмет Эдессу, он навлечет на себя страшный позор. (13) Поэтому после этого сражения он решил продать свое отступление за большие деньги. (14) На следующий день он велел своему толмачу Павлу подойти к стене и сказать, чтобы они прислали к Хосрову нескольких видных граждан. (15) Жители Эдессы, спешно выбрав среди знатных четырех лиц, послали их к Хосрову. (16) Когда они прибыли в персидский лагерь, их по царскому повелению встретил Заверган и со многими угрозами стал спрашивать их, что им более желательно, заключить мир или вести войну. (17) Когда они единогласно заявили, что предпочли бы мир опасностям войны, Заверган сказал: «Тогда вам следует купить его за большие деньги». (18) Послы заявили, что они готовы дать столько же, сколько они доставили ему прежде, когда он прибыл к ним после взятия Антиохии. (19) Заверган со смехом отослал их, сказав, чтобы они серьезно подумали о своем спасении и тогда вновь пришли к ним. (20) Немного времени спустя Хосров послал за ними, и, когда они явились, он стал перечислять, сколько римских местностей он покорил до этого и каким образом он это сделал; он грозил, что если они не отдадут ему все имеющиеся у них в стенах города богатства, им придется испытать от персов страшные жестокости. Он сказал, что только при этом условии войско уйдет отсюда. (21) Услышав это, послы единогласно заявили, что готовы купить у Хосрова мир, если он не потребует у них невозможного, исход же войны, говорили они, до битвы никому не может быть известен. (22) Ибо никогда не было войны, исход которой был бы для участвующих в ней делом совершенно решенным. Тогда Хосров в гневе отпустил послов.
(23) На восьмой день осады Хосров решил возвести напротив городской стены насыпной холм. Он приказал нарубить в окрестностях массу деревьев с сучьями и листвой и положить их в форме четырехугольника перед стеной в том месте, куда бы из города не могли долететь стрелы. Поверх этих деревьев он велел насыпать как попало побольше земли, а затем еще навалить массу камней, не тех, что годятся для постройки, но высеченных попросту, и заботиться только о том, чтобы холм как можно быстрее поднялся на большую высоту. (24) Он приказал также положить между землей и камнями длинные бревна, с тем чтобы придать сооружению большую прочность. Он опасался, как бы оно, по мере возвышения, не оказалось неустойчивым. (25) Римский военачальник Петр (он оказался в то время здесь вместе с Мартином и Перанием), желая отогнать работающих над этим сооружением, послал против них имевшихся в его распоряжении гуннов. (26) Те, внезапно появившись, многих из них поубивали, причем особенно отличился один из копьеносцев, по имени Аргик. (27) Он один убил двадцать семь человек. Однако поскольку в дальнейшем варвары стали тщательно охранять работников, никому уже нельзя было выходить против них. (28) Когда по мере приближения к стене строители оказались там, куда достигали стрелы, римляне, начавшие уже упорно защищаться, стали пускать в них камни из пращей и стрелы из луков. Поэтому варвары придумали следующее. (29) Перед строителями агесты (так римляне на латинском языке называют это сооружение)[395]они начали постоянно вывешивать на длинных шестах достаточно толстые и широкие прикрытия из козьей шерсти, которые называются киликийскими. (30) В результате ни зажигательные стрелы, ни другие снаряды не могли их достать, но отброшенные назад занавесом, так там и оставались. (31) Тогда римляне, охваченные великим страхом, в большом смятении отправили к Хосрову послов, а вместе с ними и Стефана, знаменитого врача своего времени. Он как‑то раньше избавил от болезни Кавада, сына Пероза, который наградил его за это великим богатством. (32) Когда он вместе с другими явился к Хосрову, то сказал ему следующее: «Издревле все считают человеколюбие истинным признаком хорошего царя. (33) Поэтому тебе, о могущественный царь, совершающему убийства и сражения, порабощающему города, суждено в будущем получить много прозваний, но имени доброго ты никогда не будешь иметь. (34) Между тем из всех городов Эдессе менее всего надлежало бы видеть от тебя что‑либо худое. (35) Ибо отсюда происхожу я, который, совершенно не ведая будущего, воспитал тебя и посоветовал твоему отцу назначить тебя своем преемником. Таким образом, для тебя я оказался главным виновником твоего воцарения, а для моей родины — источником теперешних бедствий. (36) Ибо люди по большей части сами навлекают на себя многие несчастия, которые с ними случаются в будущем. (37) Однако если у тебя осталась хоть какая‑либо намять об оказанных мною тебе услугах, не причиняй нам больше никакого зла, воздай мне эту награду, за что ты, о царь, получишь возможность не считаться самым жестоким». Так сказал Стефан[396]. (38) Хосров же соглашался только тогда уйти отсюда, когда римляне выдадут ему Петра и Перания за то, что они, являясь рабами, полученными им по наследству, осмелились сражаться против него[397]. (39) Если же римлянам это не в радость, то пусть выбирают одно из двух: либо заплатить ему пятьсот кентинариев золота, либо принять в город некоторых из доверенных ему лиц, которые, разыскав все богатства города, все золото и серебро, которое окажется, доставят ему, оставив остальное во владении хозяев. (40) Такие оскорбительные слова сказал Хосров, надеявшийся без особого труда взять Эдессу. Послы, поскольку им показалось невыполнимым то, чего потребовал Хосров, в глубокой печали возвратились в город. (41) Когда они вошли внутрь укреплений и сообщили о том, что сказал Хосров, весь город преисполнился смятением в плачем.
