О вёдрах и бане
Для меня даже были приобретены специальные (маленькие по объёму) вёдра, чтобы мне легко было носить воду домой или в баню. Печь никогда мне не разрешалось топить, т.к. это был целый ритуал дедушки: торжественно вносилась охапка дров, выкладывалась решётка из дров в печке, подкладывалась береста, бумага, стружки, зажигалась маленькая лучина и подносилась к бересте- вспыхивал огонь,и таинство заканчивалось.
Баню я также не допускалась топить и даже наливать воду в котёл, мне было строго запрещено, т.к. баня топилась по-чёрному и, это был, также целый ритуал моих любимых бабушки и дедушки. На мои протесты был всегда один ответ – «Ронишь (уронишь) каменку». Каменка это камни, которыми обложен котёл с водой в бане по-чёрному, а под котлом складывались дрова. При поджигании и дальнейшем горении дров в бане, образовывался дым, и нужно было, чуть ли не ползком выходить на свежий воздух, это надо было делать очень быстро и со сноровкой. Кроме этого нужно было несколько раз за 2-3 часа сходить и проверить баню, подбросить дрова или отлить кипящую воду в специальные вёдра, которые стояли рядом с каменкой у горячего большого камня. Затем баня должна была выстояться 1-1,5 часа, чтобы ушёл угар. В одно лето я была сама, и дедушка отравлены эти угаром (угарный газ). Тогда я впервые поняла, что такое смерть, т.к. у дедушки резко упало давление, у меня страшно болела голова, а врачей поблизости не было. Я понимала свою беспомощность и меня приводила в ужас мысль, что же я буду делать, если с дедушкой случиться самое страшное и кто мне поможет (бабушка ещё к нам не приехала). А в деревне, конечно, были люди – старушки и молодые мальчишки до 16 лет. Так я пролежала со своими думами всю ночь, чутко прислушиваясь к движениям дедушки, хотя и находилась в горнице, а он в избе. Около 5 часов утра я услышала, что дедушка встал и стал греметь чайником, и я поняла, что беда нас миновала - спокойно уснула.
Про самовар
Самовар мне разрешили греть и поднимать лет с 14-ти. Этим у нас заправляла бабушка, а поднимал и нёс на стол самовар дедушка.
Обучение косить траву.
Я очень просила дедушку научить меня обращаться с косой. Дедушка хоть и на одной ноге, но косил очень чисто (до чёрной земли), это было связано с тем, что в деревне было много змей. Прокашивал дедушка траву вокруг дома и дороги широкие к озеру и к пристани, где стояла наша лодка. Но мне было мягко сказано, что мне это в жизни будет не нужно, и косы подходящей для меня нет. А также приведён пример обучения моей мамы косьбе. После таких аргументов у меня желание учиться косить иссякло.
О моей люльке. Первый полет…
Спала я маленькая в деревенской люльке, но не родовой Хроболовых, взятой в деревни и бабушки Дуни Портных. Родовым было чёрное кольцо в потолке около печки в проходе в горницу. Дедушка вытесал довольно прочный очеб (тонкая, но входящая в кольцо короткая жердочка) от него к люльке были спущены верёвки или вожжи. В этой люльке я качалась лет до 5-ти, до той же поры я изволила сосать соску. И вот однажды лежу я в люльке с бутылкой молока и насасываю соску, да раскачиваюсь, что есть силы и вдруг раздаётся треск, и я с люлькой приземляюсь на пол. Бабушка в это время была в хлеву, который находился под домой, доила коз. Она услышала грохот и пришла очень быстро, конечно перепугалась, но, убедившись, что её драгоценная внучка не пострадала, успокоилась. После такого приземления желание снова спать в люльке само по себе у меня отпало. Люлька так и осталась лежать на вышке и приезжая в деревню на летние каникулы, я часто видела её и вспоминала свой первый полёт, который запомнился мне на всю жизнь.
О козах.
Как я уже и говорила выше, бабушка с дедушкой держали коз. До коз держали они и корову, но бабушка сильно заболела, и корову они продали. Стали держать коз, это были Майка и Динка (мать и дочь). Козы эти были не только разными по окрасу, но и по характеру. Старшая коза Майка была светлая, даже какая-то розовая, очень ласковая и добрая. Я её всегда подкармливала хлебом с солью, иногда и хлебом со сметаной. Динка была пёстрая коза, но очень своенравная и признавала только дедушку и бабушку. Бабушка говорила, что когда Динка родилась, то Майка её вообще не признавала и выросла Динка среди овец, поэтому у неё был характер. Я её задабривала по всякому, но Динка всегда меня обижала – бодала рогами, и я боялась ее, пока была маленькая. Когда я выросла, и не стало Майки, Динке попадало от меня. Я её гоняла по деревне от нас до северного края. Деревенские бабушки пробовали вразумить меня, что у козы пропадёт молоко от таких кроссов. А Динке всё было нипочём, но бодаться со мной она резко перестала. Благодаря козьему молоку может я, и живу на этом свете. Бабушка говорила, что я даже очень маленькая была разборчива в молоке, когда козы не доились, бабушка брала молоко коровье у тёти Шуры Фоминой (Когачевой). Молоко было очень жирное и вкусное, но я выплёвывала его и горько плакала.
А какие козлята появлялись у наших коз – белые с длинной шёрсткой, шёлковой и очень мягкой. Мне они казались очень крупными и весёлыми. Однажды Майка должна была принести маленьких козлят, мы их всех очень ждали. Но по непонятной причине- то ли Майка неудачно где-то спрыгнула или её избила соседка, начались роды – одного козлёнка она сумела родить сама, но уже мёртвого, а другие козлята стали идти ножками. Два дня коза кричала на всю деревню, дедушка уже хотел её … Бабушка не разрешала, я до сих пор помню глаза этой козы, которые молили о помощи, что могли мы делали. Но наши старания были напрасны. Видимо Бог или это было совпадение, в деревню приехал районный ветеринар (дядя Яша), и он спас козу. Козлята, конечно, погибли, их было 2 (белые, большие). После этой операции у Майки больше козлят не было, и через 2 года её у нас не стало. Были теперь козлята только от Динки и только почему-то козочки. Когда они подрастали, становились очень игривыми и шаловливыми, как и я. Конечно, проехаться на такой «лошадке» просто удовольствие, что я часто и проделывала и падала и снова садилась на них. Как -то дедушка посадил меня на колхозную лошадь (это был последний колхозный конь Ветер), и я испытав великое счастье поездки на настоящей лошади, более не седлала коз. Видимо в поступке деда была та деревенская, природная мудрость - не руганью и наказанием, а путём сравнения ощущений сделать правильный выбор.
О коте Марсике.
В нашем доме кроме коз ещё и жил кот, которого звали Марсик. Появился он у нас наверно, когда мне было около 5 лет. Это был кот воспитанный как аристократ (его матерью была кошка, которая жила у деревенской учительницы Благовещенской Анны Ивановны, обучившей не одно поколение колгостровов, мой дедушка и его младшие братья и сестра учились у неё). От Марсика мы никогда не слышали мяуканья по поводу приёма пищи, если он хотел кушать, то начинал кататься посередине избы, и это было сигналом к его желанию. Кот всегда провожал нас с дедушкой на рыбалку и всегда встречал нас около пристани. Ему всегда была приготовлена рыбка и, получив награду, он выжидал, пока мы не пойдём окончательно домой. А потом возьмёт рыбу в рот и идёт впереди дедушки. Съедал рыбу он только в том месте, где ему и было положено. Очень любил кот наш есть варёную картошку, которую варили для коз. Ел он её очень интересно - очистки картофельные (плюсни) выплевывал. Ни разу я не была поцарапана им, и никогда в доме он не залез на стол или где-то. Охотник был прекрасный – ловил всё и кротов, и мышей и птиц. Птиц любил ловить равно утром и съедал их на тропинках около дома, а перья оставлял для отчёта дедушке. Дедушка утром находил его отчёты и ругал кота, грозил ему вицей, но отчёты об удачной охоте появлялись каждый день и на самых видных местах. Был этот кот очень крупный, серый, гладкошерстный, на лопатках 3 пятна в виде квадратов, с каймой белой, а лапы и живот были белыми. Со мной он любил играть и никогда меня не обижал, хотя, что я с ним и не делала: одевала чепчики, на лапы одевала тряпочки, делала уколы, а он (как глупый) лежал около меня тихо мяукал, но не убегал. Зимовал он и в последний год в деревне у дедушки с бабушкой, даже подружку, оставленную в деревне, привёл в свой дом,и все дружно зимовали. В благодарность наш кот однажды принёс живую утку дедушке и бабушке (утка ещё не летала и пока не плавала), которую на семейном совете было решено оставить до приезда внучки. Утку держали в специальном ящике с сеткой и кормили. Затем мы с дедушкой её выпустили около острова Конючего, она уже хорошо плавала. Сосед не знал, что мы выпустили утку - подстрелил её и привёз в деревню, и оставил корзину с уткой в сенях. Вот здесь наш кот впервые совершил воровство – он стащил утку и принёс к нам домой. А дедушка взял мёртвую утку и вынес к скале. Через некоторое время узнали о воровстве и выяснили причину кошачьего поступка. Марсика не ругали, а только посмеялись. Когда, в 1970 году, дедушка и бабушка, в конце ноября, уходили из деревни, Марсик провожал их почти 17км, а потом вернулся домой в деревню.Там оставались его дети (мать исчезла), а потом приезжали в деревню за сеном братья Карпины и поймали Марсика, и отвезли в Новый Посёлок к А.В.Евдокимовой, которой иногда оставляли мы своего кота. Но кот долго не прожил и пропал там.
Как я развернула катер.
В деревне Колгостров врачей не было и приходилось людям самим себя иногда лечить. Мои болезни бабушка определяла старым деревенским способом – пробовала мои остатки пищи и так распознавала мои хвори. Мне уже подходил 4-ый год, это произошло весной. Я очень сильно заболела (в деревне была какая-то эпидемия среди детей, по некоторым признакам дифтерия), бабушка очень бдительно следила за моим состоянием и однажды ночью, она заметила, что я лежу как-то неестественно. Схватив меня, она поняла, что чуть не опоздала: я была уже вытянувшись, похолодевшая и лежала вниз лицом. Бабушка быстро взяла меня на руки, а у меня открылась сильнейшая рвота и всю ночь бабушка просидела со мной на руках, боясь пошевелиться. Дедушка накинул ей на плечи фуфайку и надел на ноги валенки. К утру я стала плакать и просить воды, это уже было переломом в ходе моей болезни. В деревни в ту весну умерли 2 ребёнка (симптомы были те же). Уже появилась первая трава той весною. Дети стали играть больше уже на улице. И я играла с соседской девочкой – рвали первую траву, похожую на первый лук, складывали в какую то баночку из под мази (может и нечисто-вымытую), и конечно попробовала я этот лук. И у меня началась опять страшная рвота, поднялась температура и уже никакие народные средства мне не помогали. Пришлось моим бабушке и дедушке, везти меня в больницу, в деревню Уницы, а к нам ходил катер с рабочими. Вот на нём и пришлось ехать. Доехали мы хорошо. После осмотра меня положили в больницу, т.к. состояние было плохое. Я всю ночь проплакала, отказываясь принимать лекарства, не давая делать никаких уколов. Утром в больницу согласились взять мою бабушку, чтобы лечение прошло успешно. Наконец больница была уже позади. Нужно было возвращаться домой в деревню. По какой-то причине катера к нам в деревню не было. Бабушка решила, что мы доедем на другом катере до деревни Пегрема, а там нас кто-то довезёт до Колгострова или сообщат дедушке, и он за нами приедет. Подъехав к деревне Пегрема, я закатила такую истерику, что это не моя деревня, везите меня к моему дедушке. Никто меня уговорить не мог и выходить с катера я не хотела. Капитан катера смотрел, смотрел на меня и принял решение везти меня к дедушке. Приехав в деревню, дедушка, конечно, отблагодарил капитана за привоз внучки, чем мог. Уезжая, капитан сказал дедушке: «Ну, дед и внучка же у тебя!». Вот так я решила проблему нашего приезда в деревню.