Со смертью Петра I некоторые церковные деятели решили, что вновь можно будет восстановить патриаршество. Среди них своей активностью выделялся вице-президент синода новгородский архиепископ Феодосии Яновский. По своей епархии он распространил воззвание типа присяги, которую ему должно было принести духовенство новгородской епархии. Однако власти круто расправились с ним: за свое «злоковарное воровство» он был сослан рядовым чернецом в Холмогоры.
При Петре II наметилась тенденция к возврату старых церковных порядков, и группировка Феофана должна была отойти на второй план. Но вскоре царь умер. Тогда Феофан воспрянул и принял деятельное участие в возведении на престол голштинской принцессы Анны Ивановны. С присущей ему ловкостью он оказал новой царице важную услугу в преодолении попытки «верховников» ограничить ее власть и стал затем при дворе влиятельным человеком.
Удобным предлогом для расправы со всеми, кто при Петре II оттеснил было Феофана Прокоповича от кормила церковного управления, было то, что многие из них не сразу изъявили свою преданность Анне Ивановне и бироновщине, служившей для нее опорой. Промедлившие с присягой были по указанию Феофана подвергнуты суровым карам, а сам он до смерти в 1736 г. пребывал в фаворе, занимаясь непрестанным славословием императрицы Анны и Бирона. Вместе с Феофаном выступали епископ Гавриил Бужинский, архимандрит Феофил Кролик, иеромонах Симон и др.
Церковные деятели рекламировали перед народом высочайшие духовные и прочие добродетели царицы Елизаветы. Она аттестовалась в церковных проповедях как единственный в мире образец всего самого выдающегося: «Она едина, аки солнце,— восклицал епископ Петр Гребневский,— которое темными облаками окружено бывает, но не омрачается. Она едина, аки корабль, который волнами обуреваем бывает, но не погружается, но паче от всех возносится. Она едина, аки кедр ливанский, который ветром не крушится, но паче крепчайший от того бывает. Она едина, аки древо финиково, которое от тяжести не ломится, но паче процветает. Она едина, аки адамант претвердый, ничем сокрушитися могущий». В историю русской церковной проповеди вошли столь же велеречивые творцы елизаветинских апофеозов: митрополит новгородский Димитрий Сеченов, архиепископ новгородский Амвросий Юшкевич, епископ Гедеон Кринов-ский; ректор Московской духовной академии Кирилл Флоринский.
После смерти Елизаветы в 1761 г. Возникли затруднения. Императорский трон занял Петр III, через несколько месяцев свергнутый и убитый группой гвардейских офицеров под руководством его жены, ставшей императрицей под именем Екатерины II.Церковникам пришлось быстро ориентироваться в обстановке, почти молниеносно меняя свои позиции.
По поводу воцарения Петра III ректор Московской духовной академии Гавриил Петров благовестил в своей проповеди: «Ныне мы видим возведенного на всероссийский престол великого нашего государя императора Петра Федоровича, возведенного богом... Бог прежде всех предвидел, сколь добродетельный, сколь милостивый, сколь великодушный, сколь справедливый, сколь храбрый сей муж будет; какой по благочестию христианскому ревнитель». Действительно, качества этого малопривлекательного человека, снискавшего почти всеобщую ненависть еще до вступления на престол, были всем известны, но духовенство исправно несло свою службу превозношения очередного самодержца, каков бы он ни был.
Когда последовал переворот 28 июня 1762 г. и «благочестия христианского ревнитель» был задушен Алексеем Орловым, а на престол вступила Екатерина II, то в документах, которыми сообщалось о происшедших событиях, провозглашалось, что новая императрица вступила на престол для обороны православной веры. Почивший же в бозе от желудочных колик недавний ревнитель благочестия не имел «в сердце своем следов веры православной греческой» и явно обнаруживал богу не усердие и презрение закона его, так что даже «коснулся перво всего древнее православие в народе искоренять», а потом даже «начал помышлять о разорении и самих церьквеи». В самом манифесте Екатерины II, откуда взяты приведенные слова, бог поминался 19 раз. В общем борьба алчных придворных между собой была представлена в манифесте как благочестивейший поход за веру православную. Богоугодная же цель такого похода полностью оправдывала и убийство, и прикрытие этого акта веры благовидной ссылкой на желудочные колики.
