Антихрист, уважаемые господа и дорогие слушатели, будет из колена Данова. 23 глава




– А вы, милостивая пани, – обратился он к Риксе, – та самая, которая спасла нашего Рейнмара во Вроцлаве. И продолжаете, как вижу, поддерживать его своей помощью, советом, силою духа и располагающей личностью. По собственной инициативе? Или по чьему-то распоряжению, если позволено будет спросить?

– Я бы предпочла, – Рикса проницательно посмотрела ему в глаза, – чтоб мы себе этого не позволяли. Я не буду ни о чем спрашивать и надеюсь на взаимность.

– Понимаю, – Шарлей пожал плечами. – Но поскольку это, всё-таки, войсковой отряд, я должен что-то придумать для нашего командира, Бруса Роновича. Если бы он вдруг хотел вашу милость расспрашивать…

– Я разберусь. Можешь называть меня Риксой.

Шарлей кольнул коня шпорой и рысью помчался во главу колонны.

– Что в Рапотине, Самсон? Маркета…

– Всё в лучшем виде, – широко улыбнулся великан. – Вправду, в самом лучшем. Лучше, чем я мог надеяться. И наверное, лучше, чем я того заслуживыаю. Она не хотела отпускать меня с Шарлеем. Не слушала никаких доводов…

– У тебя были доводы?

– Несколько. Один из них – ты. Рикса, тебе обязательно так сверлить меня взглядом? Ты уже доказала свою способность видеть скрытые вещи. Но как бы внимательно ты не смотрела, дибука ты не увидишь.

– А что я увижу? Сейчас я вижу сверхъестественное. Ты – сверхъестественное.

– Один из моих знакомых, – Самсон попрежнему улыбался, – любил говорить, что нет сверхъестественных ни вещей, ни явлений. Просто некоторые из них выходят за границы нашего естествознания.

– Это был святой Августин. Ты, как я понимаю, знал его лично. И меня это совсем не удивляет.

– Ты делаешь, Рикса, просто поразительные успехи.

– Не смейся надо мной, дибук.

Рысью примчался Шарлей, бросил на них суровый взгляд.

– Что это вы тут, – проворчал он, – за философские диспуты устроили, Самсон? Чехи начинают оглядываться. Держись, мать твою, принятого инкогнито.

– Извини, я забылся. А вот так подойдет? Я недавно выработал. Посмотрите.

Самсон изобразил страшное косоглазие. Глупо улыбнулся, как кретин застонал и пустил слюну из уголка рта. А наконец выпустил из носа пузырь. Когда он лопнул, выпустил второй.

– Ха! – С неподдельным восторгом закричала Рикса. – Ух ты, классно! А я умею изображать чуму. Плююсь кровью и пускаю сопли…

– А чтоб вас, – Шарлей с отвращением отвернулся. – Пойдем, Рейнмар. Оставим их с их играми.

– Шарлей?

– Да?

– Тот короткий самопал, из которого ты стрелял возле мельницы. Что это за странное оружие?

– Это? – Демерит продемонстрировал добытое из футляра у седла оружие. – Это, друг, пражское ружье, прозванное в народе «предательским».[231]Очень модная в Праге штука, все ее носят. Она, как видишь достаточно короткая, так что можно ее запрятать под плащом и воспользоваться неожиданно, по-предательски, отсюда и название. Фитиль, посмотри, вставлен в бронзовый курок, всё время может тлеть. При нажатии на спусковой крючок, заметь, что это можно сделать одной рукой, фитиль доходит до запала и – бааах! Хорошо, да? Прогресс, парень, совершается непрерывно.

– Кто бы спорил. Ты слышишь?

– Ничего не слышу.

– Вот именно. Бомбарды уже давно умолкли.

 

* * *

 

Они выехали из леса. С возвышенности перед ними открывалась панорама. Живописная излучина Бобра. И город на правом берегу.

– Перед нами Болеславиц, Верхние ворота, – показал Брус из Клинштейна. – Получается, что мы прибыли как раз вовремя. Город сдался.

Верхние ворота оказались разломанными, свисающие с петель остатки были обуглены, стена и башня – черные от копоти и потрескавшиеся от огня. Табориты применили здесь свой стандартный и испытанный способ форсирования ворот, состоящий в том, что их прожигали. Под воротами насыпалась куча дров, добавлялись несколько бочек смолы и дегтя, всё это поджигали и ждали результата. Обычно им была капитуляция. Как здесь и сейчас.

– Въезжаем. Рикса, а ты?

– Я здесь подожду.

– Кого? Чего?

Она не ответила, отвернулась. Шарлей фыркнул, потом бросил на Рейневана многозначительный взгляд. Видя, что Рейневан не реагирует, пришпорил коня и поехал за отрядом.

В городе царило спокойствие, хотя улицы, ведущие на рыночную площадь, были забиты вооруженными до зубов гуситами. Плотные отряды Табора тоже стояли на площади, вокруг ратуши. Сбившиеся под стенами домов горожане посматривали на агрессоров в тревожной тишине.

– Или Болеславец уже договорился, – оценил ситуацию Шарлей, – или сейчас будет договариваться. Нормально. Установят выкуп и контрибуцию в виде обеспечения и поставок для войска. Достигнут взаимопонимания. В противном случае здесь давно бы всё было в огне.

У самой ратуши в боевом порядке стояли с десяток боевых телег, из них торчали стволы хуфниц. Была среди них и штабная телега гейтмана, легко узнаваемая по трофейным священническим ризам, которыми были толсто обиты оба борта и вымощено внутри. Возле телеги стоял собственной персоной гейтман полевых войск Табора, Якуб Кромешин из Бжезовиц, одетый в украшенный золотой вышивкой кафтан и высокие сапоги из красной кожи. Его сопровождали Отик из Лозы, Микулаш Сокол из Ламберка и Вацлав Гарда, командир пражского контингента. И Смолик, проповедник с худым лицом, которого Рейневан помнил с прошлогоднего рейда.

Личная охрана их пропустила. Они подошли. Рейневан прокашлялся.

– Гейтман…

– Не сейчас! – Кромешин узнал его и явно удивился, но отправил жестом. – Не сейчас, медик!

Из ратуши показались городские посланники. Члены магистрата и горожане, ведомые тучным ксендзом в сутане и высоким бородачом в просторном, словно тога, плаще, задрапированном и снизу обшитом бобровым мехом. Плащ привлек внимание Рейневана: он был голубого цвета с тем неповторимым оттенком голубизны, который его убитый брат Петерлин получал в своей красильне из вайды и черничного сока.

Бородач и тучный священник стали перед Кромешным, поклонились. Бородач начал говорить. Говорил так тихо, что Рейневан, Шарлей и Самсон, стоящие в десяти шагах, понимали лишь каждое пятое слово. Но все, даже те, которые стояли еще дальше, понимали, о чем речь. Болеславец сдавался. Предлагал выкуп, лишь бы Табор их пощадил. Их сохранил от меча, а их дома – от огня. Все, даже те, который стояли дальше всех, увидели также рассвирепевшее лицо Кромешина. И услышали его голос. Его львиный крик.

– Сейчас? Вы сейчас хотите выкуп давать? Когда мы уже в городе? Когда вы в наших руках? Поздно, болеславяне, поздно! Вчера, когда я вас призывал сдаться, вы со стен высокомерно кричали мне в ответ. Вы помните, что вы мне кричали? Что-то там о Крацау, не так ли? Ну, я вам сейчас дам Крацау! Будете меня помнить, суки!

Бородач попятился на шаг, побледнел. Толстый ксендз, наоборот, казалось, готов был выцарапать гейтману глаза.

– Я знал, – завопил он, – что не о чем с ними говорить! Excaecavit illos malitia eorum! [232]Тьфу, еретики! Святотатцы! Злодеи! Будете жариться в аду! Падет на вас кара Божья!

По сигналу Кромешина вооруженные табориты окружили делегацию, приперли советников к стене.

Гейтман полевых войск стал перед ними, сложив кулаки на бедрах.

