Мы сели в шлюпку и возвратились на корабль.
Капитан так и не выходил из каюты. Джэм Уэст, ожидая приказа сниматься с якоря, прохаживался по корме. Я присел под грот-мачтой, глядя на ленивые волны. Наконец появился капитан, и я увидел, как он бледен и измучен.
– Мистер Джорлинг, – произнес он, – моя совесть чиста: я сделал все, что мог. Разве могу я надеяться теперь, что мой брат Уильям и его спутники еще... Нет! Надо возвращаться, иначе нас застанет зима.
Лен Гай выпрямился и бросил последний взгляд на остров Тсалал.
– Завтра на заре, Джэм, – сказал он, – мы отчалим. В этот момент раздался хриплый голос:
– А Пим?.. Бедный Пим... Тот же голос! Я узнал его...
Это был тот самый голос, который я слышал однажды во сне.
* ЧАСТЬ ВТОРАЯ *
Глава I
А ПИМ?..
Решение капитана Лена Гая покинуть остров Тсалал и поворачивать на север, не добившись главной цели экспедиции, его отказ от розысков моряков с английской шхуны в других частях антарктического океана – все это поразило меня, как гром с ясного неба.
Неужели "Халбрейн" бросит на произвол судьбы шесть человек, которые, если верить дневнику Паттерсона, еще несколько месяцев назад находились где-то поблизости? Неужели экипаж шхуны не выполнит до конца свой долг, как того требует человечность?.. А ведь был всего лишь конец декабря, канун Рождества, самое начало теплого времени года. Впереди оставалось еще два летних месяца, когда можно спокойно путешествовать в этой части Антарктики. Мы успеем вернуться к Полярному кругу до начала ненастной погоды!.. Однако "Халбрейн" готовилась взять курс на север уже сейчас!..
Да, таковы были доводы в пользу продолжения экспедиции. Однако существовали и другие соображения, которые тоже приходилось считать разумными.
|
|
До самого последнего дня экспедиция "Халбрейн" не имела ничего общего с авантюрой. Следуя маршрутом, указанным Артуром Пимом, она направлялась в определенную точку – к острову Тсалал. Как подтверждали записи несчастного Паттерсона, именно на этом острове, координаты которого не вызывали у нас сомнений, наш капитан должен был найти Уильяма Гая и пятерых моряков, вырвавшихся из западни у деревни Клок-Клок. Однако мы не нашли их на острове Тсалал – не нашли там никого – ни единого туземца, которому удалось бы пережить непонятную катастрофу, разразившуюся неведомо когда. Удалось ли им спастись еще до катастрофы, случившейся после ухода Паттерсона?
Так или иначе, все вопросы сводились к несложной дилемме: либо все люди с "Джейн" погибли, и тогда "Халбрейн" надо не мешкая ложиться на обратный курс, либо они выжили, и тогда нельзя прекращать поиски.
Что же нам следовало предпринять, если считать верным второе предположение? Существовал единственный ответ: обшарить один за другим все островки, протянувшиеся, как сказано, в западном направлении, которые могло пощадить землетрясение. Но разве не могли беглецы с острова Тсалал добраться до другой части Антарктиды? Разве не было иных архипелагов в том свободном ото льда море, которое пересек челн Артура Пима и метиса, прежде чем добрался... Докуда?
Впрочем, если их челн пересек восемьдесят четвертую параллель, то к какой суше их могло прибить, если дальше на океанских просторах не было ни островов, ни тем более континентов?.. Кроме того, как я уже напоминал, конец рассказа изобилует странностями, несуразностями, несусветицей, порожденными галлюцинациями, посещающими больной мозг. А как полезен оказался бы сейчас Дирк Петерс! Как жаль, что Лену Гаю не удалось разыскать его в Иллинойсе и взять в экспедицию на "Халбрейн"!..
|
|
Но вернемся к нашим вопросам. Если мы решим продолжить поиски, то в какую точку этих загадочных областей направить нашу шхуну? Разве ей не пришлось бы носиться по океану наугад? Разве согласился бы экипаж "Халбрейн" на риск плавания в неизвестность, все ближе к полюсу, где можно натолкнуться на непреодолимый припай, который не даст шхуне пробиться назад?.. Ведь через несколько недель наступит антарктическая зима, а с ней – ненастье и нечеловеческий холод. Это море, пока свободное ото льда, целиком замерзнет, сковав наш корабль. Несомненно, одна мысль о семи-восьми месяцах плена среди льдов, без всякой надежды добраться до суши, заставит содрогнуться даже самых бесстрашных. Разве имеют командиры право рисковать жизнью своих людей ради ничтожной надежды отыскать нескольких человек с "Джейн", которых не оказалось на острове Тсалал?
Именно об этом тяжко раздумывал Лен Гай со вчерашнего дня; теперь же он, утратив последнюю надежду отыскать брата и его товарищей, отдает дрожащим голосом команду:
– Отплываем завтра на заре!
Я почувствовал сильнейшее разочарование и глубокую печаль, поняв, что путешествие кончилось ничем. Я бы предпочел продолжить поиски, пока есть возможность бороздить антарктический океан...
|
|
Немало мореплавателей на нашем месте воспользовались бы случаем, чтобы попытаться решить географическую загадку, каковой является Южный полюс! Ведь "Халбрейн" забралась дальше, чем корабли Уэдделла, – остров Тсалал лежит менее чем в семи градусах от точки, в которой пересекаются все меридианы. Казалось, ничто не мешает нашей шхуне устремиться к самой южной параллели. Благодаря необыкновенно теплой погоде, ветрам и течениям она могла бы очутиться у самой земной оси, от которой ее отделяли сейчас какие-то четыреста миль. Если на ее пути не окажется суши, то это расстояние можно было бы преодолеть всего за несколько дней! Если же путь нам преградит континент, то путешествие заняло бы несколько недель... Однако никто из нас не помышлял о Южном полюсе, ибо "Халбрейн" вышла навстречу опасностям антарктического океана вовсе не для того, чтобы предпринять его штурм!
Даже если капитан Лен Гай, решив продолжить поиски, сумеет добиться согласия Джэма Уэста, боцмана и старых членов экипажа, трудно предположить, что он найдет понимание у двадцати новичков с Фолклендов, дурное настроение которых постоянно поддерживал гарпунщик Хирн. Нет, капитан не мог положиться на этих людей, составлявших большинство экипажа! Они бы решительно отказались от дальнейшего плавания по Антарктике, и, видимо, именно поэтому капитан Лен Гай принял решение поворачивать на север, хотя оно и далось ему с большой душевной болью.
Итак, приходилось признать, что путешествие окончено. Поэтому можно понять наше удивление, когда мы услышали слова:
– А Пим? Бедный Пим...
Я обернулся. Голос принадлежал Ханту. Неподвижно стоя подле рубки, этот странный человек пожирал глазами горизонт.
Экипажу шхуны был настолько непривычен звук его голоса – возможно, это вообще были первые слова, которые он произнес с той поры, когда впервые ступил на палубу шхуны, – что, влекомые любопытством, люди столпились вокруг него.
Властный жест Джэма Уэста заставил команду отступить на бак. Рядом с рубкой остались только сам старший помощник, боцман, старшина-парусник Мартин Холт и старшина-конопатчик Харди – последние сочли себя вправе быть свидетелями столь важного события.
– Что ты сказал? – спросил капитан Лен Гай, приблизившись к Ханту.
– Я сказал: а Пим? Бедный Пим...
– Что же ты имеешь в виду, называя человека, чьи негодные советы завлекли моего брата на этот остров, где погибла "Джейн" и большая часть ее экипажа и где мы не нашли никого? – Хант хранил молчание, поэтому капитан не смог сдержаться и прикрикнул: – Отвечай же!
