На Ваганьковском кладбище




Я не раз приезжала в Москву к отцу Валентину, чтобы записать его рассказы. Тогда я работала над большой статьёй о новомучениках и исповедниках Белозерских. Никто другой не знал столько, сколько отец Валентин. Но, к моему величайшему огорчению, батюшка во все мои приезды так и не дал себя записать. Диктофона для тайной записи в то время у меня не было, а магнитофон отец Валентин не впустил в свой дом. И каждый раз он говорил мне: «В другой раз приедешь и запишешь».

Да и понятно, батюшка очень уставал после службы. На службе он действительно «горел», а потом ему приходилось мучительно добираться от Ваганьковского кладбища домой на улицу Марии Ульяновой. Иногда после богослужения он некоторое время отдыхал при храме, прежде чем идти к метро. Ехать приходилось в переполненном вагоне, а потом пересаживаться на троллейбус. Ходил он с трудом: был грузен и у него очень болели ноги.

Увидев, как староста прихода, где служил отец Валентин, садится в шикарную машину и отъезжает прямо от храма, я возмутилась: неужели трудно довезти своего настоятеля до дома, чтобы он не мучился в тесном и душном транспорте? Но батюшка мне возразил:

– Ничего-ничего, скоро доберёмся, – и он тут же начал что-то рассказывать. Но ни запомнить, ни записать было невозможно, а в метро и вовсе половина историй заглушалась грохотом поездов. Я продолжала надеяться, что записать всё-таки удастся.

Когда я в первый раз приехала на литургию в собор Воскресения Словущего на Ваганьково, то спряталась за столп, чтобы не сразу попасть на глаза отцу Валентину. Поскольку накануне вечером я уже исповедалась, то предстала пред очи батюшки в конце богослужения, когда подошла вместе с исповедниками к Чаше. Отец Валентин, поднося лжицу, громко произнёс:

– Причащается… раба Божия Елена… Романовна…

Стало весело и радостно от таких слов батюшки.

После службы отец Валентин повёл меня по храму и подвёл к образу преподобного Зосимы Ворбозомского. Меня удивило, что в московском храме находится его икона. Батюшка потом поведал, что он повсюду за собой возит этот образ, который был крышкой раки преподобного в монастыре на Ворбозомском озере. Куда бы ни переводили отца Валентина, этот образ следовал за ним. Забрал он его из Белозерска, когда служил в Череповце и был благочинным. Привёз настоятелю машину дров, а взамен выпросил икону. Настоятель не посмел противиться благочинному.

В подцерковье ваганьковского собора находилось маленькое тесное помещение, где батюшка обычно трапезовал после службы. Отец Валентин с гордостью представил меня диакону:

– Знакомься, приехала «старостиха» с моей родины, – я тогда была старостой на приходе в Ферапонтове.

– Вот, – обратился уже ко мне батюшка, – отец диакон жалуется, что очень долго поминаем в алтаре. Я ему говорю: ладно, за живых можешь сократить, пусть они сами за себя молятся. А за усопших – уж извини! Всех будем поминать.

Действительно, поминали на Ваганьково очень долго.

За трапезой батюшка снова предался воспоминаниям о родных ему местах и событиях, о кирилловской Покровской подгородной церкви, открытой во время Отечественной войны, куда стекались уцелевшие после репрессий насельницы монастырей. Единственным человеком, который проявлял интерес к тому, что было так дорого отцу Валентину, была молодая служительница Наталья, которая стала его алтарницей – монахиней Сергией. Вскоре после кончины батюшки староста вынудил её уволиться из собора.

Матушка Маргарита

После службы мы с отцом Валентином приехали к нему домой. Здесь батюшка познакомил меня с семьёй: матушкой Маргаритой, дочерьми Людмилой и Татьяной, внуком Александром. Домашние привыкли, что батюшка подолгу задерживается в храме. Матушка встретила нас огромным пирогом. Батюшка переоделся в домашний плюшевый подрясник и усадил меня за стол. Но прежде уделил много внимания внуку Сашеньке. Он расспрашивал его о школе, о друзьях, и было видно, что взаимная любовь деда и внука была искренней и тёплой.

