Эйприл ощутила, как у нее опустились уголки рта.
– Но случались и моменты, когда она просто лучилась светом. Она была такой грациозной. И еще у вашей бабушки были безупречные манеры. Действительно аристократические. Хотя обычно мы видели ее всего лишь раз в день, когда она выходила. Каждый божий день. В одиннадцать, прямо с боем часов. Однако…
– Продолжайте.
Стивен теперь улыбался смущенно.
– В наши дни не часто увидишь женщину в шляпке. Под вуалью. Но Лилиан никогда не выходила без шляпы. Или без перчаток. И она всегда была одета в черное. Как будто бы соблюдала траур. Она была у нас местной достопримечательностью. Все в этом районе ее знали. И заботились о ней. И местные жители, и продавцы в магазинах, и таксисты обязательно приводили ее домой, когда понимали, что она заблудилась.
– Что значит «заблудилась»?
Стивен пожал плечами.
– Ваша бабушка обычно отправлялась на прогулку в добром здравии. Но затем внезапно теряла ориентацию, и ее требовалось доставлять домой. В большинстве случаев она приходила в себя при виде дома. И в итоге, если была возможность, я посылал вслед за ней кого-нибудь из свободных консьержей. Или же шел сам. Она никогда не забиралась далеко, но зато никогда не следовала одним и тем же маршрутом. Она постоянно отыскивала какой-то новый путь.
– Звучит это ужасно.
Стивен пожал плечами, его лицо приобрело беспомощное выражение.
– Но что мы могли поделать? Мы ведь не сиделки.
– Хотела бы я знать, что творилось у нее в голове.
– У двери она каждый раз говорила мне: «Ну, всего хорошего, Стивен! Если мы больше не свидимся, не поминайте лихом». И при ней все время были одни и те же вещи. Маленький чемоданчик и зонтик, как будто она куда-то уезжает. Однако каждый день она через пару часов возвращалась. Больше всего мы беспокоились, как бы она не заблудилась в городе. Иногда таксисты, завидев ее, останавливались и говорили: «Садитесь, Лил, я подброшу вас до дома». И если она была готова вернуться, то садилась в машину, отвечая: «Сегодня я не смогу уйти дальше. Не сегодня. Но завтра я попробую еще разок». И так повторялось изо дня в день, без исключений. Все это подтверждают. И ее всегда привозили домой. Я по временам думал, что это не так уж плохо, ведь она по-прежнему в состоянии общаться, хотя бы с обслуживающим персоналом. Все вокруг знали вашу бабушку Лилиан.
|
|
– А что это за цветы? Наверное, в комнате их целая тысяча.
Стивен пожал плечами.
– Она никогда не рассказывала мне, для чего они, зачем она их собирает. Но сколько я ее помню, она всегда возвращалась домой с цветами. И каждый раз с розами. Ее дважды заставали за тем, что она воровала их в палисаднике Честерфилд-хаус в Мейфэре. К счастью, я знаком с тамошним старшим портье, поэтому каждый раз все обходилось. Но могло бы кончиться плохо. Она даже вытаскивала цветы из мусорных баков или уносила из цветочных магазинов, забыв уплатить.
– Как же она умерла? В свидетельстве о смерти сказано, что это был сердечный приступ.
Стивен потер рот. Он явно избегал смотреть Эйприл в глаза. Он дважды пытался ответить, но каждый раз осекался.
– Прошу вас, Стивен. Расскажите.
