Трансперсональное страдание открывается как следствие расширения границ жизненного мира через включение в него трансперсонального по отношению к нему содержания – содержания жизненного мира Другого. Это расширение есть внутривидение, которое следует отличать от ясновидения и сверхвидения.
Ясновидение есть видение удаленных в пространстве и во времени предметов без посредства органов ощущения. Ясновидение открывает то, что может быть постигнуто обычным восприятием в принципе, но которым невозможно воспользоваться в данном случае из-за слабости органа ощущения или удаленности предмета. Содержание, открываемое в ясновидении, качественно ничем не отличается от содержания, воспринимаемого посредством органов ощущений.
Сверхвидение – это видение предметов, которые принципиально никогда не могут быть восприняты обычными органами ощущений. Это качественное расширение возможностей восприятия, открытие новых “органов ощущений”, позволяющих видеть то, что остается за пределами возможностей обычных: видение духовных сущностей, потусторонних сил и т.д.
Общим моментом между обычным восприятием, ясновидением и сверхвидением является то, что они раскрывают лишь внешнюю, феноменальную сторону явления, в качестве которой оно продолжает оставаться во внутренней, субъективной реальности человека, в пределах горизонта его внутреннего жизненного мира, а потому они оставаются частными моментами становления внутреннего жизненного процесса человека, не выводя за его пределы. Выйти за границы собственного жизненного становления означает, вместе с тем, непосредственное вхождение во внутренний жизненный мир Другого, увидеть Другого изнутри – осуществить внутривидение – что является расширением внутреннего горизонта человека через включение в него содержания внутреннего мира Другого.
Символическая значимость феномена указывает, что весь феноменальный поток как таковой является границей между внутренним бытием человека (его самобытием) и внутренним миром Другого (инобытием). Граница эта пребывает в становлении в соответствии со становлением феноменального потока, формируясь в соответствии с актами воли человека (энергиями его самобытия), встречающимися с действием воли Другого, при этом обнаружение в этой встрече Другого выражается в виде символического характера феномена, включенного в жизненный процесс человека.
Но встает вопрос, если воля, соприкасаясь с волей Другого, определяет феноменальное содержание как свою границу, то как возможен выход за пределы этой границы? Для ответа на этот вопрос необходимо разграничить понятия энергии самобытия как воли и энергии самобытия как созерцания, где под энергией будем понимать всякое действие, всякое проявление вовне, которое представляет собой такой частный модус самобытия, в котором присутствует все самобытие как целое.
Энергия как воля раскрывается как такое самообнаружение в феномене, которое выступает в качестве утверждения себя для Другого, воздействия на Другого.
Энергия как созерцание есть самообнаружение в феномене без воздействия на него. И если волевая энергия встречает свою границу в воле Другого, то созерцательная энергия не может быть связана такой границей, она должна иметь возможность простираться практически беспредельно, открывая человеку весь мир изнутри.
Но если, как видно исходя из этого, не может быть никакой внешней границы для созерцательной энергии, то невозможность видеть весь мир изнутри может быть объяснена лишь тем, что барьер для созерцательной энергии существует не как внешний, но как внутренний, точнее говоря, определен самой структурированностью жизненного процесса человека, задаваемой идеальными формами и эгометрическим масштабом (структурированностью мироописания человека).
С одной стороны, эгометрический масштаб нивелирует значимость всего содержания, которое не достигается нашими волевыми энергиями, исключая тем самым мотивированность действия созерцательной энергии. С другой стороны, идеальные формы, структурирующие весь жизненный процесс, структурируют проявления созерцательных энергий таким же образом, как и волевых.
В результате созерцательная энергия человека оказывается ограниченной до сферы действия волевой, совпадая с ней в своем проявлении, в следствие чего, человек в своем восприятии оказывается замкнут в границах своего внутреннего жизненного мира. Все внутрибытийное содержание Другого редуцируется, а его внешнее феноменальное проявление объективируется в качестве внешнего предмета в соответствии с идеальными формами, значимость которого низводится до значимости, определенной эгометрическим масштабом. Это объективирование и делает окончательно внутренний феноменальный мир Другого недостижимым для созерцательной энергии.
Способность к внутривидению раскрывается при осуществлении феноменалистической редукции предметной области, понятой не как метод гносеологического анализа, но как изменение структуры собственной личности, как редукцию собственного эго и самоотождествление со всем содержанием внутреннего жизненного мира, со всеми его явлениями, со всем, что воспринимаемо, ожидаемо, воображаемо, когда исчезает всякая противоположность между “Я” и “не-Я”, исчезает сам субъект с противостоящим ему объектом.
Феноменалистическая редукция предполагает освобождение жизненного процесса от внешних по отношению к нему принципов структурированности – идеальных форм. Вместе с идеальными формами редуцируется и эгометрический масштаб, что ведет к такому изменению значимостей во внутрижизненном становлении, которое раскрывает каждый его момент как самодостаточный и самоценный.
Спонтанное сочетание феноменов в континуальном потоке ситуаций, через которое осуществляется внутривидение, я называю иероглифом, а спонтанное творчество, направляющее поток ситуаций таким образом, что он раскрывает созерцательную энергию за границы внутреннего жизненного мира – поиском иероглифа.
Спонтанное творчество поиска иероглифа предполагает полное отрешение от каких-либо заданных установок по отношению к непосредственно переживаемому феноменальному потоку, поиск нового изнутри него самого, примером чему может служить самодостаточность эстетической интуиции в художественном творчестве. Так, искусство предполагает такое погружение в феноменальный поток, при котором творческая спонтанность осуществляется внутри него самого, благодаря чему художник открывает такое сочетание феноменов, которое делает их прозрачным для внутривидения, созерцая инобытийно-жизненную сторону как присутствие Другого – другого жизненного мира. Спонтанность выхода за границу внешней феноменальной оформленности переживается как эстетическое чувство, которое не может быть выражено в категориях, относящихся к внутреннему жизненному миру человека, ибо это есть явленность того, что за его пределами.
Другим примером поиска иероглифа может служить чань-буддистская практика достижения просветления в средневековом Китае, как практика такого спонтанного творчества внутри ситуации, которое открывает в ней неожиданное сочетание феноменов, приводящее к просветлению. Это спонтанное творчество может выражаться в криках, ударах палкой, в других самых непредсказуемых действиях, в неожиданной иронической переоценке происходящего, во внезапном переключении внимания с важного на незначительное и обыденное – то есть во всех тех действиях, которые не мотивированы никакой предзаданной установкой. Каждая ситуация понимается как самодовлеющая, вне соотношения с какой-либо системой ценностей или значимостями, отвлеченными от нее самой; и поиск осуществляется внутри нее самой как той истинной реальности, в которой творчество освобождается от всякой ограниченности какими-либо заданными принципами.
Поиском иероглифа, таким образом, будет всякое спонтанное творчество, которое исходит из бескорыстного и непредустановленного погружения в феноменальный поток, при котором каждый его момент, раскрывается как самоценный и освобожденный от любых других, внешних по отношению к нему, оцениваний. Такое спонтанное творчество и разрушает все внутренние барьеры для созерцательной энергии.
Расширение жизненного мира путем включения в себя жизненного мира Другого ведет к тому, что и страдания Другого начинают восприниматься непосредственно, как свои собственные. И первым признаком восприятия трансперсонального страдания являются маяки.
Маяк – это непосредственное и непроизвольное восприятие эмоций и чувств Другого без полного вхождения в его жизненный мир, когда его внутренняя содержательная сторона остается сокрытой. Это уровень транспрсонального страдания, когда человек непосредственно чувствует страдания окружающих, даже если те их и скрывают, чувствует трагичность жизни даже там, где она внешне никак не выражена.
Спонтанное расширение восприимчивости человека может привести к сумасшествию в ситуации, когда он начинает воспринимать маяки беспорядочно и безотносительно к ситуации и к факту присутствия Другого, воспринимать как некие, самостоятельно существующие независимо от него, эмоции, помимо его воли вероломно вторгающиеся в его внутренний жизненный мир, утопляя его в себе и превращая в хаос естественное течение потока феноменов.
У такого человека совершенно немотивированно начинает меняться настроение, приступ веселости может через мгновение смениться приступом глубокой подавленности, скорби, страха, скуки и т.п., и при этом он, как правило, не замечает, что все эти эмоции – не его собственные, переживая их частую смену как страдание, вина за которое ошибочно приписывается собственной жалкой судьбе либо собственной извращенной природе.
Если такая смена настроений осуществляется по несколько раз в минуту, то такой человек предстает находящимся в состоянии бреда. Как только он акцентирует внимание на чем-либо, новое эмоциональное состояние заставляет его переключиться на другое; начиная говорить о чем-либо, он вдруг теряет интерес к этому, и уже с середины предложения перескакивает нановую тему, в результате чего его речь теряет связность. Его поступки становятся непредсказуемыми и произвольными по отношению к ситуации. Его внутренняя личностная целостность начинает разрушаться, и захватывающие его ежемгновенно сменяющиеся переживания взаимоторицаются и отрицают все остальное его жизненное содержание, вызывая тем самым непереносимое страдание. Выведение человека из такого состояния осуществляется, как правило, через затормаживание всей его эмоциональной сферы.
Если же человек не сходит с ума на первом уровне восприятия трансперсонального страдания, то он переходит на следующий уровень, характеризуемый как скитание по внутренним жизненным мирам Других.
В этом случае человеку полностью открывается внутренний жизненный мир присутствующего рядом Другого. Человек стихийно погружается в поток иных жизненных миров. Если же в самой его структуре личности изначально заложено жизненное страдание, то погружение в миры Других временно позволяет ему убежать от себя, забыться, пока он снова не обнаружит себя, но уже в жизненном мире Другого, что подталкивает его искать новое убежище в новом жизненном мире, превращая его в вечного странника среди этих жизненных миров.
Первоначально он глубоко переживает воспринимаемые им новые страдания, однако постепенно их совокупная сила вызывает у него очервствение, при котором каждое индивидуальное страдание кажется ему незначительным и недостойным внимания по сравнению с тем совокупным страданием, которое ему открылось. Он начинает иронично воспринимать абсолютизацию каждым человеком своих мелких страданий в границах своих маленьких жизненных миров, равнодушно наблюдать, как такое абсолютизированное страдание полностью затопляет мирок “маленького человека”, но которое тут же теряет свой глобальный характер с трансперсональной точки зрения, скатываясь до статуса мелкой неурядицы.
Скитание по жизненным мирам возможно лишь при полном отказе от всякого оценивания себя, всякого представления о себе, при полном отказе от собственного эго. Ибо эго и является для обычного человека защитным барьером от непереносимых переживаний трансперсонального характера: в случае погружения во внутренний мир Другого человек начинает самоотождествляться и с актом восприятия Другим себя, воспринимать видение другого как свое, что взывает потрясение и полное разочарование в следствие полного несовпадения с привычным восприятием себя. Это является непереносимым для всякого человека, имеющего устойчивое мнение о себе, и в качестве самозащиты от подобного разочарования такой человек стихийно отказывается от внутривидения.
В ослабленной форме, необходимой для элементарного взаимопонимания при общении, способность к внутривидению проявляется у всех. Полная утрата этой способности приводит к тому, что человек теряет способность адекватного восприятия отношения к себе Других, в результате чего, при полном непонимании контекста ситуации, постоянно выставляет себя в глупом виде. Как правило, такая утрата вызывается страхом узнать мнение окружающих о себе. Это порождает своеобразную зацикленность: человек чувствует, что другие считают его “дураком”, и потому стремится убежать в свой воображаемый мир, отключая при этом способность воспринимать позицию и видение Другого. Вместе с тем он стремится разрушить фатально складывающееся у Других представление о себе, что заставляет его совершать поступки, несоответствующие ни ему самому, ни ситуации, в которой он находится. И при его полной слепоте к позиции Другого, поступки эти, вместо того, чтобы разрушить уже сложившееся негативное представление, выставляют его в еще более глупом свете, укрепляя сложившееся мнение окружающих. В результате – он еще более замыкается в своем воображаемом мире и подвигается на совершение еще более неадекватных действий.
Причем, выглядя полным идиотом, часто такой человек не уступает по умственным способностям окружающим, идиотом его делает страх воспринять себя с точки зрения другого. Преодоление этого страха позволяет человеку принять себя таким, какой он есть, преодолев тем самым собственную зацикленность.
Обычный же человек находится где-то посередине между возможностью воспринимать другого изнутри и полным отсутствием внутривидения, что позволяет ему, с одной стороны, избегать трансперсонального страдания, а с другой – не выглядеть полным идиотом.
Абсолютное страдание открывается лишь в религиозной жизни. По мере стяжания божественной благодати человек открывает в себе любовь к ближнему, а вместе с ней и внутривидение. Уподобление Богу влечет снятие ограничений и для созерцательной энергии человека, весь мир открывается ему изнутри, а вместе с ним открывается и совокупное страдание мира – абсолютное страдание.
Но для святого это страдание ценностно осмыслено, и он и не может и не хочет от него отказаться, даже если оно предстает ему совсем непереносимым, в отличие от грешника, который всегда стремится избежать своих личных страданий.
Принятие этого абсолютного страдания и есть внутренний подвиг, осуществляемый человеком при вступлении в вечную жизнь. Будучи не эгоцентриованным, это страдание абсолютно превосходит индивидуальное эгоцентрированное страдание человека, ибо вся его бесконечность жизни просто не может быть соотнесена с каким-либо эго.
Замыкание в своих внутрибытийных страданиях, даже если они затопляют собой весь внутренний мир, служит для человека спасительной защитой от страдания абсолютного, к которому он еще не готов. А потому, хотя обреченный на вечную муку и абсолютизирует свое личное страдание, оно остается эгоцентрированным и не способно охватить бесконечность страдания спасенного – страдания, не связанного с его личным эго, страдания за весь тварный мир.
Но вступившему в вечную жизнь перенести это страдание как раз и позволяет отсутствие эгоцентрированности и какой-либо искусственной абсолютизации, понимание положительной ценности этого страдания, а также Божия благодать, которую он научается принимать по мере своего духовного роста.