(42) Между тем постройка насыпи поднималась все выше и выше, и с большой спешкой работа продвигалась вперед. Римляне, не зная, что делать, вновь отправили послов к Хосрову. (43) Когда они оказались в лагере неприятеля и сказали, что они пришли просить о том же самом, они не услышали от персов ни одного доброго слова, но изгнанные оттуда с грубостью и шумом, были вынуждены возвратиться в город. (44) Сначала римляне пытались надстроить стену, расположенную против насыпи, другой постройкой; но когда сооружение персов превысило и ее, они отказались от этой работы в склонили Мартина уладить дело о мире любым образом, каким он пожелает. Тот, подойдя близко к вражескому лагерю, вступил в разговор с некоторыми из персидских военачальников. (45) Они, вводя Мартина в заблуждение, стали говорить ему, что их царь настроев мирно, но, что он, Мартин, никак не может убедить римского автократора отказаться от стремления соревноваться с Хосровом и заключить с ним мир. (46) Ибо и Велисарий, который намного превосходит могуществом и саном его, Мартина, чего он, впрочем, и не отрицает, и который недавно смог убедить персидского царя, находившегося уже в центре римских владений, отступить оттуда в персидские пределы[398], пообещав, что в скором времени прибудут к нему послы из Византия и установят на прочной основе мир, ничего не сделал из того, за что ручался, поскольку оказался не в состояния преодолеть волю Юстиниана.
XXVII. В это время римляне придумали следующее. Они сделали подкоп из города под неприятельскую насыпь, приказав копавшим его не прекращать работы, пока они не дойдут до середины холма. Таким образом они собирались поджечь эту насыпь. (2) Когда подкоп дошел почти до середины холма, до персов, стоявших наверху, дошел какой‑то шум. (3) Догадавшись о том, что происходит, они сами начали копать сверху, делая ров с обеих сторон от центра, чтобы таким путем захватить римлян, затевающих против них зло. (4) Узнав об этом, римляне прекратили работу, навалили земли в уже пустое место и стали действовать у нижней части насыпи, которая подходила к стене. Вытащив снизу дерево, камни и землю, они сделали своего рода комнатку, набросали туда стволы легковоспламеняющихся деревьев, облив их кедровым маслом, серой и асфальтом. (5) Все это у них было уже наготове, а тем временем персидские военачальники, часто встречаясь с Мартином, вели с ним разговоры, о которых я сказал, делая вид, будто бы они хотят принять предложение о начале мирных переговоров. (6) Когда же насыпь у них была доведена до конца и приблизилась к городской стене, высотой намного ее превышая, они отослали Мартина, явно отказавшись от заключения мира и вознамерившись далее приступить к активным действиям.
(7) Поэтому римляне тотчас же подожгли стволы деревьев, заготовленных ими для этого случая. Огонь разрушил некоторую часть насыпи, но еще не успел полностью в нее проникнуть, как все дерево сгорело. Однако римляне, не теряя времени, беспрерывно бросали в подкоп новые дрова. (8) Огонь уже разгорелся подо всей насыпью, и ночью повсюду над этим холмом показался дым. Не желая позволить персам заметить это, римляне предприняли следующий маневр. (9) Наполнив маленькие сосуды горящими углями, они начали в большом количестве бросать их вместе с зажигательными стрелами по всей насыпи. Персы, стоявшие здесь на страже, стали быстро ходить туда‑сюда и тушить их. Они думали, что дым поднялся по этой причине. (10) Но поскольку он продолжал распространяться, варвары в большом числе бросились туда на помощь. Римляне же, пуская в них стрелы со стены, многих из них поубивали. (11) С восходом солнца сюда прибыл и Хосров, сопровождаемый большей частью войска. Поднявшись на холм, он первый понял причину несчастья. (12) Ибо он обнаружил, что дым идет изнутри, а не от того, что метали враги. Он тотчас приказал всему войску спешно идти на помощь. (13) Римляне, воспрянув духом, бросали им оскорбительные слова; из варваров же одни засыпали землей, другие заливали водой те места, где показывался дым, надеясь, таким образом, одолеть беду, но им это совершенно не удавалось. (14) Там, где насыпали землю, естественно, дым прекращался, однако, вскоре он появлялся в другом месте, поскольку огонь заставлял его искать себе выход, где только можно. Что же касается воды, то чем больше ее куда‑либо попадало, тем больше увеличивалось действие смолы и серы, отчего еще сильнее охватывались огнем попадающиеся бревна, и она гнала огонь все дальше, поскольку нигде не могло проникнуть внутрь насыпи такое количество воды, которого хватило бы на то, чтобы погасить пламя. (15) К вечеру дым стал настолько сильным, что оказался виден в Каррах и других более отдаленных городах. (16) Поскольку множество персов и римлян взобралось на насыпь, между ними завязалась битва; они сильно теснили друг друга, но победа осталась за римлянами. (17) Тогда и яркое пламя показалось над насыпью, и персы отказались от этого предприятия.