Рикса внимательно осмотрелась, быстро переместилась в сторону угла, где, опуств усы в бокал, сидел седовласый мужчина в фетровой шляпе с надорванными краями. Девушка подсела, толкнула его локтем.
– Панночка?
– Привет, Шлегелгольц. С самого утра уже в корчме?
– Душа болит, – вытер усы седовласый. – Надо, надо утолить… Страшное время… Страшное…
– Что происходит?
– Ужасные вещи происходят. Придется нам всем помереть… Нет спасения от заразы, нет…
– В чем дело?
– Дня так четыре тому, – Шлегелгольц сделал большой глоток пива, – из колодца около Святого Мартина свиную голову выловили, с полностью ободранной кожей. И сразу после этого у Кунцевой, жены пекаря, дитё померло. Значит, воду заразили. Моровой чумой. Подбросили нам в колодец зачумленного кабанчика.
– Кто?
– Кто, кто. Известно, кто. Вот и собрался народ, советуется. Сами видите, панночка.
– Вижу, – подтвердила Рикса, указывая на мужчину в латанной куртке, который как раз вылез на скамью и с высоты давал знать собравшимся, чтобы были любезны утихомириться. – Тот тип и его компания, кто такие?
– Чужие. Недавно приехали. Странные какие-то люди.
– Я вижу, – крикнул человек в латанной куртке, – яворянам можно не только в кашу дуть,[201]но и в похлебку плевать. Это так дух упал у здешнего народа? Ваши отцы в 1420 немного жидов погромили,[202]вам бы полностью покончить с ними, ни одного не оставить. А вы что? Они вам колодцы травят, а вы сидите и пиво дуете? Что вы еще проклятым пархатым позволите? Чтоб они вам, как в Будзишине, из церкви облатку украли и осквернили? Чтобы с ваших детишек кровь спускали, как это в Сгожельце случилось?
– А может, – встал второй, с кучерявой, как овечье руно, шевелюрой, – подождете, пока гуситы придут, а евреи им ночью ворота откроют, как в прошлом году они во Франкенштейне сделали? Что, вы не знали этого? Может, вы не знали и того, что израилиты хотели принести гуситам в жертву Клодзк, разжигая пожар в городе? Вы не знали, что Юда давно с чешским кацером в сговоре? Разве не говорил вам этого священник на проповеди? Что существует заговор евреев и гуситов? Что? Не говорил? Так вы к нему внимательнее присмотритесь, яворяне, к вашему пастырю. Присмотритесь, что он делает, прислушайтесь к тому, что он говорит. Есть достаточно отступников и среди церковников, не один из них поддался нашептываниям сатаны. Если узнаете, что с вашим священником что-то не так, донесите! Тут же донесите властям!
Время от времени кто-нибудь из яворян вставал, крадучись, пробирался к выходу. Лица других не выявляли большого задора.
Ораторы заметили это.
– Вы трусы и мямли! – крикнул латанный. – На вас самих стоило бы донести! Потому что, если кто не против евреев, тот, видно, сам с дьяволом заодно, сам как еврей! Евреи, говорю, преданы злым силам! Это вражья рука Иуды отталкивает христианина от истинной веры. Как вы думаете, был бы Гус, если бы не было еврея? Кто, как не еврей, подговоренный дьяволом, подстрекает чехов к ереси? Та пакостная гуситская секта ничему иному, но Талмуду подражает! А на Кабалу опирается!
– После сатаны, – поддержал кучерявый, – нет большего врага христиан, чем евреи. Они в своих ежедневных отвратительных молитвах молятся за нашу погибель, проклинают нас, своими магическими обрядами и заклинаниями умоляют, чтобы нас погубил сатана, их отец и их бог. Сто лет тому они хотели уничтожить нас Черной Смертью, не удалось, Христос оказался сильнее. Так теперь придумали гуситов. Нам, христианам, на погибель!
– Пойдем, – Рикса встала, натянула капюшон. – Я это уже слышала, знаю наизусть. Шлегельгольц, ты нас не видел. Ясно? Меня здесь вообще не было.
Не успели они пропихнуться к выходу, как на скамью выскочил третий оратор, с побритой налысо головой.