Колебание Ханта было вызвано вовсе не тем, что он не знал, как ответить, а, как мы скоро убедимся, тем обстоятельством, что ему было трудно выразить свои мысли. Хотя мысли были ясными, фразы выходили рваными, а слова казались почти не связанными одно с другим.
– Ну, – начал он, – я не мастер рассказывать... Язык не слушается меня... Понимаете... Я говорю о Пиме... о бедном Пиме, да?
– Да-да, – подбодрил его старший помощник.– Что же ты можешь сказать нам об Артуре Пиме?
– То... что его нельзя бросить...
– Нельзя бросить?! – вскричал я.
– Нельзя... ни за что! – отвечал Хант.– Подумайте! Это было бы жестоко. Слишком жестоко... Давайте отыщем его...
– Отыскать его? – не поверил своим ушам капитан Лен Гай.
– Поймите... для этого я и поступил на "Халбрейн"... для того, чтобы отыскать бедного Пима...
– Где же он, - изумился я, – если не в могиле на кладбище родного города?
– Нет... Он там, где остался... Он один, совсем один...– отвечал Хант, указывая рукой на юг, – и с тех пор солнце уже одиннадцать раз поднималось над горизонтом!..
Говоря так, Хант. по всей видимости, имел в виду Антарктику. Но что же это все могло значить?
– Разве ты не знаешь, что Артур Пим мертв? – спросил капитан Лен Гай.
– Мертв?! – переспросил Хант, делая выразительный жест.– Нет... Послушайте... я знаю, о чем говорю... Поймите меня... он не мертв!
– Что вы, Хант, –- попытался урезонить его я, – вспомните-ка, разве на последней странице приключений Артура Пима Эдгар По не упоминает о его внезапной и трагической кончине?
Правда, американский поэт не уточняет, как оборвалась эта незаурядная жизнь, и мне это всегда казалось весьма подозрительным. Неужели сейчас откроется тайна этой смерти? Ведь, если принять слова Ханта на веру, Артур Пим так и не возвратился из заполярных широт...
– Объясни все толком, Хант! – приказал Лен Гай, удивленный не меньше меня.– Подумай хорошенько и расскажи, не торопясь, все, что можешь.
Пока Хант тер рукой лоб, словно силясь собраться с мыслями, я сказал, обращаясь к капитану: – В речах этого человека есть нечто странное! Если он не безумец, то...
Заслышав эти слова, боцман покачал головой: он-то не сомневался, что Хант не в своем уме.
Однако Хант, верно истолковав наши колебания, вскричал: – Нет, не безумец! Там, в прериях... к безумцам относятся с почтением, даже если не верят их словам! А я... Верьте мне! Нет, Пим не умер!
– Эдгар По утверждает обратное, – упорствовал я.
– Да, знаю... Эдгар По из Балтимора... Но он никогда не видел Артура Пима... Никогда!
– Как же это?! – воскликнул капитан.– Разве они не знали друг друга?
– Нет!
– Разве не сам Артур Пим поведал Эдгару По о своих приключениях?
– Нет,капитан.. Нет...– отвечал Хант, – Этот человек... из Балтимора... к нему попали только записки Пима, которые он вел с тех пор, как спрятался в трюме "Дельфина"... Он не переставал писать до последнего часа.. до последнего, поймите, поймите же меня...
Как видно, Хант ужасно боялся, что мы не поймем его, и без конца повторял свой отчаянный призыв. Впрочем, должен сознаться, что его утверждения казались чем-то совершенно невероятным. Если верить ему, то получалось, что Артур Пим никогда не имел дела с Эдгаром По! Значит, американский поэт ознакомился всего лишь с дневниковыми записями, которые тот вел день за днем на протяжении всего своего фантастического путешествия?..
– Кто же привез ему этот дневник? – спросил Лен Гай схватив Ханта за руку.
– Спутник Пима... Тот, кто любил бедного Пима как сына... Метис Дирк Петерс, возвратившийся оттуда в одиночку...
– Метис Дирк Петерс? – ахнул я.
– Да...
– В одиночку?
– Да.
– А Артур Пим остался...
– Там! – выкрикнул Хант оглушительным голосом и посмотрел на юг.
Разве можно было в это поверить? Мартин Холт недоверчиво толкнул Харлигерли локтем, и оба посмотрели на Ханта с откровенной жалостью; Джэм Уэст не выдавал своих чувств. Капитан Лен Гай жестом показал мне, что беднягу нельзя принимать всерьез, ибо его ум давно уже находится в состоянии помутнения.
Однако, пристально всматриваясь в Ханта, я понял, что льющийся из его глаз свет – это свет истины. Я принялся задавать ему точные, продуманные вопросы, на которые он давал только утвердительные ответы, ни разу не противореча себе, как в том сейчас убедится читатель.
– Так, значит, – спросил я его, – моряки с "Джейн" сняли Артура Пима и Дирка Петерса с перевернутого "Дельфина", после чего они доплыли на шхуне до острова Тсалал?
– Да.
– Когда капитан Уильям Гай направлялся в деревню Клок-Клок, Артур Пим, а также метис и один из матросов отстали от остальных?
– Да... Матрос Аллен, который скоро задохнулся, заваленный камнями...
– Затем они наблюдали с вершины холма за нападением дикарей на шхуну и ее гибелью?
– Да...
– Через некоторое время они вдвоем покинули остров в челне, отнятом у туземцев?
– Да!
– И спустя двадцать дней, оказавшись перед завесой паров, оба попали в пучину водопада?
На этот раз Хант не торопился подтвердить мои слова. Напротив, он смешался и забормотал что-то нечленораздельное. Наконец, глядя на меня и качая головой, он произнес:
– Нет, не оба. Понимаете... Дирк Петерс никогда не говорил мне...
– Дирк Петерс?! – вмешался капитан Лен Гай.– Ты был знаком с Дирком Петерсом?
– Да.
– Где же?
– В Вандалии... В штате Иллинойс.
– Уж не от него ли ты прослышал об этом путешествии?
– От него...
– Выходит, он возвратился оттуда один, оставив Артура Пима?..
– Один...
– Говорите, говорите же! – не вытерпел я.
Меня переполняло нетерпение. Что я слышу! Хант знал Дирка Петерса и знал о событиях, которые, как я полагал, были обречены на вечное забвение! Он знал что-то о развязке того невероятного приключения!..
Хант заговорил снова, так же сбивчиво, однако теперь нам было легче его понимать:
– Да... Там... Завеса паров... Помню, метис рассказывал мне... Понимаете... Оба они, Артур Пим и он, плыли в лодке с острова Тсалал... Потом они столкнулись с льдиной... огромной льдиной... От удара Дирк Петерс свалился в воду... Однако он сумел уцепиться за льдину и взобраться на нее... Понимаете... Он видел, как лодку уносит течением все дальше... совсем далеко!.. Пим пытался подгрести к товарищу, но тщетно... Лодку уносило прочь... Пим... бедный, дорогой Пим... его унесло... Он не вернулся... И он все еще там, там!..
Сам Дирк Петерс не мог бы оплакивать "бедного, дорогого Пима" с таким неподдельным горем!..
Итак, одно нам удалось установить неоспоримо: Артур Пим и метис были разлучены в тот самый момент, когда перед ними выросла завеса из паров... Правда, даже допуская, что Артур Пим продолжил путь на юг, трудно было представить себе, как Дирк Петерс вернулся на север, как он умудрился преодолеть ледяные поля, пересечь Полярный круг и достичь Америки, доставив туда записки Пима, попавшие в конце концов в руки Эдгара По...
Все эти вопросы были заданы Ханту, и он не оставил без ответа ни одного, ссылаясь на рассказы метиса. Мы узнали, что в кармане Дирка Петерса, ухватившегося за льдину, находился дневник Артура Пима! Вот как были спасены эти записи, которыми воспользовался американский романист.
– Поймите меня, – говорил Хант, – я рассказываю так, как услыхал от Дирка Петерса. Уносимый течением, Пим кричал изо всех сил... Потом бедного Пима закрыла завеса паров... Метис же питался сырой рыбой; потом его принесло течением назад к острову Тсалал, на который он выбрался, полумертвый от голода...
– Он вернулся на остров Тсалал?! – вскричал Лен Гай.– Сколько же прошло времени с тех пор, как он его впервые покинул?
– Три недели. Не больше трех недель – так говорил Дирк Петерс.
– Но тогда он должен был встретиться с моим братом Уильямом и остальными, спасшимися вместе с ним...
– Нет, – отвечал Хант, – Дирк Петерс всегда считал, что они погибли все до одного– да, все! На острове не было больше ни души...
– Ни души? – удивился я сверх всякой меры.
– Ни одного человека! – уверенно отвечал Хант.
– А как же жители Тсалала?
– Никого, говорю вам, никого! Остров обезлюдел, обезлюдел!..
Это его утверждение полностью противоречило фактам, в которых мы не сомневались. Но в конце концов разве не могло случиться так, что ко времени возвращения Дирка Петерса на остров Тсалал его жители, обуянные неведомым ужасом, уже переплыли на острова, лежащие к юго-востоку, в то время как оставшиеся в живых моряки с "Джейн" продолжали скрываться среди холмов Клок-Клок? Это объяснило бы, почему метис их не увидел и почему им не приходилось опасаться туземцев на протяжении последующих одиннадцати лет жизни на острове. С другой стороны, Паттерсон расстался с ними месяцев семь назад, и если мы не смогли их отыскать, то это означало лишь одно: они наверняка покинули остров Тсалал, жизнь на котором после землетрясения стала невозможной...
– Так, значит, – не унимался Лен Гай, – вернувшись на остров, Дирк Петерс нашел его полностью покинутым людьми?
– Там не было никого, никого...– твердил Хант.– Метис не повстречал там ни одного туземца...
– Что же предпринял этот Дирк Петерс? – поинтересовался боцман.
– Постарайтесь меня понять! – взмолился Хант.– Там была брошенная шлюпка... в бухте... а в ней – сушеное мясо и несколько бочонков пресной воды. Метис сел в эту шлюпку... Дул южный ветер... да, южный, и очень сильный, тот самый, который вместе с течением пригнал льдину к острову Тсалал... Он гнал шлюпку много недель... Потом пошли ледяные поля, но шлюпка проскочила в пролив... Поверьте мне! Я всего-навсего повторяю рассказ, сотни раз слышанный мною из уст Дирка Петерса... Да, в пролив... Потом он пересек Полярный круг...
– А дальше? – спросил я.
– Дальше шлюпку подобрало американское китобойное судно "Санди Хук".
Что ж, если принять рассказ Ханта за чистую монету, – а он вполне мог оказаться правдоподобным, – то мы знали теперь, как закончилась – по крайней мере для Дирка Петерса – эта страшная драма, разыгравшаяся в Антарктике. Вернувшись в Соединенные Штаты, метис, по всей видимости, познакомился с Эдгаром По, редактировавшим тогда "Южный литературный вестник", и он, воспользовавшись записями Артура Пима, подарил свету полную чудес книгу, вовсе не опираясь на вымысел, как казалось до сих пор. Однако книге не хватало развязки...
Что же до воображения, призванного на помощь американским писателем, то оно проявилось разве что в последних главах, где странностей становится слишком много, – если только самому Пиму не явились напоследок в бреду, среди клубящихся паров, все эти сверхъестественные картины.
Одно было неопровержимо: Эдгар По никогда не был знаком с Артуром Пимом. Именно поэтому он заставил своего героя умереть "внезапной и трагической" смертью, ни словом не обмолвившись, впрочем, о ее причине.
И все же, если Артур Пим так и не вернулся, были ли у нас основания надеяться, что он прожил еще какое-то время, оставшись без своего верного товарища, что он жив по сию пору – ведь с тех пор прошло целых одиннадцать лет?..
– Да, да! – твердил Хант, и в его голосе звучала убежденность Дирка Петерса, его земляка из городка Вандалия, штат Иллинойс.
Оставалось только разобраться, в своем ли Хант уме. Теперь я не сомневался, что это он, дойдя до последней степени отчаяния, забрался в мою каюту и прошептал мне на ухо: "А Пим? Бедный Пим..." Так оно и было, никакой это не сон!
Словом, даже если все, что он наговорил, – правда, надо было еще решить, можно ли ему верить, когда он повторял голосом, полным настойчивой мольбы:
– Пим не умер! Пим там! Мы не должны бросить бедного Пима!
Дождавшись, когда я закончу допрос Ханта, потрясенный капитан вышел из состояния задумчивости и решительно скомандовал:
– Экипаж! Всем на корму!
Собрав вокруг себя всех матросов шхуны, он молвил:
– Слушай меня внимательно, Хант! Я буду спрашивать тебя об очень серьезных вещах!
Хант поднял голову и оглядел команду "Халбрейн".
– Итак, Хант, ты утверждаешь, что все то, что ты рассказал только что об Артуре Пиме, – чистая правда?
– Да, – откликнулся Хант, сопровождая ответ решительным жестом.
– Ты знал Дирка Петерса...
– Да.
– Ты прожил несколько лет бок о бок с ним в Иллинойсе?
– Девять лет.
– Он часто рассказывал тебе обо всем этом?
– Да.
– И ты нисколько не сомневаешься, что он рассказывал тебе одну правду?
– Нет.
– Ему никогда не приходило в голову, что на острове Тсалал могло остаться несколько человек с "Джейн"?
– Нет.
– Он считал, что Уильям Гай и все его спутники погибли при обвале холмов у деревни Клок-Клок?
– Да. Судя по его рассказам, Пим был того же мнения...
– Где ты видел Дирка Петерса в последний раз?
– В Вандалии.
– Давно?
– Два года тому назад.
– Кто из вас первым покинул Вандалию – ты или он?
Мне показалось, что Хант испытывает колебания, не зная, как ответить.
– Мы покинули ее вместе, – отвечал он.
– И куда же направился ты?
– На Фолкленды.
– А он?
– Он...– повторил Хант, и его взгляд остановился на Мартине Холте, старшине-паруснике нашей шхуны, которого он, рискуя собственной жизнью, спас во время бури.
– Ты понимаешь, о чем я тебя спрашиваю? – окликнул его капитан Лен Гай.
– Да.
– Так отвечай! Покинул ли Дирк Петерс Америку?
– Да.
– Куда же он направился? Говори!
– На Фолкленды!
– И где он сейчас?
– Перед вами!
Глава II
РЕШЕНИЕ ПРИНЯТО!
Дирк Петерс!.. Хант и метис Дирк Петерс– одно лицо!.. Преданный спутник Артура Пима, тот, кого так долго и тщетно разыскивал в Соединенных Штатах Лен Гай, тот, чье присутствие могло побудить нас продолжить путешествие!..
Внимательный читатель, вероятно, за много страниц до окончательного разоблачения узнал в Ханте Дирка Петерса. Что ж, этому не приходится удивляться. Удивительно, если бы такая догадка не возникла.
Ведь этот вывод напрашивался сам собой; остается только гадать, как капитан Лен Гай и я, столько раз перечитывавшие книгу Эдгара По, где портрет Дирка Петерса набросан весьма выразительными штрихами, не заподозрили, что человек, завербовавшийся к нам на Фолклендах, и есть тот самый метис... Готов признать свою недогадливость, однако замечу, что она не была беспричинной.
Да, все в облике Ханта выдавало его индейское происхождение – и Дирк Петерс был выходцем из племени упшароков, обитающего на Дальнем Западе. Одно это могло бы навести нас на верный путь. Однако прошу обратить внимание на обстоятельства, при которых Хант представился на Фолклендах капитану Лену Гаю. Хант жил на Фолклендах, в несусветной дали от Иллинойса, среди матросов всех национальностей, дожидавшихся сезона путины, чтобы завербоваться на китобойные суда... Поступив на судно, Хант вел себя крайне сдержанно: мы впервые услыхали его голос. Ничто не заставляло заподозрить, что этот человек скрывает свое настоящее имя. Даже заговорив, он назвался Дирком Петерсом только под самый занавес, уступив настойчивости капитана.
Верно, Хант был человеком необыкновенным, какие редко встречаются, поэтому мы могли бы приглядеться к нему и раньше... Теперь стало понятно, чем объясняется его странное поведение с той поры, как шхуна пересекла Полярный круг. Стал понятен его взгляд, неизменно обращенный на юг, и его рука, инстинктивно тянувшаяся в том же направлении... Уже на острове Беннета он вел себя так, словно бывал здесь и раньше: ведь это он подобрал там доску с "Джейн"... Наконец, остров Тсалал... Здесь он уверенно встал впереди, и мы потянулись за ним, как за опытным проводником, по развороченной долине до самой деревни Клок-Клок, до оврага и до холма с лабиринтом, от которого не осталось теперь буквально ничего... Да, все это должно было открыть нам глаза и заронить – по крайней мере у меня! – подозрение, что Хант как-то связан с приключениями Артура Пима!
Что ж, выходит, не только капитан Лен Гай, но и его пассажир Джорлинг оказались отъявленными слепцами! Мне остается признать нашу слепоту, хотя многие страницы в книге Эдгара По давно должны были заставить нас прозреть.
Не приходилось сомневаться, что Хант был на самом деле Дирком Петерсом. Он постарел на одиннадцать лет, но остался именно таким, каким его описывал Артур Пим. Правда, свирепый вид, о котором говорится у последнего, остался в прошлом, однако и тогда это была лишь "кажущаяся свирепость". Внешне он не переменился, низкорослый, мускулистый, сложенный как Геркулес[69], а "кисти его рук были такими громадными, что совсем не походили на человеческие руки". Его конечности были странно искривлены, голова же выглядела несообразно огромной. Рот "растянулся от уха до уха", а узкие губы "даже частично не прикрывали длинные, торчащие зубы". Да, наш фолклендский новобранец полностью соответствовал этому описанию. Однако на его лице не осталось и тени прежнего выражения, которое Артур Пим назвал "бесовским весельем".
Видимо, возраст, испытания и удары, на которые оказалась так щедра жизнь, жуткие сцены, в которых ему пришлось участвовать, "настолько выходящие за пределы человеческого опыта, что человек просто не способен поверить в их реальность", как писал Артур Пим, – все это изменило его облик. Да, рубанок испытаний гладко обтесал душу Дирка Петерса! И все-таки перед нами стоял именно он – верный спутник Артура Пима, которому тот был обязан своим спасением. Он не утратил надежды отыскать Пима в бескрайних пустынных просторах Антарктики!
Но почему Дирк Петерс скрывался на Фолклендах под именем Ханта, почему предпочел сохранить инкогнито, даже поступив на "Халбрейн", почему не открылся, узнав о намерениях капитана Лена Гая? Может быть, он опасался, что его имя вызовет ужас? Ведь он участвовал в страшной бойне на "Дельфине", он нанес смертельный удар матросу Паркеру, он потом утолял его плотью голод, а его кровью – жажду; он решился назвать свое имя, лишь когда у него появилась надежда, что "Халбрейн" отправится на поиски Артура Пима!..
По всей видимости, прожив несколько лет в Иллинойсе, метис уехал на Фолкленды, чтобы дождаться там первой возможности возвратиться в антарктические воды. Нанимаясь на "Халбрейн", он, наверное, питал надежду, что капитан Лен Гай, найдя на острове Тсалал своих соотечественников, уступит его настойчивости и устремится дальше на юг, чтобы отыскать там Артура Пима. Однако кто, будучи в здравом уме, поверил бы, что этот несчастный мог остаться в живых спустя целых одиннадцать лет? В пользу капитана Уильяма Гая и его спутников говорило хотя бы богатство растительности и живности на острове Тсалал; кроме того, записи Паттерсона свидетельствовали о том, что они были живы еще совсем недавно. Что же до Артура Пима...
И все же утверждения Дирка Петерса, пусть и построенные на песке, не вызывали у меня, вопреки логике, никакого протеста, и когда метис закричал: "Пим не умер... Пим там... Разве можно бросить бедного Пима...", его убежденность взяла меня за живое. Мне пришел в голову Эдгар По, и я представил себе, в каком бы он оказался затруднении, если бы "Халбрейн" доставила на родину того, о чьей "внезапной и трагической кончине" он поспешил оповестить публику...
Определенно, с тех пор как я решился принять участие в экспедиции "Халбрейн", я перестал быть прежним человеком – практичным и в высшей степени трезвомыслящим. При одной мысли об Артуре Пиме мое сердце начинало биться столь же отчаянно, как билось, должно быть, сердце в могучей груди Дирка Петерса! Я уже был готов согласиться, что уйти от острова Тсалал на север, в Атлантику, значило бы отказаться от гуманной миссии, каковой явилась бы помощь несчастному, покинутому всеми в ледяной пустыне Антарктики!..
В то же время требовать от капитана Лена Гая, чтобы он повел свою шхуну дальше в эти неведомые воды, подвергая экипаж риску, после того как он уже пережил столько опасностей, – значило бы втягивать его в заведомо обреченный на провал разговор. Да и следовало ли мне в это вмешиваться? Но в то же время мне казалось, что Дирк Петерс надеется на мою помощь в защите интересов бедного Пима.
За заявлением метиса последовало долгое молчание. Никому и в голову не пришло оспаривать правдивость его слов. Раз он сказал: "Я – Дирк Петерс", значит, он и впрямь был Дирком Петерсом.
Что касается судьбы Артура Пима – и того обстоятельства, что он так и не вернулся в Америку, и его разлуки с верным товарищем, когда течение увлекло его в лодке с острова Тсалал дальше к полюсу, – со всем этим можно было согласиться, ибо ничто не заставляло заподозрить, что Дирк Петерс говорит неправду. Однако то, что Артур Пим все еще жив, как это утверждал метис, и что долг требует отправиться на его поиски, рискуя головами, – это вызывало у всех большие сомнения.
В конце концов, решив прийти на помощь Дирку Петерсу, я вернулся к разумным аргументам, в которых фигурировали капитан Уильям Гай и пятеро его матросов, от пребывания которых на острове Тсалал теперь не осталось и следа.
– Друзья мои, –- начал я, – прежде чем принять окончательное решение, полезно хладнокровно оценить положение. Разве завершить экспедицию в тот самый момент, когда появился какой-то шанс на ее благополучный исход, не означает обречь себя на пожизненные угрызения совести? Подумайте об этом, капитан и все вы, друзья. Менее семи месяцев назад несчастный Паттерсон оставил ваших соотечественников на острове Тсалал в добром здравии. То, что они прожили здесь все это время, означает, что богатство острова Тсалал смогло обеспечить им жизнь на протяжении одиннадцати лет и что им не приходилось более опасаться дикарей, частично погибших из-за неведомых нам причин, частично, вероятно, перебравшихся на какой-либо из соседних островов... Все это совершенно очевидно, и я не знаю, что можно возразить на подобные доводы...