– Сначала, – сказал он, – кара падет на вас. – Сейчас. Я вас покараю от Божьего имени.

– А нука, брат Смолик, – обратился он к проповеднику с худым лицом, – скажи им проповедь. Пускай, прежде чем они оставят эту юдоль, услышат голос Божьей правды. Спасения они и так не удостоятся, суки, римские холуи, прислужники вавилонского Люксембуржца. Но легче им будет попрощаться с этим миром.

Проповедник напрягся, как струна, набрал в легкие воздух.

– Это война Господа, – закричал он пискливым голосом. – Он отдал вас в наши руки! Вы ели хлеб беззакония и пили вино хищения,[233]пришел день кары. Вы провинились перед Богом, так что разметана будет кровь ваша, как прах, и плоть ваша – как помет.[234]Ты согрешил, коварный народ, ты гордо величался, преклонялся лживым идолам Рима, поэтому Бог одолеет тебя и отсечет тебе голову, как сделал Давид Голиафу. Бог крошит головы врагам своим, косматый череп того, кто поступает грешно!

– Славно, – оценил Кромешин. – Особенно про косматый череп. Хотя о плоти тоже было неплохо. Ну, парни, слышали? Брать их поочередно, как Бог повелел, а брат Смолик напомнил! Как совершил Давид Голиафу!

– Смилуйтесь! – завыл извлекаемый из группы бородач в голубом плаще. – Не убивайте! Христиане! Помилосердствуйте!

Табориты схватили его, поволокли к телеге, оперли шеей на дышло. Кто-то подскочил и ударил топором. Ему пришлось еще два раза добавить, а в это время горожанин хрипел и сопел, а кровь хлестала потоками. Наконец голова упала на забрызганную брусчатку.

Вырывающегося ксендза бросили на землю, прижали коленями. К затылку приставили шестидюймовый гвоздь.

И забили несколькими ударами обуха по самую шляпку. Ксендз лишь раз закричал, потом только трясся и дергал ногами.

На советников, сбившихся в портале ратуши, посыпались удары. Их били цепами, кистенями[235]и топорами, рубили мечами, кололи рогатинами. Не прошло и полпачежа, а в луже уже дергалась дюжина тел.

Кромешин молча показал рукой, и прежде, чем она опустилась, шесть тысяч воинов Табора с диким криком набросились на город Болеславец.

В одно мгновение были перебиты те, что были на рынке, что находились на улицах. Потом табориты ворвались в дома. Оттуда донесся один большой обреченный крик, из окон, как град, начали высыпаться выброшенные люди. Снаружи продолжалась бойня, не щадили никого, улицы вмиг застелили трупы. Кровь рекой текла сточными канавами, вымывая из них мочу и мыльную пену, смывая мусор, гниль и отбросы.

Не смогли дать убежища болеславские храмы. Всех, кто бежал к Деве Марии и Миколаю, перебили. Произошла резня перед доминиканским Святым Крестом и на площади перед Доротой. Короткое время приютом была церковь Святой Ядвиги, в котором спрятались более сотни горожан и священников. Потом гуситы ворвались в притвор, неф и пресвитерию. В живых не осталось никого, а церковь объял огонь. Яркое пламя и столп дыма поднялись до небес.

Когда всё только начиналось, когда рубили бородача в голубом плаще, Самсон сделал шаг, будто хотел воспрепятствовать. Когда демерит схватил его за плечо, он вырвался, но остался на месте, не подошел, не вмешался. Не предотвратил. Только отвернулся, побелел, как мел. Посмотрел на Рейневана. На Шарлея. И опять на Рейневана. А потом вверх, на небо. Так, словно на что-то оттуда надеялся.

– Брат! – Рейневан подошел не к Кромешину, а к Отику из Лозы, которого знал лучше. – Повлияй на гейтмана, остановите это побоище. Где бургомистр города? Отто Арнольдус! Я должен с ним поговорить!

– Зачем?

– Он обладает крайне важной информацией, – гладко соврал Рейневан, перекрикивая вой убиваемых. – Секретной, особого значения. Для дела!