– Сидите спокойно, яворяне? Небось, моча в ваших жилах, а не кровь, если терпите в вашем городе вонючих иудеев и их проклятую молельню, если переносите в своей среде кацеров, магов, детоубийц и отравителей! Злодеев и ростовщиков, кровопийцев, таких, как главный здешний пархатый Майзл Нахман! Его давно уже стояло прибить.
– Пожалуйста, – пробормотала Рикса. – Наконец что-то новое, терпение вознаграждено. Я уже знаю кто, что и зачем. Я знаю этого типчика. Это бывший цистерцианец, беглый из монастыря в Добрылуге. Он побрил башку, чтобы спрятать тонзуру. Агент Инквизиции. Тут, похоже, как раз намечается маленькая провокация.
– Инквизиция? Это невозможно, – запротестовал Рейневан. – Гжегож Гейнче никогда не опустился бы…
– Не Вроцлав. Магдебург. Не смотри на них, не привлекай к себе внимания. Выходим.
– Это тебя не касается, Рейневан. Это не твоя война.
Рикса поправила на себе кольчугу, вытащила из свертков кривой тесак, вытянула его из ножен, несколько раз махнула, аж засвистело.
– Я проверила, разведала, – сказала она. – Их много. Многочисленная хевра[203]приехала из Магдебурга. Кроме провокаторов имеются также убийцы. Четырнадцать мужиков. Нападут, как только стемнеет. Рейневан отцепил от вьюков и распаковал свой охотничий самострел, повесил через плечо сагайдак с болтами. Проверил нож, дополнительно засунул кинжал за штанину. Рикса молча наблюдала.
– Это тебя не касается, – повторила она. – Ты не обязан влезать в это и подставлять свою голову.
– Ты должна была не дразниться, напоминаю. Пойдем.
Магдебургская Инквизиция не заставила себя долго ждать, ударила сразу, как только стемнело. Перед воротами дома на Речной вдруг вынырнули из темноты невыразительные фигуры, быстрые, даже размазывались в глазах. В двери с грохотом ударил таран. Дом был готов к этому, нанес ответный удар. Загрохотало, из окошка в дверях ударил огонь. Среди фигур возникла кутерьма, кто-то закричал. Таран грохнул во второй раз, на этот раз протяжный треск сообщил об успехе. Рикса сплюнула на ладонь, схватила рукоятку.
– Пора! На них!
Они выскочили из переулка, врезались между толпящихся возле дверей людей, застигая их врасплох и разбрасывая. Рейневан быстро колол ножом, Рикса со всего размаха рубила тесаком. Крики и проклятия заполнили улочку.
– В середину!
Из-за вышибленных дверей снова пальнуло ружье, завыла дробь. Во вспышке выстрела Рейневан увидел прямо перед собой мужчину с налысо побритой головой, заприметил поднятый для удара топорик. Он схватил перевешенный через плечо самострел, выстрелил с бедра, не целясь. Побритый охнул и рухнул на брусчатку.
– В середину!
У нападающих тоже были самострелы, тоже были самопалы. Когда они с Риксой ворвались во двор, вдруг стало светло от выстрелов, в воздухе зашипели болты. Оглушенный громыханием, Рейневан споткнулся о труп, упал в кровь. Кто-то бегущий следом споткнулся об него, повалился рядом с проклятиями и бряцанием. Рейневан огрел его самострелом, быстро оттолкнулся прямо под ноги следующего. Прямо возле его головы что-то ударилось с металлическим звоном о брусчатку, высекая искры. Он выдернул кинжал из штанины, подскочил, ударил, аж хрустнуло плечо, четырехгранный клинок со скрежетом прошил кольца кольчуги. Нападающий завыл, упал на колена, опуская прямо на Рейневана тяжелый железный крюк. Он схватил железо и с размаха ударил стоящего на коленах нападающего, чувствуя и слыша, как крюк входит в кость черепа.
– Рейневан! Сюда! Быстро!
