Мы жаждали эти крылышки. 3 глава

Самария была старым индийским почтово-пассажирским лайнером, переоборудованным в военный транспорт. Первоначально рассчитанная на 1000 пассажиров, она вместила в себя 5000 человек из 506-го полка. Из-за скученности условия были совершенно ужасными. Пресная вода жестко нормировалась: люди могли пить лишь в четко обозначенные пятнадцатиминутные интервалы, составляющие в общей сложности полтора часа в день. В душевых была холодная соленая вода. Личный состав был обязан постоянно носить спасательные жилеты и ремни с прицепленными флягами, в результате чего люди постоянно задевали друг за друга. Спать приходилось в одежде. Одну койку приходилась делить на двоих, и это значило, что им приходилось чередоваться, и через одну ночь спать на палубе, в коридорах или любом другом месте, где можно было прилечь. Повсюду царило ужасное зловоние.
В день было два приема пищи. Кристенсен так описывал свой первый завтрак: "Я думал, этот бесконечный спуск в столовую, находящуюся на самой нижней палубе, никогда не кончится. Мы спускались по скользким от масла трапам, и когда, наконец, добрались до дна, зловоние стало просто потрясающим. Нас кормили из больших котлов, в которых была вареная рыба с томатами. Повара носили когда-то белую, а теперь просто грязную одежду, на которой одни пятна наслаивались на другие, являясь свидетельством того, что ее не меняли уже много дней". Люди ели эти помои лишь потому, что были голодны. Согласно Вебстеру, в столовой "витал дух плавучего дурдома".
По крайней мере, еда вносила разнообразие в рутину, состоящую из прогулок по палубе, стояния облокотясь о поручни и разглядывая конвой, или азартных игр. Играли непрерывно: покер, Блэк-Джек и кости. Из рук в руки переходили крупные суммы денег. Как-то вечером Карсон выиграл 125 долларов, а на следующий день потерял их. Люди пытались читать, но книг было очень мало. Капитан Собел вознамерился было проводить занятия по гимнастике, но для этого было недостаточно места, и это стало причиной очередных насмешек над ним.
15 сентября Самария пришвартовалась в Ливерпуле. На следующий день поезд повез людей на юг. На станции Огборн-Сейнт-Джордж их встретили грузовики и доставили в новый дом. Последние полторы мили они прошли пешком, в темноте, светя фонарями, чтобы найти дорогу –затемнение дало людям понять, что они находятся в зоне боевых действий. Они добрались до казарм, представляющих собой "хижины Ниссена"*, обогреваемые парой пузатых печек-буржуек каждая, получили чехлы для матрасов и указание, где взять солому для их набивки, а также толстые, колючие шерстяные одеяла, и, наконец, легли спать.
Вебстер написал что, когда он проснулся на следующее утро, "то решил, что оказался на голливудской съемочной площадке. Вокруг были сказочные домики с соломенными крышами и увитыми плющом стенами. Здоровенные лошади, потряхивая длинными гривами, цокали копытами по узким, извилистым, мощеным булыжником улицам. Мягкую пасторальную зелень уравновешивала старинная серая церковь в нормандском стиле одиннадцатого века, часы на которой отбивали время прямо как Биг Бен. Пять древних трактиров с покачивающимися на ветерке вывесками приветствовали нас в краю легкого, горького пива". Они были в Олдборне, что в Уилтшире, рядом с Хангерфордом и недалеко от Суиндона, в 80 милях к западу от Лондона. Он стал домом роты Е на без малого девять месяцев. Это был самый длительный период, в течение которого она находилась на одном месте.
Олдборн сильно отличался от Токкоа, Беннинга, или Брэгга. Там люди из "Изи" находились в отдельных, изолированных, полностью военных гарнизонах. В Олдборне они оказались посреди небольшой английской деревни, где люди были консервативны, замкнуты, и весьма осторожно относились к появлению в своей среде всех этих молодых янки. Была большая опасность появления трений, но армия подготовила отличную программу ознакомления, которая хорошо сработала. Начиная с того самого первого утра и на протяжении большей части недели людей подробно информировали об английских обычаях, манерах и привычках. Будучи хорошо дисциплинированными, они быстро уловили основную идею: свою жажду покуролесить им следует попридержать для Суиндона, Бирмингема или Лондона. В Олдборне же им следует пить свое пиво в пабах в спокойной британской манере.
Еще они учились есть то, чем питались британцы: сухое молоко, яичный порошок, сушеные абрикосы и картошку, конину, капусту, репу и брюссельскую капусту. Приобретение товаров в армейской лавке было нормировано: в неделю семь пачек сигарет, плюс три шоколадных батончика, одна упаковка жевательной резинки, один кусок мыла, один коробок спичек и одна пачка бритвенных лезвий.
Собел не изменился. В конце первой недели личный состав получил разрешение отправиться в увольнение в Суиндон на субботние вечерние танцы. Собел выпустил распоряжение: во время танцев никому не разрешалось снимать китель. Рядовой Том Берджесс, парень с фермы из центрального Иллинойса, сильно потел, танцуя в шерстяной рубашке с надетым поверх шерстяным кителем, так что он снял его.
В понедельник утром Собел вызвал Берджесса в канцелярию. "Берджесс, как я понимаю, находясь в городе в субботу вечером, во время танца вы сняли китель".
"Все так, капитан Собел", ответил Берджесс, "но я посмотрел в правилах ношения воинской формы одежды, там совершенно четко написано, что разрешается снимать китель, если на вас надета шерстяная рубашка, и вы много двигаетесь, танцуете и т.п."
Собел смерил его взглядом: "Я скажу вам, что я сделаю, Берджесс. В течение недели вы будете ходить в кителе, надев его поверх остальной формы, и вы будете спать в нем каждую ночь".
Берджесс ходил в кителе днем, но, решил, что Собел не будет проверять его по ночам, и вешал его на спинку кровати. В следующую субботу он пошел в канцелярию к Собелу, чтобы попросить об увольнении на танцы. Собел осмотрел его. "Берджесс", сказал он, "по-моему, этот китель не выглядит так, как если бы вы спали в нем, так что никаких увольнений".
Они находились в Англии, чтобы готовиться к вторжению в Европу, а не танцевать, так что график подготовки был интенсивным. Маларки показалось, что он вновь оказался в Токкоа. Они находились в поле шесть дней в неделю, по восемь-десять часов в день. Они совершали пешие марши по 15, 18, 21 и 25 миль, отправлялись на ночные занятия, ежедневно тратили по часу на занятия по рукопашному бою, учились городским боям, чтению карт, оказанию медицинской помощи, защите от химического оружия, изучали характеристики немецкого оружия и учились пользоваться им.
Они проделали 25-мильный пеший марш в полной походной выкладке за двадцать четыре часа, а через несколько дней марш на ту же дистанцию в боевом снаряжении за двенадцать часов. С ними проводились специальные занятия по минам-ловушкам, разминированию, связи и т.п.
Раз в неделю или около того они отправлялись на двух или трехсуточные учения. Они отрабатывали различные вводные. Не только для того, чтобы получить практическое представление о технике боя, но и чтобы научиться самым главным вещам, которые должен знать пехотинец. Как полюбить землю, как использовать ее преимущества, как условия местности диктуют тактику, а прежде всего, как день за днем жить на ней и в ней без ущерба для физического состояния. Их офицеры подчеркивали важность вещей, которые были вопросом жизни или смерти, и которые личный состав должен выполнять инстинктивно правильно и с первого раза, поскольку второй попытки у них не будет.
Так проходило знакомство "Изи" с сельской местностью Англии. Они тренировались атаковать городки, холмы и леса, отрывали бесчисленные стрелковые ячейки и спали в них, учась делать это, невзирая на дождь, холод и голод.
В начале декабря, вновь оказавшись в поле, рота окопалась по периметру высокого, голого, открытого всем ветрам холма. Командиры взводов приказали своим людям отрыть глубокие ячейки, что было тяжело сделать в каменистом грунте. Вскоре их атаковало подразделение бронетанковых войск на "Шерманах". "Они перли вверх по холму, ревя как первобытные монстры", писал в своем дневнике Вебстер, "потом остановились, развернулись в боевой порядок и двинулись на нас. Один из них шел прямо на меня. Мой окопчик бел недостаточно глубок, чтобы гусеница могла безопасно пройти надо мной, так что я отчаянно завопил: "Прими в сторону! Прими в сторону!" что он и сделал, пропустив меня между гусеницами". Запись Карсона гласила: "Это был первый раз, когда танк проехал через меня, сидевшего в окопе. Страшно!".
Было много ночных занятий, вспоминал Гордон. "Мы шли напрямик, перелезая через заборы, просачиваясь в промежутки между ними, пробираясь сквозь перелески и переходя вброд ручьи". В ходе этих занятий отношения между личным составом отделений и взводов, уже знакомыми друг с другом, стали глубоко личными. "Я видел силуэт в темноте", рассказывал Гордон, "и мог точно сказать, кто это. Я узнавал его по тому, как он носил головной убор, как сидел на его голове шлем, как он держал винтовку". Большая часть того, что они узнали в ходе обучения, пригодилась в бою, однако те близость, абсолютное доверие и чувство локтя, вырабатывающиеся этими долгими, холодными, сырыми английскими ночами, оказались бесценными.
Они регулярно совершали прыжки со снаряжением, учились тому, как пользоваться свободными концами, чтобы направить свое снижение на открытое, вспаханное поле вместо того, чтобы приземлиться на живую изгородь, дорогу, телеграфный столб, каменный забор или деревья. В C-47, летевшем в холодном, сыром воздухе, к тому моменту, когда загорался зеленый свет, их ноги оказывались совершенно задубевшими, так что, когда они ударялись о землю, то испытывали настоящий взрыв боли и зуда. Основной задачей во время этих прыжков был быстрый сбор после приземления, что для 2-го взвода "Изи" во время первого прыжка оказалось не так-то просто – их выбросили в 25 милях от площадки приземления.
Напряжение нарастало. Личный состав 82-й дивизии, расквартированной поблизости, мог порассказать солдатам из 101-й, как выглядела война в Северной Африке, на Сицилии и в Италии. Особое давление в преддверии надвигающихся боев испытывали офицеры, и больше всех Собел. "Это чувствовалось по его поведению", рассказывал Уинтерс. "Он становился все более мрачным, превращаясь в форменного садиста. Это дошло до точки, став просто невыносимо".
Сержант Эрл Хейл вспоминал: "У нас была настоящая лотерея по поводу того, когда кто-нибудь грохнет Собела". Собел раздобыл летную куртку из овчины, которой очень гордился, и которую носил в поле, что делало его очень заметным. Типпер вспоминал, что когда рота отправилась на стрельбище для упражнения в стрельбе по появляющимся целям: "Собелу пришлось пережить несколько очень неприятных моментов. Сзади и сбоку прозвучало несколько выстрелов и пули прошли совсем рядом с головой Собела. Он плюхнулся наземь, каким-то образом развернулся плашмя, что-то заорал и вскочил вновь. Весь личный состав ржал и размахивал руками. Ни за что не поверю, что Собел счел это происшествие случайностью, но, по-видимому, так оно и было. Как бы то ни было, он продолжал скакать туда-сюда и носиться вокруг нас, как ни в чем не бывало".
Люди продолжали подшучивать над Собелом. Рядовой Джордж Лус умел имитировать разные голоса. Однажды ночью рота E возглавляла батальон на марше по пересеченной местности. Движение сильно замедляли изгороди из колючей проволоки. Собел шел впереди.
"Капитан Собел", раздался голос, "в чем задержка?"
"Колючая проволока", ответил Собел, полагая, что разговаривает с заместителем командира батальона, майором Оливером Хортоном.
"Режьте эти изгороди", отозвался Лус, продолжая подражать голосу Хортона.
"Есть, сэр!" ответил Собел, и приказал передать в голову колонны кусачки.
На следующее утро перед подполковником Стрейером предстала целая делегация Уилтширских фермеров, громогласно жаловавшихся по поводу порезанных изгородей. Их коровы разбрелись по всей округе. Стрейер вызвал Собела.
"Зачем вы порезали эти заборы?"
"Я получил приказ резать их, сэр!"
"От кого?"
"От майора Хортона".
"Не может быть. Хортон в отпуске в Лондоне". Собел попал под раздачу, но так и не понял, кто его одурачил, и поэтому не смог предпринять ничего в ответ.
Его перескакивание с одного на другое, дурацкое "Хей-хо, Сильвер!", тупой и прямолинейный подход к решению тактических задач беспокоили офицеров, сержантов и рядовых роты даже больше, чем его обычное "цыплячье дерьмо". Недовольство росло с каждым днем, особенно среди сержантов. Сержанты Майрон "Майк" Рэнни, двадцатиоднолетний уроженец Северной Дакоты из 1-го взвода, и "Сэлти" Харрис из 3-го взвода больше всех роптали о возможных катастрофических последствиях, если Собел поведет роту в бой. Они полностью отдавали себе отчет в том, что в результате своих действий оказываются в очень щепетильной и чрезвычайно опасной ситуации. Предприми они что-либо – и их ждет обвинение в неповиновении или мятеже в военное время, Если же не делать ничего, может погибнуть вся рота.
Рэнни, Харрис и остальные сержанты надеялись, что командиры взводов доведут эту проблему до полковника Синка, или Синк сам узнает о сложившейся ситуации, и в результате тихо уберет Собела. Это выглядело наивно. Как могли младшие офицеры, в чьи обязанности входила поддержка их ротного, отправиться к полковнику с жалобами на своего командира? И на что им было жаловаться? Рота E по-прежнему была первой в полку, как в поле, так и в казармах и на спортивных соревнованиях. Сержантам не приходилось ожидать, что полковник Синк сделает что-либо кроме как поддержит своего командира роты перед лицом разногласий и давления, исходящего от группы сержантов и капралов. Эти парни готовились вступить в бой с наиболее грозной армией в мире, а не играть в игрушки или разводить дебаты.
Таким образом, ропот продолжался, а Собел и 1-й Сержант Эванс, оставаясь в изоляции, тем не менее, были у власти.
Увольнительные по выходным и превосходное британское железнодорожное сообщение позволяли людям сбросить напряжение. Англия в конце осени и начале зимы 1943 года оказалась для пацанов из Штатов настоящей страной чудес. Большинство британских парней их возраста находились вдали от своих домов, в Италии или в тренировочных лагерях, так что повсюду было полно скучающих, одиноких молодых женщин. Американские солдаты получали хорошее жалование, намного более высокое, чем британцы, а у парашютистов были еще и дополнительные 50 долларов в месяц. Пиво было дешево и его было много, за пределами Олдборна на него не было никаких ограничений. Они готовились убивать или быть убитыми, большинству из них было по двадцать или двадцати одному году.
Вебстер описывал результат в дневниковой записи от 23 октября: "Хоть я не получаю удовольствия от нахождения в армии, большинство в нашем подразделении расценивает его как отпуск. Парни, дома вынужденные тяжело и постоянно трудиться, попав в армию, оказались свободны от каких-либо обязанностей. Все они единодушно соглашаются, что дома никто из них никогда не закатывал таких феерических попоек".
Постоянное волнение, калейдоскоп постоянно наваливающихся на них впечатлений, безнадежность попыток избежать суровости обучения, мысли о предстоящих боях и цыплячье дерьмо Собела, все вместе это делало то время незабываемым и побуждало большинство людей использовать его на всю катушку. "Для меня Лондон был сказочным местом", писал Карсон. "Пройдя по любой из его улиц, можно было увидеть людей в форме всех стран Свободного мира". Их юность и энергия пульсировали в каждом парке и пабе. Они были на Пиккадилли, Лестер-Сквер, Трафальгарской площади, площади Виктории, в Гайд-парке. Повсюду можно было видеть форму Канады, Южной Африки, Австралии, Новой Зеландии, Свободной Франции, Польши, Бельгии, Голландии и, конечно же, Англии и США.
"Те дни никогда не оставят меня, потому что даже в свои двадцать лет я знал, что являюсь свидетелем и участником чего-то, что никогда не повторится. Лондон военного времени был особым миром".
Было полно пьянства, разгула и драк. Наблюдая за всем этим, британцы старшего возраста жаловались: "Проблема с вами, янки, заключается в том, что вам слишком много платят, вы слишком сексуально озабочены и вообще вас тут слишком много". (На что янки могли бы ответить: "Ваша проблема, "лайми"**, в том, что вам мало платят, вы мало сексуальны, и вообще под Эйзенхауэром".)***
В роте Е прибавилось офицеров. В связи с ожидающимися с началом боевых действий потерями целью было иметь по два лейтенанта на взвод. Одним из вновь прибывших был 2-й лейтенант Линн "Бак" Комптон. Родившийся в Лос-Анджелесе, в последний день 1921 года, он был известным на всю Америку кэтчером**** бейсбольной команды Калифорнийского университета и играл в университетской футбольной команде в матче Роуз Боул***** 1 января 1943 года. Получив диплом офицерской школы, он отправился в Форт Беннинг, а после окончания парашютной школы в декабре прибыл в Олдборн, в роту Е. "Помню чувство зависти, которое я испытывал к тем, кто был в Токкоа", писал он годы спустя. "Будучи новичком в роте, я чувствовал себя слегка не в своей тарелке".
Комптон быстро узнал, что лейтенант Никсон, ставший оперативным офицером батальона, недолюбливает "спортсменов". Никсон назначил Комптона ответственным за физподготовку личного состава батальона. На практике это означало, что Комптону пришлось возглавлять батальон на длительных марш-бросках, он был единственным офицером, который мог это сделать. В результате этого, из-за своей хорошей спортивной формы или в силу любви к азартным играм, Комптон сблизился с сержантами и некоторыми из солдат. По мнению некоторых офицеров, слишком сблизился. Он был пойман за игрой в кости с личным составом и получил выговор от заместителя командира роты, лейтенанта Уинтерса.

* Хижина Ниссена – сборное строение, полукруглое в поперечном сечении, с обшивкой из гофрированной стали, использовавшееся в различном качестве в период Первой и Второй мировых войн. Хижина Ниссена была придумана в апреле 1916 года британским горным инженером и изобретателем Питером Норманом Ниссеном, который в том же году получил на это изобретение патент (прим. перев.)
** "Лайми" – изначально прозвище английских моряков. Причиной его появления стал сок лайма, который на флоте давали как профилактическое средство от цинги. Позже американцы начали называть "лайми" всех англичан (прим. перев.)
*** Тут в оригинале классная игра слов: "The trouble with you Yanks is that you are overpaid, oversexed, and over here." "The trouble with you Limeys is that you are underpaid, undersexed, and under Eisenhower." Пока как-то не очень получается передать ее в полной мере… (прим. перев.)
**** Кэтчер (Catcher – ловец) – игровая позиция в бейсболе и софтболе. Кэтчером называют игрока обороняющейся команды, который находится за домом и спиной бэттера (отбивающего), но перед судьей, и принимает мяч, поданный питчером (бросающим). Основная задача кэтчера – не только поймать мяч, но при помощи знаков дать советы питчеру по выбору наилучшего способа подачи (прим. перев.)
***** Матч Роуз Боул – ежегодная футбольная (имеется в виду американский футбол) игра, обычно проводимая 1 января на стадионе Роуз Боул, находящемся в Пасадене, Калифорния. Первый матч был сыгран в 1902 году в рамках т.н. "Парада Роз" (прим. перев)

На 11.00 30 октября был намечен осмотр расположения роты Е подполковником Стрейером. Собел отдал лейтенанту Уинтерсу приказ в 10.00 произвести осмотр уборной. Несколько минут спустя, около 09.30, подполковник Стрейер приказал Уинтерсу проверить почту рядового состава. Это была не та работа, которую можно было выполнить, сидя в канцелярии, так что Уинтерс вскочил на велосипед и поехал к себе на квартиру, в небольшую комнату в частном доме в Олдборне. Вернувшись к 10.00, он оставил велосипед возле казармы и отправился проверять уборную. К его удивлению Собел был уже там, проводя свой собственный осмотр.
Собел прошел мимо Уинтерса, не повернув головы и не подавая вида, что заметил своего заместителя. Позади него с несчастным видом шел рядовой Джоаким Мело, небритый, с растрепанными волосами, тащивший мокрущую, грязную швабру. Собел удалился, не произнеся ни слова. Уинтерс осмотрел уборную и нашел, что Мело проделал хорошую работу.
В 10.45 Уинтерс зашел в дежурку, чтобы подготовиться к построению роты. Едва скрывая ухмылку, 1-й Сержант Эванс вручил ему отпечатанный документ. Он гласил:
Рота E, 506-й пдп, 30 октября 1943
Предмет: наказание в соответствии со 104-й статьей Военного кодекса
Кому: 1-му лейтенанту Р.Д. Уинтерсу
1. Изложите ниже в письменном виде (напечатано с ошибкой), желаете ли вы получить дисциплинарное взыскание согласно 104-й статье, или предстать перед судом военного трибунала за отказ осмотреть уборную в 09.45 сего числа, как я вас проинструктировал.
Далее следовала вычурная подпись: Герберт М. Собел, капитан, командир.
Уинтерс отправился к Собелу.
"Капитан", сказал он, отдав честь и испросив разрешения обратиться, "приказ состоял в том, чтобы осмотреть уборную в 10.00".
"Я изменил время на 09.45".
"Мне никто не сказал об этом".
"Я позвонил и отправил посыльного". Уинтерс прикусил язык. В его комнате не было телефона, никакой посыльный также не появлялся.
Настало время инспекции. Стрейер прошел вдоль строя и осмотрел казармы. Все, включая уборную, было удовлетворительно. Уинтерс, тем временем, решил, как ответить Собелу. В нижней части печатного листа он от руки приписал:
Предмет: наказание по 104-й статье или суд военного трибунала
Кому: капитану Г.М. Собелу
1. Прошу рассмотрения дела об отказе осмотреть уборную в 09.45 сего числа судом военного трибунала.
Лейтенант Р.Д. Уинтерс, заместитель командира, рота Е.