– Ну, так вам не повезло, вам и вашему делу, – сказал прислушивавшийся Кромешин. – Вот это вот – бурмистр Арнольдус, а вот это вот – голова бургомистра Арнольдуса.

Он показал на первого убитого, бородача в голубом плаще, того, кого зарубили на дышле.

– Мне его даже жалко, – добавил он. – Вечный покой дай ему, Господи. Et lux perpetua luceat ei.

– Он… – Рейневан проглотил слюну. – У него была жена… Люди! Кто ее знает? Кто…

– Я знаю! – услужливо отозвался один из местных, из группы тех, которые служили таборитам проводниками. – Это на улице Таможенной. Я покажу!

– Веди.

Вириду Арнольдусову, только что ставшую вдовой бургомистра, они застали живой. В разграбленном помещении. Пытающуюся подняться с пола и трясущимися руками поправить разорванную одежду, закрыть наготу клочьями порванного платья и рубашки. Самсон громко втянул воздух. Шарлей выругался. Рейневан отвел взгляд.

В полевом войске Табора сурово карали за изнасилование женщин. Военные уставы, введенные Жижкой, предусматривали за изнасилование розги или даже смертную казнь.

Но что поделаешь, Жижки не было в живых уже пять лет, а его уставы вполне очевидно устарели и вышли из употребления. Не выдержали испытания временем. Как и много других принципов и правил.

Самсон снял епанчу, набросил на плечи женщины. Рейневан стал возле нее на колени.

– Прости, пани, – пробормотал он. – Я знаю, что не вовремя… Но это вопрос жизни и смерти. Речь идет о спасении человека, попавшего в беду… Я должен… Должен задать вопрос. Пожалуйста…

Женщина тряхнула головой, вплела пальцы обеих рук в рассыпанные волосы. Рейневан хотел дотронулся до ее плеча, но вовремя остановился.

– Прошу тебя, пани, – повторил он. – Умоляю. Стаю перед тобой на коленях. Я знаю, что тебя когда-то заключали в монастырь. Скажи мне, где.

Она посмотрела на него из-за растущих на щеках синяков.

– В Мариенштерне, – сказала она. – А сейчас оставьте меня одну. Уйдите. И будьте вы прокляты.

 

Снаружи успокоилось. Кромешин дал приказ прекратить резню, подгейтманы и сотники не без труда удержли разохотившихся таборитов. Не обошлось без вмешательства конных Микулаша Сокола, которые самых рьяных призывали к порядку ударами батогов, дубинок и древков копий. Утихомиренные Божьи воины занялись теперь исключительно грабежом. Облокотившись на свой обитый ризами воз, Кромешин с удовольствием наблюдал, как на площадь сносят и складывают в кучу добычу.

– Ну что, медик? – увидел Рейневана Отик из Лозы, погоняющий вояк. – Ты нашел бурмистрову? Что-то из нее вытянул?

– Нам срочно нужно в Лужицы. В монастырь в Мариенштерне.

– Нам? – поморщился Кромешин. – Ты езжай себе, куда глаза глядят, мне нет до тебя никакого дела. Но твои товарищи служат в войске, а войско выступает на Жагань. Сейчас даю приказ выступать.

– Погоди с приказом, гейтман.

Эти слова сказал молодой человек в школярском берете и черном вамсе, верхом на вороном жеребце. Его сопровождала Рикса Картафила де Фонсека. И один вооруженный в полупанцире на стеганом акетоне. Кони храпели, чуя кровь, поэтому прибывшие спешились. Гейтман смотрел на них исподлобья.

– Кто вы? В чем дело?

– Прикажи посторонним удалиться.

Кромешин жестом отправил всех, остались только Царда и Отик из Лозы. Рейневана, который тоже хотел отойти, остановила Рикса. Это не прошло мимо внимания Кромешина.

– Тебя, сдается мне, я уже видел, – смерил он взглядом юношу в берете. – Возле Прокопа. Зовут тебя Пётр Прейшвиц, городской писарь из Будзишина.[236]Ты, кажется, наш шпион. Говори, слушаю. Что ты должен передать?

– Я должен передать: сейчас не хороший момент для нападения на Жагань.