В московской квартире Парамоновых стоял высокий старинный уголок красного дерева, который когда-то принадлежал Леушинской игумении Таисии (Солоповой). В нём находились её иконы. Хранилось в доме также одно из облачений святого праведного Иоанна Кронштадтского, которое после кончины отца Валентина матушка Маргарита передала в дар архиепископу Истринскому Арсению.

Матушка Маргарита происходила из священнического рода. Её дед по матери – Александр Иванович Талызин – был в Тверской губернии священником в течение 40 лет. В 1938 году его расстреляли. Ныне он причислен к лику священномучеников.

– Мою бабушку, его матушку, звали Анной Михайловной. Их зятем стал мой отец, Барашков Александр Александрович, – рассказывала Маргарита Александровна. – Десяти лет он остался сиротой. И однажды гостил у своей тёти Любови Константиновны Лебедевой, жившей в Царском селе. Тётя была горничной у Царицы Александры Фёдоровны. Как-то он гулял по дубовой аллее, собирая жёлуди для того, чтобы делать кофе. В это время по парку прогуливалась Царица. Увидев мальчика, она стала его ласково расспрашивать:

– Как тебя зовут? Где ты живёшь? Есть ли у тебя игрушки? – а потом предложила: – Пойдём, выберешь себе игрушку, какая понравится. – И повела его в детскую комнату.

– Папе очень понравилась деревянная лошадка, – продолжила историю с игрушкой матушка Маргарита. – Но тётя Люба заругала его и велела её вернуть. Папа вернул игрушку, принес её во дворец. Царица заметила, что он вернул лошадку, и вновь её отдала ему. Папа потом всю жизнь берег подарок Царицы Александры Фёдоровны.

Александр Александрович Барашков стал впоследствии художником. Семья жила неподалёку от Новодевичьего монастыря, где тогда помещались духовные школы. Дом Барашковых нередко посещали священники, заходили и семинаристы, в числе которых был и Валентин Парамонов. Здесь они с Маргаритой Александровной познакомились и полюбили друг друга. Вскоре поженились, и она стала матушкой.

Старый фотоальбом

В один из моих приездов в Москву мы посетили отца Валентина вдвоём с моей духовной сестрой, тоже историком, Еленой Романенко. Елена много лет занималась исследованием истории Нило-Сорской пустыни – вышло несколько её книг, и у неё тоже были вопросы к батюшке о последних насельниках упразднённой обители.

Батюшка достал из шкафа старинный фотоальбом, вокруг которого завязалась наша беседа. Отец Валентин буквально не выпускал фотоальбома из рук. В нём мы увидели многих для нас дорогих лиц: игумений и монахинь из Белозерских монастырей, батюшек и прихожан.

Открывался альбом фотокарточкой протоиерея Валентина Амфитеатрова, которого отец Валентин очень почитал и, будучи настоятелем собора на Ваганьковском кладбище, долго скрывал его настоящее место погребения, поскольку были неоднократные покушения властей на останки прославленного пастыря.

В этом фотоальбоме предстали, наконец, пред нами облики расстрелянных в 1918 году епископа Кирилловского Варсонофия (Лебедева) и игумении Ферапонтова монастыря Серафимы (Сулимовой), а также последней игумении в Ферапонтове Мартинианы (Цветковой), которая хоть и была репрессирована, но осталась жива. Здесь же была фотография крёстного отца Валентина Парамонова, протоиерея Василия Вещезерова – настоятеля Троицкого собора Горицкого монастыря на Шексне, арестованного в 1930-е годы, о нём были потеряны всякие сведения. Были портреты неизвестных горицких и леушинских сестёр.

Ни переснять фотографии, ни что-либо записать нам вновь тогда не удалось. Встреча была краткой. Только несколько скупых пометок для памяти осталось от той встречи. Была надежда, что вскоре, конечно, удастся и отснять, и записать. Однако времени для этого мне отпущено не было…



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2019-10-26 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: