Поймал себя на одной мысли: несколько раз в книжке упоминается, как ракетчиков не понимали, мешали им работать, не верили в то, что космические полеты – реальность. Это все верно, так было, но ведь были люди, которые верили, которые помогали. Очень часто сами они не занимались ракетной техникой, но ум и дальновидность позволяли им понять, что это не пустое занятие, что все это очень серьезно.
Я далек от симпатий к миллионеру Гарри Гугенхайму или к банкиру Андре Гиршу: матерые были капиталисты, но то, что они помогали Годдарду и Эсно-Пельтри в то время, когда большинство считало этих пионеров космонавтики слегка свихнувшимися изобретателями, делает честь их проницательности.
Благодарность испытывал Циолковский к Санкт-Петербургскому физико-химическому обществу. В автобиографии он пишет: «…Общество отнеслось ко мне с большим вниманием, чем поддержало мои силы. Быть может, оно и забыло меня, но я не забыл Боргмана, Менделеева, Фан дер Флита, Бобылева и в особенности Сеченова».
Великий Октябрь изменил саму природу отношений: помощь одиночек сменилась поддержкой общества. Историкам и философам еще предстоит отыскать и обнажить перед нами удивительные взаимосвязи революции пролетарской и революций научных. Они не всегда просты, не наивно прямолинейны и очень многочисленны.
«Вы говорите про несогласие моих работ до и после Октябрьской революции 17-го года. – писал в одном из частных писем К. Э. Циолковский. – Но всякая эпоха имеет свой язык. Надо принять в расчет еще цензурные условия. Моя прямолинейность лишила бы меня возможности продуктивной деятельности…» Именно в годы Советской власти основоположник космонавтики, уже глубокий старик, разрабатывает фундаментальные научные вопросы. Но дело даже не в собственных его открытиях: сотни людей стали его единомышленниками, он понимает, что нужен им. По всей стране растут секции, кружки, общества будущих строителей космических кораблей. «На первом организационном собрании секция постановила войти с Вами в связь и просить Вас принять участие в ее работе…» Это пишут москвичи. Для них он не учитель провинциальной гимназии, не забавный чудак, запускающий с крыши змеи… «…Секция обращается к Вам с просьбой прочесть в Москве публичный доклад о межпланетных сообщениях…» Это случилось благодаря неутомимой деятельности Перельмана, Рюмина, Рынина, Штернфельда – замечательных популяризаторов идей космонавтики, о которых я уже рассказывал.
|
|
Огромна заслуга и Владимира Петровича Ветчинкина, одного из талантливейших учеников Н. Е. Жуковского, первого русского дипломированного авиационного инженера. Он сам разрабатывал проблемы динамики полета ракет и реактивных самолетов. В Мемориальном музее Н. Е. Жуковского в Москве хранятся черновые заметки В. П. Ветчинкина «О возможности полета на Луну ракетным способом», датированные еще 1921-1925 годами. Неоценима его бескорыстная и благородная поддержка многих и многих наших ракетчиков, ГДЛ, ГИРД. Он встречался и в течение десяти лет переписывался с К. Э. Циолковским. Он ходил в кирху, где испытывал свой ОР-1 Фридрих Цандер. Как вы уже знаете, он «открыл» редкий талант никому не известного Юрия Кондратюка. Он читал лекции студенту МВТУ Сергею Королеву. Он первый отметил новаторскую работу молодого Валентина Глушко. «В ГДЛ была проделана главная часть работы для осуществления ракеты – реактивный мотор на жидком топливе… С этой стороны достижения ГДЛ (главным образом инженера В. П. Глушко) следует признать блестящими», – писал Владимир Петрович в 1932 году, в младенческие годы нашего ракетного двигателестроения. Он пишет свое заключение на предложение Михаила Тихонравова «Генерационная газовая ракета». Буквально за руку привел он в ракетную технику Юрия Победоносцева. А как сосчитать всех, кого привели туда страстные доклады, увлекательные диспуты, неизменным организатором и участником которых был Ветчинкин? Во втором томе избранных трудов пионеров ракетной техники имя Владимира Петровича Ветчинкина по праву стоит рядом с именами С. П. Королева, В. П. Глушко и М. К. Тихонравова.
|
|
Особое место среди тех, кто закладывал фундамент советской космонавтики, принадлежит выдающемуся военачальнику, Маршалу Советского Союза Михаилу Николаевичу Тухачевскому.
Во время работы над жизнеописанием С. П. Королева, да и над этой книжкой тоже, мне приходилось беседовать со многими людьми, знавшими Михаила Николаевича. Главным образом это были инженеры и конструкторы оборонной техники. Все они говорили о нем не просто с уважением – с восхищением. По их воспоминаниям, это был человек уникальной умственной дальнозоркости. Нельзя привести ни одного примера, когда бы новая техническая идея, в области артиллерии, авиации, танков или ракетной техники, или организационная идея, по формированию новых родов войск, таких, например, как мотомеханизированная пехота или десантники, которую поддерживал, развивал и воплощал в жизнь Тухачевский, оказалась бы бесплодной или ошибочной. «В М. Н. Тухачевском, – писал маршал Г. К. Жуков, – чувствовался гигант военной мысли, звезда первой величины в плеяде военных нашей Родины…» На вопрос, кого можно назвать в числе тех, кто способствовал становлению ракетного дела в масштабах страны, академик В. П. Глушко ответил:
|
|
– Первым я бы поставил Михаила Николаевича Тухачевского.
Назначенный в мае 1928 года командующим войсками Ленинградского военного округа, Тухачевский тут же начинает заниматься ракетчиками. Уже в июне создается ГДЛ, в 1930 году издается приказ, закрепляющий ее за военным ведомством. Это по его доброй воле появился у Петропавловской крепости новый гарнизон: он отдает Иоанновский равелин для размещения механических мастерских и испытательных стендов Глушко. Летом 1931 года Тухачевский – ему только 38 лет – заместитель председателя Революционного военного совета (РВС) и начальник вооружений Красной Армии. Теперь ГДЛ уже подчинена ему. В Москве Михаил Николаевич узнает об образовании ГИРД. Он поддерживает тесные контакты с Королевым, беседует с Цандером, Тихонравовым, Победоносцевым.
Владимир Петрович ВЕТЧИНКИН (1888-1950). Профессор, действительный член Академии артиллерийских наук, лауреат Государственной премии, заслуженный деятель науки и техники РСФСР. В. П. Ветчинкин один из талантливейших учеников Н. Е. Жуковского, первый русский дипломированный авиационный инженер, исследователь в области аэродинамики и динамики полета ракет и реактивных самолетов. Именем Ветчинкина назван кратер на обратной стороне Луны.
В 1929 году профессор Н. А. Рынин выступил со статьей, в которой предложил создать национальный, а еще лучше – международный научно-исследовательский институт межпланетных сообщений. Увы, это была неосуществимая идея. Как раз с этого времени на работы по ракетной технике, как писали тогда, «спустился почти непроницаемый покров военной тайны». Все чаще о ракете говорят не как о космическом корабле, а как об оружии. Тухачевский понимает это и поправляет Рынина: не межпланетный институт, о нем говорить рано, а реактивный научно-исследовательский институт (РНИИ), объединяющий всех ракетчиков страны, – институт, в котором сольются специалисты Москвы и Ленинграда, ГДЛ и ГИРД. Весной 1932 года Михаил Николаевич проводит ряд совещаний с ракетчиками, докладывает свои соображения наркому К. Е. Ворошилову, Совету Труда и Обороны, просит Осоавиахим «отдать» ему ГИРД. После долгих и трудных переговоров Тухачевский добивается своего: 31 октября 1933 года выходит постановление Совета Труда и Обороны о создании РНИИ – первого в мире научно-исследовательского центра, занимающегося ракетной техникой. Его начальником был назначен Иван Терентьевич Клейменов, недолго руководивший Газодинамической лабораторией после смерти Б. С. Петропавловского.
Нового начальника встретили сперва настороженно: ракетной техникой до этого Клейменов не занимался.
Ровесник Петропавловского и Лангемака, Клейменов к тридцати пяти годам имел биографию, событиями весьма насыщенную.
Родился Иван Терентьевич в бедной крестьянской избушке в глухом углу Тамбовской губернии. Учился в церковно-приходской школе, и учился настолько хорошо, что в гимназии был освобожден от платы за учебу. Потом, не закончив артиллерийских курсов, Клейменов добровольцем уходит в Красную Армию, вступает в партию, оканчивает ускоренный курс академии по снабжению. Когда гражданская война кончилась, он решил во что бы то ни стало учиться, понял, что академия по снабжению, преподавание в которой в те военные годы шло галопом, это еще не образование. Он поступает в Московский университет на физико-математический факультет. Но тут наркомвоенмор М. В. Фрунзе издал распоряжение откомандировать студентов с военным опытом в Академию им. Н. Е. Жуковского. Едва Клейменов стал авиационным инженером, его тут же послали в Берлин: советскому торгпредству в Германии требовался как раз инженер, разбирающийся в самолетах. Только в мае 1932 года вернулся Иван Терентьевич в Москву. Он готовился работать в техническом управлении Гражданского Воздушного Флота, но тут Тухачевский, который, видно, давно заприметил энергичного и грамотного инженера, назначает Клейменова начальником ГДЛ, а через несколько месяцев – начальником РНИИ. Заместителем его стал сначала С. П. Королев, а затем – Г. Э. Лангемак.
Иван Терентьевич КЛЕЙМЕНОВ (1898-1938) – один из организаторов и руководителей научно-исследовательских работ по созданию военной ракетной техники в СССР. По окончании гражданской войны, участником которой он был, И. Т. Клейменов учился в Академии им. Н. Е. Жуковского, получил диплом авиационного инженера. С 1932 года И. Т. Клейменов возглавляет ГДЛ, а с 1933 – года начальник РНИИ. Именем Клейменова назван кратер на обратной стороне Луны.
Новый начальник РНИИ не спешит приказывать, слушает мнение своих более опытных подчиненных, в их спорах вырабатывает свою точку зрения. А дома – книги. Снова надо учиться, быть в курсе всех технических новинок. С огромным уважением относился Клейменов к Циолковскому. Он регулярно писал ему о планах института. Циолковский был избран почетным членом ученого совета РНИИ. А однажды Иван Терентьевич в середине февраля 1934 года предложил Тихонравову съездить вместе с ним к Циолковскому в Калугу.
– Сам я, может быть, и не поехал бы, – вспоминал много лет спустя Михаил Клавдиевич. – Тогда мы все были молоды, работы было много, все были увлечены работой и Циолковского даже немножечко забыли. И. Т. Клейменов мне сказал: «Поедем к Циолковскому». И вот мы поехали в Калугу вдвоем. По дороге очень много разговаривали. В Калуге познакомились с Циолковским… У Циолковского мы пробыли целый день…
Два военных гостя сидели на терраске маленького домика. Ветки на ветру стучались в стекла. Грустный старик со слуховой трубкой в руках слушал их внимательно, не кивал, а в знак согласия прикрывал на миг глаза. Сам говорил медленно, растягивая слова. – Для меня нет ничего более дорогого, чем ваше дело, – говорил Константин Эдуардович. – Даже дирижабль сравнительно чепуха…
Клейменов слушал Циолковского и думал не о ракетах – об ответственности…
Михаил Николаевич ТУХАЧЕВСКИЙ (1893-1937) – выдающийся советский военачальник, Маршал Советского Союза. С 1931 года заместитель наркома по военным и морским делам. Горячий сторонник развития военной ракетной техники, М. Н. Тухачевский постоянно оказывал помощь и поддержку работал ГДЛ, ГИРД и Лен ГИРД. Создатель РНИИ – первого в мире научно-исследовательского центра, занимающегося ракетной техникой.
Иван Терентьевич действительно не был специалистом в ракетной технике, но был человеком с ясной головой и опытом руководителя, – а это уже немало для начальника. В Королеве он сразу угадал человека огромной энергии и напора, талант большого масштаба. От ракетоплана своего он не отступится ни за что. И ракетоплан, безусловно, вещь интереснейшая, он сулит переворот в авиации. Но когда сможет Королев отработать ракетоплан? Сколько уйдет на это времени? Ведь ракетоплан – комплексная проблема. Здесь и аэродинамика таких скоростей, на которых еще не летали, и прочность, и борьба с перегревом. А главное – двигатель. У Глушко есть двигатели, но ведь требуются еще лучше, мощнее, с большим временем работы, более экономичные, безопасные, которые можно не только запускать, но останавливать и снова запускать, в которых можно регулировать тягу в широких пределах. Когда появится такой двигатель? Через несколько лет? А системы управления? Ведь сам Королев на всех техсоветах говорит о необходимости разрабатывать системы управления, приборные отсеки, которые будут руководить ракетой в полете. Какими они должны быть? Кто эту необычную работу может выполнить? Безусловно, работы с ЖРД и крылатыми ракетами – ведь и так можно назвать ракетоплан – необходимо продолжать. Но должны ли они быть главными в тематике института с учетом всех технических и внешнеполитических факторов?
И ракеты пороховые. Ими в ГДЛ занимались уже двенадцать лет. Есть 82 – и 132 – миллиметровые снаряды с широким оперением. Для них созданы специальные станки. Уже достигнута дальность полета в 5-6 километров. Иными словами, есть опыт, есть успехи и есть обнадеживающие прогнозы на будущее. А главное, не надо быть специалистом, чтобы понять: для того чтобы отработать и передать армии эти ракеты, нужно гораздо меньше времени, чем требует ракетоплан.
Георгий Эрихович ЛАНГЕМАК (1898-1938) – советский инженер-артиллерист, конструктор ракетных снарядов на бездымном длительно горящем порохе. В 1928-1933 гг. работал в ГДЛ, был одним из руководителей разработки ракетных снарядов – прототипов снарядов прославленных в годы Великой Отечественной войны «катюш». В 1934-1937 гг. был заместителем директора, главным инженером РНИИ. Именем Лангемака назван кратер на обратной стороне Луны.
В решении Клейменовым этих сугубо научных и технических вопросов фактор времени всегда был первым. Время было самым дорогим достоянием Республики Советов. Началось перевооружение армии, ведь военные специалисты всего мира сходились на том, что будущая война будет войной моторов. 16 мая 1932 года М. Н. Тухачевский делает доклад, в котором вновь говорит о настоятельной необходимости «…скорейшего и полного разрешения реактивной проблемы в части ее практического приложения в военной технике… в связи с тем, что генеральные штабы за границей, учитывая эти перспективы, усиленно работают над проблемой применения реактивного двигателя в военной технике». Эти слова находят полную поддержку в РНИИ. Сотрудники института пишут в Народный комиссариат обороны: «Перед нами стоит ответственнейшая задача дать Красной Армии новые образцы вооружения, которые должны поднять ее мощь на новую, еще более высокую ступень.
В эту работу мы клянемся вложить все наши усилия и энтузиазм, всю энергию, весь большевистский напор…»
Новое оружие нужно армии не вообще, а завтра. Если не сегодня.
В середине 30-х годов основные силы РНИИ были направлены на создание многоствольных ракетных установок с ракетами на твердом топливе.
Упорная работа превращала проекты в реальные конструкции. Речь шла уже не о создании нового оружия, а о его технической отработке и доводке. Начался период полигонных испытаний. Новое ракетное оружие однажды демонстрировали на одном из подмосковных полигонов высшим военачальникам страны.
– А что у вас горит в ракетах? – спросил Ворошилов.
– Вот этот порох, который совершенно безопасен в обращении, – Клейменов протянул маршалу пороховую шашку и, обернувшись к Лангемаку, добавил: – Георгий Эрихович, дайте спички…
Глаза командиров, стоящих рядом с Ворошиловым, округлились. Лангемак зажег шашку. Клейменов держал ее в руке. Порох горел ровно, с легким потрескиванием.
– Только не сожгите усы у товарища Буденного, – засмеялся Ворошилов.
Особенно оживились высокие гости, когда им продемонстрировали ракетные залпы с истребителя по наземным и воздушным целям. Впервые 82-миллиметровый ракетный снаряд испытал на истребителе И-4, к сожалению очень рано умерший, летчик-испытатель Сергей Мухин, который до этого первый испытывал и пороховые ускорители Дудакова. Теперь истребитель И-15, вооруженный ракетами, пилотировал знаменитый летчик-испытатель Василий Андреевич Степанчонок, тот самый, который летом 1930 года в Коктебеле впервые сделал «мертвую петлю» на планере «Красная звезда» конструкции молодого Сергея Королева.
В ноябре 1937 года новое вооружение – ракетные снаряды РС-82 испытывались под Киевом в 65-й эскадрилье, которой командовал Герой Советского Союза Рычагов, а более мощные PC-132 – в бомбардировочном полку командира Дояра. Но ни летчики-испытатели новой техники, ни ее конструкторы не знали тогда, как быстро настанет время самых главных испытаний этих снарядов – бой.
28 мая 1939 года японские войска, оккупировавшие Маньчжурию, в районе реки Халкин-Гол предприняли наступление на братскую Монголию, с которой Советский Союз и тогда был связан договором о взаимопомощи. И вот здесь, впервые в практике воздушного боя, в августе 1939 года группа истребителей И-16 под командованием молодого летчика-испытателя Николая Звонарева впервые применила ракетные снаряды РС-82.
Японцы сначала думали, что их самолеты атакованы какой-то идеально замаскированной зенитной установкой. Только через несколько дней один подпоручик, принимавший участие в воздушном бою, доложил:
– Под крыльями русских самолетов я видел яркие вспышки пламени…
Из Токио прилетели военные специалисты, осмотрели подбитые самолеты и сошлись на том, что такие разрушения может причинить лишь снаряд диаметром не менее 76 миллиметров. Но ведь расчеты показывают, что самолет, способный выдержать отдачу пушки такого калибра, существовать не может! Лишь на опытных, еще не стоящих на вооружении, новых самолетах испытывались пушки калибра 20 миллиметров.
Недоумение японских специалистов было объяснимо: возможность применения ракетного оружия в авиации вырисовывалась тогда еще весьма туманно. Достаточно сказать, что ракеты на вооружение авиации были приняты в Англии и США только через три года – в 1942 году, а в Германии – в 1943-м.
Но пробоины в самолетах были вполне реальными. Как же их объяснить? Значит, у русских какой-то военный секрет.
За самолетами капитана Звонарева и его боевых товарищей: летчиков Пименова, Федорова, Михайленко и Ткаченко – началась настоящая охота. Но сбить или посадить хотя бы одну машину японцам так и не удалось. Меньше чем за месяц боев (15 сентября было подписано перемирие) летчики группы Звонарева совершили 85 боевых вылетов и в 14 воздушных боях сбили 13 самолетов противника. Летчики выдержали трудный экзамен. И ракеты тоже его выдержали.
А до экзаменов ЖРД было еще далеко. ЖРД пока сдавали зачеты на стендах. После перехода в РНИИ В. П. Глушко продолжал совершенствовать свои ОРМы – опытные ракетные моторы на жидком топливе. Азотная кислота и тетранитрометан были использованы как окислитель, а керосин – как горючее. Всего в отделе, руководимом Глушко, за первые четыре года существования РНИИ было испытано 20 конструкций ЖРД. Среди них были и весьма удачные. Позднее В. П. Глушко писал, что «ОРМ-65 был лучшим отечественным двигателем своего времени». Опытные экземпляры этого двигателя работали до 30 минут, а главное – во время экспериментов его включали и выключали до 50 раз. Тяга его могла регулироваться в пределах от 50 до 175 килограммов.
Наверное, как раз широкие границы регулировки и возможность многократного запуска и привлекли к этому двигателю внимание С. П. Королева, которого не оставляла мысль построить ракетоплан. Он внимательно следил – читал, вырезал, подклеивал в альбом – за всеми сообщениями об авиационных рекордах. Лучшие гоночные самолеты, получавшие призы на всемирных соревнованиях, все больше приближались к скорости 700 километров в час. И Королев понимал, что допустимый предел поршневых двигателей близок, что в самом недалеком будущем наступит кризис в авиационном моторостроении, и те, кто сегодня еще отворачиваются от ракетных двигателей, очень скоро обернутся к ним с мольбой и надеждой. Он должен построить ракетоплан и таким образом обогнать время.
Но это будет уже совсем другой ракетоплан: вместо двигателя Цандера теперь можно поставить ЖРД Глушко, да и «бесхвостка» Черановского тоже уже не нужна, ведь у него был планер СК-9 собственной конструкции…
Работать над этой машиной Сергей Павлович начал чуть ли не с первых дней образования РНИИ. Этот двухместный моноплан – довольно большой: размах крыльев 17 метров, длина более 7 метров – был построен им летом 1935 года. В сентябре Королев в качестве пассажира вылетает на своем СК-9 в Крым, на XI Всесоюзный слет планеристов. Маршрут полета, который требовалось преодолеть с самолетом-буксировщиком: Москва – Харьков – Кривой Рог – Коктебель. Королев летел и не знал, что случилось на земле, а знай он, быть может, и маршрут был бы другим. В тот день в Калуге умирал Константин Эдуардович Циолковский. За несколько недель перед смертью он писал в РНИИ Клейменову: «О моей болезни прошу никому не говорить, даже мне». Он умер, когда Королев летел на юг: 19 сентября 1935 года в 22 часа 34 минуты…
В Крыму СК-9 показывали иностранцам, те смотрели, вежливо хвалили. Но сенсации, как пять лет назад, когда Степанчонок крутил «мертвые петли» на его «Красной звезде», не было. Отзывы были положительные, но сдержанно прохладные. И тут я вспоминаю один разговор со старым (тогда очень молодым) планеристом и многолетним соратником Сергея Павловича в космических трудах, членом-корреспондентом АН СССР Б. В. Раушенбахом.
Откровенно говоря, я всегда был не в восторге от планеров Королева. – рассказывал мне однажды Борис Викторович. – Их отличала какая-то тяжеловесность, которая сразу бросалась в глаза в такой легкой, изящной конструкции, как планер. Ее можно было заметить уже в самой первой самостоятельной работе Королева – планере «Красная звезда». СК-9 тоже был тяжелым. И только много лет спустя, когда я уже расстался с планеризмом, я, взглянув на чертежи этих планеров, подумал: а не было ли это утяжеление конструкции преднамеренным? Ведь для того, чтобы установить на СК-9 ЖРД, требовались минимальные переделки. Упрочненная конструкция и, казавшаяся не совсем грамотной, центровка словно заранее предполагали такую возможность. Очень жаль, что все как-то забывал спросить об этом Сергея Павловича…
Во всяком случае, в основе конструкции первого советского самолета с ЖРД, который вошел в историю как РП-318-1 (ракетный планер), лежат как раз планер Королева СК-9 и двигатель Глушко ОРМ-65, несколько переделанный Л. С. Душкиным и получивший новое название: РДА-1-150 (ракетный двигатель азотокислотный). Он успешно прошел серию наземных, как говорят ракетчики, огневых испытаний, которыми руководил молодой испытатель Арвид Палло, но по обстоятельствам, от конструкторов не зависящим, работы над ракетопланом затянулись, и первый полет РП-318-1 состоялся лишь в 1940 году.
Ракетопланер Королева РП-318.
С земли ракетопланер поднимал самолет-буксировщик, и первому его пилоту – летчику Владимиру Павловичу Федорову, одному из опытнейших наших планеристов, требовалось включить ракетный двигатель уже после отцепки. Федоров несколько раз уже пробовал делать это на стенде, все получалось хорошо, но когда на 28 февраля был назначен первый испытательный полет, все, конечно, волновались: уж слишком необычное это было дело – ракета как двигатель самолета!
Буксировщик – самолет П-5 – пилотировал летчик Н. Д. Фиксон, а за его спиной, держа наготове фотоаппарат, сидел инженер-испытатель А. Я. Щербаков. В журнале наблюдений осталась его запись: «После включения двигателя ракетоплан быстро увеличил скорость и ушел от нас с набором высоты. Все попытки продолжать наши наблюдения не увенчались успехом. Несмотря на максимальное увеличение оборотов мотора, самолет П-5 безнадежно отстал от ракетоплана». Но снимок Алексей Яковлевич успел сделать: уходящий вперед РП-318-1, из-под хвостового оперения которого вырывается легкая струйка дыма…
Скорость ракетоплана очень быстро выросла с 80 до 140 километров в час, а высота увеличилась на 300 метров. Проработав 110 секунд как ракетоплан, РП-318-1 снова превратился в планер, и Федоров без приключений приземлился.
Владимир Павлович ФЕДОРОВ (1915-1943) – летчик-испытатель, совершивший в 1940 году первый управляемый полет на ракетопланере конструкции С. П. Королева. Можно считать, что это был первый советский самолет с жидкостным ракетным двигателем. В основе его конструкции лежал планер СК-9, построенный С. П. Королевым, и двигатель Л. С. Душкина РДА-1-150. В. П. Федоров погиб в годы Великой Отечественной войны во время испытательных работ.
Задолго до того, как этот первый полет ракетоплана наконец совершился, Сергей Павлович Королев намечает целую программу продолжения работ над «стратосферным самолетом», который может лететь фактически в безвоздушном пространстве. Мысль о такой машине не оставляет его многие годы. Верный своим принципам – не предлагать вещей нереальных или хотя бы трудноосуществимых, он вначале скромен в своих желаниях. В 1936 году он думает о постройке самолета с несколькими ЖРД, способного поднять человека на высоту 70 километров. Конечно, для этого нужны двигатели посильнее ОРМ-65, и работать они должны дольше, но ничего фантастического в таком проекте нет, Королев основывается на реальных сегодняшних разработках. У него есть верный единомышленник и помощник – Евгений Сергеевич Щетинков, очень грамотный инженер и отличный проектировщик. В 1937 году Королев и Щетинков научно обосновывают необходимость создания ракетного истребителя-перехватчика, способного бороться с вражескими бомбардировщиками на предельных высотах их полета и даже там атаковать их сверху.
ОРМ-65 один из наиболее совершенных ЖРД, созданных в РНИИ.
В ноябре того же года руководство института в специальном письме в Военно-воздушную инженерную академию им. Н. Е. Жуковского просит дать консультацию квалифицированных специалистов по тактике «с целью выявления возможных областей применения ракетных самолетов». Через полтора месяца из академии пришло «Заключение о возможности применения одноместного скоростного истребителя с жидкостным ракетным двигателем». В заключении отмечалось, что если горизонтальные скорости полета истребителя с ЖРД вдвое превосходят скорости известных машин, а по вертикали выигрыш увеличивается до 6-14 раз (на разных высотах), то цифры эти «уже сейчас обеспечивают реальную возможность вести воздушный бой» и сокращают «зону тактической внезапности» с 80-120 до 20-30 километров от линии фронта.
Конец заключения звучал для ракетчиков слаще музыки: «Изложенное доказывает, что дальнейшая работа над ракетными двигателями и широкое внедрение их в авиацию является необходимым и сулит перспективы, о каких в других областях авиационной техники нельзя и мечтать».
Воодушевленные поддержкой военных специалистов, Королев и Щетинков составляют доклад: «Научно-исследовательские работы по ракетному самолету». Горячо отстаивая преимущества ракетной авиации, они, как и Константин Иванович Константинов, который при всем увлечении ракетами никогда не противопоставлял их артиллерии, пишут: «…воздушные и жидкостные ракетные двигатели не исключают, а дополняют друг друга». В начале апреля 1938 года создается новый документ с обобщающим названием, выводящим тему за рамки только авиации: «Перспективы применения ЖРД для полета человека».
Конечно, 110 секунд полета Федорова на РП-318-1 – достижение скромное, но вспомните, из какого маленького семени вырастает могучее, ветвистое дерево…
Творческий почерк С. П. Королева всегда был отмечен единством поставленной задачи и широтой фронта поисков. Так было и в подвале ГИРД на Садово-Спасской, когда готовили к старту первые советские ракеты, так было и через многие годы, когда думали о том, каким будет гагаринский «Восток». Так было и в предвоенные годы в РНИИ. Ракетоплан вовсе не был для него «единым светом в оконце». В отделе, которым руководит Сергей Павлович, создаются и другие конструкции. Шагом к совершенству были новые ракеты М. К. Тихонравова. Ракета 13 стала развитием гирдовской 09. Новая его ракета 05 видоизменилась в конце концов в ракету «АвиаВНИТО» с ЖРД тягой 300 килограммов, работавшей на жидком кислороде и спирте. О ее полете писала «Правда» – для тех лет это было солидное достижение: ракета поднялась на высоту 3 километра. В РНИИ Тихонравов закончил работу и над самой первой своей ракетой «ГИРД-07», которая полетела, однако позже 09. Сейчас ее конструкция кажется нам странной: от конусной головки отходят четыре длинных, толстых стабилизатора, внутри которых размещаются топливные баки. Но, в который раз повторяю, это мы сейчас с вами такие «умные» и сразу видим «странности» старых конструкций, а ведь на их ошибках мы и «поумнели». А потом, что же нелогичного в предположении Тихонравова: чем больше стабилизаторы, тем лучше выдерживается направление полета, точнее летит ракета. В те же годы правильно выбранные формы и размеры стабилизаторов пороховых ракетных снарядов резко улучшили кучность стрельбы. Почему бы не попробовать сделать то же в ракетах с ЖРД?
Важным этапом стали крылатые ракеты 216 и 212, которые пускались со специальной катапульты – тележки с пороховыми ускорителями. На них стояли довольно мощные по тем временам жидкостные двигатели (с тягой до 150 килограммов), но летали они все-таки плохо. Если три-четыре года назад, по утверждению Королева, главный лозунг был «В центре внимания – ракетный мотор!», то теперь все чаще склоняется он к мысли, что причина неудач – отсутствие надежных систем стабилизации и управления полетом. Я читал в архиве Академии наук СССР стенограммы заседаний техсовета РНИИ, и буквально во всех – настоятельное требование Сергея Павловича заняться системами управления. Для ракеты 216 С. А. Пивоваров конструирует первый – увы, еще далекий от совершенства – автопилот. Позднее Б. В. Раушенбах начинает теоретически разрабатывать системы управления, требуя от математики объяснений «легкомысленного поведения», как он говорил, крылатых ракет. Уже в 70-е годы, вспоминая эти ракеты, Б. В. Раушенбах писал, что, рассматривая первые автоматы стабилизации, созданные в РНИИ, «можно заметить, что ряд особенностей сближает их с используемыми на ракетах-носителях…». «Это позволяет рассматривать советские ракетные автоматы управления 1936-1939 гг., – продолжал Борис Викторович, – как непосредственных предшественников автоматов стабилизации, применяемых в СССР сегодня».
В журнале «Техника воздушного флота» (№7, 1935 г.) Королев публикует специальную статью «Крылатые ракеты и применение их для полета человека». В 1936 году он делает доклад о крылатых ракетах в Институте механики Московского университета. Все эти проекты в перспективе непременно сходились для него в одну точку – заатмосферный полет человека.
Ракета 07 конструкции Тихонравова. Крылатая ракета 212 конструкции Королева.
Ракета 217 с системой наведения по лучу прожектора.
Строились в РНИИ и разные другие ракеты, и не только в РНИИ. в 1935 году было создано так называемое КБ-7, которым руководил старый гирдовец – Л. К. Корнеев. Там были созданы две жидкостные ракеты с дальностью 5-6 километров, а затем по инициативе директора Географического института, известного полярника, академика О. Ю. Шмидта ракетчики приступили к проектированию серьезных стратосферных ракет с приборами в носовой части, которые должны были после достижения заданной высоты опускаться на парашюте.
Очень интересную работу вели энтузиасты-конструкторы в реактивных группах и секциях, которые продолжали существовать и после того, как московская ГИРД перешла в РНИИ. Жидкостную ракету для метеорологов строила в Осоавиахиме группа инженеров под руководством талантливого ученика Цандера А. И. Полярного. В Осоавиахиме существовал специальный стратосферный комитет, а в нем – реактивная секция. Там интересный проект выдвинул инженер И. А. Меркулов. Он предложил сделать двухступенчатую ракету смешанного типа. Первая ступень – пороховая, вторая – с прямоточным воздушно-реактивным двигателем. Профессор В. П. Ветчинкин, познакомившись с проектом, рекомендовал построить несколько таких ракет, испытать их на земле, а потом и в полете. Так родилась ракета РВ-3 – первая советская двухступенчатая ракета и первая в мире ракета с прямоточным воздушно-реактивным двигателем, которая на официальных испытаниях 19 мая 1939 года поднялась на высоту 1800 метров.
Гироскоп Пивоварова.
И вообще много было тогда людей, по-настоящему увлеченных ракетной техникой. Работали они и во Всесоюзном авиационном инженерно-техническом обществе, об их ракете «АвиаВНИТО» я уже упоминал. Строили ракеты в ленинградской ГИРД, в Политехническом институте им. М. И. Калинина, в Московском институте механизации и электрификации социалистического сельского хозяйства, проектировали ракеты в Харькове, Тифлисе, Баку, Архангельске, Нижнем Новгороде. Есть сведения, что даже в далекой Кандалакше тоже запустили свою кандалакшскую ракету с жидкостным ракетным двигателем. В 1939 году вышла книга Е. Л. Букша «Ракетные двигатели для авиамоделей» – первое в мире пособие по ракетному моделизму. И кто знает, сколькими интересными и оригинальными идеями обогатилась бы ракетная техника, какие новые имена были бы вписаны в ее историю и на сколько лет раньше поднялся бы над нашей планетой первый искусственный спутник, не будь той минуты тихого, росного летнего утра 22 июня 1941 года, когда безжалостно и страшно была расколота, эта тишина, – той минуты, начиная с которой ни один, даже самый пламенный и увлеченный человек на нашей советской земле уже не мог думать о спутнике…
Патрульный и сам не смог бы объяснить, как сочетались в душе его, с одной стороны, страстное охотничье желание поймать немецкого шпиона, а с другой – страх, что шпион этот действительно мог вдруг обнаружиться. И когда дверца машины распахнулась и он увидел сидящего в ней человека, стройного, красивого, голубоглазого блондина лет тридцати, увидел штатского человека в военной машине, штатского, но необъяснимо чем-то похожего все-таки на военного. – сердце патрульного захолонуло.
Документы! – громко выкрикнул он.
Сидящий протянул бумажку.
«Народный Комиссариат Обороны Союза ССР.
Главное артиллерийское управление Красной Армии.
Удостоверение.
Дано профессору пом. гл. инженера РНИИ тов. Победоносцеву Ю. А. в том, что он направляется в распоряжение начальника Арт. Снабжения Западного фронта в Вяземском направлении. Тов. Победоносцеву разрешен проезд по шоссейным и грунтовым дорогам на автомашине ГАЗ-А. Всем артиллерийским начальникам оказывать содействие и помощь: заправлять автомашину, довольствовать питанием.
Зам. нач. ГАУ Красной Армии Военинженер 1 ранга Аборенков.
22 августа 1941 года».
Первая советская двухступенчатая ракета конструкции Меркулова. Ракета 604 с дальностью полета до 20 километров.