Вацлав Царда засмеялся, Отик из Лозы прыснул. Кромешин не отреагировал.

– Видишь, – он широким жестом показал на трупы, кровь на брусчатке и дым над домами, – что я сделал с этим городом? Я отплатил. За битву под Крацау. Лужичанам и силезцам гордыня в голову ударила, из нашего поражения под Крацау сделали символ для поднятия духа. Ну, так я дал им символ. Такой, что от одного слова «Крацау» в штаны будут делать даже их внуки. Болеславец заплатил. Заплатят Житава, Будзишин, Згожелец, Хочебуж, Камень и Губин, придет их час. А Жагань заплатит раньше всех. Герцог Ян Жаганьский и его брат Генрих были под Крацау, на их руках чешская кровь, это кровь взывает к отплате. Камня на камне в Жагани не оставлю.

– Князья Ян Жаганьский и Генрих на Глогове, – медленно и выразительно сказал Пётр Прейшвиц, обратились к польскому королю за протекцией, поклялись верно стоять на стороне Польского Королевства и поддерживать Польшу во всех ее начинаниях. А в Кракове как раз пребывают чешские послы. Прокоп Голый, англичанин Питер Пэйн, Бедржих из Стражницы и рыцарь Вилем Костка из Поступиц. Они там о союзе совещаются, демонстрируют добрую волю и дружбу, а ты, брат Кромешин, хочешь разорять и жечь княжество, находящееся под Ягелловой протекцией? Мне приказано передать: director Прокоп не поддерживает идею нападения на жаганьское княжество. Он советует принять предложенный выкуп.

– Мне никакого выкупа из Жагани не давали.

Прейшвиц посмотрел на Риксу, потом на вооруженного в полупанцире. Вооруженный вышел вперед. И заговорил.

– Светлейший князь Ян, illustrissimus dux [237]и хозяин Жагани, моими устами передает, что он согласен…

– Восемьсот рейнских злотых,[238]– грубо оборвал Кромешин. Если заплатит, то я его пощажу.[239]Я всё сказал. И прощаюсь. Брат Царда, ставь войско в походный порядок.

– Мариенштерн, – задумчиво повторила Рикса. – Монастырь цистерцианок. Это посреди дороги между Згожельцем и Будзишином. Отсюда будет дня три езды.

– Два, если гнать коней, – поправил Пётр Прейшвиц. – Это Виа Региа, ею хорошо путешествовать. А я как раз в ту сторону. Охотно провожу.

– Тогда не будем терять времени, – решила Рикса. – Давайте до сумерек доберемся хотя бы до Новогродца.

– Я не могу, – ответил Шарлей на вопросительный взгляд Рейневана. – Кромешин был прав, я на службе. Табор не простил бы мне дезертирство, а за дезертирство – петля. Люди из моего собственного отряда набросили бы мне петлю на шею.

– Зато я поеду, – тихо заявил Самсон. – Недоумкам всё сходит. Они не смогут объявить меня дезертиром, поскольку я и не нанимался. Я был в инвентаре Шарлея. Когда он скажет, что я пропал, это будет так, если бы у него собака сбежала.

– С Богом, Шарлей, – Рейневан вскочил в седло. – Береги себя.

– Это вы берегите себя. Вас четверо, а у меня шесть тысяч приятелей. Плюс двести возов с артиллерией.

 

Солнце садилось. В Болеславце смердело горелым, на пожарищах стелились огоньки. В Болеславце застывала черная кровь в канавах. В Болеславце одни собаки выли, другие рвали тела убитых. Болеславец звучал стонами раненных и умирающих, плачем обездоленных и осиротелых, отрывками молитв тех, кого лишили надежды.

Наконец солнце зашло, а израненный город утих.

Nox ruit et fuscis tellurem amplectitur alis. [240]Ночь наступила, и всё живое погрузилось в сон.

 

Бедный Рейневан.

Мне его очень жаль, Маркета. Очень сожалею, что никоим образом я не мог помочь ему в его несчастье. К монастырю цистерцианок в Мариенштерне мы добрались за два дня езды. Лишь затем, чтобы узнать, что панны Ютты там нет. Это сильно удручило Рейневана. Но еще сильнее удручило его то, что Ютта там была. На протяжении трех месяцев, от половины февраля до Зеленых праздников.[241]Он разминулся с ней всего на месяц.

Мы объехали окрестные женские обители. Искали у кларисок в Сэйсслице, у бенедиктинок в Риесе, у магдалинок в Любане. В Згожельце мы расспрашивали цистерцианок из Мариенталя под Острицом, бежавших после того, как их монастырь был сожжен в 1427. Ютты мы нигде не нашли, нигде ничего о ней не слышали. Рейневан совсем отчаялся. Я не мог ему помочь.

Мне его очень жаль.

Тебе тоже?

Из Лужиц мы вернулись в Прагу, в середине августа туда также прибыл Шарлей, какое-то время мы провели вместе, но вскоре Шарлей возвратился в полевое войско. В настоящее время он стоит где-то под Йичином, а ходят слухи о следующем рейде на Лужицы, который должен начаться после святого Вацлава.

Рейневан остался в Праге, в аптеке «Под архангелом», вместе с тамошним чародеем он пробовал отыскать Ютту с помощью магии, безрезультатно. Потом в окрестностях Псаж вспыхнула эпидемия, и он как медик по призванию поспешил лечить. Не колебался ни минуты. Переборол себя, не поддался отчаянию. Много правды есть в словах: то, что нас не убьет, то нас сделает сильнее.

А я?

Я решил вернуться сюда, в Рапотин. Надолго ли? Настолько, насколько это будет возможно.

Что дальше, спрашиваешь? Несомненно мы снова встретимся, мы трое, несомненно это случится очень скоро. Судьба нас сильно связала между собой, на доброе и злое. А ведь ничего не происходит без причины.

Судьба сильно связала меня с ними, Маркета. Очень сильно.

Почти так же сильно, как и с тобой.

 

Глава пятнадцатая,

 

в которой слабость характера вынуждает Рейневана стать героем. Наши персонажи героически переправляются через реку Мульду и героически бьются в кровавой битве. Героизм вознаграждается. Слабость, как ни странно, тоже. Отсюда мораль, от провозглашения которой автор всё-таки удержится.

Боже, великий Боже, venerunt gentes in hereditatem tuam, снова язычники пришли в наследие Твое!

То ли это за грехи наши, то ли это poena peccati, что постоянно к нам еретик с мечом и огнем вторгается?

Anno MCCCCXXIX, ipso die sancti Johannis baptiste [242]гуситские разбойники нанесли ущерб нашему любимому монастырю, нашему скрипториуму и книгособранию нашему, гордости нашей! Они посягнули на сочинения такой величины, как «De fide cathholica», Алануса Островитянина, «Libre de meravelles» Раймунда Луллия и «Clavis sanationis» Симона Генуэзского, на такие уникальные работы, как «Hierogliphica» Гораполлона Египетского и «Bestiare» Пьра из Бове, на трактаты и кодексы такого прекрасного исполнения, как «Expositio totios mundi et gentium», «De magia veterum», «Liber de mirabilibus natura arcanis», «De amore», «Secreta mulierum » и много других, может быть, единственных в мире экземпляров. Руки бы им пообламывать!

Полгода не прошло, а снова нашествие. Снова виклифисты, Taborienses, Orfani et Pragenses,[243]а во главе у них Procopius Rasus,[244]тот, как он приказал себя называть gubernator Taboriensium communitatis in campis bellancium,[245]самый великий и самый жестокий среди апостатов и ересиархов, в сущности не человек ex muliere natus,[246]но monstrum detestabile, crudele, horrendum et importunum. Eodem anno circa festum sancta Lucie,[247]он же Прокоп со всей своей армией до сих пор непобежденной, cum curribus, cum peditibus et equitibus [248]отправился ad marchionatum Misnen se,[249]сея смерть и пожары. И дошел до реки под названием Мульда. Зима же в тот года была мягкой…»

 

Перо высохло и неприятно заскрипело по выскребенному пергаменту. Старый монах-летописец опустил его в чернильницу.