Ответ Собела последовал на следующий день:
1. Вам будет отказано в 48-часовых увольнениях до 15 декабря 1943.
2. В соответствии с процедурными требованиями суда военного трибунала вам надлежит подать (напечатано с ошибкой, у сержанта Эванса явно были трудности с правописанием) ваш собственный рапорт с изложением причин апелляции и просьбой о рассмотрении дела судом военного трибунала.
Уинтерс кипел трое суток. Насколько он мог догадаться, Собел хотел дать понять: "Эй, не глупи, прими наказание и забудь про военный трибунал". Собел знал, что назначенное "наказание" не имело для Уинтерса большого значения, поскольку тот все равно проводил выходные на службе, читая или занимаясь спортом. Но Уинтерс решил, что с него довольно. Он хотел довести дело до критической точки. Спор между ним и Собелом о лидерстве в роте Е, которого он никогда не желал, должен был быть улажен. В роте было место лишь для кого-то одного из них.
4 ноября Уинтерс подал апелляцию на наказание по 104-й статье Военного кодекса. На следующий день Собел наложил следующую резолюцию:
1. Взыскание за вышеупомянутое нарушение, назначенное нижеподписавшимся, им снято не будет.
2. Получив от вышестоящего офицера распоряжение выполнять другую задачу (приказ Стрейера заняться проверкой почтовой корреспонденции), вы обязаны были передать свои обязанности по осмотру уборной другому офицеру, не доводя до того момента, когда не останется времени на исправление ситуации перед прибытием старшего офицера, ожидаемого примерно через десять минут.
Внизу стояла его обычная вычурная подпись.
Между тем, рапорт Уинтерса о назначении суда военного трибунала создал для штаба 2-го батальона проблему, которая была вовсе не так забавна, какой казалась. Офицерам пришлось достать руководство по проведению военного трибунала и приняться спешно изучать его, пытаясь выяснить, каким образом можно выйти из столь затруднительной ситуации. Наконец, они сделали это, Стрейер своей властью снял взыскание и объявил дело закрытым – без рассмотрения военным трибуналом.
Собел не остановился на этом. На следующий день, 12 ноября, Эванс вручил Уинтерсу еще один отпечатанный приказ:
Предмет: отказ проинструктировать наряд по уборной
Кому: 1-му лейтенанту Р.Д. Уинтерсу
1. Вы обязаны дать ниже письменный ответ о причинах, по которым не проинструктировали рядового Дж. Мело о его обязанностях в наряде по уборной
2. Далее вы должны дать ответ, почему в 10.30 30 октября разрешили ему заступить на службу небритым.
"Я сдаюсь", решил Уинтерс. "Вперед, расстреляйте же меня!" Пребывая в таком настроении, он ответил согласием:
1. Причина отказа в надлежащем порядке проинструктировать рядового Дж. Мело о его обязанностях в наряде по уборной: Никаких оправданий.
2. Причина, по которой ему было позволено заступить на службу в 10.30, будучи небритым: Никаких оправданий.
На следующий день Стрейер решил на благо роты Е (в казармах которой, естественно, шло бурное обсуждение столь долго ожидаемого выяснения отношений между Собелом и Уинтерсом) убрать Уинтерса из "Изи". Стрейер назначил его начальником столовой батальона.
С точки зрения Уинтерса это было оскорбление: "Вы собираетесь поручить все дело парню, который не способен сделать что-либо должным образом".
Уход Уинтерса, оставление Собела на командной должности и приближение боевых действий вызвали волнение среди сержантов. Сержанты Рэнни и Харрис созвали собрание. За исключением Эванса и еще одного-двух человек в нем принял участие вес сержантский состав роты Е. Рэнни и Харрис предложили выдвинуть полковнику Синку ультиматум: либо Собел будет заменен, либо они отказываются от своих званий. Они подчеркнули, что должны будут действовать коллективно, без демонстрации инакомыслия и выдвижения конкретного лидера.
Это радикальное предложение вызвало множество споров, вопросов и беспокойства, но в итоге они пришли к выводу о том, что отправляться в бой под командованием Собела будет немыслимо. Единственным способом, которым они могли донести до Стрейера и Синка то, насколько сильны их чувства, был отказ от своих званий. Затем каждый из них написал рапорт об отказе от должности. Липтон написал следующее: "Настоящим я слагаю с себя свои шевроны. Я больше не желаю быть сержантом в роте Е". Той ночью Липтон был дежурным по расположению (сержант, ночующий в канцелярии, чтобы, находясь на месте, решать любые проблемы, могущие возникнуть в течение ночи, он же отвечал за утренний подъем и т.п.). Он собрал рапорта и поместил стопку в корзину для входящих документов Собела.
Сержанты продолжили размышлять о том, что они сделали, и решили спросить совета у Уинтерса. Его пригласили в канцелярию, где Рэнни рассказал ему, что они решили сделать.
"Нет", сказал Уинтерс. "Даже не думайте об этом. Это мятеж".
Сержанты запротестовали. В самый разгар обсуждения вошел Собел. Все замолкли. Собел не произнес ни слова, он просто подошел к своему столу и взял книгу. Когда он повернулся, чтобы выйти, Рэнни произнес обычным голосом: "Итак, лейтенант Уинтерс, что мы собираемся сделать для улучшения нашей программы физподготовки?" Собел не выказал ни намека на заинтересованность, и просто вышел. Уинтерс чувствовал, что Собел, похоже, знает, что происходит. "Черт, в этом не было никакого секрета". Рэнни звал на собрание Эванса, а тот наверняка сказал об этом Собелу.
Разумеется, к этому времени весь батальон обсуждал противостояние Собела, сперва с Уинтерсом, а теперь и со своими сержантами. Синк, наверное, был глухим, немым, и слепым, если не знал об этом. Он должен был быть благодарен, что Уинтерс отговорил сержантов от того, чтобы выдвигать ему ультиматум. Через несколько дней Синк прибыл в роту Е, собрал весь сержантский состав и, как вспоминал Липтон: "Устроил нам головомойку. Он заявил, что мы опозорили нашу роту, и что ему следовало бы отправить всех нас на несколько лет на гауптвахту. Поскольку мы готовились к боевым действиям, сказал он, все это можно расценивать как мятеж перед лицом противника, за который нас можно расстрелять".
К счастью для Синка 101-я дивизия только что сформировала в соседней деревне Чилтон Фолиэт школу парашютной подготовки для обучения прыжкам с парашютом медиков, священников, связистов, артиллерийских корректировщиков и всех остальных, кому предстояло прыгать в "День-Д". Кто сможет командовать учебным подразделением лучше, чем Собел?
Синк направил Собела в Чилтон Фолиэт и поставил 1-го лейтенанта Патрика Суини из роты "Эйбл" заместителем командира "Изи". Он назначил командиром "Изи" 1-го лейтенанта Томаса Михэна из роты "Бейкер" и вернул Уинтерса на должность командира 1-го взвода. Сержант Рэнни был разжалован в рядовые, а Харрис переведен в другое подразделение. Для роты "Изи" эра Собела закончилась.
Михэн был полной противоположностью Собела. Стройный, довольно высокий и гибкий, он обладал чувством здравого смысла и профессионализмом. Он был строг, но справедлив. У него был хороший командный голос. "Под началом Михэна", говорил Уинтерс, "мы стали нормальной ротой".
Интенсивность обучения нарастала. 13 декабря рота выполнила ночной прыжок и понесла первую потерю: рядового Рудольфа Дитриха из 1-го взвода, разбившегося из-за отказа парашюта. Взводы и отделения отправлялись на трехдневные задачи, в ходе которых разные люди из их состава замещали на командных должностях условно выбывших из строя лейтенантов и сержантов. "Вообразите меня командиром взвода", написал 12 декабря в своем дневнике Карсон. "Нет, этого не может быть". Но так было. Они учились находчивости, в том числе и тому, как жить на подножном корму. Сюда входила "рыбалка", заключавшаяся в швырянии гранат в ручьи, и улучшение диеты за счет обнаруженного в чьей-нибудь усадьбе оленя, который "случайно" натыкался на пулю в голову.
Рождество было выходным и каждому досталось столько индейки, сколько он мог съесть. Канун Нового Года был тихим. "Мы просто дожидались наступления Нового Года", писал Карсон. "Я гадал, что он принесет, задаваясь вопросом, многие ли из нас смогу увидеть 1945 год".
18 января в Чилтон Фолиэт с инспекцией прибыл генерал Бернард Лоу Монтгомери, командующий 21-й группой армий, в которую входила 101-я дивизия. Он осмотрел полк, а затем приказал личному составу покинуть строй и собраться вокруг его джипа. Взобравшись на капот, он сказал, насколько они были хороши. "После того, как я взглянул на 506-й", говорил он, "мне стало жаль немцев".
Дни начали постепенно прибывать, означая приближение подходящей для начала боевых действий погоды. Напряженность нарастала. Молодые люди неизбежно задумывались о смерти. Лишь у немногих эти мысли были членораздельными, но с Вебстером дело обстояло именно так. Он написал своей матери, наказывая ей: "Перестань волноваться обо мне. Я пошел в парашютисты, чтобы сражаться. И я намереваюсь сражаться. Если понадобится, я умру, сражаясь, но не беспокоюсь об этом, потому что никакая война не может быть выиграна без гибели молодых людей. Есть такие ценности, спасти которые можно лишь принеся жертву".
В феврале подготовка сконцентрировалась на действиях в составе более крупных подразделений, когда 101-я вкупе с большей частью сил вторжения, составлявшей более семи дивизий, начала отработку наступления на Нормандию. 23 марта 2 и 3 батальоны 506-го провели совместное десантирование, являвшееся к тому времени крупнейшим для полка. Оно было приурочено к посещению с инспекцией премьер-министром Уинстоном Черчиллем, верховным главнокомандующим сил союзников Дуайтом Д. Эйзенхауэром, командующим 1-й армией Омаром Брэдли, командующим 101-й дивизией генералом Максвеллом Тейлором (в феврале у генерала Ли случился сердечный приступ, и он был вынужден вернуться в Штаты) и большим количеством прочих важных шишек.
Десантирование прошло с огромным успехом. В небесах с ревом появились C-47, выстроившиеся идеальным клином, состоящим из клиньев меньшего размера. Черчилль и генералы наблюдали со специально построенной трибуны. Бойцы прыгали из самолетов группа за группой, больше тысячи человек и парашютов наполнили небо кажущимся бесконечным потоком. Едва коснувшись земли, солдаты освобождались от парашютов и опрометью мчались к точке сбора, собирая оружие на ходу, не замедляя движения. Посетители были поражены быстротой их действий: как было написано в памятном полковом альбоме, "ребята из Курахи" произвели огромное впечатление.
Затем полк был построен перед трибуной. Тейлор пригласил Черчилля и Эйзенхауэра осмотреть строй, что они и сделали, периодически останавливаясь, чтобы задать кому-нибудь вопрос-другой.
Эйзенхауэр остановился перед Маларки: "Солдат, откуда ты?" (В ходе таких проверок перед "Днем Д" Эйзенхауэр говорил с тысячами военнослужащих и неизменно его первым вопросом было: "Откуда ты?")
"Астория, Орегон", ответил Маларки. "Чем ты занимался перед войной?" Маларки ответил, что был студентом в университете Орегона. Айк поинтересовался, кто прошлой осенью победил в матче футбольных команд Орегонского университета и Университета штата Орегон, и собирается ли Маларки вернуться в колледж после войны. Потом он повернулся к Черчиллю, предполагая, что премьер-министр хотел бы задать вопрос.
"Ну, сынок, как тебе нравится Англия?" Маларки заверил его, что очень нравится, поскольку ему всегда доставляла наслаждение английская литература и история. Черчилль пообещал вернуть его в Штаты как можно скорее. "Это был совершенно незабываемый случай", рассказывал Маларки.
Еще более масштабные учения были проведены сразу же после "прыжка для Черчилля". Их целью было слаживание парашютных и планерных подразделений, а также сухопутных войск с военно-воздушными силами и силами флота. По всей юго-западной Англии шли учения с выброской массированных воздушных десантов и амфибийными операциями.
В ходе этих маневров Гварнери приказал рядовым Уоррену Маку и Маларки уложить минометную мину в цель, представляющую собой 6-футовый белый квадрат, находившийся на дюне примерно в шестистах ярдах перед ними. Первый выстрел Маларки дал перелет. Второй – недолет.
В этот момент появилось несколько штабных офицеров и следом генерал Тейлор. Один из офицеров приказал Гварнери продемонстрировать генералу, как его минометный расчет ведет огонь по цели.
Гварнери отдал Маларки и Маку команду сделать три выстрела. Они в быстром темпе забросили в ствол три мины. Бам! И первая из них попадает прямо в центр цели. Бам, Бам! Еще две поражают уже уничтоженную цель.
"Сержант, ваш расчет всегда настолько точен?" спросил Тейлор. "Да, сэр", ответил Гварнери, "мои ребята никогда не промахиваются". 101-я погрузилась на поезда, возвращаясь в свои казармы в Уилтшире и Беркшире.
Генерал Тейлор и его штаб были хорошо осведомлены, что есть еще множество недостатков, над которыми надо работать. Парни из Курахи хорошо научились тактике малых подразделений. Теперь задачей генералов было должным образом свести их в более крупное.