– Она умерла в такси, на заднем сиденье, Эйприл. Она сильно испугалась. Во время одной из своих обычных прогулок. Один водитель заметил ее. Она была совершенно растеряна. И на этот раз дошла до самой Мраморной арки. На моей памяти она никогда не забиралась так далеко, и это порядочное расстояние для женщины ее возраста. Но в тот день все было по-другому. Видите ли, обычно, когда кто-нибудь ее находил, она разговаривала сама с собой и размахивала зонтиком или тростью. В этом не было ничего необычного. Мы все наблюдали ее за этим занятием Лилиан будто увлеклась спором с кем-то невидимым. И обычно она впадала в такое состояние, в такое волнение, незадолго до возвращения домой. Или же, как я уже говорил, когда ее находили и подвозили до дома. Но в то утро, когда она умерла, таксист говорил, что Лилиан казалась совсем больной. По-настоящему изможденной. Она стояла, привалившись к решетке парка, совсем бледная и едва не падая. Она была чем-то сильно расстроена и держалась на ногах из последних сил. Поэтому водитель остановился и помог ей сесть в такси. Но она так и не вышла из ступора, как случалось обычно. Она казалась потрясенной чем-то, больше не сознавала, где находится и куда ее везут. Водитель вышел из машины и позвонил на главный пульт, попросил нас вызвать «скорую». Но Лилиан умерла, не дождавшись. Мне показалось, это был обширный инфаркт. Так я тогда подумал. Но самое странное… Знаете, она вышла из транса перед смертью, когда такси въехало на площадь. Водитель видел ее лицо в зеркале. Огорченное. Она была по-настоящему раздосадована. Или даже испугана чем-то. Или кем-то. Как будто кто-то сидел в машине рядом с ней.
|
|
Эйприл посмотрела в чашку на остатки чая. После долгого неловкого молчания она заговорила:
|
|
– Возможно, ей было бы лучше в каком-нибудь специализированном учреждении?
– Да, наверное. Но ее навещала медсестра, и, когда она приходила, Лилиан была в полном порядке. Эксцентричная, однако же вменяемая и в ясном уме, способная позаботиться о себе. Она была довольно сильной женщиной для своего возраста, и только когда выходила из дома, когда покидала здание, вот тогда она… Теряла рассудок.
Наверное, Лилиан страдала от какой-то болезни: Альцгеймера, деменции. Если бы только они с мамой знали…
– Бедная бабушка Лилиан.
Но Стивен, кажется, не обратил на слова Эйприл никакого внимания. Он был погружен в собственные мысли.
– Однако самое странное в тот день, – внезапно проговорил он, – оказалось у нее в сумочке.
Старший портье, озадаченно хмурясь, рассматривал свои ботинки.
– У нее там лежал билет на самолет. До Нью-Йорка. Вместе с паспортом, срок которого истек пятьдесят лет назад. По-видимому, в последний раз Лилиан действительно собралась покинуть нас навсегда.
После того как Стивен ушел, Эйприл поужинала макаронами под соусом песто, купленными в магазинчике на Моткомб-стрит, а затем наполнила ванну. В ванной комнате не было кабинки, и над стальным краном в разводах не было душа. Эйприл присела на пуфик рядом с ванной, наблюдая, как толстая струя воды звучно ударяет по стертой эмали. Трубы за выцветшей пятнистой стеной пели и стонали. Дожидаясь, пока наполнится ванна, Эйприл вышла, распаковала привезенную с собой одежду и выложила косметичку на комод в комнате Лилиан.
Она поймала себя на том, что придумывает себе занятия. Пытается отвлечься от мысли, что придется ночевать в этой квартире, и старается не задаваться вопросом, чем занималась здесь по вечерам Лилиан. Две дальние спальни давно уже не использовались по назначению и были приспособлены под кладовые, так что едва ли бабушка заходила сюда, разве только для того, чтобы пополнить свою сокровищницу. В гостиную же она только приносила свежие цветы, под которыми в снопе перед окном скрывались увядшие в прах. Эта комната была для бабушки священна. Всю мебель в столовой покрывал толстый слой пыли. В квартире не нашлось ни телевизора, ни хотя бы работающего радиоприемника. Эйприл уже обнаружила старый сломанный приемник в бакелитовом корпусе, завернутый в газету и засунутый в недра ящика с оловянными кружками. Однако, за исключением радио и нескольких книжек, ни одна из которых не относилась к современным изданиям, Эйприл даже представить не могла, чем ее двоюродная бабушка развлекалась в одиночестве на протяжении множества вечеров. Неудивительно, что Лилиан разговаривала сама с собой – Эйприл пробыла здесь только день, но уже готова последовать ее примеру.