 

Прислужники осветили палату, зажегши свечи на всех подсвечниках. Вроцлавский епископ Конрад даже засопел от удовольствия, увидев выражение восхищения на лице Гжегожа Гейнче. Он знал, что инквизитора нелегко было удивить, не говоря уже о том, чтобы восхитить.

– Ну что? – гордо спросил он, радуясь произведенному впечатлению. – Хорошая вещь, а?

Гжегож Гейнче кашлянул. И подтвердил кивком головы. Просто был вынужден. Вещь была хорошая. Без каких-либо возражений хорошая.

Единственной мебелью в палате был огромный стол, крышку которого покрывала гигантская карта Силезии и соседних стран, сделанная из кусков ткани, покрытых шелковой вышивкой. Хотя инквизитор никогда раньше карту не видел, он знал о ее существовании. Он знал, что ее сшили и вышили доминиканки из святой Катажины, основываясь на рисунках, сделанными цистерцианцами из Любйонжа. И что это заняло у монашек более года.

Поскольку карта служила главным образом для слежения и анализа военных действий, на ней были расставлены мастерски вырезанные фигурки. Изготовил их Амброзий Эрлер, наилучший вроцлавский резчик, в строгом соответствии указаниям самого епископа. Подразделения католических войск представляли белозолотые фигурки крылатых ангелов с огненными мечами, формирования гуситов были изображены, как рогатые черти, сидящие на корточках и выпячивающие зады.

Каждое утро клирики воссоздавали для епископа актуальную военную ситуацию, расставляя фигурки соответственно движению войск на театре боевый действий. С тринадцатого декабря, дня святой Лючии, то есть, от начала большого гуситского рейда на Мейсен и Саксонию, театр охватывал пространство между вышитыми голубой нитью ODERA FLV и ALBEA FLV, а фигурки клирики расставили в районе, обозначенном названиями SAXONIA, MISNIA, TURINGA и LUSATIA INFERIOR, граничащим на севере с MARCF ANTIQUA, а на юге с BOHEMICA SILVA.

– Давай, Гжесь, – поторопил епископ. – Окинь глазом.

Инквизитор окинул. Военную ситуацию он знал, но на красивые фигурки можно было посмотреть. Выпяченные черти были установлены в окрестностях Ошаца, города, который войска Прокопа Голого пустили с дымом четыре дня тому, двадцать девятого декабря. Чехи шли вдоль Лабы в направлении Пирны, уничтожая всё на своем пути огнем и железом. Они опустошили горные округа Мариенберг и Фрейталь. Потом, паля села, они дошли до Фрейберга, Дрездена и Мейсена, но не тратили время на осаду укрепленных городов. Быстрым темпом наступления они расстроили планы саксонскому курфюрсту Фридриху, вынудив его и его союзников к тактическому отступлению. Приведя к тому, что сейчас крылатые ангелы стояли тесной группой на север от надписи LIPSIA.

– Это, – епископ провел пальцем по голубой линии, разделяющей чертей и ангелов, – река Мульда. Прокоп хочет проникнуть вглубь Саксонии, поэтому должен переправиться.

Скорее всего он это сделает где-то здесь, в окрестностях Гриммы. Курфюрст Фридрих мог бы это использовать. Во время переправы он мог бы смять кацеров, мог бы потопить их в Мульде, как котят. Достаточно только пошевелить мозгами и найти в себе смелость. Как думаешь, Гжесь, пошевелит курфюрст мозгами?

– У меня есть серьезные сомнения, – поднял глаза инквизитор. – Как относительно мозгов юного курфюрста, так и его смелости. До сих пор он как-то не проявлял особого мужества в этой кампании. Если бы мне пришлось искать классические сравнения, то я не сравнил бы его с Юлием Цезарем. Скорее с Квинтием Фабием Кунктатором.[250]

– А в его окружении? Не найдется ли в окружении хоть кто-то умный и отважный? Неужели нет ни одного Цезаря? Я не имею в виду мейсенского маркграфа, того даже прозвали «Уступчивый». И не бранденбургского курпринца Яна, потому что этот вообще чудак сумасбродный. Кто там еще есть с крепкими яйцами?

– Священники, естественно, – улыбнулся Гжегож Гейнче. – По крайней мере, некоторые. Наверняка Гюнтер фон Шварцбург, архиепископ магдебургский.

– Я так и думал, – покивал головой Конрад, – что ты его назовешь. Да, архиепископ Гюнтер – это человек, способный увидеть возможность, которую предоставляет переправа гуситов через Мульду. Он смог бы воспользоваться преимуществами, сумел бы помочь Фридриху запланировать и провести атаку. Но мы не можем кабûкать[251]и полагаться на случай, Гюнтеру это надо подсказать. Кто-то должен во весь дух мчаться в Лейпциг с посланием.

Инквизитор многозначительно посмотрел на епископа, кашлянул в кулак.

– Да знаю я, – Конрад скривился, как после уксуса. – Помню. Архиепископ магдебургский держит на меня обиду за Грелленорта. Поэтому я вынужден полностью положиться на тебя, инквизитор. Твои указания Гюнтер выслушает внимательно, инквизиторов он глубоко почитает, поддерживает их деятельность и принимает в ней активное участие. Crescit cum magia haeresis et cum haeresi magia,[252]а день без костра – день, потраченный зря, вот его девизы. И результаты налицо, в радиусе пяти миль от Магдебурга ни чародейки, ни жида не найдешь днем с огнем. Можно только позавидовать. И пожалеть, что во Вроцлаве не так… Не принимай на свой счет, Гжесь.

– Я не принимаю. Перейдем к делу.

– У тебя есть кто-нибудь для такой миссии? – Епископ оторвал взгляд от карты. – Кто-то, кто поедет в Саксонию, к Гюнтеру фон Швацбургу? Человек верный, надежный, которому можно доверять?

– Есть. А поскольку я предполагал, что он понадобится, то привел его с собой. Он ждет в гостиной. Позвать?

– Зови.

– Прошу, ваша милость. Дьякон Лукаш Божичко. Человек, которому я доверяю безгранично.

 

* * *

 

Воды Мульды были буросерые и вспенившиеся, поднявшиеся настолько, что полоса ивняка полностью погрузилась в воду, а над течением выступал только низкий ощетинившийся гребень. Деревья на берегу были залиты почти до половины стволов. На одном из таких стволов остановился перевернутый на бок воз. Второе транспортное средство, затопленное, перевернутое верх дном, чуть дальше наткнулось на кучу, над водой торчали только колеса.

– Третий воз снесло полностью, – упредил вопрос Прокопа старший дорожного отдела. – Река унесла. Еще до того, как мы выбрались на ровное место. Остальным удалось выбраться.

– Да, надо признать, – Ян Краловец подвел коня к самому берегу, передними копытами в воду, – что речка немало воды несет. И течение страшное.

– Теплая зима, дожди вместо снега, – кивнул головой Якуб Кромешин, гейтман полевых войск Табора. – На остальных бродах, несомненно, будет то же самое.

– Выходит, – Прокоп Голый повернул коня, окинул взглядом гейтманов, – что река Мульда остановит наш марш? Немного мокрой воды поставит крест на наших планах? Брат! Я хочу слышать твое мнение! И решение!

Старший дорожников долго молчал, взвешивал слова. Его никто не торопил. Все, включая и Рейневана, знали, что он имел немалый опыт. Со своим отрядом дорожников он прошел боевой путь Табора почти от начала, а славу заслужил в 1424 году, когда смелой переправой через Лабу вывел Жижку из окружения под Костельцем. Он рубил для полевых войск просеки в лесах под Таховом и Рецем, мостил стволами переходы через моравские болота, строил мосты на Сазаве и Одре, переправлял возы через Нитру, Квису, Бобр, Реген и Нааб.

– Переправимся, – разрядил он наконец напряжение сухим и деловым утверждением. – Но не тройной колонной, потому что слишком сильный напор воды… Надобно по одному, воз за возом, в ряд, с канатной страховкой…



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2022-10-31 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: