К этому времени Мерлин настолько исхудал, что напоминал скелет, обтянутый кожей. Рос он медленно, и Флинт, который был моложе на целый год, давно уже обогнал его. Шерсть Мерлина стала еще более тусклой, а на ногах и руках так поредела, что появились настоящие плешины, должно быть от слишком усердного обыскивания. Он подолгу лежал на земле в состоянии сонной апатии, в то время как другие детеныши весело возились рядом с ним.
Перед наступлением сезона дождей мы стали замечать, что состояние Мерлина как будто немного улучшилось. Он снова стал принимать участие в играх. Во время игр с Флинтом, Гоблином и Пом он бывал очень оживлен. Правда, если кто-нибудь из его товарищей начинал грубо вести себя, Мерлин визжал и припадал к земле в знак покорности или угрожающе наскакивал на обидчика. Когда полили дожди, мы поняли, что Мерлин не сможет пережить шесть холодных и дождливых месяцев. Он синел от холода и дрожал, как в лихорадке, едва начинал накрапывать дождь. Вот почему мы были рады, когда полиомиелит положил конец его страданиям.
Мерлин был не единственным сиротой в нашей группе. Еще три детеныша рано лишились матерей, причем двух из них, так же как и Мерлина, опекали старшие члены семьи. Малышка Битл осталась без матери тоже в трехлетнем возрасте, но ее сестра была на два или три года старше Мифф. Сильная и крепко сложенная, эта молодая самка спала вместе с Битл, чистила ей шерстку и даже позволяла ездить верхом на своей широкой спине.
Правда, и в поведении Битл мы нередко замечали те же признаки угнетенного состояния, что и у Мерлина: она часто впадала в оцепенение и отказывалась играть со сверстниками. Но постепенно это прошло, и к шести годам Битл ничем не отличалась от других детенышей того же возраста, за исключением, пожалуй, того, что ни на шаг не отходила от своей старшей сестры. К сожалению, обе сестрички не баловали нас своими посещениями, а потом и вообще перестали появляться в лагере. Впоследствии мы несколько раз встречали старшую в лесу. Что сталось с Битл, выжила она или погибла, нам так и не удалось узнать.
|
|
Вторая из сироток Сорема потеряла мать, когда ей только-только исполнился год. В этом возрасте младенец еще совершенно беспомощен и полностью зависит от матери: он не может самостоятельно передвигаться, нуждается в постоянной опеке и защите и, конечно, в материнском молоке. Твердая пища начинает играть важную роль в рационе маленького шимпанзе не раньше, чем тому исполнится два года. Заботу о Сореме взял на себя ее шестилетний брат Снифф. Нужно было видеть, как бережно юный самец обращался со своей крошечной сестренкой. Он всюду носил ее с собой, прижимая одной рукой к груди, аккуратно перебирал ее нежную шерстку. Когда они приходили в лагерь, Сорема съедала немного бананов, но эта пища явно не годилась для нее ей нужно было молоко. Малышка начала таять на глазах, и вот однажды утром Снифф принес, в лагерь трупик сестренки.
Казалось бы, взрослая самка могла бы с бОльшим успехом заботиться об осиротевшем детеныше, чем его старшие братья и сестры. Опытная мамаша всегда сумела бы защитить малыша, урегулировать ею взаимоотношения с другими членами сообщества. А если к тому же и у нее самой был маленький детеныш, она могла бы даже подкармливать приемыша молоком. Но за все десять лет мы ни разу не видели, чтобы какая-нибудь самка усыновила чужого детеныша.
|
|
У трехлетней Синди не было сестер и братьев. После смерти матери она осталась совсем одна. Мы надеялись, что ближайшая подруга матери, взрослая самка, которая прежде всегда ходила вместе с умершей, позаботится о сиротке, тем более что, по нашему мнению, самки были сестрами. Однако этого не произошло. Мы никогда не видели Синди рядом с подругой ее матери. Малышка, как правило, совсем одна бродила по лесу или ненадолго присоединялась к какой-нибудь группе. Немудрено, что первые признаки депрессивного состояния появились у нее гораздо раньше, чем у других осиротевших детенышей, и месяца через два мы навсегда потеряли ее из виду.
Мы долго пытались понять, почему поведение трехлетнего шимпанзенка так резко меняется после смерти матери. Ведь в этом возрасте детеныш становится довольно самостоятельным и может есть ту же пищу, что и взрослые члены группы. Правда, он все еще получает материнское молоко, но оно занимает довольно несущественную часть в рационе детеныша он сосет мать в течение двух минут каждые два-три часа. Внимательно проанализировав различия в поведении Мерлина и Битл, мы смогли до некоторой степени объяснить причины гибели большинства осиротевших детенышей. И Мерлин и Битл, как уже говорилось, потеряли мать примерно в трехлетнем возрасте; у обоих рано появились первые признаки депрессии. Но состояние Мерлина продолжало катастрофически ухудшаться, тогда как Битл полностью выздоровела. Лишившись матери, детеныши лицом к лицу столкнулись с непривычным для них миром взрослых. Психологически они были не подготовлены к этому. Раньше при малейшем намеке на опасность детеныш всегда кидался в сторону матери, чтобы прикоснуться к ней, подержаться за ее шерсть или просто пососать грудь. Теперь же эмоциональная незащищенность приводила к всевозможным психологическим срывам в поведении осиротевших детенышей, а старшие члены семьи не всегда могли заменить им заботливую мать. В этом смысле Битл по-настоящему повезло. Ее старшая сестра, крепкая молодая самка, в значительной степени восполнила потерю, в частности благодаря тому, что позволяла трехлетней малышке взбираться к ней на спину. Физический контакт с почти взрослым животным тотчас успокаивал испуганного детеныша, внушал уверенность, что теперь все будет в порядке. В самом деле, в случае опасности сестра с маленькой Битл на спине всегда могла убежать или взобраться на дерево. Зная это, малышка ни на шаг не отпускала от себя сестру стоило той отойти на несколько метров, как Битл с жалобными воплями бросалась за ней.
|
|
Мерлин в отличие от Битл не мог рассчитывать на помощь своей сестры в минуты волнения в группе или опасности. Мифф, сама еще почти детеныш, была верным товарищем для своего брата, но не умела защитить и успокоить его. Вот почему нам кажется, что причины тяжелого физического состояния Мерлина были чисто психологическими и объясняются вовсе не отсутствием материнского молока, а чувством социальной незащищенности. В подтверждение этой гипотезы можно сослаться на тот факт, что незадолго до смерти поведение Мерлина несколько улучшилось, хотя истощение к этому времени уже достигло предела. По-видимому, нервная система детеныша стала постепенно приспосабливаться к изменившимся условиям, но, к сожалению, было уже слишком поздно.
Если нам когда-нибудь удастся проследить за развитием осиротевшего детеныша шимпанзе вплоть до его взрослого состояния, мы сумеем узнать, излечивается ли он со временем от психологической травмы, связанной со смертью матери, или же ее последствия ощущаются на протяжении всей жизни. Длительные наблюдения за осиротевшим детёнышем помогут нам глубже понять характер влияния этой ранней психологической травмы на дальнейшую жизнь взрослого животного. Нет необходимости говорить о ценности этих наблюдений для сравнительной психологии. Поведение и мотивировка поступков у человека неизмеримо сложнее поведения шимпанзе. К тому же организация постоянных наблюдений за поведением одних и тех же людей в течение многих лет чрезвычайно сложна. Вот почему, изучая шимпанзе, мы надеемся помочь в решении тех проблем, с которыми сталкиваются психологи.
В этом смысле очень интересна история Флинта. Мы наблюдаем за развитием этого детеныша, в течение нескольких лет и видим, что его поведение резко меняется в зависимости от характера его взаимоотношений с матерью.
Флинту было около пяти лет, когда старушка Фло вновь начала менструировать: впервые со времени его рождения у нее набухла половая кожа, правда на очень непродолжительный срок всего на каких-то четыре-пять дней, во время которых мать не позволяла сыну сосать грудь. Она отгоняла Флинта прочь или играла с ним, чтобы отвлечь его внимание. Как только припухлость опала, Флинт вновь начал сосать грудь, хотя, как выяснилось впоследствии, Фло в это время уже была беременна. Флинг, несмотря на свой возраст, по-прежнему спал с матерью в одном гнезде и продолжал ездить у нее на спине.
По-видимому, у старушки Фло просто не хватало сил бороться со своим беспокойным и упрямым сыном. Отучить его от груди она пыталась, когда тому еще только исполнилось три года. Но Флинт с отчаянной решимостью требовал молока и в случае отказа закатывал настоящую истерику: кричал, бросался на землю, размахивал руками и ногами, убегал в лес, так что материнское сердце в конце концов не выдерживало, Фло бежала вслед за сыном и, заключив его в объятия, позволяла пососать грудь. Когда Флинт стал постарше, он начал наскакивать на мать и даже кусать ее, если она отказывалась кормить его. И как бы Фло ни сопротивлялась, ей все же в конце концов всегда приходилось уступать.
Примерно на седьмом месяце беременности у Фло внезапно кончилось молоко. Поневоле отлученный от груди, Флинт прошел в своем развитии через ту же стадию, что и его сестрица Фифи пять лет назад: он все время цеплялся за мать, хныкал, если она отходила от него на несколько метров, не позволял ей обыскивать других членов группы и громким криком требовал постоянного внимания к себе.
В конце беременности на Фло было жалко смотреть. Сухой сезон был в самом разгаре стояла изнуряющая жара. Фло с огромным животом брела по горным тропам, сгибаясь под тяжестью подростка-сына. Ростом он уже почти догнал мать, но все еще продолжал ездить на ней верхом, судорожно вцепившись в ее старое исхудавшее тело. Иногда мне казалось, что Фло не перенесет рождения нового детеныша. Она ходила медленно, то и дело останавливалась и садилась. Дыхание ее было прерывистым и тяжелым, а отсутствующий взор устремлен куда-то вдаль. Но Флинт и тут не давал ей покоя. Он начинал теребить несчастную мать, кричал, подталкивал ее в спину, торопясь поскорее добраться до плодовых деревьев, к которым они шли кормиться. Иногда он больно бил ее, если она не реагировала на его призывы. Наконец Фло с трудом вставала и снова отправлялась в путь, а Флинт в мгновение ока взбирался к ней на спину. В те минуты, когда они после кормежки располагались на отдых, сыночек снова начинал приставать к мамаше, заставляя ее приводить в порядок его шерсть.
Впервые мы увидели новорожденную Флейм ранним погожим утром. Все предыдущие дни мы внимательно следили за Фло, так как знали, что она вот-вот должна родить. Поэтому и заметили накануне то дерево, где Фло соорудила на ночь гнездо, и чуть свет опять пришли к нему. Однако самки в гнезде уже не было либо она построила себе при свете луны новое гнездо, либо во время родов спустилась на землю. Через некоторое время Фло с крохотной дочуркой появилась в лагере. Флейм была очаровательной малышкой с бледным личиком, на фоне которого ее огромные глаза выглядели голубыми. Но больше всего нас поразило почти полное отсутствие волос и гладкая розовая кожа на ее груди, животе и внутренних поверхностях рук и ног.
Вскоре Фло в сопровождении Флинта ушла из лагеря, прижимая к животу новорожденного младенца. Флинт впервые за все это время вел себя примерно: перестал надоедать матери и не пытался больше взбираться к ней на спину. Правда, он все время хотел потрогать Флейм, но Фло мягко отталкивала его руку к нашему удивлению, Флинт отнесся к этому довольно спокойно и не стал закатывать истерики.
Однако он все же решил так или иначе установить контакт с маленькой сестренкой взял в руки палочку и осторожно дотронулся ею до ручки Флейм. Потом отодвинул палочку и понюхал ее конец. По сути дела, Флинт изобрел этот своеобразный способ исследования, чтобы выяснить, каковы особенности вновь появившегося существа. Он впервые употребил орудие в день рождения Флейм, но впоследствии еще не раз прибегал к этому методу.
Флейм развивалась хорошо, пожалуй, даже чересчур быстро, и вскоре превратилась в здоровую, подвижную, веселую малышку. А вот поведение Флинта после некоторого улучшения вновь изменилось к худшему: он опять стал назойливым и капризным детенышем, каким был до рождения Флейм. По-прежнему требовал, чтобы Фло носила его на спине, и закатывал истерики, если мать не пускала его в гнездо, где она спала с Флейм. Испугавшись чего-нибудь, Флинт стремглав бросался к матери и повисал у нее на животе, обхватив руками и ногами хрупкое тельце младшей сестрички.
Но со временем Флинт начал вести себя примерно так же, как и осиротевшие детеныши: перестал играть со сверстниками, все больше и больше занимался обыскиванием собственной шерсти, нередко впадал в уныние и сонное оцепенение. В отличие от детей, которые часто ревнуют вновь появившегося брата или сестренку к родителям, Флинт никогда не пытался обидеть Флейм. Напротив, он и Фифи, если позволяла Фло, подолгу играли с трехмесячной сестрой, нянчили ее и заботливо чистили нежную шерстку. Иногда брат и сестра по очереди несли Флейм на себе через лес, а старая мамаша беззаботно трусила позади семейства.
Когда Флейм исполнилось шесть месяцев, Фло вдруг тяжело заболела: по-видимому, это было острое респираторное заболевание, которому обезьяны особенно подвержены во время сезона дождей и от которого несколько лет назад умер старый Уильям.
Шесть дней Фло вместе с Флейм и Флинтом не появлялись в лагере. Мы объявили розыск все сотрудники и практиканты научно-исследовательского центра, разбившись на партии, искали следы Фло. Наконец мы нашли ее гнездо. Старая самка была тяжело больна: она ничего не ела, едва двигалась и почти не вылезала из гнезда. Малышка Флейм исчезла видимо, умерла. Мы были уверены, что и Фло доживает последние дни, но ее крепкий организм все-таки справился с болезнью, и она выздоровела.
Поведение Флинта после болезни матери резко изменилось. Теперь он во всем походил на того детеныша, которого мы знали до рождения Флейм: он обрел прежнюю живость и готов был целыми днями играть с товарищами, возиться, кувыркаться, карабкаться по деревьям. Он даже стал, пожалуй, капризнее, чем раньше: то и дело подбегал к матери, пытался было снова начать сосать грудь, но за время болезни молоко у Фло пропало. Он продолжал ездить на спине у своей старой мамаши, а иногда, ухватившись за шерсть, повисал у нее на животе словом, вел себя как несмышленый младенец, хотя ему было в то время больше шести лет и до наступления подросткового периода оставалось немногим более полугода. Фло во всем потакала сыну: делила с ним пищу, пускала на ночь в свое гнездо, носила на спине, приводила в порядок его шерсть.
Было совершенно ясно, что в воспитании Флинта допущена серьезная ошибка. Может быть, он с детства был избалован вниманием со стороны матери, сестры и старших братьев и привык к тому, что все его капризы тут же исполнялись. Или же члены этой дружной семьи чересчур ревностно опекали его и оберегали от всяческих контактов, создав тем самым тепличные условия для развития малыша. А может быть, причина заключалась в том, что мамаша Фло была слишком стара и не смогла вовремя отнять сына от груди, будучи не в силах противиться его истерикам.
Как бы там ни было, Флинт резко отличался от других подрастающих самцов. Изменится ли его поведение в дальнейшем или в его характере на всю жизнь сохранятся черты избалованного младенца? Надеемся, что в будущем мы сумеем ответить и на этот вопрос.
А пока нам остается только поражаться, до какой степени подрастающий детеныш зависит от своей матери. Кто бы мог подумать, что трехлетний шимпанзенок может умереть, лишившись матери! Кто бы мог представить, что и в пять лет детеныш продолжает сосать грудь и спать в одном гнезде с матерью! Но уже совсем невероятным кажется то, что взрослый восемнадцатилетний самец по-прежнему проводит много времени в обществе своей немолодой мамаши!
В большинстве случаев самки шимпанзе умело и заботливо выращивают свое потомство. Малейшие промахи в воспитании, как мы убедились на примере Флинта, отражаются на ходе дальнейшего развития детеныша.
После того как у меня родился сын, я стала другими глазами наблюдать за взаимоотношениями в семье шимпанзе. С самого начала мы с Гуго решили кое-чему поучиться у обезьян: старались не лишать нашего сына физического контакта и брали на руки, если он плакал в своей кроватке. Мы много играли с ним, ласками и словами выражая нашу любовь. Я кормила его грудью в течение года, причем соблюдала не очень жесткий режим кормления и часто уступала его просьбам. Отправляясь в горы или в лес, мы всегда брали малыша с собой, так что почти все время он проводил в обществе родителей. Если наш мальчик начинал упрямиться, мы старались отвлечь его внимание от нежелательного действия, предпочитая этот способ воспитания грубому окрику или запрету. Иногда нам все же приходилось наказывать сына, но мы почти сразу успокаивали его ласковым прикосновением.
По мере того как малыш подрастал, наши методы претерпевали существенные изменения ведь в конце концов мы воспитывали человеческое, а не обезьянье дитя. Мы никогда не наказывали сына, если он не понимал причины своего проступка, по-прежнему продолжали всюду таскать мальчика, за собой и не скупились поощрять его жестом или ласковым словом.
Добились ли мы успеха в воспитании собственного сына? Пока трудно ответить на этот вопрос. По крайней мере сейчас, в свои четыре года, наш мальчик обладает живым и подвижным нравом, не пасует перед трудностями и не трусит, легко сходится с детьми и не дичится взрослых, в то же время он послушен и внимателен, заботлив и предупредителен с окружающими. Вопреки упорным предсказаниям наших друзей сын проявляет инициативу и самостоятельность, не свойственные детям его возраста. Но кто знает, являются ли эти черты результатом нашего воспитания!
В тени человека
Необычайный успех человека как биологического вида стал возможен благодаря эволюционному развитию мозга, что наряду с другими причинами привело к использованию и изготовлению орудий, логическому мышлению, сознательному общению и возникновению речи. Один из наиболее удивительных примеров, иллюстрирующих биологическую близость человека и шимпанзе, лежит в сходстве структуры мозга. Из всех ныне живущих млекопитающих шимпанзе благодаря способности к примитивному мышлению более всего приближается к человеку. Мозг современного шимпанзе, по всей вероятности, не так уж и отличается от мозга первых обезьян, вставших на путь очеловечивания.
До недавнего времени основным критерием человека, отличающим его от остальных существ, считалось умение изготовлять орудия. Конечно, как уже указывалось, шимпанзе не придерживаются определенного плана в изготовлении орудий. Но ведь и доисторический человек, прежде чем взять в руки камень, наверняка пользовался травинками и палками и едва ли при их подработке придерживался какого-то определенного плана.
Благодаря тому что в представлении большинства людей орудия тесно связаны с человеком, самое пристальное внимание всегда было приковано к тем животным, которые могут употреблять предметы в качестве орудий. Однако необходимо помнить, что эта способность сама по себе еще не свидетельствует о каких-то высоких интеллектуальных качествах животного. Дятловый древесный вьюрок использует кактусовые колючки или прутики для того, чтобы извлечь насекомых из ходов коры. Однако от этого птица не становится более разумной, чем настоящий дятел, который для той же самой цели использует свой длинный клюв.
Переход к использованию и изготовлению орудий становится важным эволюционным признаком только, тогда, когда животное применяет свою способность манипулировать предметами в различных целях, когда оно может спонтанно использовать предметы для решения совершенно новых задач, которые без употребления орудия представляются неразрешимыми.
В заповеднике Гомбе-Стрим мы наблюдали, как шимпанзе используют орудия в самых различных целях. Они употребляют стебли и палки для ловли насекомых, причем в случае необходимости подрабатывают и видоизменяют их. Они используют листья, чтобы извлечь воду, до которой не могут дотянуться губами, и опять-таки предварительно жуют листья, чтобы увеличить их поглощающую способность. Однажды я наблюдала, как взрослый самец вычищал такой же губкой внутреннюю поверхность черепа павиана. Я не раз видела, как шимпанзе вытирают горстью листьев шерсть, счищают с тела грязь или прикладывают лист к ране. Иногда шимпанзе пользуются палками для расширения входного отверстия в гнездо земляных пчел.
В неволе шимпанзе часто совершенно самостоятельно употребляют предметы в качестве орудий для решения самых разнообразных задач. Эксперименты Вольфганга Кёлера показали, что обезьяны с помощью палок пытаются открыть створки ящиков или выкапывают из земли корни растений. Они чистят шерсть пучками листьев или соломы, скребут себя камнями и кладут соломинки на муравьиные тропы, применяя примерно ту же технику, что и наши шимпанзе во время ловли термитов. По наблюдениям Кёлера, шимпанзе пользуются камнями и палками во время агрессивных стычек. Иногда они развлекались тем, что подманивали кур, бросая хлеб за решетку вольеры, а потом неожиданно кололи птиц острыми палками.
Многочисленные эксперименты, проведенные в лабораторных условиях, были направлены на то, чтобы выяснить, могут ли шимпанзе изготовлять орудия. Результаты показывают, что обезьяны могут поставить один на другой несколько ящиков и, взобравшись на них, дотянуться до пищевой приманки, подвешенной к потолку клетки. Обезьяны выпрямляют свернутый кусок проволоки или составляют несколько трубок и с помощью созданной таким образом длинной палки достают приманку, находящуюся за пределами клетки. Но не известно ни одного случая, когда бы шимпанзе с помощью одного орудия изготовили другое. В одном длительном и чрезвычайно кропотливом исследовании[38] шимпанзе даже после показа и обучения не смог использовать каменное ручное рубило, чтобы отколоть щепку от куска твердого дерева и с ее помощью извлечь приманку из узкой полой трубки. Обезьяна легко откалывала щепки зубами, если дерево было достаточно податливым, но ни разу не пыталась использовать ручное рубило для решения той же самой задачи, хотя экспериментатор неоднократно показывал ей, как это можно сделать. Но прежде чем прийти к окончательному выводу об ограниченных возможностях шимпанзе, необходимо поставить эксперименты на гораздо большем, количестве животных. Ведь и о возможностях вида Homo sapiens мы не можем составить представление по одному человеку. Так, одни люди обладают математическими способностями, а другие нет.
Анализируя деятельность шимпанзе на воле и сравнивая ее с тем, как животное решает те или иные задачи в экспериментальных условиях, можно прийти к выводу, что со временем животное разовьет более сложную орудийную культуру[39]. Ведь, в конце концов, и первобытный человек в течение многих тысячелетий продолжал использовать свои примитивные каменные орудия по существу без всяких изменений. Затем внезапно появляется новый, более совершенный тип каменных орудий, который получает широкое распространение на разных континентах. Возможно, что творцом новой культуры была гениальная, незаурядная личность, а соплеменники путем обучения и подражания быстро овладели новой техникой.
Если шимпанзе смогут и дальше существовать в естественных условиях обитания, развитие у них орудийной деятельности может пойти по совершенно новому пути. Несмотря на то что способность манипулировать предметами является врожденной для шимпанзе, их детеныши, по нашим наблюдениям, лишь постепенно учатся правильно пользоваться предметами, во всем подражая взрослым. Весьма убедителен в этом смысле одни случай: однажды молодая самка, страдающая поносом, сорвала горсть листьев и вытерла зад. Ее двухлетний детеныш, который внимательно наблюдал за своей мамашей, тотчас же дважды повторил все эти действия, хотя абсолютно не нуждался в подобном туалете.
Для меня, так же как и для многих других ученых, несомненный интерес представляет тот факт, что в поведении шимпанзе и человека можно усмотреть множество аналогий. Мы не раз поражались не только сходству отдельных жестов и поз, но и целых ситуаций.
Неожиданно испугавшись чего-нибудь, шимпанзе всегда стремится коснуться или обнять оказавшегося рядом сородича, почти точно так же, как чувствительная девица на фильме ужасов в испуге хватает за руку соседа. И люди, и шимпанзе нуждаются в физическом контакте. В стрессовых ситуациях, встревоженные и возбужденные, они быстрее успокаиваются, коснувшись другого индивидуума. Однажды Дэвид Седобородый испугался своего отражения в зеркале. В ужасе он повернулся к стоявшей рядом трехлетней Фифи и обхватил ее руками. По-видимому, прикосновение даже к такому малышу быстро вернуло ему уверенность: он стал успокаиваться, испуганный оскал уступил место обычному выражению лица.
Успокоительное воздействие, которое испытывают как шимпанзе, так и люди от физического контакта с сородичами, объясняется, по-видимому, тем, что младенец с самого рождения привыкает к телу матери, ищет в ее объятиях защиту от опасности. Подрастая, детеныш становится более самостоятельным и в минуту сильного волнения, не увидев поблизости мать, может подбежать и коснуться любого стоящего рядом сородича. Но, если есть хотя бы малейшая возможность, детеныш постарается найти успокоение именно в объятиях матери. Однажды Майк угрожающе двинулся к Фигану, которому в то время исполнилось восемь лет. Подросток громко вскрикнул и, протянув руки вперед, бросился к матери, хотя для этого ему пришлось бежать мимо сидящей поблизости группы шимпанзе. Фло заключила сына в свои объятия и быстро погладила его. Фиган тотчас успокоился и перестал визжать. Так и люди, давно вышедшие из детского возраста, продолжают делиться с матерью своими радостями и горестями, конечно, если между ними существует духовная связь.
Среди шимпанзе мы часто встречали животных, которые постоянно стараются угождать старшим по рангу. Например, Мелисса всякий раз, когда мимо нее проходил взрослый самец, тотчас подбегала к нему и касалась рукой его головы или спины. Если самец поворачивался к ней, Мелисса нервно скалила зубы и оттягивала назад уголки губ. Было совершенно очевидно, что Мелисса нервничает в присутствии более сильного сородича и именно поэтому ищет успокоения в физическом контакте с ним. Если самец удостаивал ее ответным прикосновением, самка успокаивалась еще быстрее.
Каждый из нас не раз встречал людей, подобных Мелиссе: стараясь произвести благоприятное впечатление, они дотрагиваются до собеседника, часто и предупредительно улыбаются. Как правило, эти люди по тем или иным причинам не слишком уверены в себе и испытывают неловкость при общении с другими людьми. Улыбка в данном случае служит своеобразной ширмой, за которой человек пытается скрыть свое замешательство, и по существу мало отличается от оскала зубов шимпанзе, выражающего покорность и испуг.
При виде большого количества бананов шимпанзе, не в силах скрыть своей радости, начинают целовать и обнимать друг друга. Люди тоже довольно часто выражают свой восторг именно таким образом: ребенок при виде лакомства или новой игрушки радостно бросается к матери, да и взрослые люди, особенно более эмоциональные, услышав хорошую новость, обнимают друг друга и похлопывают по плечам. Всем нам знакомо чувство нестерпимого невыразимого счастья, которое захлестывает всего тебя и заставляет кричать, прыгать, безумствовать, рыдать. Если нечто подобное испытывают и обезьяны, то нет ничего удивительного в том, что они ищут успокоения в спасительном физическом контакте с сородичами.
Я уже описывала на страницах этой книги, как животное после нанесенной ему обиды со стороны старшего по рангу идет вслед за обидчиком, взвизгивая, припадая к земле или протягивая руку. По сути дела, шимпанзе жаждет успокоительного прикосновения и выпрашивает его как подачку. В большинстве случаев рыдания не прекращаются до тех пор, пока более могущественный сородич не удостоит свою жертву ответным прикосновением. Мы много раз наблюдали, как Фиган закатывал шумные истерики, не получив желаемого ободрения: он кидался на землю и начинал вопить, заходясь от собственного крика. Но стоило взрослому самцу подойти и погладить его, как подросток тут же успокаивался. Разве эта сцена не напоминает Вам поведение провинившегося и наказанного матерью ребенка, который ходит за ней по пятам, хватает ее за юбку, захлебывается слезами и не успокаивается до тех пор, пока мать, сжалившись, не возьмет его на руки и не приголубит? Поцелуи и объятия примиряют супругов после семейных сцен, а у некоторых народов рукопожатием знаменуется восстановление дружеских отношений.
Но проводить прямые параллели между поведением обезьян и поведением человека неправильно, так как в поступках человека всегда присутствует элемент нравственной оценки и моральных обязательств, неведомых шимпанзе. В сообществах обезьян наказание и последующее примирение агрессора и жертвы не зависят от того, насколько справедливы были действия обидчика. Самка, которую атаковал взрослый самец только из-за того, что она случайно оказалась у него на дороге во время демонстрирования угрозы, будет вымаливать прощение и вести себя точно так же, как самка, которой досталось за то, что она посмела взять банан из грозди самца.
Еще большие отличия в поведении и психике шимпанзе и человека обнаруживаются при рассмотрении мотивов, которые лежат в основе успокоительных жестов. Человеческие существа способны действовать, исходя из бескорыстных побуждений: мы можем искренне сочувствовать попавшему в беду человеку, стараемся утешить его, разделить с ним его горести. Маловероятно, чтобы шимпанзе были способны испытывать подобные эмоции. Даже члены одной обезьяньей семьи, связанные между собой родственными узами, никогда не руководствуются в своих отношениях друг к другу альтруистическими принципами.