Сгущалась тьма. Далекая полоска леса была почти неразличима. Дементоры уходили прочь от бараков, следом за ними, внутри защитного тумана, шли полураздетые, оборванные люди, звеня цепями. Драко, тяжело хромая, шел в надвигающемся мраке, стараясь не отставать от высокой черной фигуры. С цепью на ногах было довольно трудно двигаться, но парень чувствовал, что его босые ноги не касаются жидкой поверхности трясины. Что–то упруго прогибалось под ним при каждом шаге и, опустив глаза, парень увидел клубящийся серебристый туман, который поддерживал его над землей. Они продвигались по самым темным, топким и гиблым пространствам болот и Драко понимал, что здесь нет никаких троп и тем более дорог. Если он покинет пределы защитного облака, то болотная топь затянет его в следующую же минуту.
Странная процессия продвигалась по болотам всю ночь. Ночной холод и сырость пробирали Драко до костей, но хуже всего была тьма, поглотившая мир – абсолютная и беспросветная. Где–то рядом иногда раздавались леденящие кровь звуки – то ли это был вой баньши, плакальщицы, предвещающей скорую смерть, то ли еще какой–то твари. Поблизости чавкала болотная жижа, а все запахи заглушал могильный смрад, исходящий от дементоров. Драко уже давно не различал черного балахона стража Азкабана, как, впрочем, и всего остального, но остро ощущал его присутствие и панически боялся отстать. Болото со вздохом вытолкнуло из себя несколько пузырей зловонного газа. Юный Малфой чувствовал жуткое влияние этого места – как будто безликое зло прокралось в его проклятую душу и оставило там ощущение тяжести и беспокойства. Это место не хотело его отпускать, и от осознания этого Драко становилось не по себе.
Его тело начало коченеть, и чтобы не думать об этом и приблизительно определить пройденное расстояние, парень стал считать шаги. Спустя примерно десять тысяч шагов он почувствовал, что снова ступил на твердую землю. Малфой понял, что они вышли из района топей и оказались в лесу. Дементоры бесшумно скользили между деревьями, не задевая листьев, не ломая кустарников, и оставляя за собой след, покрытый коркой льда. Голова Драко раскалывалась от усталости, смрада и поднимавшегося жара. Нечеловеческим усилием юноша прошел по Проклятому Лесу еще восемь с половиной тысяч шагов, прежде чем солнце медленно стало подниматься над кронами, освещая утренними лучами это мрачное и гиблое место. Здесь росли гигантские деревья, ствол каждого из которых вряд ли могли бы обхватить, взявшись за руки, пятнадцать человек. Кроны деревьев сливались в едва различимые купола на невообразимой высоте, кое–где поднимались рощицы травы, достигавшей человеческого роста, и желто–коричневые чудовищно изломанные корни, растущие вверх. В пространствах между деревьями поблескивали озера со стоячей водой. Повсюду была трясина, зеленая и засасывающая. Здесь не было слышно пения птиц, зато какая–то тварь жутко кричала вдалеке. Они прошли мимо небольшого зловонного озера, в котором плавали большие белые слизни, а на берегу росла колония розовых грибов, которые источали странный, но влекущий аромат.
В какой–то момент защитное облако исчезло, а дементоры начали удаляться в глубь леса в сторону трясины и бывшие каторжники поняли, что дальше должны идти сами, без жутких проводников. Драко чувствовал себя все хуже и хуже, у парня началась лихорадка, от усталости и прогрессирующей болезни он едва не терял сознание, падал, но с усилием поднимался и продолжал идти, опираясь на плечо Рабастана Лестрейнджа. Они шли уже больше суток, изможденные голодом, жаждой, болезнями и усталостью. Временами радость от обретенной свободы сменялась отчаянием и липким страхом от того, что в этом лесу можно блуждать до самой смерти. Под конец дня Драко потерял сознание, а когда очнулся, услышал голоса тех, кто рекомендовал Лестрейнджу бросить его.
– Мальчишка умирает, Рабастан, глупо тащить его за собой. Или ты хочешь отдать Люциусу его труп? – произнес кто–то хриплым голосом, обращаясь к Лестрейнджу.
Драко застонал, открывая глаза, и попытался приподняться, хватаясь закованными в цепи руками за ствол поваленного дерева.
– Дядя, не слушай их, – тихо произнес парень. – Не бросай меня. Я не хочу сдохнуть в этом лесу, получив свободу. Я сумею дойти, обещаю, слово Малфоя, я не буду обузой, только не оставляй меня здесь. Я очень хочу вернуться домой. Пожалуйста, не слушай их…
– Конечно, не брошу, малыш, иначе сестрички Блэк убьют меня на месте, – попытался пошутить Рабастан Лестрейндж, и взяв умирающего юношу на руки, тяжело переступая закованными в цепи окровавленными ногами, пошел дальше, не обращая внимания на тех, кто говорил что мальчишка не протянет и пары часов.
Но Драко не умер, несмотря на то, что у него началось прогрессирующее заражение крови и он уже не приходил в сознание. Бывшие заключенные шли по лесу до конца ночи и только под утро, наконец, заметили, что деревья впереди поредели, а вскоре изможденные люди услышали голоса – впереди, на опушке леса их встречали родственники, как и обещал Мариус Белфур. У смертельно уставших людей открылось второе дыхание. Звеня кандальными цепями, не замечая боли в сбитых в кровь ногах, люди, плача от счастья, побежали навстречу встречающим их близким и родным. Рабастан Лестрейндж, держа на руках бессознательного Драко, вышел из леса последним и увидел Люциуса Малфоя, стоящего возле кареты. Малфой бросился к грязному, оборванному, закованному в цепи человеку, с трудом узнав в нем некогда блестящего аристократа Рабастана Бастиана Лестрейнджа, приходившегося ему родственником, который сейчас держал на руках светловолосого юношу, чье исхудавшее тело было покрыто сплошными кровавыми и гноящимися язвами и струпьями.
– Твой сын умирает, Люциус, – устало произнес Лестрейндж, передавая Малфою тело Драко.
– Мальчик мой… – прошептал Малфой побелевшими, дрожащими губами, прижимая к себе сына.
– Отец… – вдруг глухо застонал Драко. Слипшиеся ресницы вздрогнули, и парень приоткрыл глаза. – Отец, – прошептал он воспаленными губами, на которых выступила кровавая пена. – Я вернулся, отец… – и в следующий миг юноша снова потерял сознание.
Драко Малфой уже сутки находился в тяжелом состоянии, не приходя в сознание. Парень метался на сбитых шелковых простынях, в горячечном бреду то принимался звать Нарциссу, которая не отходила от постели больного сына ни на минуту, то потрескавшимися в кровь губами сбивчиво шептал слова раскаяния, мутным взглядом смотря куда–то в пространство, а затем снова проваливался в забытье. Драко сгорал от лихорадки и умирал от заражения крови. Нарцисса и Люциус пригласили лучших колдомедиков магической Британии, но многие эскулапы разводили руками и только выражали свое сочувствие, заявляя, что сделать что–либо нельзя – слишком поздно, мальчик умирает и ему не поможет уже никакое волшебство. Северус Снейп, поспешно явившийся в Малфой–Мэнор, и осмотревший умирающего Драко, сумел убедить отчаявшуюся мать, что сможет спасти жизнь своего крестника, но придется прибегнуть к применению запрещенной черной магии, а пораженную гангреной ногу спасти уже невозможно. Отчаявшиеся родители готовы были на все ради спасения жизни единственного сына, и Люциус дал согласие на ампутацию конечности для предотвращения дальнейшего заражения крови и сохранения жизни сына.
Для исцеления Драко Северус Снейп применил древние заклятия, используемые черными магами и некромантами. За использование подобных запрещенных методов врачевания декан Слизерина рисковал угодить в Азкабан, но Снейп в этот миг готов был нарушить любой закон и преступить любой моральный кодекс, лишь бы спасти жизнь молодого человека, своего крестника, который в столь юные годы уже успел наделать много ошибок, за которые так тяжело и сурово расплатился. Под утро стало ясно, что юноша выживет, опытному зельевару удалось остановить дальнейшее заражение крови и быстро распространяющееся омертвление тканей, а также снять горячку.
Драко спал беспокойным сном, время от времени вскрикивая от мучивших его кошмаров или глухо стонал, в кровь кусая губы. Нарцисса Малфой находилась в глубоком эмоциональном шоке, и когда стало ясно, что жизнь сына теперь вне опасности, Северусу Снейпу пришлось заняться матерью, которая так и не покинула комнату Драко во время его исцеления, операция по ампутации проходила на ее глазах. Люциус же только дважды посетил больного сына – сразу после прибытия колдомедиков, ни один из которых не взял на себя смелость излечить наследника Малфоев, и под утро, когда домовой эльф явился в кабинет хозяина, сидевшего за столом, залитым коньяком и уставленным пустыми бутылками, и передал ему сообщение от Снейпа, что жизнь сына уже вне опасности. Увидев перевязанную бинтами, ампутированную до колена ногу сына, Люциус, казалось, всего на миг потерял хладнокровие, губы надменного аристократа задрожали, а на лбу выступили капельки холодного пота, но мужчина сумел вернуть самообладание и привычную надменность. Протянув свою трость с набалдашником в виде змеиной головы уставшему Северусу Снейпу, под глазами которого залегли черные тени, Люциус Малфой охрипшим голосом попросил передать ее своему сыну в качестве отцовского подарка, когда тот придет в сознание. Не сумев стерпеть такого цинизма, Нарцисса, с трудом поднявшись с кресла, медленно подошла к полупьяному мужу, и, собрав последние силы, отвесила ему хлесткую пощечину:
– Будь ты проклят, Люциус Малфой! – прошипела она, с презрением взглянув на него. – Ты мог спасти его раньше… А когда мой мальчик стал одноногим калекой, ты даришь ему трость. Если бы не Северус, сегодня я похоронила бы сына. Никогда не прощу тебя, Люциус. Ты чудовище!
Малфой–старший резко развернулся и стремительно покинул спальню сына, слыша его приглушенные стоны и тихий плач жены.
Драко очнулся только под вечер. Жар полностью спал, многочисленные воспаленные и гноящиеся раны, в которых завелись паразиты, были залечены, Северусу Снейпу удалось излечить чахотку, разъедающую легкие юноши, и под действием постоянных исцеляющих заклятий организм Драко начал медленно восстанавливаться и излечиваться от болезней. Но парень был сильно истощен постоянным недоеданием и изнурительным трудом в каменоломнях – щеки запали, черты лица стали более резкими, под глазами появились черные тени. Юноша слегка вздрогнул, застонал и приоткрыл глаза. В комнате царил полумрак, только несколько свечей мерцали в старинном массивном бронзовом подсвечнике, а в камине горело небольшое пламя. Драко медленно перевел взгляд с мерцающего огня, рассматривая богатые старинные полотна с портретами бледных светловолосых людей, до конца не веря в то, что он очнулся в своей комнате в родовом имении, а не в грязном смердящем бараке, наполненном скованными цепями людьми, многие из которых уже разлагались заживо. Юноша увидел в дальнем углу расположившегося за массивным резным столом Северуса Снейпа, склонившегося над небольшим котлом, в котором пузырилась и сверкала какая–то жидкость. Парень невольно улыбнулся, увидев близкого человека, но тут же застонал – воспаленные, покрытые коркой губы треснули до крови. Нарцисса, уснувшая беспокойным, тревожным сном, в миг очнулась и склонилась над пришедшим в сознание сыном.
– Мама? – прошептал Драко и схватил Нарциссу за руку, сжимая ее ладонь своей холодной, как лед, рукой. – Мама, я дома? – спросил он. – Или это сон?
– Ты дома, мой мальчик, дома, – дрожащими губами произнесла Нарцисса, убирая прилипшую белокурую прядь со взмокшего лба сына.
– Как же я по тебе соскучился, мама, – слегка улыбнувшись, ответил юноша, продолжая сжимать руку Нарциссы, будто боялся, что она всего лишь видение, сон, и в любой момент может исчезнуть, и он снова окажется в аду на болотных топях.
Северус, услышав, что крестник очнулся, оторвался от приготовления зелья и бесшумно подошел к постели юноши.
– Как ты себя чувствуешь, Драко? – спросил он, с легкой тревогой всматриваясь в изможденное лицо больного.
– Ничего… терпимо, – попытался снова улыбнуться парень. – Только немного знобит и нога почему–то снова болит. Очень болит… но это ничего, я потерплю, это даже хорошо, что болит. Я боялся, когда перестал ее чувствовать. А раз болит, значит все в порядке.
Нарцисса закрыла лицо кружевным платком и зарыдала.
– Мама, не плачь, – прошептал парень, нежно сжимая ее руку. – Теперь все будет хорошо, я же вернулся, это главное.
Женщина склонилась над сыном, обнимая его и покрывая худое, осунувшееся лицо поцелуями.
– Драко, мальчик мой, – шептала мать. – Прости меня, прости, что не смогла уберечь тебя от этого, что не смогла спасти вовремя, прости, если можешь…
– Я люблю тебя, мама, я очень тебя люблю, – тихо произнес юноша, обнимая плачущую женщину. – Тебе не за что просить у меня прощения, это я во всем виноват. Только я один. Я совершил много ошибок, и если бы можно было достать хоть один маховик времени, чтобы все исправить… Мама, успокойся, если Северус здесь, значит, нет причин для беспокойства. Он вылечит меня, правда, крестный? – продолжая гладить Нарциссу по роскошным белым волосам и пытаясь успокоить ее, произнес Малфой, обращаясь к крестному.
Северус Снейп, сложив руки на груди, мрачно наблюдал за развивающейся перед ним сценой, понимая, что приближается роковой момент, когда семнадцатилетний парень должен будет узнать жестокую правду о том, что стал калекой.
– Я сделаю все, что в моих силах, Драко, чтобы ты исцелился как можно быстрее. Через пару дней ты полностью избавишься от приступов чахотки, в ближайшее время заживут следы от кандальных цепей, а многочисленные раны мне уже удалось залечить.
– Спасибо, крестный, – поблагодарил парень, слегка насторожившись, глядя в мрачное лицо Снейпа. – Это все, что ты хотел мне сказать или есть что–то еще? Что–то случилось? С моим отцом, да? Где он? Мама, где отец, почему его нет здесь?
– Люциус приходил к тебе, Драко, – медленно произнес Снейп. – Он оставил для тебя вот это… – декан Слизерина протянул своему бывшему студенту трость.
Холодный металл обжег руку Драко.
– Очень мило с его стороны, – тихо сказал юноша слегка дрожащими губами. – Но, думаю, в ближайшее время я излечусь, и она мне не понадобиться. Северус, верни, пожалуйста, трость моему отцу, раз он сам не хочет придти ко мне и не желает меня видеть.
– Она понадобится тебе, Драко, – произнес Снейп. – Она понадобится тебе до конца твоих дней.
Нарцисса снова беззвучно зарыдала, закрыв лицо платком.
– Почему? – охрипшим голосом глухо спросил юноша, ощутив неприятную тошноту от дурного предчувствия.
– Чтобы прекратить стремительно распространяющееся омертвление тканей и дальнейшее заражение крови, мне пришлось применить иссекающее заклятие и ампутировать ногу до колена, пока интоксикация не перекинулась на здоровую ткань. Эта была необходимая мера, ты умирал, Драко, и это был единственный шанс спасти тебе жизнь.
– О чем ты говоришь, Северус! – выкрикнул парень. – У меня нога болит, слышишь, болит!
Снейп молчал, а Нарцисса крепче сжала руку сына, не в силах прекратить душивший ее плач. Драко с ужасом начинал понимать, что крестный сказал жестокую правду, слезы матери были явным доказательством того, что он стал калекой, да и циничный подарок отца вдруг становился вполне уместным, но парень отказывался верить в жестокую правду, не мог и не хотел ее принимать, боялся своими глазами убедиться в своем ужасном увечье. Драко невыносимо трудно было сделать это, хотелось оттянуть тяжелый момент, хотелось закричать этим близким людям о том, что все это ложь, и он не мог стать одноногим жалким инвалидом, как Аластор Моуди, ведь он – Драко Малфой, слизеринский принц, любимчик многих девчонок в Хогвартсе, блестящий юный аристократ, подающий большие надежды, которым восхищаются все. С НИМ НЕ МОГЛО ТАКОГО СЛУЧИТЬСЯ! С кем угодно, только не с ним! Сжав зубы до хруста, Драко резко откинул одеяло и вместо левой ноги увидел перебинтованную культю. Лицо юноши стало мертвенно–бледным, губы задрожали, глаза наполнились слезами.
– Нет! – закричал он. – Я не хочу! – и, схватив трость, парень швырнул ее, растратив на это остаток сил. Застонав, Драко упал на подушки и закрыл лицо руками.
Трость отлетела в дальний угол комнаты и, врезавшись в большое волшебное зеркало венецианской работы, разбила его вдребезги. Нарцисса громко вскрикнула и с ужасом посмотрела на Снейпа. Даже в магическом мире разбитое зеркало считалось очень плохой приметой и предвещало несчастье в ближайшее время. Хрустальные осколки со звоном осыпались на пол, и наступила оглушающая тишина.
Драко Малфой был достойным сыном Люциуса, и многолетние тренировки самообладания и хладнокровности не прошли даром. Не смотря на ужасное потрясение, Драко нечеловеческим усилием сумел собрать всю силу воли и не позволил выплеснуться бушевавшим в нем эмоциям и проявить свою слабость при матери, чтобы не расстраивать ее еще больше. Глухим, охрипшим, но ровным и даже спокойным голосом, юноша медленно произнес:
– Не плачь, мама, слезами ничего нельзя исправить. Я смогу с этим смириться, обещаю. Я проживу без квиддича и верховой езды, но в Хогвартс я больше не вернусь. Никто не должен знать о том, что Драко Малфой – калека, – а, обернувшись к крестному, помолчав, парень добавил: – Северус, поблагодари отца от моего имени за его подарок. А сейчас я хотел бы, с вашего позволения, немного побыть один. Пожалуйста, оставьте меня на время, прошу...
Северус помог подняться плачущей Нарциссе и, обнимая убитую горем женщину за плечи, вывел ее из спальни сына.
– Ассио, трость, – было последним, что они услышали перед тем, как дверь в спальню юноши громко захлопнулась за ними.
Драко сжимал трость так, что побелели пальцы, а слезы капали на серебряный набалдашник в виде оскаленной пасти змеи с блестящими изумрудными глазами, так напоминавшими в этот момент взгляд других глаз, изумрудно–зеленого цвета, которые смотрели на него с нескрываемой ненавистью в день их последней встречи во время дисциплинарного слушания.
– У тебя есть основания ненавидеть меня, Поттер, но поверь мне, я искупил свою вину перед тобой. Я заплатил очень большую цену, Гарри, и, надеюсь, ты когда–нибудь, если не простишь, то хотя бы поймешь это.
Драко уже неделю испытывал непонятную тревогу и какое-то угнетающее предчувствие надвигающейся беды. Парень не мог избавиться от навязчивой мысли, что должно случиться что-то страшное и непоправимое, и он связывал это с предстоящей церемонией посвящения в Пожиратели Смерти. Было время, когда он мечтал о том моменте, когда сможет принять Черную Метку и присягнуть на верность Темному Лорду. Юный Малфой всегда и во всем стремился походить на своего отца, и вступление в ряды служителей Волдеморта казалось Драко достойным поступком, которым будет гордиться его отец. Очень часто, оставшись наедине со своим другом и любовником Блейзом Забини, Малфой восторженно предавался мечтам о том, как с гордостью примет особый знак Лорда, который украсит его левое запястье, как станет в ряды тех, кто служит великому темному магу и разделяет его взгляды о чистоте крови среди волшебников. Драко с детства был воспитан с мыслью о том, что полукровки — люди второго сорта, а грязнокровкам не место в магическом мире. Он искренне верил в правильность своих убеждений и считал, что магический мир по праву должен принадлежать только чистокровным магам, а таких, как Грейнджер надо вышвыривать в мир магглов, предварительно лишив их волшебных способностей, которых они не достойны. Блейз Забини, эгоистичный единоличник, презирающий любые общественные организации и движения, скептически относился к порывам своего друга вступить в ряды Пожирателей Смерти, считая это, мягко говоря, глупостью. Черную Метку, знак Волдеморта, циничный итальянец называл пошлой татуировкой, которая непременно обезобразит красивую кожу Малфоя; маски и скрывающие лица капюшоны Пожирателей Смерти Блейз приравнивал к шутовским карнавальным костюмам, а карательные вылазки прислужников Темного Лорда Забини считал идиотизмом, из-за которого можно оказаться в Азкабане. Парни часто ссорились из–за расхождений во взглядах, но, несмотря на хлесткие и едкие высказывания своего друга, Малфой твердо был уверен в правильности своего выбора, хотя бы уже потому, что его отец был Пожирателем Смерти, а Драко стремился во всем походить на Люциуса, который был для сына идеалом во всем.
С тех пор прошло несколько месяцев, за которые Драко повзрослел на несколько лет. Он пережил смерть Блейза, навсегда потерял парня, которого сам же унизил и оболгал, и о котором думал теперь постоянно, прошел весь ужас каторги, вернувшись оттуда калекой, и сейчас его взгляд на многие вещи изменился. Восторженный мальчик, который стремился служить великим идеалам Темного Лорда, превратился в повзрослевшего молодого человека, который теперь смотрел на жизнь по–другому. Безграничная преданность своему отцу прошла, Драко уже не стремился быть похожим во всем на Люциуса, а холодное презрение и отчуждение Малфоя–старшего поселили в сердце сына непроходящую обиду и боль.
Драко нервно ходил из угла в угол своей роскошной комнаты, украшенной старинными гобеленами и картинами. Парень слегка прихрамывал на одну ногу и опирался на отцовскую трость. Протез, который изготовил для него Северус Снейп, не доставлял молодому человеку особых неудобств при ходьбе. Изо дня в день, стиснув зубы, Малфой с маниакальным упорством изматывал себя тренировками, по несколько часов подряд, не прерываясь на отдых, взбирался на возвышенности и спускался с них, карабкался на деревья, совершал пробежки, спотыкаясь и падая, но снова заставлял себя подняться и шаг за шагом учился заново ходить, бегать, приседать. Юный Малфой даже пытался снова заняться верховой ездой, чтобы не чувствовать себя ущербным ни в чем, но вскоре понял, что великим наездником ему уже не стать, а о квиддиче придется забыть навсегда. Это сильно било по его самолюбию, но Драко сумел с этим смириться. В последнее время Малфой научился держать удары судьбы, и с маниакальной настойчивостью, изо дня в день, в любую погоду, тренировался и делал изнуряющие упражнения, и со временем добился того, что перестал замечать протез, который, казалось, стал частью его самого. Сложнее было смириться с мыслью о своей физической неполноценности. Парню больно было осознавать, что он теперь на всю жизнь останется хромым калекой, но он знал, что Северус Снейп сделал все возможное, и если бы не усилия крестного, он бы умер, не приходя в сознание, едва получив долгожданную свободу. Очень часто по ночам, оставшись один на один с тяжелыми мыслями и отшвырнув ненавистный протез, глядя на изуродованную культю вместо ноги, бывший слизеринский принц плакал, закрыв лицо ладонями, а утром, прошептав «Ассио, протез» и уже привычным движением закрепив его на ноге, снова превращался в надменного юного аристократа, надевал маску холодного безразличия и отправлялся на очередную изматывающую тренировку…
Драко в очередной раз пересек комнату, и наконец остановился у окна, задумчиво глядя на сумеречное небо. Этой ночью должен был состояться обряд вступления в ряды Пожирателей Смерти, и юному Малфою предстояло принести клятву верности, принимая Черную Метку. Парень остро ощущал, что именно сегодня в полночь должно произойти что-то такое, что навсегда изменит его жизнь, хотя за последние месяцы его жизнь и так была полностью разрушена.
Молодой человек понятия не имел, в чем заключается обряд посвящения, тетка Белла только намекнула, что в этот раз будет нечто особенное и он запомнит это на всю жизнь. Драко стал серьезно опасаться, что дело не обойдется только выжиганием знака Волдеморта на его запястье. Глядя в лицо Беллатрикс Лестрейндж и видя сумасшедшие огоньки в ее глазах, парень боялся, что во время ритуала посвящения Лорд Волдеморт, склонный к «театральным эффектам», как это называл Забини, может устроить нечто вроде жертвоприношения или какой-нибудь другой обряд черной магии, которые так любили проводить древние маги во времена Средневековья. Драко перерыл в библиотеке все книги, ища описание посвящения, но так ничего и не нашел, а спросить у отца не посмел — Люциус не разговаривал с сыном даже во время обеда, когда Драко спускался в столовую. Малфой-старший всем своим видом показывал, что сына для него не существует, и что Драко так и не прощен за свою гомосексуальную связь с Забини и Поттером.
В последнюю ночь перед посвящением Драко мучился от кошмаров, ему снились младенцы на алтарях, изнасилованные девственницы, распятые на кресте, Нарцисса в качестве жертвы, над которой занесен нож, он сам с отрубленными ногами, ползающий в луже собственной крови. Парень просыпался в холодном поту, еще слыша свой собственный крик. Он боялся того, что должно было произойти, всей душой противился неизбежному и искренне хотел избежать рокового момента, который изменит его и так сломанную жизнь.
Парень вздрогнул от неожиданности, когда у него за спиной раздался громкий хлопок. Драко резко обернулся, чуть не потеряв равновесие, и схватился за трость. Перед ним, низко склонив голову, так что уши касались пола, стоял домовой эльф в грязной наволочке.
– Молодого хозяина приглашают спуститься в гостиную, – пропищало жалкое существо и тут же поспешило исчезнуть, растворившись в воздухе.
На сердце у Драко было тяжело. За эти дни он много раз думал о том, как уклониться от принятия Черной Метки, но Люциус лично обещал Господину, что его сын по достижению совершеннолетия станет Пожирателем Смерти, а пустых обещаний Темному Лорду не давали. Драко понимал, что у него нет выбора — отказ служить Лорду Волдеморту приравнивался к смерти, тем более своим освобождением с каторги и самой жизнью он был обязан именно Лорду Волдеморту, а не отцу, и теперь пришло время платить по счетам.
Малфой медленно спускался по широкой мраморной лестнице, одной рукой опираясь на трость, другой придерживаясь за перила. Слегка прихрамывая, молодой человек вошел в гостиную и пораженно остановился. Вся мебель из огромного зала была унесена, кругом царил полумрак, только высоко под потолком парили черные свечи, освещая помещение зловещим мерцанием. Посреди пустой залы стоял большой каменный алтарь, который слегка мерцал, испуская холодный свет, похожий на лунный. На поверхности алтаря проступали древние рельефы, являющие собой тончайшую резьбу по камню, выполненную удивительно реалистично. Рельефы на алтаре оскверняли все, что считалось святым. В самом центре было изображено ритуальное лишение девственности фаллосом огромных размеров. Вокруг мужчины с козлиными головами предавались содомитской любви, а женщины с кошачьими лицами терзали младенцев и снимали кожу с повешенных. Драко почувствовал как у него на голове зашевелились волосы, казалось, стали оживать его ночные кошмары. Над алтарем вниз головой висело обнаженное тело женщины, оно медленно кружилось, будто движимое невидимой веревкой. Драко узнал в бесчувственной, вращающейся над алтарем фигуре свою бывшую преподавательницу по маггловедению – профессора Чарити Бербидж. Возле алтаря стояли безмолвные фигуры в масках, скрывающих лица, и без них. Драко легко узнавал в собравшихся родителей своих сокурсников, дальних родственников и хороших знакомых отца. На многих лицах, не скрытых масками, отражался ужас, с которым они взирали то на Лорда Волдеморта, то на медленно вращающееся в воздухе тело, которое, безо всяких сомнений, находилось здесь для того, чтобы стать жертвой. Драко успел заметить, что среди присутствующих не было его крестного Северуса Снейпа, Рабастана Лестрейнджа и некоторых других Пожирателей Смерти, которые, вероятно, нашли убедительный предлог, чтобы не являться на эту кровавую вакханалию, в которую превратится его посвящение в слуги Темного Лорда. В толпе присутствующих Драко сразу же увидел своих родителей – отец был бледнее обычного и не отрывал взгляда от висящего в воздухе тела, а мама застыла, как мраморное изваяние и только огромные голубые глаза смотрели на сына с ужасом, а бескровные, почти белые губы, заметно дрожали. Недалеко от алтаря стоял сам Темный Лорд, его кроваво-красные глаза с вертикальными зрачками смотрели на Драко, безгубый рот растянулся в подобии жуткой улыбки. Он поманил молодого человека к себе, и тот, не в силах оторвать взгляда от змеиных глаз Волдеморта, медленно подошел к нему. Темный Лорд протянул изящную руку с длинными тонкими пальцами, которую украшало массивное кольцо с черным камнем, и юноша медленно опустился на колено и слегка коснулся губами перстня.
– Я верю, Драко, что ты будешь служить мне гораздо лучше, чем твой отец, - произнес Темный Лорд. – Мне нужны преданные люди.
Юный Малфой, опираясь на трость, поднялся с колена и почтительно склонил голову, как преданный вассал перед своим сюзереном. Парня знобило, он испытывал необъяснимый ужас от всего происходящего, которое казалось каким-то гротескным бредом воспаленного сознания — этот древний алтарь в центре их гостиной, бесчувственное обнаженное тело профессора Хогвартса, эти молчаливые люди в масках, замершая от ужаса мама и отец, страшно побледневший при виде кольца с черным камнем.
– Ты станешь моим верным слугой, Драко, потому что обязан мне жизнью, – тихо сказал Темный Лорд, но в звенящей тишине его услышали все присутствующие в зале.
– Да, мой Лорд, – глухо ответил парень, сглотнув подступивший к горлу комок.
Волдеморт поднял палочку, направив ее на медленно вращающуюся над алтарем фигуру, и слегка взмахнул рукой. Женщина ожила, застонала и забилась, как будто пытаясь порвать незримые путы.
– Ты узнаешь нашу гостью, Драко? – спросил Волдеморт.
Парень пораженно смотрел на бьющуюся, как будто в невидимой паутине, Чарити Бербидж, и чувствовал, как у него от ужаса на затылке шевелятся волосы.
– Что же ты молчишь, Драко? – растягивая безгубый рот в жуткой ухмылке, поинтересовался Волдеморт. – Ты не узнаешь профессора маггловедения миссис Бербидж? Ну да, ты же не ходил на ее уроки, не так ли?