* Так называемые "Compo Rations", британские полевые пайки для малочисленных подразделений, призванные заполнить нишу между индивидуальными сухими пайками и пищей, приготовляемой поварами в полевых кухнях. Выпускались в семи вариантах меню, упаковывались в ящики по 14 штук (прим. перев.)
** Когда летом 1990 года я брал совместное интервью у Строля и Уинтерса, разговор пошел следующим образом:
Эмброуз: Итак, Род вернулся и сказал вам: "У нас тут прорыв". Теперь давайте продолжим.
Уинтерс: Должен заметить, когда он вошел, было видно, что он из боя. Он задыхался, и едва взглянув на него, можно было понять: этот парень только что побывал лицом к лицу со смертью. Вне всякого сомнения.
Строль: Я выглядел не настолько плохо.
Уинтерс: Тебе нечего стыдиться этого. Ведь в тебя стреляли.
Строль: Он говорит, что я навалил в штаны. Со мной такого никогда не случалось (прим. автора)
Вернувшись к группе, он обнаружил, что подкрепление прибыло. Теперь у него было порядка тридцати человек. Он собрал лейтенантов Фрэнка Риза и Томаса Пикока, и сержанта Флойда Тэлберта, и отдал приказания: "Тэлберт, ведите третье отделение направо. Пикок, вы с первым отделением – налево. Я возьму второе отделение и буду в центре. Риз, разместите ваши пулеметы в промежутках между нашими колоннами. Мне нужно, чтобы вы как следует прикрыли нас огнем, пока мы не доберемся до той дороги. Тогда прекращайте огонь, начинайте движение и присоединяйтесь к нам". Он сказал Тэлберту и Пикоку, чтобы те приказали своим людям примкнуть штыки.
Когда его подчиненные отправились выполнять приказ, Уинтерс собрал 2-е отделение и объяснил свой план. Рядовой Хублер стоял прямо перед ним. Когда Уинтерс сказал: "Примкнуть штыки", Хублер судорожно сглотнул. Уинтерс видел, как кадык на его горле дернулся вверх-вниз. Адреналин буквально тек из него.
"Я тоже был переполнен адреналином", вспоминал Уинтерс. По его сигналу пулеметы открыли огонь, и все три колонны начали движение со всей скоростью, на какую были способны через лежащее между ними и дорогой двухсотметровое плоское, раскисшее поле, изо всех сил стараясь пригибаться как можно ниже.
В тот момент Уинтерс не имел четкого представления о том, сколько немцев находится по ту сторону дороги, идущей от дамбы к парому – ее насыпь была достаточно высокой и перекрывала обзор. При этом немцы тоже не знали, что американцы на подходе. Они совершили непростительную ошибку: потеряв стрелков и пулеметчиков, убитых первым залпом, они не выставили наблюдателей на дороге или дамбе.
Двигаясь в голове, Уинтерс добрался до дороги первым и выскочил на нее. Прямо перед ним, всего в нескольких футах, был немецкий часовой, пригнув голову прячущийся от огня пулеметов Риза. Справа от себя Уинтерс краем глаза заметил плотную массу людей, больше сотни, сгрудившихся и залегших у места соединения дороги с дамбой. Они тоже пригнули головы, пережидая пулеметный огонь. Все были одеты в длинные шинели, на спинах были ранцы. Он все были развернуты в сторону дамбы, он находился позади них. Их разделяло всего 15 метров.
Перекатившись, Уинтерс свалился обратно на западную сторону дорожной насыпи, вырвал чеку у гранаты и навесом забросил ее к часовому. Практически одновременно часовой бросил в ответ "колотушку". В момент броска Уинтерс понял, что совершил большую ошибку – он забыл снять липкую ленту, которой во избежание несчастных случаев был обмотан запал его гранаты.
Прежде чем "колотушка" взорвалась, Уинтерс выскочил обратно на дорогу. Часовой скорчился, закрыв голову руками в ожидании взрыва гранаты Уинтерса. До него было всего 3 ярда. Уинтерс выстрелил в него из своей М-1 от бедра.
Выстрел послужил сигналом для всей роты. Вся масса эсэсовцев принялась подниматься и разворачиваться в сторону Уинтерса. Тот повернулся направо и принялся стрелять в скопление людей.
Уинтерс так описывал происходившее далее: "Движения немцев казались мне нереальными. Когда они начали подниматься, это выглядело очень медленно, потом они поворачивались, глядя на меня через плечо, тоже очень медленно, когда они начали поднимать винтовки, чтобы стрелять в меня, это было медленное, очень медленное движение. Я выпустил первую пачку (восемь патронов) и, все еще стоя посреди дороги, вставил вторую и, все еще стреляя от бедра, выпустил ее в толпу".
Немцы попадали. Одни начали целиться из винтовок в Уинтерса. Другие бросились бежать от него. Но все их движения были неловкими, скованными из-за длинных шинелей. Уинтерс бросился на западную сторону дороги. Взглянув направо, он увидел Тэлберта, бежавшего пригнувшись во главе своей колонны. Она была еще в 10 метрах от дороги. Его собственная колонна, идущая по центру, изо всех сил пробиралась через поле. Колонне Пикока слева была в 20 метрах от дороги, задержанная несколькими рядами проволоки, протянутой поперек поля.
Уинтерс вставил третью пачку и принялся высовываться, делая один-два выстрела, затем вновь пригибаться. Когда остальные колонны американцев добрались до дороги, немцы принялись улепетывать, как могли.
"Огонь на поражение!" крикнул Уинтерс.
Это была утиная охота. Немцы бежали. Стрелки роты "Изи" безнаказанно расстреливали их. "Есть один!" услышал Вебстер крик Хублера. "Черт, я завалил одного!" По словам Вебстера, "Хублер был в своей стихии, он съел их с потрохами".
Группка немцев оказалась отрезанной и укрылась в зарослях высоких сорняков. Кристенсен заметил их. "Кто-либо по-немецки?" крикнул он. Подошел Вебстер. "Хераус!"* заорал он. "Шнель! Хенде хох! Шнелль! Шнелль!"** Один за другим наружу выбрались одиннадцать немцев. Здоровые, крепко сложенные, они утверждали, что были поляками. Кристенсен жестом отправил их в тыл.
Вебстер вернулся на дорогу, чтобы продолжить огонь. Один из немцев повернулся и выстрелил в ответ. "Это было как будто по правой ноге вмазали бейсбольной битой", вспоминал Вебстер, "меня развернуло и сбило с ног". Все, что он успел подумать, было: "Они меня поимели!" что даже тогда показалось ему "неподходящим и скучным клише". (Как все писатели, он составил свое собственное описание того, как разворачивались события.)
Это была чистая рана. Пуля прошла через голень Вебстера, не задев кость. Рана за миллион долларов. Я сделал это, подумал он. Когда медик Юджин Роу добрался до него, на лице у Вебстера была широкая улыбка. Роу перевязал рану и сказал Вебстеру, что он может уходить. Вебстер отдал бандольеры с патронами Мартину, "который сохранял спокойствие и беззаботность, самый спокойный, самый бесстрашный человек, которого я когда-либо видел", и свои гранаты Кристенсену. Он взял свой пистолет и M-1, и поковылял в тыл.
Уинтерс увидел, как примерно в сотне метров через южную сторону дамбы перебралось еще больше немецких солдат из ранее незамеченной роты СС. Они присоединились к своим бегущим товарищам в их отступлении на восток, за пределы досягаемости огня роты "Изи". Это увеличило размеры цели. К этому моменту лейтенант Риз выдвинул вперед свои пулеметы. Рядовой Кобб установил пулемет и открыл огонь на большую дальность по уходящим силам противника. Выжившие немцы достигли небольшой рощи, где проходила еще одна дорога, ведущая к реке. Как мог видеть Уинтерс, они свернули налево и двинулись по дороге к реке.
Уинтерс взял рацию и вызвал артиллерию. Британские орудия начали интенсивный обстрел группы отходящих немцев. Уинтерс хотел выдвинуться по своей дороге к реке, чтобы отрезать немцам путь отступления, но тридцать пять человек против примерно 150 выживших немцев было не очень хорошим соотношением. Он вновь вышел на связь, чтобы запросить у штаба 2-го батальона подкрепление. Оттуда пообещали прислать взвод из роты "Фокс".
Ожидая подкрепление, Уинтерс провел перекличку и реорганизацию. У него был один погибший (Дьюкмен) и четверо раненых. Одиннадцать немцев сдались. Либготт, легко раненый в руку, был ходячим. Уинтерс приказал ему отконвоировать пленных на КП батальона, а затем показаться Доку Нивльзу.
Тут он вспомнил, что Либготт, будучи хорош в бою, имел репутацию "очень жесткого с пленными". Он также слышал, что Либготт ответил на его приказ словами: "О да! Уж я о них позабочусь".
"Здесь одиннадцать пленных", сказал Уинтерс, "и я хочу, чтобы в батальон было передано одиннадцать пленных". Либготт начал выходить из себя. Уинтерс вскинул М-1 к бедру, снял с предохранителя, направил на Либготта и сказал: "Либготт, брось все боеприпасы и разряди винтовку". Тот, ругаясь и ворча, все же сделал, что ему приказали.
"Теперь", сказал Уинтерс, "можешь зарядить винтовку одним патроном. Если завалишь пленного, остальные набросятся на тебя". Уинтерс заметил немецкого офицера, который расхаживал взад-вперед, явно взволнованный и испуганный радостью Либготта в первый момент после получения приказа. По-видимому, офицер понимал по-английски: услышав дальнейшие приказы Уинтерса, он расслабился.
Либготт привел всех одиннадцать пленных на КП батальона. Уинтерс знал точно, потому что позже справился об этом у Никсона.
Паром, на котором ранее переправились немцы, и который был нужен им для возвращения, находился в конце дороги, на которой была рота "Изи". Уинтерс хотел добраться до него, прежде чем это сделают они. Когда прибыл взвод из роты "Фокс" доставивший боеприпасы, Уинтерс перераспределил их, а затем отдал приказ. Он разделил имеющиеся силы, около шестидесяти человек, на две группы и приказал первой, во главе с собой, оставаться на месте и прикрывать, а второй выдвинуться примерно на 100 метров вперед, занять позиции и прикрывать, когда первая группа начнет броском выдвигаться вперед. Он собирался повторять этот маневр на протяжении всех 600 или около того метров до самой реки.
Примерно в 200 метрах от реки подразделение Уинтерса вышло к каким-то фабричным постройкам. Начала работать немецкая артиллерия. Эсэсовцы в отчаянной попытке добраться до парома силами до семидесяти пяти человек предприняли атаку на правый фланг американцев. Уинтерс понял, что переоценил свои силы. Настало время отступить, чтобы быть в состоянии сражаться дальше. Подразделение поочередными бросками отошло обратно к дамбе.
В тот момент, когда последние бойцы перебирались через дамбу, немцы обрушили ужасающий по мощности артиллерийский огонь на место пересечения дороги с дамбой. Они были отлично пристреляны. Десантники рассыпались вправо и влево, но успели понести множественные потери.
Уинтерс схватил рацию и вызвал штаб батальона, запросив медиков и санитарный транспорт. В разговор вступил Док Нивльз, желающий узнать, сколько у них раненых.
"Две бейсбольные команды", ответил Уинтерс.
Нивльз ничего не смыслил в спорте. Он попросил Уинтерса выражаться ясным языком.
"Убирайтесь ко всем чертям со связи, чтобы я мог вызвать артиллерийскую поддержку", прокричал Уинтерс в ответ, "или их хватит на три бейсбольные команды".
В тот самый момент Бойл "услышал подлетающие минометные мины, и надо сказать, они должны были оказаться довольно близко". Бойл двигался не слишком быстро, поскольку выдохся, что было результатом далеко не полного выздоровления от раны, полученной в Нормандии. "Я бросился вперед на дамбу. Мина попала сразу позади и левее меня, и изорвала мне левую ногу от бедра до колена, и это было все. Ужасающий удар, но никакой боли". Прежде чем он потерял сознание, Уинтерс похлопал его по плечу и сказал, что о нем позаботятся.
Гварнери и Кристенсен отрезали ему штанину и посыпали ужасную рану (большая часть плоти на левом бедре Бойла была оторвана) стрептоцидом. Они вкололи ему морфий и передали санитарам с носилками, чтобы те отнесли его в тыл.
Вебстер пытался в одиночку пересечь открытое поле, чтобы добраться до пункта первой помощи. Он полз по коровьей тропе, сквозь грязь и коровьи лепешки, вжимаясь в землю сильнее, чем на какой-либо из тренировок. Он порвал штаны, перебираясь через заграждение из ключей проволоки. Оказавшись на той стороне, он рискнул вскочить и броском преодолеть оставшуюся до безопасного места сотню ярдов. Немецкий наблюдатель засек его и вызвал огонь 88-миллиметровок. Три взрыва, по одному с каждой стороны и один сзади, заставили Вебстера почувствовать себя "испуганно и неуверенно". Ему удалось убраться с полу, прежде чем орудие окончательно пристрелялось.
Кто-то из роты F помог ему добраться до перекрестка дорог. Двое медиков на джипе, возвращающихся от дамбы, подобрали его, положили поперек капота, "и сказали мне расслабиться. Они сказали, что мы будем ехать быстро, потому что человек на носилках сзади, сержант Бойл, тяжело ранен и ему необходима немедленная помощь".
В общей сложности в результате артиллерийского налета два взвода из рот "Изи" и "Фокс" потеряли ранеными восемнадцать человек. Убитых не было.
Уинтерс занял укрепленные позиции, чтобы прикрыть место пересечения дороги и дамбы. К нему подошел капитан Никсон. "Как оно тут? спросил он.
Впервые с момента начала событий Уинтерс смог присесть. "Дай мне хлебнуть воды", сказал он. Дотянувшись до фляги Никсона, он заметил, что его рука дрожит. Он вымотался.
То же самое было с Кристенсеном. Он не понимал этого, пока не принялся считать. Оказалось, что в общей сложности он выпустил из своей М-1 пятьдесят семь пачек: 456 патронов. Той ночью, пытаясь бодрствовать исполняя обязанности караульного и пытаясь отойти от того страшного напряжения, Кристенсен сбегал по малой нужде тридцать шесть раз.
Имея тридцать пять человек, взвод роты "Изи" разбил две немецких роты численностью около 300 человек. Потери американцев (включая роту "Фокс") составили одного убитого и двадцать два раненых. Немецкие потери насчитывали пятьдесят убитых, одиннадцать пленных и около сотни раненых.
Позже Уинтерс понял, что он и его люди были "очень, очень удачливы". В анализе он указал, что основной причиной успеха было низкое качество немецкого командования. Немцы позволили 1-му отделению отойти и, сидя на поле, дождаться подкреплений. Они собрались одной большой кучей, что с точки зрения Уинтерса было непростительно. Они позволили двум пулеметам прижать себя, в то время как три колонны "Изи" преодолевали 200 ярдов открытого пространства для штыковой атаки. Они слишком медленно реагировали, когда Уинтерс стрелял по ним с дороги. Они не смогли организовать ответный огонь когда началась стрельба.
"Изи", в отличие от них, почти все сделала правильно. Уинтерс назвал это "кульминационным моментом всех действий роты Е за всю войну, даже лучшим, чем в "День-Д", поскольку он продемонстрировал полное превосходство "Изи" в каждом виде пехотной тактики: патрулировании, обороне, атаке под огневым прикрытием, отходе и, прежде всего, превосходной по меткости стрельбе из винтовок, пулеметов и минометов".
Можно продолжить перечислять. Например, неотъемлемой чертой личного состава "Изи" была отменная физическая подготовка. Они выкладывались сильнее, чем боксер-тяжеловес в пятнадцатираундовом бою за титул чемпиона, намного сильнее. Они потратили больше энергии, чем человек, сыгравший в течение часа один за другим три футбольных матча. Также следует отметить систему связи роты с эффективным использованием радио, посыльных и сигналов жестами. Атака и отход перекатами, входившие в план тренировок в период обучения в Токкоа, были выполнены как по учебнику. Эвакуация раненых также была выполнена спокойно и эффективно. Взаимодействие с британской артиллерией было великолепным.
То же касается и Уинтерса. Он принимал одно правильное решение за другим, иногда инстинктивно, иногда после тщательного обдумывания. Лучшим было его решение о том, что атака является единственным выбором. Он задействовал не только мозги, но и личный пример. Его принципом было: "Следуйте за мной". Он лично взял на себя больше риска и убил больше немцев, чем кто-либо еще.
Но как бы хороша не была рота "Изи" 506-го полка, пусть даже во всей армии не было лучшей роты легкой пехоты, она ничего не могла противопоставить ужасу поля битвы – современной артиллерии. "Изи" нужно было перевалить через дамбу, чтобы вернуться обратно. Она не могла оставаться под обстрелом в чистом поле. Но пересекая дамбу, она оказалась на виду у пристрелявшей это место немецкой артиллерии. Несколько полных ужаса минут, и рота понесла больше потерь, чем столкнувшись ранее с несколькими сотнями немецких стрелков.
"Артиллерия – ужасная вещь", говорил Вебстер. "Боже, как я ее ненавижу".
Отдел пропаганды 101-й воздушно-десантной дивизии широко разрекламировал этот эпизод, сделав это языком, типичным для военного времени: "Уинтерс должен был отдать приказ атаковать в штыки, и он сделал это. В результате этого храброго приказа большая часть двух рот СС оказалась разбита и была вынуждена отойти, не имея возможности начать атаку, запланированную на это самое время".
В свете начавшегося рассвете того же дня крупномасштабного наступления 363-й фольксгренадерской дивизии на левый фланг 506-го в Офеусдене, небольшая стычка на дамбе, возможно, имела ключевое значение. Если бы роты эсэсовцев смогли безнаказанно двинуться через дамбу на юг, они могли совершить нападение на штаб полка в тот самый момент, когда внимание полковника Синка было бы сконцентрировано на Офеусдене.
Синк оценил это. Он издал приказ, в котором выразил благодарность 1-му взводу "Изи" за проявленную в бою храбрость. После описания штыковой атаки он написал: "Своими дерзкими действиями и грамотным маневром против численно превосходящих сил" взвод "нанес противнику большие потери " и предотвратил его попытку напасть с тыла на штаб батальона.
Через пару дней после штыковой атаки полковник Синк нанес визит Уинтерсу. "Как полагаете, вы сможете справиться с батальоном?" спросил он, указав, что предполагает сделать Уинтерса заместителем командира 2-го батальона (майор Оливер Хортон был убит в бою за Офеусден 5 октября).
Уинтерс, двадцати шести с половиной летний капитан, прокомандовавший ротой лишь три месяца, судорожно сглотнул и ответил: "Да, сэр. Я знаю, что справлюсь с нашим батальоном в поле. Я не беспокоюсь по поводу боя. Только по поводу административных вопросов. Я ими никогда не занимался".
"Не волнуйтесь", заверил его Синк. "Я позабочусь об этом". 9 октября он назначил Уинтерса заместителем командира 2-го батальона.
Пришедший на замену Уинтерсу командир роты "Изи" не выдерживал сравнения. Он был переведен из другого батальона. Рядовой Ральф Стэффорд дал ему уничтожающее описание: "Он реально косячил. Он не только не знал, что делать, но и не желал учиться. Он валялся на койке, не проводил проверок и заставлял таскать ему сливы".
Вскоре он был снят с должности.
Остальные офицеры, пришедшие в качестве пополнения, также показали себя неудовлетворительно. По поводу одного из них Кристенсен сказал: "Нерешительность была его вторым именем… В бою он становился совершенно дезориентированным и терялся. Мы, сержанты взвода, взяли командование в свои руки и делали дело, а он никогда и не жаловался, потому что понимал свою неспособность командовать в сложных условиях".
Вебстер писал о командире взвода в бою за Нуенен: "Я никогда не видел его шумно выражающим эмоции. Он никогда не бросался в глаза. Он не соответствовал своей должности, старики во взводе никогда не давали ему спуску. Если в серьезной ситуации потерпит неудачу кто-то из нижних чинов, это плохо, но для офицера, который, как предполагалось, должен вести людей за собой, это непростительно".
Маларки, повествуя о том бою, вспоминал, что Гварнери "наорал на офицера, спрятавшего голову в песок, указав, что он должен возглавить взвод... Этот офицер позже оказался в медпункте с простреленной рукой, подозревали, что он сделал это сам".
Сочетание офицеров-новичков и личного состава, чья подготовка не дотягивала до стандартов изначальной группы – тех, кто прошел Курахи, тяготы ежедневных артобстрелов и опасности ночных дозоров наносили "Изи" тяжелый урон. Тяжелые условия жизни еще больше усугубляли ситуацию.
Пол Фасселл описывал две стадии рационализации, которые проходит солдат на войне: за ощущением "со мной такого не произойдет, сменяющимся на это может произойти со мной, если я не буду более осторожен" следует стадия "ясного осознания: это произойдет со мной, и лишь мое отсутствие там (на линии фронта) может предотвратить это".*** Некоторые люди так и не достигают этого осознания, к другим оно приходит почти сразу. Когда оно приходит к солдату стрелковой роты, находящейся на линии фронта, становится почти невозможно заставить его остаться там и исполнять обязанности. Он должен иметь внутреннюю мотивацию. Безусловно, самым сильным мотивирующим фактором является товарищество – нежелание подвести своих друзей, прослыть трусом в глазах людей, которых он любит и уважает. Этого нельзя добиться одной лишь дисциплиной, поскольку дисциплина полагается на наказание, но армия не способна придумать для солдата-фронтовика худшего наказания, чем отправить его на передовую.****
Одной из причин этого является то, что Гленн Грэй называет окопной "тиранией настоящего". Прошлого и, что более важно, будущего не существуют. Он поясняет, что "в окопах на линии фронта есть больше времени для размышлений и больше одиночества, чем в безопасности родного дома, и это время измеряется мерой, отличной от обычных часов и календарей".***** Для солдата, находящегося под огнем и достигшего предела даже самая ужасная армейская тюрьма покажется привлекательной. Все, что имеет значение – остаться в живых в следующую минуту.
Грэй полагает, что именно поэтому солдаты идут на такие экстраординарные выходки, чтобы добыть трофеи. В Брекур Манор Маларки под пулеметным обстрелом кинулся в поле, чтобы забрать у мертвого немца то, что показалось ему Люгером. В Голландии, 5 октября, когда Вебстер ковылял в тыл по открытому полю, простреливаемому немецкими 88-миллиметровками, он увидел "немецкое камуфлированное пончо, идеальный трофей". Он остановился, чтобы "подрезать его". Грэй объясняет это явление: "Прежде всего, трофеи появляются, чтобы дать солдату некоторую гарантию будущего за пределами губительных условий настоящего. Они представляют собой надежду на то, что ему удастся выжить". В опасной для жизни ситуации почти невозможно думать о чем-либо кроме выживания, что является причиной явления, противоположного охоте за трофеями: небрежному отношению солдата к собственному имуществу, равнодушному отношению к деньгам". "Принимая участие в чрезвычайно опасных кампаниях", пишет Грэй, "солдаты чаще, чем кто-либо из гражданских узнают, что все внешнее можно возместить, в то время как жизнь – нет".******
Уважение товарищей нельзя заменить ничем. Однако у едва прибывшего с пополнением солдата чувство товарищества отсутствует, таким образом, нет ничего, что могло бы удержать его на посту. Грэй рассказывает историю дезертира, которого он встретил во французском лесу в ноябре 1944. Этот парень был из гор Пенсильвании, привычный к жизни под открытым небом, он провел там пару недель и собирался остаться, пока не закончится война. "Все люди, которых я знал, с которыми проходил подготовку, были убиты или переведены в другие части", пояснял дезертир. "Я одинок… Мне постоянно казалось, что снаряды ложатся все ближе и ближе, и я не мог это вынести". Он просил Грэя оставить его. Грэй отказался, сказав, что должен вернуть его, но обещал, что он не будет наказан. Солдат ответил, что знает это: он с горечью предсказал, что "они" просто вновь отправят его на фронт – именно так и произошло, когда Грэй привез его обратно в часть.*******
На фронте ломается не только показушная дисциплина "плюй-полируй"********. В условиях опасности для жизни и при отсутствии должного контроля приказы могут быть проигнорированы. "На горьком опыте старые солдаты быть независимыми и принимать самостоятельные решения", написал Вебстер своим родителям вскоре после своего ранения. "Однажды наш лейтенант сказал моему командиру отделения, чтобы тот взял своих восьмерых человек и уничтожил зенитные орудия, ведущие огонь по подлетающим планерам. Девять человек с винтовками должны сражаться против 88 и 40-миллиметровых орудий! Ответ сержанта был нецензурным. Проявив здравомыслие, он спас наши жизни в ситуации, где новичок слепо бросился бы вперед. Позже тот же лейтенант приказал двум разведчикам отправиться на немецкие позиции, он они, лучше зная обстановку, просто послали его".
Ветераны пытались помогать новичкам, но при этом старались не запоминать их имен, считая, что те все равно скоро погибнут. Это не означало, что старики не испытывают к новичкам никакой симпатии. "Наши новенькие", писал Вебстер родителям, "18-летние призывники были так молоды и выглядели столь восторженно, это казалось преступлением отправить их в бой. Мы, парашютисты, получали самых лучших людей во всей армии, но попасть сюда было проклятьем судьбы для любого, оказавшегося вдали от дома или колледжа".
Никто в "Изи" не был в бою до 6 июня 1944 года, но к октябрю все, кто вылетел из Англии вечером 5 июня и все еще оставались в живых, находясь в Голландии, имели за плечами два боевых прыжка и две кампании. Многие из них были ранены и некоторые из них сбежали из госпиталей, чтобы отправиться в Голландию. Так было не потому, что они любили воевать, а потому, что они знали: если они не отправятся воевать вместе с "Изи", им предстоит пойти на войну вместе с незнакомцами, поскольку для пехотинца, находящегося на Европейском театре, единственным способом выйти из боя были смерть или ранение, стоившее ему потери конечности. Они решили, что если уж воевать, то лучше делать это вместе со своими товарищами.
Прибывшие с пополнением редко достигали такой степени отождествления. Кроме того, поскольку для обеспечения пополнения личного состава армия ускоряла учебный процесс, новички не дотягивали по уровню до людей, изначально прошедших Курахи. В Вехеле Вебстер увидел одного из таких по имени Макс, "стенающего и зажимающего правую руку".
"Помогите мне! Помогите мне! Кто-нибудь, помогите мне!"
"Что случилось? Ранен еще куда-то?"
"Нет, нет. Она болит!"
"Так почему не встаешь и не бежишь?"
"Но он не испытывал такого желания. Он был в таком шоке, что хотел просто лежать там и стонать… Этот шок – интересная штука. Некоторым парням можно было оторвать ногу, и они отправлялись на медпункт, ковыляя самостоятельно, в то время как другие, такие как Макс, цепенели при виде крови и были не в состоянии оказать себе помощь. Говорят, что шок в основном имеет физическую природу, но мне кажется, что очень большое значение имеет психологический настрой. Макс не был агрессивен, он не был тверд, он не был хорошо подготовлен".
Нет ничего удивительного в том, что офицеры и нижние чины оказывались сломленными, находясь в условиях постоянного переутомления, напряжения и чувства уязвимости. Удивительно то, что столь многие из них не сломались.
* Вылезайте! (нем.)
** Быстро! Руки вверх! Быстро! Быстро! (нем.)
*** Пол Фасселл, "Время войны", стр. 282.
**** Кроме верной смерти. Например, в Вермахте во время сражения в Нормандии немецкие унтер-офицеры держались позади солдат-иностранцев. На Омаха-бич был взят в плен поляк, служивший в Вермахте. В ходе допроса его спросили, как фронтовые подразделения держались под бомбежками и обстрелами с моря. "Ваши бомбы были очень убедительны", ответил он, "но не более чем стоящий позади меня сержант с пистолетом в руке". Однако американская армия не поступала подобным образом.
***** Гленн Грэй, "Воины", стр. 119.
****** Гленн Грэй, "Воины", стр. 82.
******* Гленн Грэй, "Воины", стр. 17-18.
******** Spit and polish – идиома, обозначающая наведение идеального порядка, зачастую в ущерб реальной боеспособности. Происходит от принятого в американской армии способа наведения идеального глянца на обуви с помощью слюны и суконки. В современном сленге имеет еще одно значение (кстати, тоже пришедшее из армии) – исполнение миньета (прим. перев.)
После того, как предыдущие попытки заменить Уинтерса провалились, роту принял 1-й лейтенант Фред "Лось" Хайлигер. Он был выпускником школы офицеров запаса и возглавлял минометный взвод штабной роты в Нормандии (где был произведен в 1-е лейтенанты) и Голландии. Он был в роте Е когда они были в Штатах, и еще с той поры очень нравился Уинтерсу.
Хайлигер был хорошим командиром. Он проверял аванпосты по ночам, лично ходил в дозоры. Он как только мог заботился о своих людях. Подобно солдатам в окопах, он никогда не расслаблялся. Он испытывал постоянное напряжение. Его рота была слишком растянута, чтобы препятствовать проникновению через линию фронта немецких патрулей, и он постоянно держал в уме вероятность еще одного прорыва, аналогичного по масштабам случившемуся 5 октября. Он хорошо держался под грузом ответственности, переносил нагрузки и исполнял обязанности.
По словам капрала Уолтер Гордона: "британцы – мастера интриги. Я бы не очень хотел, чтобы они прикрывали мой фланг в ходе атаки на какой-либо объект, но я совершенно точно хотел бы, чтобы ее спланировали они, потому что планируют они очень хорошо".
Его слова относятся к операции "Спасение", имевшей место в ночь с 22 на 23 октября. Неделей ранее подполковник Доби (прозванный "безумным полковником Арнема") из британской 1-й воздушно-десантной дивизии, сбежавший из немецкого госпиталя, в котором оказался после пленения, переплыл через Рейн и связался с полковником Синком. Доби сказал, что на северной стороне Нижнего Рейна члены голландского подполья укрывают 125 британских бойцов, около десятка разыскиваемых немцами борцов голландского сопротивления и пятерых американских пилотов. Он хотел организовать их спасение, но нуждался в помощи. Синк согласился помочь. Поскольку место переправы находилось напротив расположения "Изи", Синк предложил Хайлигеру возглавить группу спасения. В общем, как выразился Гордон: "Мы предоставим личный состав, а британцы – идею и, может быть, немного лейкопластыря. Справедливый обмен, по британским стандартам".
Доби держал связь с представителями голландского подполья на том берегу по телефону (немцы почему-то так и не перерезали эти линии). Он назначил операцию на полночь с 22 на 23 октября. Американский 81-й зенитный батальон должен был, открыв из своих Бофорсов огонь трассерами над рекой, обозначить место, куда голландцы должны будут привести людей, ожидающих спасения. Чтобы ослабить подозрительность немцев, в течение нескольких предшествующих операции ночей 81-й в районе полуночи вел огонь трассирующими снарядами.
В назначенную ночь Хайлигер, лейтенанты Уэлш и Эдвард Шеймс, и еще семнадцать человек, отобранных Хайлигером, ориентируясь по проложенной инженерами маркерной ленте, спустились с дамбы к реке, где находились замаскированные накануне вечером британские складные брезентовые лодки. Ночь была, как обычно, темной, с дождем, усиливающим мрак. Дрожа от холода, люди незаметно спустили лодки в реку. В полночь Бофорс выпустил очередь трассирующих снарядов в северном направлении. Голландские подпольщики красными фонарями подали с северного берега сигнал "V". Стараясь делать это как можно тише, "Изи" принялась грести.
Они пересекли реку с бешено колотящимися сердцами, но без происшествий. Люди выскочили из лодок и двинулись вперед. Гордон с пулеметом отправился на левый фланг. Там он занял позицию и приготовился отбиваться в случае нападения. Капрал Фрэнсис Меллетт разместил свой пулемет на правом фланге. Рядовой Стэффорд был в голове колонны, пытающейся вступить в контакт с голландскими подпольщиками. Хайлигер шел сразу за ним.
Стэффорд крадучись двигался вперед. Не было ни стрельбы, ни осветительных ракет. Это была территория противника, совершенно незнакомая американцам, и стояла кромешная тьма. "Абсолютная тишина едва не приводила меня в оцепенение", вспоминал Стэффорд.
Стэффорд сделал еще один осторожный шаг. Большая птица взлетела не далее чем в футе от его лица. "У меня прямо сердце замерло", рассказывал Стэффорд. "Я снял свою М-1 с предохранителя и чуть не пальнул, когда лейтенант Хайлигер невозмутимо сказал: "Спокойнее".
Они продолжили движение и вскоре встретили британцев. Первый из них, рассказывал Стэффорд, "обнял меня и отдал свой красный берет, который я храню до сих пор". Вперед вышел британский бригадир и пожал руку Хайлигера, сказав, что он самый замечательный американский офицер из всех, кого он когда-либо видел.
Хайлигер знаками дал знать британцам, чтобы они двигались колонной в сторону лодок и призвал их сохранять тишину. Но они просто не могли. Рядовой Лестер Хэши вспоминал, как один из них сказал: "Никогда бы не подумал, что буду так рад видеть чертовых янки". Лейтенант Уэлш, оставленный главным при лодках, и раздраженный британцами, постоянно повторяющими: "Благослови вас господь, янки", сказал, что их всех перебьют, если они не заткнутся.
Британцы погрузились в лодки. Хайлигер перекатами отвел своих людей назад и вскоре все были готовы к отплытию. Гордон отходил последним, и сидел в лодке, пересекавшей реку последней. "Было очень много волнений и спешки", говорил он, и он был уверен, что немцы в любой момент могут потопить их. Однако их так и не заметили. В 01.30 все участники событий безопасно причалили к южному берегу и пересекли нейтральную полосу, направляясь к американским позициям, находящимся по ту сторону дамбы.
На следующий день полковник Синк издал письменный приказ с благодарностью за храбрые действия. Он отметил, что "храбрость и спокойствие, проявленные силами прикрытия, были основным фактором успешного выполнения задачи. Все предприятие было настолько хорошо организованно и выполнено, что противник так не узнал, что эвакуация была произведена. Всему личному составу сил прикрытия объявляется благодарность за их активность, духовный настрой, точное следование приказам и преданность долгу. Их имена приведены ниже".
Там числилось и имя Гордона. Когда я предложил, что он должен испытывать гордость за то, что вызвался добровольцем и столь успешно выполнил такую опасную задачу, он ответил, что единственной причиной, по которой он пошел на это, было то, что Хайлигер назначил его. "Это не была добровольная операция. Не хочу сказать, что не вызвался бы добровольцем, я говорю лишь, что не был им".
28 октября зона ответственности 101-й дивизии была увеличена. 506-й переместился по берегу реки на восток, оказавшись прямо напротив Арнема. "Изи" заняла рубежи возле деревни Дрил, в результате чего рота оказалась на восточном фланге наступления союзников на Германию. Она сменила британское подразделение.
Когда рота занимала новые позиции, сержант Липтон и заместитель командира батальона Уинтерс переговорили с командиром англичан. Он сообщил, что наблюдал, как немцы перемещаются и окапываются вдоль находящихся к востоку железнодорожных путей. (В Дриле "Изи" вновь находилась на правом фланге 506-го, оказавшись в том месте, где линия фронта изгибалась под острым углом, в результате чего один взвод был развернут на север, другой на восток, а третий находился в резерве.)
"Ну хорошо, когда вы их увидели, почему вы не стреляли по ним?" спросил Уинтерс.
"Потому что, когда мы стреляем по ним, они стреляют в ответ".
Уинтерс и Липтон недоуменно переглянулись. Занимая позиции на линии фронта, "Изи" всегда старалась заставить немцев уткнуться в землю и перейти к обороне.
Так же она поступила и в Дриле, продолжив активно патрулировать местность. Артиллерия продолжала вести массированный огонь. Немцы по-прежнему имели преимущество, удерживая высоты к северу от реки, так что передвигаться днем было невозможно. Находящиеся на линии фронта взводы жили в окопах. Практически постоянно шел дождь. Никто не мог толком просушиться. Ни побриться, ни помыться, ни отдохнуть. Жалкое существование.
В тылу, на КП и да