В глубине двора кто-то завыл, захрипел и захлебнулся. Рейневан вскочил на ноги и побежал в сторону входа в дом. Болт просвистел прямо у него над головой. Что-то грохнуло и блеснуло, по каменному подворью разлилась огненная лужа, завоняло паленым жиром. Вторая бутылка разбилась о стену дома, горящее масло каскадом стекло по карнизах. Третья лопнула на ступенях, пламя мгновенно охватило два лежащие там тела, зашипела испаряющаяся кровь. Со стороны ворот летели новые снаряды. Вдруг стало светло, как днем. Рейневан увидел стоящего на коленях за колонной крыльца бородача в лисьей шапке, это мог быть только хозяин усадьбы, Майзл Нахман бен Гамалиэль. Возле него на коленях стоял подросток, стараясь трясущимися руками зарядить гаковницу. За второй колонной стояла Рикса Картафила де Фонсека с окровавленным тесаком, у нее было такое лицо, что Рейневан задрожал. Сразу за Риксой, с самопалом в руке…
– Тибальд Рабе? Ты здесь?
– Прячься!
От ворот полетели болты, выковыривая штукатурку со стены. Подросток, пытающийся зарядить гаковницу, пронзительно крикнул и свернулся в клубок. Рикса отпрянула от вспыхнувшего огня, заслоняя лицо предплечьем. Рейневан затянул подростка за стену, Тибальд Рабе помог ему.
– Плохи дела… – выдавил голиард.[204]– Плохи у нас дела, Рейневан. Сейчас двинутся… Не устоим…
От ворот, как бы в подтверждение, ему ответил боевой клич, исполненный злобы вой. Огонь заблестел на клинках, замигал на остриях.
– Смерть жидам!
Ребе Майзл Нахман бен Гамалиэль встал. Поднял голову к небу. Распростер руки.
– Baruh Ata Haszem, Eloheinu, – закричал он, певуче модулируя голос. – Meleh haolam, bore meori haesz! [205]
Стена дома треснула, взорвалась извержениями штукатурки, извести и раствора. Из облака пыли вышло нечто, что было замуровано в стене. Рейневан со свистом втянул воздух. А Тибальд Рабе аж присел.
– Emet, emet, emunah! [206]Абракадабра! Абракаамра!
Вылезшее из стены нечто, с виду, как глиняный истукан, было в общих чертах человекообразно, на месте головы, однако, между плечами была только незначительная выпуклость.
Ниже, чем человек среднего роста, толстое и пузатое, как бочка, шагало на коротких, похожих на бочки, ногах, грубыми лапищами касаясь земли. На глазах Рейневана лапы сжались в кулаки, большие, как ядра для бомбарды.
«Голем,[207]– подумал он, – это голем. Самый настоящий голем, легендарный голем из глины, мечта чародеев. Мечта, страсть и мания Радима Тврдика из Праги. Эх, нет здесь Радима… Не может это увидеть…»
Голем зарычал, а скорее затрубил, как чудовищная окарèна.[208]Сбившуюся в воротах магдебургскую хевру охватил панический ужас, казалось, что тревога парализовала головорезов, лишила их власти над ногами. Они были не в состоянии убегать, когда голем бежал к ним шатающейся трусцой. Они даже не защищались, когда он напал на них, ровно и методично гатя и лупя кулачищами. Крик, ужасный крик распорол ночной воздух над Явором. Это продолжалось недолго. Наступила тишина. Только шипело горящее масло в лужах.
Со стен около ворот медленно стекала густая, перемешанная с мозгами кровь.
* * *
Взошло солнце. Глиняный голем вернулся в дыру в стене и стоял там невидимый, слившись с фоном.
– И был я мертвый, и вот я живой, – с грустью сказал Майзл Нахман бен Гамалиэль. – Ну и пролилось крови! Много крови. Да будет мне это прощено, когда наступит День Суда.
– Ты спас невинных, – Рикса Картафила де Фонсека движением головы указала дородную женщину, обнимающую и прижимающую к себе черноволосых девчонок. – Ты защищал жизни самых дорогих, ребе, от тех, которые хотели причинить им вред. Сказал Господь: «Помни, что сделал Амалек в дороге, когда ты вышел из Египта. Сотрешь имя Амалека из-под неба». Ты стер.
