Сраженный пулей рэкетира,
Кооператор юных лет
Лежит у платного сортира
С названьем гордым „туалет“.
О перестройки пятом годе,
В разгар цветения ея,
Убит при всем честном народе
Он из бандитского ружья.
Мечтал покрыть Страну Советов,
Душевной полон чистоты,
Он сетью платных туалетов,
Но не сбылись его мечты.
На землю кровь течет из уха,
Застыла мука на лице,
А где-то рядом мать-старуха,
Не говоря уж об отце,
Не говоря уже о детях
И о жене не говоря…
Он мало жил на этом свете,
Но прожил честно и не зря.
На смену павшему герою
Придут отважные борцы
И в честь его везде построят
Свои подземные дворцы.
Печален за окном пейзаж…
Печален за окном пейзаж,
Как песня должника,
Но, тем не менее, он наш,
Советский он пока.
И мы его не отдадим
Ни НАТО, ни ОПЕК,
Покуда жив хотя б один
Непьющий человек.
Подражание древним (гекзаметры)
Вот и настало оно – время великих свершений,
Вот и настало оно, вот и настало оно…
Цивилизованный строй кооператоров Ленин
Нам завещал уходя, свет за собой погасив.
„Сталина личности культ много принес нам несчастий“ -
Так мне в селенье одном мудрый поведал старик.
Тут кое-где на местах разные мненья бытуют,
Это, товарищи, нас с вами смущать не должно.
„Надо почаще бывать нам в трудовых коллективах“ -
Так мне в селенье одном мудрый поведал старик.
Тот же поведал старик, что масоны во всем виноваты.
В чем-то, товарищи, да, но далеко не во всем.
Ельцин, Коротич, Попов, Сахаров, Гранин, Заславский,
Власов, Станкевич, Дикуль, Друцэ, Собчак, Горбачев.
Мазуров, Гроссу, Белов, Карпов, Масол, Родионов,
|
|
Червонопиский, Патон, Гвоздев, Касьян, Горбачев.
Есть преимущество у однопартийной системы,
Но в чем оно состоит, смертному знать не дано.
Прогулка на два оборота
„Я не был никогда в Австралии,
Где молоко дают бесплатно,
Где, может быть, одни аграрии
Да яблоки в родимых пятнах.“
Ю. Арабов „Прогулка наоборот“
Я не был никогда в Монголии,
Где от кумыса нету спасу,
Где круглый год цветут магнолии,
Согласно сообщеньям ТАССа.
Там что ни житель – то монгол,
А что ни лошадь – то Пржевальского,
Там все играют в халхинбол,
Но из ключа не пьют кастальского.
Я не был никогда в Венеции -
Шамбале кинематографии,
Где драматургов нету секции,
Что в переводе значит – мафии.
Там время сжато, как пропан,
И вечность кажется минутою,
Там чуть не помер Томас Манн,
А может, Генрих – я их путаю.
Я не бывал в стране Муравии,
Где ям не меньше, чем ухабов,
Я также не бывал в Аравии,
Ну что ж, тем хуже для арабов.
Но я бывал в Голопобоево,
Чьи жители клянут Арабова,
Раскаты дикой лиры коего
Лишает их рассудка слабого.
Там низок уровень культуры
И редко слышен детский смех.
Ты лучше их не трогай, Юра,
Убогих, Юра, трогать грех.
Размышления о Японии
В Стране восходящего солнца,
Где сакура пышно цветет,
Живут-поживают японцы,
Простой работящий народ.
Живут они там и не тужат,
Японские песни поют,
Им роботы верные служат
И гейши саке подают.
Но водки при этом ни грамма
Не выпьет японец с утра.
Еще там у них Фудзияма -
Большая такая гора.
|
|
Там видео в каждой квартире,
Там на нос по десять „Тойот“.
Там сделать решил харакири,
Бери себе меч – и вперед.
Еще там у них император,
Проснувшись, является вдруг,
На нем треугольная шляпа
И серый японский сюртук.
И пусть там бывает цунами -
Японский народный потоп,
Но я вам скажу между нами,
Что все у японцев тип-топ.
Я зависти к ним не питаю,
Но все же обидно подчас,
Что нам до них – как до Китая,
А им – как до лампы до нас.
С другом мы пошли к путанам…
С другом мы пошли к путанам,
Там сказали: – от винта! – нам.
– За бумажные рубли
Вы бы жен своих могли.
Сюжет впотьмах
Какая ночь, едрит твою!
Черней Ремарка обелиска,
Стоит звезда, склонившись низко
У бездны мрачной на краю.
Звезда стоит… А что Ремарк?
Он пиво пьет, поскольку немец.
При чем тут пиво?.. Вечер темец…
Уже теплей… Пустынный парк
Спит, как сурок; без задних ног,
Тот, от которого Бетховен
Никак отделаться не мог,
Поскольку не был бездуховен,
Не то, что нынешние мы…
Но тут опять отход от темы,
От темы ночи… темы тьмы…
Никак в проклятой темноте мы
Повествование загнать
Не можем в заданное русло….
Ах, отчего душе так грустно
Рукой усталой окунать
Перо в чернильницыно лоно?..
Опять знакомо все до стона…
Как там? „…волшебницыных уст“.
Там вроде все куда-то плыли…
По направленью к Свану… Или
В том направленье плавал Пруст?..
Марсельцы не забудут Пруста,
Который чуть не сбился с курса
ВКП(б), что Верном был,
Пока компас не подложил
Ему в топор один предатель,
Но, впрочем, видел все Создатель,
|
|
И тот потом недолго жил.
Короче ночь… чем день зимой…
Зимой короче день, а летом
Короче ночь… Ах, боже мой,
Не проще ль написать об этом,
Сюжет направив в колею,
Куда-то сносит все с которой
Рукой уверенной и скорой:
„Какая ночь, едрит твою!“
Ты куда бежишь, нога…
Ты куда бежишь, нога,
Поздней ночью
От родного очага,
Крыши отчей?
Из домашнего тепла
И уюта
Босиком одна ушла
Почему ты?
Или чем тебя, нога,
Кто обидел,
Что пустилась ты в бега
В голом виде?
Иль нездешние блага
Соблазнили?
Иль чужие берега
Поманили?
Будь там Лондон, будь Париж,
Будь хоть Штаты,
От себя не убежишь
Ни на шаг ты.
Ты ж не баба, не Яга
Костяная,
Ты как есть моя нога,
Коренная.
Так зачем тебе чулки
Да колготки,
Пропадешь ты от тоски
Да от водки.
Ходоки
Увязав покрепче узелки,
Запася в дорогу хлеба-соли,
Шли в Москву за правдой ходоки
В Комитет народного контроля.
Шли они огромною страной,
Били их дожди, стегали ветры,
Много верст осталось за спиной,
Не считая просто километров.
Встретил их суровый Комитет
Как родных – заботой и приветом,
Пригласил в огромный кабинет,
Ленина украшенный портретом.
Обещал порядок навести
Не позднее будущей недели,
Пожелал счастливого пути
И успехов в благородном деле.
Подписал на выход пропуска,
Проводил сердечно до порога.
И, от счастья обалдев слегка,
Ходоки отправились в дорогу.
Шли они огромною страной,
Далека была дорога к дому,
Но настрой их был совсем иной,
И сердца их бились по-другому.
Не утратив веры ни на малость,
Бедам и невзгодам вопреки,
Позабыв про страшную усталость,
Возвращались с правдой ходоки.
Чей старичок?
Вот раздался страшный стук,
А за ним ужасный крик,
Потому что это вдруг
На асфальт упал старик.
Вот упал он и лежит,
Словно с сыром бутерброд,
А вокруг него спешит
По делам своим народ.
Я поднял его с земли,
И спросил я напрямик:
– Чей, товарищи, в пыли
Тут валяется старик?
Кто владелец старичка?
Пусть сейчас же заберет!
Он живой еще пока,
Но, того гляди, помрет.
Это все же не бычок,
Не троллейбусный билет,
Это все же старичок
И весьма преклонных лет.
Тут из тела старичка
Тихо выползла душа,
Отряхнулась не спеша
И взлетела в облака.
Прислонив его к стене,
Я побрел печально прочь.
Больше нечем было мне
Старичку тому помочь.
Человек сидит на стуле…
Человек сидит на стуле,
Устремив в пространство взгляд,
А вокруг летают пули,
Кони бешено храпят.
Рвутся атомные бомбы,
Сея ужас и печаль,
Мог упасть со стула он бы
И разбиться невзначай.
Но упорно продолжает
Никуда не падать он,
Чем бесспорно нарушает
Равновесия закон.