Нелестный отзыв в манифесте о религиозных качествах усопшего царя был расценен духовенством как осуждение его намерения забрать церковные земли и вызвал прилив верноподданнических чувств в отношении к Екатерине II, тем более что относительно своей будущей политики она заверяла, что не имеет намерения и желания присвоить себе церковные имения. И все же, почувствовав себя на престоле достаточно прочно, царица заговорила по-другому.
Она выступила в синоде с речью, в которой признала свое ранее отрицавшееся намерение и желание присвоить церковные имения и в самом грубом тоне предупредила церковных иерархов, чтобы они не вздумали отстаивать свое право на владение ценностями. «...Ваша обязанность,— напомнила она им,— состоит в управлении церквами, в совершении тайн, в проповедовании слова божия, в защищении веры, в молитвах и воздержании... Вы преемники апостолов, которым повелел бог внушать людям презрение к богатствам, и которые были очень бедны.
Царство их было не от мира сего: — вы меня понимаете? Я слышала эту истину из уст ваших. Как можете вы, как дерзаете, не нарушая должности звания своего и не терзаясь в совести, обладать бесчисленными богатствами, иметь беспредельные владения, которые делают вас в могуществе равными царям?.. Вы просвещенны: вы не можете не видеть, что все сии имения похищены у государства... Естьли вы повинуетесь законам, естьли вы вернейшие мои подданные, то не умедлите возвратить государству все то, чем вы неправильным образом обладаете».
Будучи весьма образованным для своего времени человеком, Екатерина II знала историю всех христианских церквей, в частности то, что все они давно утратили связь с апостольскими традициями. Тем не менее напоминание об этих традициях оказалось очень кстати и было ловко использовано новой императрицей. Митрополит Гавриил в своих публичных проповедях представлял Екатерину II единственной по благочестию монархиней и утверждал, что у нее могли бы поучиться все законодатели мира и лишь Моисей мог бы занять место рядом с нею. А благочестивейшая царица решила, что земли и крепостные души меньше нужны монастырям, чем ее царедворцам.
Секуляризация не могла не вызвать недовольства в среде церковников. Они уже были, однако, достаточно вышколены для того, чтобы отказаться от мысли о каком-нибудь организованном сопротивлении царской власти. Церковь старалась лишь «верхним чутьем» улавливать идущие с высоты престола веяния, чтобы произносить очередные панегирики в честь их благочестивейшего источника.
Нашелся лишь один открытый противник предпринятой Екатериной II операции присвоения церковных земель. Это был ростовский митрополит Арсений Мацеевич, который и раньше вступал в опасные пререкания с престолом. По поводу екатерининского манифеста о секуляризации Мацеевич проявил свою «продерзость» в полной мере. Он прислал в синод два пространных заявления, в которых приравнивал секуляризацию церковных имений с деяниями Иуды Искариота, Юлиана Отступника и других малопочтенных библейских и исторических персонажей. Синод передал письма Мацеевича на благоусмотрение царицы, причем снабдил их нелестными характеристиками. В своей резолюции императрица обличала митрополита не столько в бунтарском духе, сколько в богословских ересях, в превратных и возмутительных истолкованиях многих текстов священного писания. Возмутителя наказали: его сослали в один из северных монастырей, а когда через четыре года стало известно, что он высказывается не очень почтительно о благочестии императрицы, было принято новое решение: лишить Арсения монашеского чина, по расстрижении переименовать Андреем Вралем и «сослать на вечное и безъисходное содержание в Ревель». До конца своих дней содержавшийся в одиночке ревельской крепости арестант Андрей Враль был уже известен только под этим именем.
Долголетнее царствование Екатерины II не ставило уже перед церковью проблем, связанных с ее положением в государстве, с отношением к тому или иному из самодержцев или претендентов на трон. Что бы ни делала императрица, церковь превозносила ее в самых лестных выражениях и требовала от подданных полной ей покорности. Почва для попыток проявления малейших претензий церкви на самостоятельность окончательно исчезла.
Когда после смерти Екатерины II в 1796 г. трон занял Павел, все оставалось по-прежнему, хотя царь недвусмысленно проявлял симпатии к католицизму и даже согласился возложить на себя сан гроссмейстера Мальтийского ордена, хотя это не вязалось с его принадлежностью к православному вероисповеданию христианства. Церковные деятели прославляли благочестие и чуть ли не богоревность Павла I до тех пор, пока он не был свергнут с престола и задушен с ведома и согласия его сына Александра. Сразу же объектом превозношения стал новый помазанник, тоже получивший свою власть, конечно же, из рук самого господа.