– Стер, – глаза еврея заблестели, но тут же снова угасли. – А сейчас что? Снова всё бросить? Снова к другим дверям цеплять мезузу?[209]
– Это по моей вине, – проворчал Тибальд Рабе. – Это я навлек на тебя неприятности. Из-за меня теперь…
– Я знал, кто ты, – перебил его Майзл Нахман, – когда давал тебе убежище. Я поддерживал твое дело из-за убеждений. Осознавая, чем рискую. Что ж, бегство и скитание – это для нас не ново…
– Я не считаю, что это так уж необходимо, – обозвался Рейневан. – Мне кажется, что местные жители, убирая трупы, оценили происшествие достаточно однозначно. На тебя напали, чтобы ограбить, а ты защищался. Никто, скорее всего, в Яворе не обвинит тебя в этом. И никто не будет тебя беспокоить, когда ты останешься.
– О, святая наивность, – вздохнул Майзл Нахман. – Святая и добрая. Как твое имя? Рейневан?
– Его зовут Рейневан, так точно, – встрял Тибальд Рабе. – Я его знаю и ручаюсь…
– Ай, что ты мне ручаешься? Он поспешил на помощь еврею. Нужны ли мне лучшие ручательства? Эй! Что там с твоей рукой, девушка? Той, с перстнем цадика Халафты?
– Три пальца поломаны, – холодно ответила Рикса. – Мелочи. До свадьбы заживет.
– До какой свадьбы? Да кто тебя возьмет? Старая, языкастая, характер вспыльчивый, готовить тоже не умеешь, спорю на что хочешь, хоть бы на свой собственный талит.[210]Дай сюда руку, шикса.[211] Jehe sz’meh raba mewarah l’alam ul’almej almajja! [212]
На глазах изумленного Рейневана пальцы Риксы выпрямились, опухлость мгновенно исчезла, бесследно рассосались синяки. Девушка вздохнула, пошевелила ладонью. Рейневан покрутил головой.
– Ну и ну, – медленно промолвил он. – Я медик, ребе Майзл, не чужды мне и artes magicae. Но чтобы так гладко вылечить поломанные суставы… Я чрезвычайно удивлен. Интересно, где этому можно научиться?
– У меня, – сухо ответил ребе. – Когда у тебя будет свободных семь лет, заскочи. Не забудь сначала сделать обрезание. А теперь, как говорил царь Соломон царице Савской, перейдем к делу. Вы хотели от меня информации. Тогда введите меня в курс дела.
Рейневан кратко изложил суть дела. Майзл Найхман выслушал, кивая бородой.
– Ясно, – сказал он. – Понимаю. И думаю, что смогу помочь. Потому что я слышал про похожий случай.
Он засунул палец в нос, ковырял долго и самозабвенно, делая вид, что не замечает, как Рейневан закипает от нетерпения.
Наконец выковырял, посмотрел. И снова заговорил.
– Такие случаи, – заявил он, – это всегда возможный гешефт, ни на чем так хорошо не зарабатывают, как на информации. Это случилось в Легнице. Шесть лет тому. Панна Вирида Горниг, дочь купца, связалась с аптекарем, которого звали Галонзка. Вопреки отцу, который обещал ее руку кому-то другому. А у того другого были якобы связи с Инквизицией, со Святой Курией. И панна Вирида внезапно исчезла.
– На аптекаря Галонзку, – продолжил еврей, – донесли, обвинили в ереси, поэтому он вынужден был бежать из Силезии. За год дело улеглось, а Вирида вдруг нашлась, очень сокрушенная и очень послушная, будто она побывала в монастыре. Послушно вышла за того, кому ее обещали.
Ну, подумали мы всем кагалом, стоило бы знать, кто же это такой, кто имеет такие отношения с Курией, чтобы суметь организовать исчезновение панночек. И как-то так вышло, что Мойше Меркелин, кузен моей невестки, был знаком с некоим Иохаем Бен Ицхаком, а у двоюродного брата этого Иохая, некий Шекель, имел падчерицу по имени Дебора, а та узнала от своей знакомой Эстеры некоторые вещи, которая та услышала в девичьей от… Вот зараза, забыл, от кого. Впрочем, это неважно. Важно, что кузен Мойше, еврей жадный и наглый, потребовал за информацию пятнадцать гульденов. Я решил, что это слишком много.
– Угу.
– Но ты пришел мне на помощь, а это несколько изменяет шкалу ценностей. Теперь эти пятнадцать – это не те пятнадцать, это совсем иные пятнадцать, это пятнадцать, изменившиеся так, что просто не узнаешь. Теперь цена аккурат в самый раз. А жадный кузен Мойше не живет в Палестине. Он живет в Ополе. Клянусь Моисеем, через пять дней ты будешь иметь информацию. А до этого времени будешь моим гостем.
– Спасибо, ребе. Что касается тех пятнадцати гульденов, то я готов…
– Не обижай меня, парень.
* * *
– Я не буду, – неуверенно закашлял Тибальд Рабе, – здесь с вами ждать, мне пора в дорогу, долг зовет. Вам же скажу так… Если вы уже узнаете то, что должны узнать, то спешите. Очень спешите. Я думаю…
– А я думаю, – Рикса посмотрела ему в глаза, – что ты должен прекратить крутить. И сказать нам правду.
– Я ничего не знаю, – ответил голиард быстро, слишком быстро, чтобы сохранить правдоподобность.
Потом спрятал глаза под взглядом Рейневана.
– Тибальд, – неторопливо сказал Рейневан. – Прошлой ночью мы дрались плечом к плечу, вместе смотрели смерти в глаза. А ты сейчас что-то скрываешь от меня? Ты знал моего брата. Ты знаешь меня, недавно даже ручался за меня. Ты знаешь, что я кружу по Силезии, рискуя жизнью, потому что моя любимая попала в беду, я должен ее найти и освободить. Она пребывает в заключении, каждый день неволи увеличивает ее мучения.
– Рейнмар… – Голиард облизал губы, опустил глаза. – Чехи тебе не доверяют, ходят о тебе разные сплетни… Если выяснится, что я тебе сказал…
– На Лужицы или на Силезию? – утратила терпение Рикса. – Куда пойдет рейд? Потому что мы уже догадались, что он все-таки пойдет.
– Я ничего не знаю… Но если подумать чутьчуть… То, может, Лужицы?
– Вот видишь, – улыбнулась Рикса. – Как легко пошло. Начало – самое трудное. А теперь попросим о подробностях.
– Чего вы от меня хотите? – Тибальд Рабе сделал вид, что он рассердился. – Что я, гейтман, что ли? Я обычный агитатор, к стратегии меня не допускают… Но ведь каждому ясно, кто посмотрит на карту и немного подумает… Ну, подумайте немного. Как может пойти Табор, если не долиной лужицкой Нисы?
– Житава и Згожелец? – Рейневан припоминал карту, которую видил у Прокопа в Одрах.
– Я не исключал бы… – кашлянул Тибальд. – Не исключал бы также переход на правый берег Квисы. Любань, Болеславец…
– Жагань? – спросила изменившимся голосом Рикса.
– Возможно.
– Когда? Дата, Тибальт.
– Июнь. Так както.
– Как както?
– Одни говорили, что на Святого Яна. Другие – что на Святого Вита. Я скорее тем другим верю. Но кто его знает…
– Стократное спасибо. – Рикса смерила голиарда чуть более теплым взглядом. – Ты нам очень помог, я тебе безгранично благодарна. Я бы тебя чмокнула за это, но стесняюсь, я чертовски стеснительная. А раз тебе надо ехать, то бывай.
– Бывайте и вы. Рейнмар!
– Да?
– Успехов. От всего сердца.
Пять дней прошли очень быстро. Двенадцатого июня, в воскресенье, раввин Нахман бен Гамалиэль позвал к себе Рейневана и Риксу.
– Кузен Мойше, – начал он без вступления, – принял деньги охотно, был доволен, а радовался, словно приобрел на распродаже Ковчег Завета. Таким образом, я знаю, кто положил конец роману Вириды Горниг, донося на ее кавалера аптекаря, а ее саму посадив в монастырь, благодаря связям с Инквизицией. Это тот самый, кто потом стал счастливым супругом Вириды. Отто Арнольдус, личность достаточно известная, но вовсе не своими добродетелями. Ранее советник, а сейчас бургомистр города Болеславца.
Хотя подоплека была приватной, а не политической, твое дело имеет с аферой Вириды Горниг несколько сходств, Рейнмар. На твоем месте я бы выбрался в Болеславец и поговорил бы, если не с самим бургомистром Арнольдусом, то с его благоверной. Она может запомнить, в каком монастыре тогда пропала. А есть большая вероятность того, что Инквизиция до сих пор пользуется теми же.
– Стократное спасибо. Поехали как можно скорее.
– Дада, – быстро сказал Майзл Нахман, понижая голос. – Советовал бы поспешить.
– Мы знаем, – буркнула Рикса. – Святой Вит на носу. Отправляемся завтра на рассвете. Будь здоров, ребе Майзл.
– Бывайте, – кивнул бородой еврей. – Спасибо вам за всё. А ты, девушка, подойдика.
Рикса наклонила голову. Раввин положил ладонь на ее черные, как смоль, волосы.
– Jewarechecha Haszem wejiszmerecha, – сказал он. – Да благословит и сбережет тебя Гашем. Да обратит Гашем к тебе свое лицо и ниспошлет тебе мир. Прощай, Рикса Фонсека. Прощай и ты, Рейнмар из Белявы.
Глава тринадцатая,
в которой речь идет о снах и их интерпретации, а неожиданные личности заключают неожиданные союзы.
Во Вроцлаве постепенно смеркалось, наступала сумеречная пора, которую называли inter canem et lupum, время между псом и волком, когда темнело, но огни еще не зажигали. Было жарко, парко и душно, собиралась гроза. Кундри резким глотком опорожнила чашу с остатками aurum potabile, облизала губы.
– Итак, – сказала она, щуря янтарные глаза, – ты едешь в Явор и на лужицкое пограничье. Ибо дошла до тебя весть, что там объявился Рейнмар из Белявы. Хотя весть, как я понимаю, не подтвержденная и маловероятная, ты бросаешь всё и мчишься вслепую. А от меня требуешь чар и заклятий, способных обнаружить сидерическое существо. Хотя я тебе уже сто раз говорила, что это невозможно.
– Нет ничего невозможного, – ответил Стенолаз. – Это было первое, что нам вдолбили в Агильяре.
Нойфра вздохнула. А потом зевнула, демонстрируя внушительный набор клыков.
– Что ж, – сказала она. – Рейнмар из Белявы, это я понимаю, надо его устранить, иначе он станет твоей помехой, постоянно ища мести за брата. Я поддерживаю намерения его поймать и заставить помирать медленной смертью, перед тем замучив у него на глазах, если б это удалось, ту Апольдовну, которую он всё еще ищет. Идея реванша правильная, и я одобряю ее. Но тот его дружок, тот великан… Тот якобы пришелец из астрального мира. Его бы я советовала оставить. По моему мнению – это Сторож, один из Refaim. С ними не стоит задираться. Очень нехорошие у меня предчувствия относительно твоей охоты. Ты ведешь себя нерационально. Твоя заинтересованность этим великаном всё больше начинает напоминать…
– Что?
– Навязчивую идею, – закончила она холодно. – В чистой клинической форме. На тебя нашла мания, сынок. Меня это печалит. Тем более, что последнее время это не единственная твоя мания.
– Что ты сказала?
– Это не единственная твоя мания. Насколько я вижу и слышу. А особенно чую. Нюхом.
– Ну и что?
– Не строй из себя дурачка. Я бываю в городе, слушаю сплетни. О тебе и панночке фон Пак. А нюх у меня хороший. Уже два месяца ты приходишь сюда, попахивая ее пипкою.
– Смотри, – зашипел он, – не переборщи.
– Я не узнаю тебя. У тебя была куча девок. Ты, Биркарт Грелленорт, мечта и предмет воздыханий половины андалузских ведьм. Но никогда до сих пор ты не связывался ни с какой женщиной, ни одной не дал себя одурачить. Берегись, у тебя есть враги. Они не справились с тобой железом, могут применить другое оружие. Ты не подумал, что та Паковна может быть подставной? А вдруг тебя хотят покарать по библейски, рукою женщины? Панна уделает тебя, как Далила Самсона. А может, как Иудифь Навуходоносора… Или Олоферна?[213]Забыла. Ваша Библия – это страшно запутанное чтиво. Слишком много героев, слишком много неправдоподобностей и явных выдумок. Как по мне, так уж лучше Кретьен де Труа и другие romansero.
Глаза Стенолаза вспыхнули. И сразу приугасли.
– Любое литературное произведение, – спокойно ответил он, – в том числе и Библия, среди моря выдумок прячет жемчужину правды. И тут мы возвращаемся к нашему великану. Когда я его схвачу, я выжму из него всю информацию, узнаю, что такое правда и где она лежит. Потому что он не якобы, а действительно прибыл оттуда, из сидерической плоскости, из места, нам незнакомого, о котором мы ничего толком не знаем. Одни, как ты знаешь, считают, что это сфера Высшего Существа, то есть общепринятого Бога. Политеисты считают, что это сфера многих богов, полубогов, божеств и демонов. Как оно в действительности, не знает никто, потому что, хотя оттуда и прибывали к нам гости, туда до сих пор никто не проник. Никто, включая твоих побратимов Longaevi и твоих чуть ли не всемогущих Nefandi …
– Ну, схватишь ты великана, – перебила нойфра. – И что? Если это Refaim, ты ничего из него не вытянешь.
– Вытяну. Он заключен в материальном теле, обречен на все изъяны и недостатки этого тела. В частности, чувствует боль, которую этому телу можно причинить. Я, Кундри, причиню этому телу боль. Причиню так, что он пропоет мне всё на свете.
– В том числе и то, как добраться до звёздной сферы?
– Либо по крайней мере установить с ними контакт, – подтвердил он. И сразу после этого сорвался с кресла, несколькими шагами перемерял помещение, от гроба, прислоненного к шкафу, до стоящего под дальней стенкой полного скелета кабана, одному Богу известно, для какой цели служащего стихийной.
– Что может мне предложить этот свет? – повысил он голос. – Что он может мне дать? Этот примитивный свет, в котором всё уже поделено, разворовано и растянуто, в котором уже nulle terre sans seigneur?[214]Чем я могу здесь быть? Какой власти достигнуть, какого могущества? Кафедрального каноника? Старосты и управляющего Вроцлава или наместника всей Силезии, чем хочет привлечь меня епископ? А даже если бы я стал епископом, кардиналом и, наконец, папою, что это за власть в нынешнее время? Даже если удастся уничтожить гуситов, пример останется жить, идею уничтожить не удастся. После гуситов придут другие, треснувшее сооружение Рима никогда не вернет уже себе структуру непоколебимого монолита. Цари и князья будут падать, как куклы, ибо что же это за власть, которую можно уничтожить порцией яда или десятью дюймами клинка стилета. А очарованные могуществом денег Фуггеры? Они увидят, как деньги становятся дешевле половы. Маги и чародеи? Они смертны, очень смертны. Longaevi? Они только по названию вечные, пройдут вместе со своей магической силой…
Грохотом прокатился далекий гром, делая паузу в речи Стенолаза. Кундри молчала. Стенолаз глубоко вздохнул.
– Марко Поло, – продолжил он, – достиг Китая. Португальцы доплыли до Канарских островов, до Азорских островов, до Мадейры, собираются в океаническую экспедицию. Они верят, что там, за океаном, в неоткрытом еще свете найдут богатство и настоящую власть. Они верят в страну Священника Иоанна, в землю Могал, в Офир и Тапробане, собираются туда добраться. Чтобы этого достичь, они не отступят ни перед чем. Я тоже не намерен отступать.
Нойфра попрежнему не отзывалась. Она то щетинила свои спинные шипы, то приглаживала их.
– Знаешь ли ты, – спросила она наконец, – кто был последний, который говорил что-то подобное. Что интересно, в идентичном контексте. Сумасшедший поэт и колдун Абдалла ЗахрадДин, автор книги под названием «Al Azif », это название звукоподражательная запись отголосков, издаваемых ночными насекомыми и упырями. В более поздних переводах фамилия автора была травестирована на Абдула Альхазред, а название изменено на «Necronomicon ».[215]И это прижилось.
– Знаю.
– Тогда знаешь и то, что Абдула Альхазред непреодолимо жаждал добраться до syderium, что он не отступал ни перед чем. Он был в посещаемой упырями пустыне Роба эльХалие, был в Иреме, искал Кадату. Погиб жуткой смертью в 738 году, в Дамаске, среди бела дня, на глазах множества свидетелей его разорвал и сожрал ужасный демон. Это не охлаждает твой пыл?
– Не охлаждает.
– В таком случае, – нойфра повертела глазами, – желаю счастья. Много, много счастья.
– Я иду, – Стенолаз встал. – Завтра отправляюсь. Да, Кундри, может, найдется в твоих запасах немного Перферро. Я хотел бы иметь его под рукой.
– Хорошая идея, – стихийная оскалила желтые клыки, – иметь это под рукой. Дай его панночке, той единственной Дуце фон Пак. Сильнее привяжешь ее к себе. Получишь гарантию, что не сбежит с другим. А если сбежит, то ненадолго. До первого ранения железом…
– Кундри.
– Уже замолчала. Перферро у меня есть, но немного, одна доза, на одного человека. Обратись к епископу, я знаю, что у него есть запас. Ну, а в Сенсенберге у тебя ведь есть Скирфир и его алхимические печи.
– Епископ не признается, что у него есть. А в Сенсенберг мне нельзя.
Кундри подняла брови.
– Думаю, что за мной следят, – пояснил он. – Я не уверен даже в своей Роте. Это сборище…
– Сборище отбросов, – закончила она. – Сброд негодяев, повес, резников и извращенцев. Твои Черные Всадники. Таких ты имеешь под командованием, потому что только таких ты сумел завербовать. И с такими ты идешь в поход. Поистине, ты в отчаянии.
– Ты дашь мне Перферро или нет?
– Дам. И еще кое-что додам. Что-то специальное. Оно должно помочь тебе в поисках.
Она открыла шкатулку, стоящую на столе, и что-то вынула оттуда. Стенолаз с трудом удержал рвотный рефлекс.
– Привлекательное, а? – захохотала нойфра. – Активируется заклятием. Оно происходит от «Al Azif », но усовершенствованное итальянскими некромантами и Nefandi. Стрекот ночных насекомых, шелест их крылышек… Имеет две функции. Должно указывать место пребывания Белявы или его панны.
– А вторая функция?
– Воспользуйся, когда возникнет необходимость кого-нибудь убить. Убить так, чтоб убиваемый чувствовал, что он умирает.
– Бывай, Кундри.
– Будь здоров, сынок.
В крышу постучали первые капли дождя.
Молния порвала небо, почти тут же ударил гром, протяжно и резко, с треском рвущейся материи. Ливень усилился, стена воды полностью заслонила свет.
– Как будто бы кто-то на нас взъелся, – Рейневан стряхнул воду с воротника. – Надо спешить, а тут – пожалуйста, льет как из ведра. Просто потоп.
Они пережидали грозу в лесу, в густых зарослях, которые, однако, защитили лишь на минуту, теперь на них лилось так же. Кони трясли гривами, опустив головы.
– Дождь стихает, – вытерла мокрый нос Рикса. – Гроза удаляется. Сейчас закончится, и мы помчимся вскачь, галопом, ветер нас высушит. И выдует плохие мысли с наших голов.
Однако ливень не закончился так быстро, а размокший тракт не очень позволял ни мчаться галопом, ни выделывать другие конные трюки, так что дорога заняла у них значительно больше времени, чем они планировали. В Легницу, город, прозванный «вторым Вроцлавом», они вьехали только через два дня, как раз тогда, когда десятитысячное население начали созывать на богослужение колокола всех семнадцати церквей. Рикса и в Легнице чувствовала себя, как дома, вела, не блуждая. Они проехали мимо видной, новенькой, совсем недавно освященной колегиаты Гроба Господня, пробились сквозь запруженный рынок и ужасно заболоченный после дождей овощной базар. Оставили за собой лавочки литейщиков и игольников. За лавочками Рикса придержала коня, спешилась. Они были у входа в переулок, из которого бил сильный запах каждений, зелья и специй из кореньев.