То ли здесь числа просчеты,
Что сомнительно весьма,
То ли есть на свете что-то
Выше смерти и ума.
Это что?
– Это что растет у вас
Между глаз?
Извиняюсь за вопрос.
– Это нос.
– И давно он там растет?
– Где-то с год.
– А что было до него?
– Ничего.
– Не мешает ли он вам
По утрам?
– Утром нет. Вот ночью – да,
Иногда.
– Может, как-нибудь его
Вам того?..
Обратились бы к врачу.
– Не хочу.
Он, глядишь, и сам пройдет
Через год,
А пока пускай растет
Взад-вперед.
Я женщину одну любил…
Я женщину одну любил
Тому назад лет двадцать,
Но у нее был муж дебил
И нам пришлось расстаться.
А может быть, не прав я был?
Ведь если разобраться:
Ну эка невидаль, дебил,
Так что ж теперь, стреляться?
Нет, все же прав тогда я был,
Хоть и обидно было,
А то б он точно нас прибил,
Ну что возьмешь с дебила?
Я шел к Смоленской по Арбату…
Я шел к Смоленской по Арбату,
По стороне его по правой,
И вдруг увидел там Булата,
Он оказался Окуджавой.
Хотя он выглядел нестаро,
Была в глазах его усталость,
Была в руках его гитара,
Что мне излишним показалось.
Акын арбатского асфальта
Шел в направлении заката…
На мостовой крутили сальто
Два полуголых акробата.
Долговолосые пииты
Слагали платные сонеты,
В одеждах диких кришнаиты
Конец предсказывали света.
И женщины, чей род занятий
Не оставлял сомнений тени,
Раскрыв бесстыжие объятья,
Сулили гражданам забвенье.
– Ужель о том звенели струны
Моей подруги либеральной?! -
Воскликнул скальд, меча перуны
В картины адрес аморальной.
Был смех толпы ему ответом,
Ему, обласканному небом…
Я был, товарищи, при этом,
Но лучше б я при этом не был.
Букет цветов
На рынке женщина купила
Букет цветов, букет цветов,
И мне, безумцу, подарила
Букет цветов, букет цветов.
И чтобы не увял он сразу,
Букет цветов, букет цветов,
Я тот букет поставил в вазу,
Букет цветов, букет цветов.
И вот стоит теперь он в вазе,
Букет цветов, букет цветов,
И повторяю я в экстазе:
„Букет цветов, букет цветов“.
Навек душа тобой согрета,
Букет цветов, букет цветов,
Лишь два отныне в ней предмета:
Один – букет, другой – цветов
В помойке роется старушка…
В помойке роется старушка
На пропитания предмет,
Заплесневелая горбушка -
Ее бесхитростный обед.
Горбушку съест, попьет из лужи,
Взлетит на ветку – и поет,
Покуда солнце не зайдет.
А там, глядишь, пора на ужин…
Гуляли мы по высшей мерке…
Гуляли мы по высшей мерке,
Ничто нам было нипочем,
Взлетали в небо фейерверки,
Лилось шампанское ручьем.
Какое время было, блин!
Какие люди были, что ты!
О них не сложено былин,
Зато остались анекдоты.
Какой вокруг расцвел дизайн,
Какие оперы лабали,
Каких нам не открылось тайн,
Какие нам открылись дали.
Какие мощные умы
Торили путь каким идеям.
А что теперь имеем мы?
А ничего мы не имеем.
Идет по улице скелет…
Идет по улице скелет,
На нас с тобой похож,
Ему совсем немного лет,
И он собой хорош.
Возможно, он идет в кино,
А может, из гостей,
Где пил игристое вино
И был не чужд страстей.
А может, дома сигарет
Закончился запас,
И в магазин решил скелет
Сходить в полночный час.
Идет себе, ни на кого
Не нагоняя страх,
И все в порядке у него,
Хоть с виду он и прах.
Идет он на своих двоих
Дорогою своей,
Идет, живее всех живых
И мертвых всех мертвей.
К NN
Твои глаза синее озера,
А может быть, еще синей,
Люблю тебя сильней бульдозера,
А может быть, еще сильней.
Как на площади Таганской…
Как на площади Таганской,
Возле станции метро,
Ветеран войны афганской
Мне в живот воткнул перо.
Доконала, вероятно,
Парня лютая тоска,
Мне тоска его понятна
И печаль его близка.
Жалко бедного афганца -
Пропадет за ерунду,
И себя мне жаль, поганца,
К превеликому стыду.
Как у нашей Яночки…
Как у нашей Яночки
На щеках две ямочки,
Сверху три волосика
И сопля из носика.
Картинка с рынка
Лежит груша -
Нельзя скушать.
Когда в вечернем воздухе порой…
Когда в вечернем воздухе порой
Раздастся вдруг щемящий голос флейты,
О днях прошедших, друг мой, не жалей ты,
Но флейты звуку сердце приоткрой.
Когда в вечернем воздухе порой
Раздастся вдруг призывный голос горна,
Ты сердце приоткрой свое повторно
Звучанью горна, друг бесценный мой.
Когда ж в вечернем воздухе порой
Раздастся вдруг громовый глас органа,
Не шарь в серванте в поисках нагана,
Но и органу сердце приоткрой.
И всякий раз так поступай, мой друг,
Когда очередной раздастся звук,
Не важен тут источник колебанья…
Ну, я пошел. Спасибо за вниманье.
Поймали арабы еврея…
Поймали арабы еврея
И стали жестоко пытать,
А ну, говори нам скорее,
Как звать тебя, мать-перемать.
Коль скажешь, дадим тебе злата,
Оденем в шелка и парчу,
Подарим портрет Арафата,
Короче, гуляй – не хочу.
Не скажешь – живым не надейся
Тюремный покинуть подвал.
Но имя герой иудейский
Сиона врагам не назвал.
Молчал до последнего вздоха,
Как те ни пытали его,
Он „р“ выговаривал плохо
И очень стеснялся того.
С улыбкой мимолетной на устах…
С улыбкой мимолетной на устах,
В поток различных мыслей погруженный,
Брожу порой в общественных местах,
Толпой сограждан плотно окруженный.
Как мне они физически близки,
Те, за кого пред небом я в ответе -
Солдаты, полотеры, рыбаки,
Саксофонисты, женщины и дети.
Предмет их лихорадочных надежд,
Весь замираю от стыда и муки,
Когда моих касаются одежд
Их грязные доверчивые руки.
Чем я могу помочь несчастным им,
Чего им ждать от нищего поэта,
Когда он сам отвержен и гоним,
Как поздний посетитель из буфета.
Тут как-то раз мне дали в глаз…
Тут как-то раз мне дали в глаз,
Вот, собственно, и весь рассказ.
Баллада о гордом рыцаре
За высоким за забором
Гордый рыцарь в замке жил,
Он на все вокруг с прибором
Без разбора положил.
Не кормил казну налогом,
На турнирах не блистал
И однажды перед Богом
Раньше времени предстал.
И промолвил Вседержитель,
Смерив взглядом гордеца:
– С чем явился ты в обитель
Вездесущего отца?
Есть каналы, по которым
До меня дошел сигнал,
Что ты клал на все с прибором.
Отвечает рыцарь: клал!
Клал на ханжеский декорум,
На ублюдочную власть
И ad finem seculorum*
Собираюсь дальше класть.
Сохранить рассудок можно
В этой жизни только так,
Бренна плоть, искусство ложно,
Страсть продажна, мир – бардак.
Не привыкший к долгим спорам,
Бог вздохнул: ну что ж, иди,
Хочешь класть на все с прибором,
Что поделаешь, клади.
Отпускаю, дерзкий сыне,
Я тебе гордыни грех,
С чистой совестью отныне
Можешь класть на все и всех.
И на сем визит свой к Богу
Гордый рыцарь завершил
И в обратную дорогу,
Помолившись, поспешил.
И в земной своей юдоли
До седых дожив годов,
Исполнял он Божью волю,
Не жалеючи трудов.
*До скончания веков. (лат)
Бывало, выйдешь из трамвая…
Бывало, выйдешь из трамвая,
Бурлит вокруг тебя Москва,
Гремит музыка половая,
Живые скачут существа.
Цыгане шумною толпою
Толкают тушь по семь рублей,
Еврей пугливый к водопою
Спешит с еврейкою своей.
Дитя в песочнице с лопаткой
На слабых корточках сидит,
А сверху боженька украдкой
За всеми в дырочку следит
Озонную.
Нам тайный умысел неведом…
Василию Белову (другому)
Нам тайный умысел неведом
Того, в чьих пальцах жизни нить.
Однажды мы пошли с соседом
На хутор бабочек ловить.
Среди занятий мне знакомых,
А им давно потерян счет,
Пожалуй, ловля насекомых
Сильней других меня влечет.
Итак, мы вышли спозаранок,
Чтоб избежать ненужных встреч
И шаловливых хуторянок
Нескромных взоров не привлечь.
Ступая плавно друг за другом,
Держа сачки наперевес,
Мы шли цветущим майским лугом
Под голубым шатром небес.
„Была весна“ (конец цитаты).
Ручей поблизости звенел,
На ветках пели демократы,
Повсюду Травкин зеленел.
Вдруг из кустов раздался выстрел,
И мой сосед, взмахнув сачком,
Вначале резко ход убыстрил,
Но вслед за тем упал ничком.
Как написала бы про это
Газета „Красная звезда“:
„Кто хоть однажды видел это,
Тот не забудет никогда“.
Пробила вражеская пуля
Навылет сердце в трех местах.
Но кто же, кто же, карауля
Соседа, прятался в кустах?
Кто смерти был его причиной?
Чей палец потянул курок?
Под чьей, товарищи, личиной
Скрывался беспощадный рок?
Где тот неведомый компьютер,
Чьей воле слепо подчинясь,
Пошли с соседом мы на хутор
В тот страшный день и страшный час?
Смешны подобные вопросы,
Когда сокрытыя в тени,
Вращая тайныя колесы,
Шуршат зловещия ремни.
И мы – что бабочки, что мушки,
Что человеки, что грибы -
Всего лишь жалкие игрушки
В руках безжалостной судьбы.
Вчера явился мне во сне мужик…
Вчера явился мне во сне мужик,
Его был страшен и причудлив лик,
Глаза огнем горели, а из уст
Свисал сухой смородиновый куст.
Внезапный ужас члены мне сковал,
Видением сраженный наповал,
Не в силах удержать в коленях дрожь,
Я прошептал: – Ну ты, мужик, даешь!
Видал я разных мужиков во сне,
Порою адекватных не вполне.
Но ни один из них, клянусь крестом,
Не посещал меня во рту с кустом.
Мужик воскликнул: – Что за ерунда!
Попал я, вероятно, не туда.
Ты сплюнь-ка через левое плечо,
А я приснюсь кому-нибудь еще.
И он исчез, как был, во рту с кустом,
А я один лежал во сне пустом,
Пока забвенья черная река
Не поглотила на фиг мужика.
Девичья
Отпусти меня, тятя, на волю,
Не держи ты меня под замком.
По весеннему минному полю
Хорошо побродить босиком.
Ветерок обдувает мне плечи,
Тихо дремлет загадочный лес.
Чу, взорвалась АЭС недалече.
Не беда, проживем без АЭС.
Гулко ухает выпь из болота,
За оврагом строчит пулемет,
Кто-то режет в потемках кого-то,
Всей округе уснуть не дает.
Страшно девице в поле гуляти,
Вся дрожу, ни жива, ни мертва,
Привяжи меня, тятя, к кровати
Да потуже стяни рукава.
Колыбельная
Месяц светит, но не греет,
Только зря висит, сачок.
Засыпай, дружок, скорее,
Засыпай, мой дурачок.
Прислонившись носом к стенке,
В темноте едва видны,
Спят брюнетки и шатенки,
Спят евреи и слоны.
Свет на землю серебристый
Тихо льется с высоты,
Спят дантисты и артисты,
Рекетиры и менты.
Сквозь волнистые туманы
Продирается луна,
Спят бомжи и наркоманы,
Лишь путанам не до сна.
Спят, забывшись сном усталым,
Сладко чмокая во сне,
Спят под общим одеялом,
Спят на общей простыне.
Все заснуло в этом мире -
Тишь, покой да благодать,
Лишь скрипит в ночном эфире
Наша общая кровать.
Спи, мой милый, спи, хороший,
А не то с кровати сброшу,
Баю-баюшки-баю,
Спи спокойно, мать твою.
Кому-то эта фраза…
Кому-то эта фраза
Покажется пошла,
Но молодость как фаза
Развития прошла.
Беспечные подруги
Давно минувших дней
Уже не столь упруги,
Чтоб не сказать сильней.
А те, что им на смену
Успели подрасти,
Такую ломят цену,
Что господи прости.
Меня спросили на иврите:
Меня спросили на иврите:
– Вы на иврите говорите?
А я в ответ на чистом идиш:
– Ты че, в натуре, сам не видишь?!
На Павелецкой-радиальной…
А. Еременко
На Павелецкой-радиальной
Средь ионических колонн
Стоял мужчина идеальный
И пил тройной одеколон.
Он был заниженного роста,
С лицом, похожим на кремень.
Одет решительно и просто -
Трусы,
Галоши
И ремень.
В нем все значение имело,
Допрежь неведомое мне,
А где-то музыка гремела
И дети падали во сне.
А он стоял
Мужского рода
В своем единственном числе,
И непредвзятая свобода
Горела на его челе.
Не нам бродить по тем лугам…
Не нам бродить по тем лугам,
Не нам ступать на те отроги,
Где зреет дикий чуингам,
Пасутся вольные хот-доги.
Не с нашей трудною судьбой,
Во власть отдавшись томной неге,
Небрежно закурить плейбой,
Лениво отхлебнув карнеги.
Не наши стройные тела
Гавайским обдувать пассатам,
Не нас природа родила
Под небом звездно-полосатым.
А в том краю, где нас на свет
Произвела она когда-то,
Почти и разницы-то нет
В словах „зарплата“ и „заплата“.
Просыпаюсь с бодуна…
Просыпаюсь с бодуна,
Денег нету ни хрена.
Отвалилась печень,
Пересохло в горле,
Похмелиться нечем,
Документы сперли,
Глаз заплыл,
Пиджак в пыли,
Под кроватью брюки.
До чего ж нас довели
Коммунисты-суки!
Старинная казачья песня
Как в Ростове-на-Дону,
На Дону в Ростове
Встретил бабу я одну
С шашкой наготове.
Ой ты, конь мой вороной,
Звонкая подкова,
Уноси меня, родной,
Срочно из Ростова.
Ждут с тобой в родном дому
Жены нас да дети,
А в Ростове-на-Дону
Только шашки светят.
Только сел – звонят. Давай скорее…
Только сел – звонят. Давай скорее.
Тут у нас такое – обалдеешь.
Я такси хватаю. Мчимся пулей.
По дороге мужика сбиваем.
Приезжаем. Вроде все нормально.
Ну не то, чтоб прямо все в ажуре,
Но, по крайней мере, чисто внешне,
Чисто визуально, как обычно.
Я, как идиот, обратно еду.
По дороге в самосвал въезжаем.
Хорошо еще таксист был пьяный.
А иначе б – страшно и подумать.
Слава богу, жив еще остался,
Но пока мотался по больницам,
Дочка замуж вышла. За румына.
Только нам румынов не хватало.
Уронил я в унитаз…
Уронил я в унитаз
Как-то тут намедни
Свой любимый карий глаз.
Правый. Предпоследний.
Глянул он прощальным взором,
Голубиным оком
Прямо в душу мне с укором,
Уносясь потоком.
И с тех пор все снится мне
Ночью в тишине,
Как он там ресницами
Шевелит на дне.
Я раньше был подвижный хлопчик…
Я раньше был подвижный хлопчик,
Хватал девчонок за трусы,
Но простудил однажды копчик
В интимной близости часы.
Недвижность мною овладела
Заместо прежнего огня,
Ах, девы, девы, где вы, где вы,
Почто покинули меня?
Весь горизонт в свинцовых тучах,
Где стол был яств, стоит горшок,
Умчался фрикций рой летучих,
Веселый петинг-петушок,
Откукарекавшись навеки,
Вот-вот начнет околевать,
Подайте, граждане, калеке,
Подайте женщину в кровать.
Ах, что за женщина жила…
А. Б.
Ах, что за женщина жила
У Курского вокзала,
Она и ела, и пила,
И на трубе играла.
Ходила голая зимой,
Любила Вальтер Скотта
И открывала головой
Никитские ворота.
Паря меж небом и тюрьмой,
Она в любом контексте
Всегда была собой самой,
Всегда была на месте.
Мы с нею не были близки
И рядом не летали,
Она разбилась на куски
И прочие детали.
А я, я что, я вдаль побрел,
Ушибленный виною,
Ее тифозный ореол
Оставив за спиною.
В одном практически шнурке…
В одном практически шнурке
Да с носовым платком
Из дома выйду налегке
Я, замыслом влеком.
Ступая с пятки на носок,
Пойду за шагом шаг,
Мину лужок, сверну в лесок,
Пересеку овраг.
И где-то через две строки,
А может, и одну,
На берег выберусь реки,
В которой утону.
Меня накроет мутный ил
В зеленой глубине,
И та, которую любил,
Не вспомнит обо мне.
Какой кошмар – пойти ко дну
В расцвете зрелых лет!
Нет, я обратно разверну
Свой гибельный сюжет.
Мне эти берег и река
Нужны как греке рак.
Неси меня, моя строка,
Назад через овраг.
Преодолей в один прыжок
Бездарный тот кусок,
Где прежде, чем свернуть в лесок,
Я миновал лужок.
Верни меня в родимый дом,
Откуда налегке
Ущербным замыслом ведом
Поперся я к реке.
Взамен того, чтоб в холодке,
Колеблем сквозняком,
Висеть спокойно на шнурке,
Прикрыв лицо платком.
Все накрылось медным тазом…
Все накрылось медным тазом,
Но покуда тлеет разум
Ощущения конца
Все же нету до конца.
Дружно катятся года…
Дружно катятся года
С песнями под горку,
Жизнь проходит, господа,
Как оно ни горько.
Елки-палки, лес густой,
Трюфели-опята,
Был я раньше мен крутой,
Вышел весь куда-то.
Ноу смокинг, ноу фрак,
Даже хау ноу,
У меня один пиджак
Да и тот хреновый.
Нету денег, нету баб,
Кончилась халява,
То канава, то ухаб,
То опять канава.
Пыльной грудою в углу
Свалена посуда,
Ходит муха по столу,
Топает, паскуда.
На гвозде висит Ватто,
Подлинник к тому же,
На Ватто висит пальто,
Рукава наружу.
У дороги две ветлы,
Вдоль дороги просо,
Девки спрыгнули с иглы,
Сели на колеса.
Не ходите, девки, в лес
По ночам без мамки,
Наберете лишний вес,
Попадете в дамки.
Не ходите с козырей,
Не ходите в баню,
Ты еврей и я еврей,
Оба мы цыгане.
Жизнь проходит как-то глупо…
Жизнь проходит как-то глупо,
Тусклы стали будни.
Съешь в обед тарелку супа
Да тарелку студня.
Ну еще стакан компота,
Два уже накладно.
Нет, неладно в жизни что-то,
Что-то в ней неладно.
Некомпетентность правит бал…
Некомпетентность правит бал,
Упала вниз боеготовность,
Цинизм вконец заколебал,
Заколебала бездуховность.
Споили начисто народ,
Идею свергли с пьедестала,
Вдов стало меньше, чем сирот,
Сирот практически не стало.
Наука полностью в огне,
Искусство там же, но по пояс.
Никто не моется в стране,
Лишь я один зачем-то моюсь.
Она лежала на кровати…
Она лежала на кровати,
Губу от страсти закусив,
А я стоял над ней в халате,
Ошеломительно красив.
Она мою пыталась шею
Руками жадными обнять,
Ей так хотелось быть моею.
И здесь я мог ее понять.
Опять к NN
И за что такую тлю
Я, козел, тебя люблю?
Провел я молодые годы…
Провел я молодые годы
На лоне девственной природы,
Природы девственной на лоне,
Режима строгого на зоне.
На зоне строгого режима,
На фоне полного зажима
Считал закаты и восходы
В местах лишения свободы.
И все моральные уроды,
И все духовные кастраты
Со мной считали те восходы,
Со мной считали те закаты.
И покидая мир греховный,
Перемещался в мир астральный
То вдруг один кастрат духовный,
То вдруг другой урод моральный.
Свой путь земной на две прошедши трети…
Свой путь земной на две прошедши трети,
Познав богатство, славу и гастрит,
Одно я понял – счастья нет на свете,
И зря народ насчет него шустрит.
Среди толпы мятежной…
Среди толпы мятежной
Какой-то неформал
На площади Манежной
Рога мне обломал.
Понятно, что свобода
Не падает к ногам,
Но что ж это за мода -
Чуть что, так по рогам?
Тик-так
На столе часы стоят,
Но на первый только взгляд.
На второй они идут,
Отмеряя ход минут.
Отмеряя ход минут,
По столу часы идут,
Вот до краешка дойдут
И оттуда упадут.
На пол часики упали
И лежат. На третий взгляд.
А на первый, как вначале
Было сказано, стоят.
Это что ж это такое?
И на что ж это похоже?
Ведь лежать не можно стоя
И стоять не можно лежа.
Можно ж нервный тик
Заработать так.
Тик-
Так.
Трудно тем на свете очень…
Трудно тем на свете очень,
У кого сосед маньяк,
Всю дорогу озабочен -
Где, когда, кого и как.
Тем живется много проще,
У кого сосед енот,
И мозги он прополощет,
И рубашку простирнет.
У кого сосед японец,
Тем легко на свете жить,
Можно запросто червонец
У японца одолжить.
У кого сосед Каспаров,
Тем не жизнь, а благодать,
Ведь с Каспаровым на пару
Можно партию сгонять.
Лучше всех тому живется,
У кого майор сосед,
Если вдруг война начнется,
Всех убьет, майора – нет.
Я вчера за три отгула…
Я вчера за три отгула
Головой упал со стула.
Поначалу-то сперва
Подписался я за два,
Но взглянув на эти рожи,
Нет, решил, так не пойдет,
И слупил с них подороже -
Я ж не полный идиот.
Весь объят тоской вселенской…
Весь объят тоской вселенской
И покорностью судьбе,
Возле площади Смоленской
Я в троллейбус сяду „Б“.
Слезы горькие, не лейтесь,
Сердце бедное, молчи,
Ты умчи меня, троллейбус,
В даль туманную умчи.
Чтобы плыл я невесомо
Мимо всех, кого любил,
Мимо тещиного дома,
Мимо дедовских могил.
Мимо сада-огорода,
Мимо Яузских ворот,
Выше статуи Свободы,
Выше северных широт.
Выше площади Манежной,
Выше древнего Кремля,
Чтоб исчезла в дымке нежной
Эта грешная земля.
Чтоб войти в чертог твой, Боже,
Сбросив груз мирских оков,
И не видеть больше рожи
Этих блядских мудаков.
Иду я против топора…
Иду я против топора,
В руке сжимая лом
Как символ торжества добра
В его борьбе со злом.
Как хорошо, что мы успели…
Как хорошо, что мы успели.
А ведь могли бы опоздать,
Как хорошо, что все не съели,
И даже было что поддать.
И что положено вручили,
И был к столу допущен всяк.
Как хорошо, что проскочили,
Могли б и мордой об косяк.
Не доливайте водку в пиво…
Не доливайте водку в пиво,
Во-первых, это некрасиво.
А во-вторых, снижает слог,
А в-третьих, просто валит с ног.
Не прочищайте пальцем носа,
На это в свете смотрят косо.
Как светских тонкостей знаток,
Рекомендую всем платок.
Не зажимайте дам в парадном,
При здешнем климате прохладном
Столь безыскусный стиль сулит
Партнерам лишь радикулит.
Не гладьте брюки на ночь глядя,
Поскольку брюки на ночь гладя,
Придется снять их все равно,
Чтобы не выглядеть смешно.
Не доверяйте акушерам,
Они завидуют в душе вам.
Когда ж придет пора рожать,
Услуг их следует бежать.
Не ешьте курицу с соседом,
По понедельникам и средам.
А, впрочем, и в другие дни
Старайтесь есть ее одни.
Не все, прочитанное вами,
Возможно выразить словами,
Но тайный смысл заветных строк
И вам откроется в свой срок.
Не могу не вспомнить факта…
Не могу не вспомнить факта,
Происшедшего со мной,
На коне я ехал как-то
В день весенний выходной.
Ехал, значит, на коне я,
Ехал, стало быть, на нем,
У него я на спине я
Ехал я весенним днем.
Так и ехали мы двое,
По дороге семеня -
На спине я у него я,
Между ног он у меня.
Были мы душой одною,
Были телом мы одним,
То ли он ли подо мною,
То ли я ли по-над ним.
Ничего мне так не надо…
Ничего мне так не надо,
Ничего мне так не нужно,
Как гулять с тобой по саду
Органично, ненатужно.
Как забывши, час который
И какое время года,
Наслаждаться дивной флорой,
Достиженьем садовода.
Как, обняв тебя рукою,
Чувств отдаться Ниагаре,
Как упасть с тобой в левкои
В ботаническом угаре.
И волос твоих коснуться,
И, как контур, возбудиться,
И забыться, и уснуться,
И вовек не разбудиться.
Скороговорка
Три Петра и два Ивана,
Два Ивана, три Петра
Просыпались утром рано
И херачили с утра.