Приняв ванну – причем за это время ее глаза трижды слипались и она погружалась в дремоту, длившуюся, пока не остывала вода, – Эйприл вернулась в спальню и закрыла дверь. Белье под старинным стеганым покрывалом казалось чистым, но она не смогла заставить себя лечь на простыню. На верхней полке шкафа нашлись одеяла, и Эйприл соорудила из них постель прямо поверх покрывала.
Эйприл погасила свет, и ее поначалу поразила наступившая темнота. Она даже помедлила, прежде чем лечь, но усилием воли заставила себя успокоиться – она слишком устала, чтобы нервничать. В свежем белье и чистой футболке с надписью «Social Distortion»[6] Эйприл свернулась клубочком, лежа лицом к двери, как делала всегда, если ночевала в незнакомом месте.
Устроившись, она прислушивалась к далекому шуму машин, изредка проезжавших через Лаундес-сквер. Она сознательно переключила медленно текущие мысли на Лондон, не позволяя им сосредотачиваться на этом месте, бродить по квартире, блуждать по странным захламленным комнатам, объятым темнотой и тяжким молчанием.
Подтянув колени к животу, Эйприл зажала между теплыми бедрами сложенные вместе ладони – эта привычка осталась у нее с детства. Она сейчас же осознала, что проваливается в глубокий сон, который продлится много часов, до самого утра Эйприл уносило все глубже и дальше отсюда. Наконец ее разум успокоился. Но только не комната, оставшаяся по ту сторону сомкнутых век.
Эйприл не стала отвлекаться на шорох и негромкий топот ног, стремительно переместившихся от двери в изножье постели. Это просто сосед по квартире, Тони, – зашел, по обыкновению, на цыпочках, чтобы быстренько забрать что-то, забытое в ее комнате. Слишком измученная, чтобы разлепить глаза, где-то в недрах сознания Эйприл была твердо уверена, что Тони скоро уйдет. Уйдет.
Но в таком случае что еще ему нужно, зачем он остановился у постели, склонившись над ней? Эйприл ощутила это затянувшееся присутствие, затем – колено, упирающееся в край матраса.
Она в панике проснулась, испарина высыхала на лбу. Совершенно потеряв ориентацию в пространстве, Эйприл уставилась в кромешную тьму. Она села на постели и спросила: «Чего тебе нужно?»
Вопрос остался без ответа, и несколько секунд Эйприл не понимала, где находится и как сюда попала.
Пока в памяти не всплыло несколько главных деталей. Нет здесь никакого соседа, нет никакого Тони. Она в Лондоне. В незнакомой квартире. У Лилиан. В таком случае кто…
Одной рукой Эйприл зашарила по столику у кровати, отыскивая лампу. Нашла. Принялась нащупывать выключатель, тяжело дыша. Стоя на коленях, она сознавала, насколько ее тело уязвимо для этой фигуры, так близко возвышающейся в темноте. Пальцы Эйприл коснулись старой керамической подставки с кнопкой выключателя – тяжелое основание лампы качнулось. Темную комнату вдруг затопил блеклый свет.
Никого. Она одна в комнате.
Все жилы и нервы в ней расслабились от облегчения. Эйприл хватала ртом воздух, как будто только что взбежала вверх по лестнице. Это просто занавески колыхались от сквозняка или же скрипели сами по себе древние половицы. Так часто бывает в старых зданиях, к которым еще не привык.
Эйприл закрыла лицо руками. Потрясение проходило, оставляя по себе болезненное ощущение собственной глупости.
Однако же только что пережитые стресс и ужас перед чужим присутствием повлияли на нее так сильно, что Эйприл уже не хотела забыться глубоким сном, она устроилась полусидя и оставила свет, который горел всю ночь. Подобное она делала давным-давно и всего один раз в жизни, после того как посмотрела «Изгоняющего дьявола».
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Вскоре после полуночи жильцы перестали дергать Сета. Запах серы и гари на верхних этажах рассеялся после третьего осмотра, когда портье таки обнаружил источник вони в мусорных баках. Однако слабость все равно не позволила ему сосредоточиться на «Ивнинг стандарт» и лишь усилилась, когда он опустился в кресло. Почти сразу голова его стала поминутно падать на грудь. Что было странно: обычно Сет начинал засыпать, самое раннее, часа в два пополуночи. Должно быть, виной тому вирус, который его организм старательно перерабатывал во что-то, кроме высокой температуры и першения в горле.
Сет решил вздремнуть несколько минут. Тогда он проснется освеженный и сможет сидеть с открытыми глазами хотя бы следующие несколько часов.
Портье провалился в глубокий сон.
Ему показалось, что он проспал всего несколько секунд к тому моменту, как его разбудило некое стремительное движение рядом и промельк чьей-то тени.
Встревоженный, Сет выпрямился.
В холле никого не было.
Он содрогнулся, но вскоре расслабился, откинувшись на спинку кресла.
Портье снова задремал.
Но опять проснулся спустя мгновение, потому что на этот раз он был твердо уверен: чья-то щека прижалась к прозрачной входной двери напротив его стойки. Однако, когда Сет резко распахнул глаза и подался вперед, шумно откашливаясь, все, что он увидел в темном стекле, – собственное отражение: суровое худощавое лицо с темными, пристально всматривающимися глазами.
Разволновавшись, Сет спустился на цокольный этаж, выкурил две сигареты, выпил чашку кофе. Однако, несмотря на попытки взбодриться, стоило ему сесть обратно в кресло за стойкой, как он тут же начал клевать носом. Сет устроился поудобнее и нырнул в призывные глубины сна.
Вдруг он услышал шорох одежды у самого уха. И еще голос. Кто-то позвал:
– Сет. – А затем снова: – Сет!
Он резко подскочил в кресле и огляделся, сердце часто билось. Сет поднялся, бормоча извинения в ожидании увидеть кого-нибудь из жильцов в пижаме облокотившимся на стойку. Но поблизости никого не оказалось. Ему все привиделось. Как же так? Ведь кто-то наклонился к самому уху! Он ощутил прохладное дыхание на своей коже.
Перед глазами стояли синие пятна от ярких белых ламп, висевших над стойкой.
Все еще встревоженный, Сет вернулся к своему креслу, включил телевизор и растер лицо ладонями, пытаясь взбодриться. Все без толку, он никак не мог справиться с неуемным желанием разума погрузиться в сон.
На краю леса показался невысокий силуэт. Закутанный в серую штормовку с опущенным на лицо капюшоном, некто просто смотрел, как Сет стоит в каменной комнате, вцепившись в холодные прутья решетки. Переминаясь с ноги на ногу, Сет сглотнул комок в горле в надежде, что незнакомец не исчезнет и не пройдет мимо.
Силясь улыбнуться, он понял, что совершенно не владеет мышцами лица – должно быть, со стороны кажется, будто он вот-вот заплачет. Сет оставил попытки растянуть губы и помахал рукой. Куртка с капюшоном даже не шевельнулась в ответ. Сет смутился и уронил руку, подумав, что ему, пожалуй, стоит забиться в угол и больше никогда никого не беспокоить. Именно для этого он здесь.
Силуэт отделился от деревьев и двинулся вперед. Некто медленно шагал по высокой траве, огибая заросли темной крапивы, пока не дошел до подножия ступенек. В урнах по обе стороны лестницы торчали сухие коричневые стебли. Гость поднял на него глаза, но под капюшоном Сет не смог разглядеть лица.
– Как тебя зовут? – спросил мальчик.
– Сет.
– Почему ты здесь?
Сет посмотрел на свои ноги. Помедлил, проглатывая комок в горле, поднял голову и пожал плечами.
– Не знаю.
– Я знаю. Ты поддался страху и спятил. Точно так же, как и я. Ты пробудешь здесь целую вечность, а потом окажешься в другом месте, гораздо хуже этого.
Внутри своей каменной темницы Сет ощутил, как холод скользнул по животу. Он весь покрылся гусиной кожей, перед глазами замелькало, стало трудно дышать.
– Что, испугался до чертиков? – поинтересовался мальчишка.
Слезы жгли лицо, и Сет так вцепился в решетку, что онемели пальцы. Он сжимал железные прутья все сильнее, хотя и понимал, что на руках останутся синяки.
– Теперь ничего не исправишь, – проговорил Сет тонким надтреснутым голосом.
– Неправда, – уверенно возразил незнакомец в капюшоне. – Я могу тебя вытащить.
– Но у нас будут неприятности, – сказал Сет и тут же возненавидел себя за эти слова.
– Да кому какое дело? Между прочим, о тебе больше никто не думает. Тебя забыли.
Сет хотел поспорить, но понял, что так и есть.
– Так ты хочешь выйти? – спросил мальчик, выискивая что-то в глубоком кармане.
Сет кивнул, сдерживая слезы.
Из куртки мальчик вынул большой железный ключ. Но Сет смотрел вовсе не на ключ – он не мог отвести глаз от руки гостя. Кисть покрывали багровые и желтые пятна, и от одного взгляда на них становилось дурно. Кожа будто когда-то расплавилась, а затем снова затвердела. Некоторые пальцы были склеены друг с другом.
Изуродованные, они сомкнулись на головке ключа в форме бабочки и повернули его в замке. Механизм застонал, а затем зарешеченная дверь отворилась.
От испуга не в силах сделать по мраморному полу хотя бы шаг, босоногий Сет так и стоял, сотрясаемый дрожью. Мальчик вернулся к основанию лестницы и посмотрел на Сета. Он снова сунул руки в карманы теплой куртки и замер в своей обычной позе: непринужденной, но выжидательной.
Небо над лесом потемнело. Либо вечереет, либо тучи сгустились над деревьями. Сет интуитивно понимал, что ему надо поторапливаться и принимать решение. Остаться или уйти? Казалось, будто еще одни, гораздо более широкие, ворота распахнулись в мир за стенами каменной комнаты, но, если Сет замешкается, они снова захлопнутся и он останется в заточении. Кроме того, они с мальчиком привлекут внимание, если будут топтаться здесь вдвоем. У него было такое чувство, что их в любую минуту может увидеть кто-нибудь из-за деревьев.
Сет отважился пройти через решетчатые створки и ступить на траву слабыми ногами, отвыкшими от физических нагрузок. Он подумал, что его конечности похожи сейчас на тщедушные стебельки петрушки, позабытой в выдвижном ящике холодильника.
Сет стоял на краю поляны, с удивлением ощущая травинки под подошвами, привыкшими к каменному полу, и дуновение ветерка на обнаженной коже. Он заволновался, увидев тропку, которая терялась в густом лиственном лесу.
Провожатый в капюшоне двинулся по дорожке к деревьям. Сет зашагал следом.
На краю леса он в последний раз оглянулся через плечо на свою комнату с желтой лампочкой. Мальчик впереди приглашал идти следом – он просто ждал и смотрел на Сета, пока тот не поравнялся с ним и не встал рядом под мокрыми деревьями.
– Куда мы пойдем? – спросил Сет.
– Подальше от этого места.
Сет сглотнул и ощутил, как его охватывает паника.
– Если вернешься туда, мы уже никогда не сможем тебя вытащить. Ты так и останешься там. Как обычно и бывает. Полным-полно народу сидит взаперти. Я все время их вижу. Они не знают, как выбраться на свободу.
– Что ты имеешь в виду?
– Сет, очень немногие из вас еще живы. Большинство находится здесь постоянно, и после смерти ты снова попадешь сюда. Уже надолго. – Капюшон кивнул в сторону мраморной тюрьмы. – Вот так все и происходит. Вы привыкаете к темноте, привыкаете ничего не видеть. Ничего не помнить. Потом вы словно оказываетесь ночью посреди моря. Вам холодно, вы тонете, и никто не приходит на помощь.
Сет нервно прохаживался из стороны в сторону.
– Я твой друг, Сет, – произнес мальчик особенно убедительно, как-то по-взрослому. – Тебе повезло, что мы пришли. Ты можешь нам доверять.
– Я знаю, знаю. Спасибо. Правда, спасибо.
Сету стало легче, он ощущал одновременно благодарность и смущение. В голове роились вопросы, однако не хотелось раздражать нового товарища, выпустившего его из склепа.
– Но кто?.. Ты все время говоришь «мы» и «они».
Мальчик побрел дальше, прочь от темницы Сета, будто не услышав вопроса. Нависающие ветви и мокрые кусты шуршали по нейлоновой куртке. Сет шел следом, они шагали все быстрее и вскоре удалились от склепа настолько, что Сет усомнился, сумеет ли его найти. Он насквозь промок от росы, крапива хлестала по лодыжкам.
– Не бойся, Сет. Поначалу окружающее будет казаться непривычным, но пройдет немного времени, и все наладится. Мне было всего десять, когда я застрял. Застрял в бетонной трубе рядом с игровой площадкой.
– Неужели в трубе?
– А потом приятели прикончили меня петардами.
Мальчик в куртке с капюшоном замедлил шаг. Он вынул руки из карманов, и Сет успел увидеть изуродованные суставы и багровую плоть, прежде чем рукава сползли, закрывая кисти до кончиков пальцев.
– Теперь, выбравшись из своей тюрьмы, Сет, ты увидишь все таким, какое оно есть на самом деле. А затем начнешь делать то, что тебе предназначено.
– Правда?
– Да. Тебе предстоит запечатлевать в красках то, что ты видишь. Они покажут, как именно. Ты станешь блестящим художником, приятель. Самым лучшим. Они мне сами сказали. Но конечно, ты будешь кое-что делать и для нас.
– Разумеется! – воскликнул Сет, внезапно разволновавшись, хотя пока совершенно не понимал, что ему предстоит.
– Сначала тебе будет по-настоящему страшно. Но вернуться ты уже не захочешь. Я ни разу не захотел с тех пор, как меня вытащили из трубы.
Сет кивнул, наслаждаясь новым чувством, охватившим его за пределами склепа. Да, все теперь совершенно по-другому – настоящая свобода, которую невозможно описать словами. Ощущение не поддавалось определению, однако же заставляло Сета дрожать от счастья. Как будто он всю жизнь ждал именно этого, но потом позабыл. Он даже не мог вспомнить, когда последний раз испытывал воодушевление.
Скоро лес вокруг начал редеть. Воздух сделался холоднее, небо вылиняло до водянисто-серого оттенка.
– Это мой участок, – сказал мальчик в капюшоне. – Хочу показать тебе, где я застрял. Как я уже говорил, многие люди после смерти возвращаются в подобные места и не могут выйти. Пока совсем не стемнеет. Тебе бы не понравилось сидеть в темноте, приятель. Не-а. Я видел, на что она похожа, – это конец всего. Но мы тебя научим обходить других местных обитателей. Они чокнутые. Ты не должен таким становиться.
Они вышли из леса и оказались на большом замусоренном пустыре. Жидкая травка клочками прорастала из грязи, в которой Сет то увязал, то поскальзывался.
Слева вдалеке высилось несколько жалких построек с пластиковыми навесами вместо крыш и окнами, затянутыми драным полиэтиленом. Лачуги отделяли друг от друга полоски земли, поросшей сорняками. Перед домами раскинулась детская площадка.
Мальчик с Сетом сразу направились к ней. Приходилось переступать то через кучки собачьего дерьма, то через битые бутылки. Провожатый в капюшоне принялся подпрыгивать и напевать что-то себе под нос. Кажется, он был очень доволен тем, как все складывается.
На игровой площадке возвышалась горка, четверо качелей с пластмассовыми сиденьями свисали на цепях с общей железной рамы, и еще имелась карусель – ржавые «гигантские шаги» с крестом деревянных перекладин наверху. Последняя была намертво закреплена в бетонном основании. Яркая краска на всей конструкции облезла до коричневатого металла, отполированного маленькими грязными ладошками. В песочнице по соседству грудились битые стекла и обломки пластмассы. В дождевой луже мокли останки куклы с треснутой головой. Под волнистыми светлыми волосами темнела дыра, рана казалась настоящей. Еще у игрушки не хватало глаза. Сет содрогнулся. Рядом с куклой валялось несколько страниц из порнографического журнала. Сет краем глаза увидел на цветастом снимке женщину с раздвинутыми ногами, пухлыми вишневыми губами она сжимала собственный палец.
– Паршивое местечко, – произнес мальчик.
Сет кивнул и пошел вслед за ним в сторону двух огромных жилых домов башенного типа, поднимавшихся так высоко в облачное небо, что пришлось задрать голову. Света в окнах не было, и строения казались заброшенными. Их стены покрывали граффити, сделанные на высоте роста ребенка, на дорожках вокруг грудился мусор.
Сет посмотрел под ноги: шуршащие пакеты, банки и жестянки с выцветшими наклейками, автомобильная шина, часть мотора, разбитый телевизор и еще колготки. Видимо, они столько раз успели намокнуть под дождем и снова высохнуть, что Сет не сразу понял, какая кошмарная тварь нацелила на него свои длинные щупальца. На некоторых плитках дорожки еще остались детские рисунки мелками – розовым, желтым и голубым. Дождь не полностью смыл их. А дождь прошел только что. Бетонные плиты были мокрыми, и лужи на тротуаре не успели просохнуть. Сет решил, что здесь всегда сыро, и содрогнулся. Он обхватил себя руками. Даже летом здесь ужасно. Чем ближе они подходили к домам, тем сильнее становился запах мочи и отбеливателя.
Между двумя большими башнями налетел ветер, Сет поежился. Он поднял глаза – показалось, что дома накренились и вот-вот упадут на него. Сет схватился за каменную стену, чтобы удержаться на ногах.
Вскоре они подошли к мелкому отвратному ручью, пересекавшему бескрайнюю унылую равнину, где среди тощей травы было полно экскрементов и битого стекла.
От ярко-оранжевой почвы на берегах и в пойме пахло так, как обычно пахнет под кухонными раковинами, где хранятся пластиковые бутылки. Под ногами вода сонно струилась между проржавевшей жестянкой и сломанной игрушечной коляской, в каких девочки возят кукол. С белой пластмассовой рамы свисали лохмотья красной парусины. Чуть ниже по течению Сет увидел большую серую сточную трубу. Внутри ее зева на бетоне расползлось оранжевое пятно. Сет взглянул на мальчика в капюшоне, и тот молча кивнул в ответ. Кошмарное место, чтобы умереть.
Они перешли на другую сторону ручья. Пейзаж не менялся, насколько хватало глаз: заброшенные лужайки, пустые игровые площадки, мусор и два громадных дома-башни, возвышающиеся над застывшей равниной, которой не видно конца.
– Здесь есть еще туалеты, – произнес мальчик, не поднимая головы, чтобы взглянуть на Сета. – Никогда их тебе не покажу. А в некоторых квартирах я находил людей.
– Они тоже застряли?
Собеседник кивнул, и Сет содрогнулся.
– Ты не можешь их вызволить?
Парнишка пожал плечами, затем ответил:
– He-а. С ними покончено. Я видел маленького мальчика, азиата, с пластиковым мешком на голове, который он не может снять. Он не понял ни слова из того, что я ему говорил. Еще там была пожилая женщина, надышавшаяся паров из водогрейного котла. Она просто лежала на линолеумном полу совсем больная. И еще я нашел мужчину, тот мне очень не понравился. Он сидел на стуле у горящей конфорки и просил, чтобы я посмотрел, как он мочится.
– Может, пойдем? Я замерз, – сказал Сет.
– Да. Я просто хотел показать тебе мое прежнее место.
– Спасибо.
– Большинство людей видит свои места во снах, которые забываются к утру. А когда люди умирают, уже слишком поздно. Они возвращаются и ждут наступления темноты.
Они шагали обратно в сторону леса по той же дороге, какой пришли сюда.
– Кто тебя вытащил? – задал Сет последний вопрос, едва они покинули замусоренный пустырь.
– Один человек, – последовал ответ. – Он художник, как и ты. Некоторые люди, ваши общие знакомые, поступили с ним очень плохо.
– Кто?
– Он хочет тебе помочь. Он твой друг. Ты с ним увидишься, Сет. Уже скоро. Но сначала тебе предстоит многое сделать.
Сет, вздрогнув, распрямился в кресле и не сразу понял, где находится. Он огляделся по сторонам: полукруглая конторка с внутренним телефоном; металлическая панель с сигнализацией от воров и с пожарной сигнализацией, проведенной во все квартиры; портативный радиоприемник, желтые стены вокруг стойки портье, искусственные растения, ровная стопка журналов «Татлер» и «Лондон мэгэзин» на плетеном кофейном столике, мониторы камер слежения, мерцающие желтовато-зелеными экранами. Встревоженный, Сет ожидал, что кто-нибудь сейчас же на него закричит или хотя бы, встав перед конторкой, осуждающе покачает головой, ведь портье заснул на дежурстве.
Никого не было. В шахтах обоих лифтов за раздвижными металлическими створками стояла тишина. Входная дверь заперта. Никто не подходил к стойке и не видел его спящим.
Сет взглянул на циферблат: почти четыре утра. Он проспал больше трех часов. Судя по боли в пояснице, все это время он так и просидел в одной неудобной позе. Сет выдохнул и поправил галстук. Медленно повернув голову, он услышал, как хрустнули шейные позвонки – мышцы разогревались, обретая прежнюю эластичность. Теперь он вытянул ноги. Обе коленки затекли.
Сет никогда еще не спал на работе так крепко. Заснуть на несколько часов кряду – это что-то новое, немыслимое. И опять этот кошмар. Он вспомнил кое-какие обрывки, но вспомнил достаточно, чтобы понять: он снова видел то место. Каменная комната, склеп на краю леса. Но были и некоторые отличия: в первом сне отсутствовал мальчик в капюшоне, с обожженной рукой.
Им оказался тот самый парнишка, что смотрел на Сета у паба. Значит, его собственное подсознание породило загадочную фигуру. С поразительной ясностью Сет вспомнил, каково быть ребенком. Ощущения вернулись к нему, во сне он плакал от отчаяния. Соленые разводы на щеках растрескались, когда Сет зевнул. Ему почти захотелось снова задремать, чтобы опять пережить восторг освобождения, радость от новообретенной компании, предвкушение приключений.
Но вместо того он задрожал и с трудом глотнул. Горло саднило, лицо пылало от жара. Сету хотелось лечь на пол и умереть, но чувство долга заставило его поглядеть на мониторы. Окидывая взглядом экраны, он никого не заметил ни на черно-белой улице перед домом, ни на дальней дорожке за внутренним садом, ни в гараже под домом.
Но в следующий миг Сет замер и поглядел влево. Он потянул носом, поднялся и поспешно обнюхал рукав своего пиджака, затем обе ладони. От них воняло серой, порохом и еще густым жирным дымом, который получается, когда что-то жарят на открытом огне. Сет весь пропитался этими запахами, точно так же, как его конторка, стойка портье и весь холл до самых лифтов.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