Фалес Аргивинянин, мудрый старик Лао Цзы, с печальным интересом глядевший на царицу,
и равви Израэль, закрывший голову плащом и что-то тихо бормотавший про себя. Уже
рухнула передняя стена зала, и на месте ее встала новая стена из мрачного тумана, клубами
восходившего из бездны, уже чувствовал я приближение Огня Земли, леденящего и
страшного. И вот медленно-медленно сползла с меня царица Змей и закружилась в
ритмичном танце возле трона Балкис, как бы очерчивая вокруг нас троих магический круг.
Но спокоен был я, Фалес Аргивинянин, ибо велика была сила души моей, и видел я, как
31рядом с равви Израэлем вырисовывались очертания двух духов Луны с рогатыми тварями на
головах, и как сзади мудрого атланта Лао-Цзы кишели густой толпой духи Пустыни. Во
мраке тумана уже вставало чье-то гигантское лицо багрово-красного цвета, виднелись чьи-то
внимательно-злобные очи, и подымалось туловище, покрытое как бы языками пламени. То
был сам Бофамет, владыка Преисподней, царь Тартара, Великий Отверженный. Минуту или
две покоились его злобные глаза на нас, а потом медленно обратились на Балкис, стоящую,
протянув к нему руки.
– Безумная Балкис! – раздался его голос, подобный отдаленному шуму прибоя
огненного в царстве Вулкана. – Зачем ты вызывала меня? Безумная Балкис! Что я могу
сделать с неугодным тебе эллином, когда благословение отца твоего Арраима почиет на нем!
И разве не духи пустыни, слуги того, чье имя – Молчание, стоят за третьим? Безумная
Балкис! Это наказание твое – ибо, что общего между тобой, слугой моей, и отцом твоим,
Арраимом, чьи ноги на стезе Того, чье имя я не могу произнести! Разделывайся сама, как
знаешь, но помни, что никакая Любовь Космическая не вырвет тебя из рук и сердца моего!
– Дух лжи и отрицания! – бестрепетно загремел я, Фалес Аргивинянин, – пусть уйдет
царица Змей, пусть уйдут духи Луны и духи Пустыни, пусть останусь один я с Семенем
Любви Космической в сердце, и вступим с тобой в страшный, грозный бой за душу
прекрасной Балкис, ибо вот, отец ее, Арраим, поручил мне не погубить ее, а наставить на
стезю добра!
С глубоким удивлением смотрел на меня Дух Отверженный! И вот как бы
загладилось его чело, а глаза загасили злобу и засияли каким-то другим, странным и
сочувствующим, светом.
– Храбрый эллин, – раздался его насмешливый голос, – или ты думаешь, что в
предназначениях моего бытия заключаются и драки со всякими человеческими червями?
Или мудрый Гераклит не внушил тебе, что борьба со мной – есть борьба во времени?!
Имеешь ли ты достаточно Манвантар в твоем распоряжении, чтобы решиться на борьбу?
Иди своей дорогой, червяк, и кто знает, со временем, если ты поумнеешь, может быть, мы
поговорим с тобой. – И сразу погас огонь очей его, рассыпались очертания головы и тела. Я
оглянулся вокруг. Мирно покачиваясь взад и вперед, по-прежнему молился покрытый с
головой равви Израэль, задумчиво пощипывая небольшую бородку, стоял мудрый Лао-Цзы,
а дальше, около трона Балкис, лежала в самых неестественных позах скорченная толпа. Сама
Балкис, бледная как смерть, неподвижно сидела на троне, вперив безумные очи в рубиновые
глаза Царицы Змей. Я произнес заклинание, и она медленно обернулась ко мне и снова
вползла на меня и опоясала мое тело. Мудрецы Балкис начали оказывать признаки жизни, – а
сама царица, глубоко вздохнув, закрыла лицо руками. Долго длилось молчание... Наконец
царица прерывающимся голосом сказала:
– Ты победил прекрасную Балкис, Аргивинянин. Иди и возвести миру ее поражение…
– Ты воистину безумна, Балкис! – ответил я, – никого я не побеждал, победил твой
отец Арраим и Любовь Божественная. Но если ты признаешь свое поражение, то я требую от
тебя – отпусти тотчас со мной тех трех посвященных, которых ты приковала к трону своей
красотой.
Прекрасная Балкис пожала плечами.
– Зачем они мне, Аргивинянин, – сказала она, – бери их, но скажи мне, от себя ли ты
вступился за душу мою перед Господином Огнем Земли или от имени отца моего?
– От себя, царица, – ответил я, – ибо я знаю: Любовь Космическая царит в сердце
Арраима, и вот, как же он бросит дитя свое на погибель Пралайи?
– Ты воистину мудр, эллин, – слабым голосом, подумав, сказала Балкис, – а теперь
идите от меня, мудрые, – обратилась она к трем, – и оставьте бедную Балкис в одиночестве,
дабы я могла подумать о Любви Космической, – с легкой насмешкой закончила она.
– Да осенит любовь Божественная сердце твое, Балкис, и да возвратишься ты в
объятия отца твоего, – громко сказал я, Фалес Аргивинянин, и накинул на царицу дыхание
мудрости своей. Сразу порозовели ее щеки и загорелись силой и жизнью глаза.
– Я не забуду пожелания твоего, Аргивинянин, – звонко сказала она. – Трижды
побеждала я Фиванское Святилище, но на четвертый ты отомстил с лихвой, мудрый эллин.
32Видит Небо, нет на тебя злобы в душе моей.
И вот мы оставили прекрасную Балкис. На этот раз я, Фалес Аргивинянин, взял у
равви Израэля отвоеванных мной изменников святилища.
Тепло, со взаимными благословениями распростились мы, трое, не забыв дать свое
дыхание Мудрой царице Змей. И сказал мне на прощание мудрый Лао Цзы:
– Аргивинянин! Много есть часов, дней, годов в Дао бесконечном, но счастливейший