— Ваша милость, сестрица! — С этими словами Екатерина склонилась передо мной в реверансе.
— Здравствуй, сестра, — холодно отозвалась я.
Мы выдали Екатерину за герцога Бекингема, когда он был всего лишь сердитым на всех девятилетним мальчишкой-сиротой. Благодаря этому браку моя младшая сестра получила тысячи акров земли и высочайший английский титул, сравнимый разве что с титулом принца. Этот сопляк, правда, все пыжился, точно птенец павлина, страшно гордясь своей знатной фамилией, — его род, надо признать, действительно был даже древнее, чем Йорки, — все пытался выказать нам свое презрение. Но мы доказали ему, что у нас достаточно сил и власти, чтобы женить его так, как угодно нам, и я была очень довольна, когда его древнюю фамилию получила моя сестра. Екатерине повезло: моей милостью она стала герцогиней. Но тогда я и сама была королевой. Теперь колесо фортуны в очередной раз повернулось, и Екатерина вдруг поняла, что ее мужем является не обидчивый спесивый мальчишка, а тридцатилетний герцог, являющийся к тому же лучшим другом лорда-протектора Англии, тогда как я теперь всего лишь овдовевшая королева, вынужденная скрываться в убежище от своего врага, захватившего власть в стране.
Мы с Екатериной сцепили пальцы в знак приветствия, как делали когда-то в детстве, когда еще жили в Графтоне, затем подошли к окну и посмотрели на медленные воды Темзы.
— Вокруг только и разговоров, что ты вышла за Эдуарда благодаря колдовству, — прошептала Екатерина, едва шевеля губами. — А еще они вроде отыскали свидетелей, готовых поклясться, что до тебя Эдуард уже был женат.
Нахмурившись, она взглянула прямо на меня, но я глаз не отвела.
— Это все старые скандальные слухи, — ответила я спокойно. — Меня они совершенно не интересуют.
— Прошу тебя, выслушай внимательно. Возможно, я не смогу еще раз прийти к тебе. Власть моего мужа и его политический вес все усиливаются. По-моему, меня он скоро попросту сошлет в наше дальнее поместье, и мне придется подчиниться. Так вот, они заполучили Роберта Стиллингтона, епископа Бата и Уэллса…
— Но это же наш человек, — перебила я сестру, забыв, что больше уже не существует никаких «наш — не наш».
— Он был вашим человеком. И перестал им быть. Он являлся советником Эдуарда, а стал лучшим другом герцога Глостера. И уверяет теперь, как уверял и герцога Кларенса, что до тебя женой Эдуарда уже успела стать некая Элеанор Батлер, у которой имеется от Эдуарда сын.
Я отвернулась: вот она, цена, которую приходится платить за невоздержанность своего супруга!
— На самом деле, думаю, он просто обещал на ней жениться, — тихо возразила я. — И возможно, даже устроил нечто вроде свадебной церемонии. Кстати, Энтони всегда считал именно так.
— Это еще не все.
— А что еще?
— Ходят упорные сплетни, что король Эдуард вовсе не сын своего отца, а бастард, которого его отцу попросту подсунули.
— Снова эти мерзкие интриги?
— Да, снова.
— И кто же подает это холодное позавчерашнее кушанье?
— Герцог Ричард вместе с моим мужем. Они только и делают, что повсюду твердят об этом. Но что еще хуже, и мать покойного Эдуарда готова прилюдно признаться, что он, твой муж, был бастардом. И по-моему, она это сделает. Она одержима желанием посадить на трон Ричарда, а твоего сына попросту сбросить со счетов. Герцог Глостер и мой муж всех убеждают, что твой муж был бастардом и его сын — тоже бастард, а стало быть, он, Глостер, — единственный законный наследник трона.
Я кивнула. Конечно. Конечно. А потом нас сотрут в порошок и отправят в ссылку, и герцог Ричард станет королем Ричардом, а его сын с иссиня-бледным, точно сыворотка, лицом займет место моего красивого мальчика.
— Однако хуже всего то, — продолжала Екатерина, — что, согласно подозрениям герцога, ты собираешь войско. Он уже заявил в Совете, что ты намерена уничтожить не только его, но и всех английских пэров, и он именно поэтому послал в Йорк за подкреплением, состоящим из верных ему людей. Он ведет против нас огромную армию северян, Елизавета!
Я невольно стиснула руку сестры, но сказала довольно спокойно:
— Да, я действительно поднимаю своих сторонников и создаю войско. У меня тоже есть кое-какие планы. Когда ожидается прибытие этой армии с севера?
— Ричард только что послал за ней, — сообщила сестра. — Вряд ли они прибудут раньше чем через неделю. Ты готова выступить прямо сейчас?
— Нет, — выдохнула я. — Пока еще нет.
— Не представляю, как ты к этому подготовишься, находясь здесь. Может, тебе лучше покинуть убежище и предстать перед Королевским советом? Кстати, не приходил ли к тебе кто-нибудь из лордов или членов Тайного совета? Есть ли у тебя конкретный план действий?
Я кивнула.
— Можешь быть уверена: план у нас есть. Для начала я освобожу Эдуарда, затем незамедлительно и втайне отправлю своего младшего сына Ричарда в безопасное место. Я уже подкупила стражу в Тауэре. Рядом с Эдуардом сейчас хорошие люди, которым я вполне могу доверять; у них свое мнение о том, что здесь происходит. Томас, мой сын Томас Грей, намерен бежать отсюда и вместе с шерифом Хаттоном вызволить из плена своего брата Ричарда Грея и нашего Энтони. Затем они соберут войско, вернутся сюда, освободят нас и с помощью верных людей поднимут восстание. И это сражение завершится нашей победой!
— Значит, прежде всего ты позаботишься о защищенности своих мальчиков?
— Эдуард давным-давно планировал для нас такую возможность — еще до того, как наши сыновья появились на свет. И я поклялась: что бы ни случилось, наши мальчики будут в безопасности. Вспомни, какие войны, какие битвы нам пришлось пережить на пути к этому трону; Эдуард никогда не считал, что нам ничего не угрожает. Даже если Ричард и не собирается причинять моим сыновьям никакого зла, я не позволю ему держать их в плену и трепать языком по всему миру, что они бастарды. Наш брат, сэр Эдвард, приведет сюда флот и атакует герцога Ричарда, а один из его кораблей отвезет моих мальчиков к Маргарите во Фландрию, там они будут защищены.
Екатерина стиснула мой локоть, лицо ее побелело.
— Боже мой… дорогая Елизавета! Неужели ты еще не знаешь?
— Что? Что такое?
— Наш брат Эдвард вроде погиб! Флот восстал против него и перешел на сторону лорда-протектора!
На мгновение я потеряла дар речи. Потом повернулась к сестре и с силой сжала ее руки.
— Эдвард мертв? Неужели они его убили?
Екатерина помотала головой.
— Нет, это не точно… И вряд ли кто-то скажет наверняка. О его гибели пока никто не объявлял. И о его казни тоже.
— Кто же против него взбунтовался?
— Томас Хауард. — Это был один из представителей восходящей знати, присоединившийся к Ричарду в надежде на выгоду и теплое местечко. — Это он отправился на корабли и организовал мятеж. Впрочем, команды так или иначе колебались, стоит ли выходить в море. Они, собственно, восстали против власти Риверсов. Ведь многие простые люди прямо-таки ненавидят наше семейство.
— Неужели Эдвард погиб? — прошептала я, все еще не в силах до конца осознать силу этого удара, ведущего к нашему возможному поражению. — Мы потеряли Эдварда, потеряли флот, потеряли все те средства, которые он должен был сюда доставить! А я так надеялась, что Эдвард нас спасет. Он собирался подняться по реке, взять нас на борт и увезти в безопасное место. А тех денег, что были у него, нам с избытком хватило бы не только на то, чтобы нанять во Фландрии войско, но и заплатить всем тем, кто захочет нас поддержать. И потом, ведь его флот должен был открыть огонь по Лондону и прикрыть то судно, которое увезло бы нас отсюда по реке… Только бы наш брат спасся!
Екатерина явно была в смятении, но недолго; видимо, мое отчаяние заставило ее на что-то решиться. Она быстро сунула руку под плащ и подала мне какой-то клочок ткани — похоже, уголок носового платка.
— Что это? — удивилась я.
— Я отрезала это от салфетки герцога Ричарда, когда он обедал с моим мужем. Эту салфетку он держал в правой руке, он вытирал ею рот… — Екатерина потупилась. Она всегда боялась колдовства, боялась способностей нашей матери и никогда не хотела учиться тем магическим искусствам и умениям, которыми владели мы с матерью. — Я подумала, что тебе это может пригодиться, что ты могла бы этим воспользоваться… — Ее явно одолевали сомнения, и все же она уверенно заявила: — Ты должна остановить герцога Глостера! Его могущество растет с каждым днем. Вот мне и пришло в голову: вдруг ты сумеешь сделать так, чтобы он вдруг заболел?
— Ты отрезала это от салфетки герцога? — недоверчиво уточнила я.
Боже мой! Да ведь наша Екатерина ненавидела всякие колдовские штучки. Она никогда не соглашалась даже на гадание цыганки на ярмарке.
— Это ради Энтони, — горячо добавила сестра. — Я так за него боюсь. Я знаю, мальчиков ты уберечь сумеешь и непременно куда-нибудь их увезешь. Но Энтони сейчас во власти герцога Ричарда, и они оба, и Ричард и мой муж, люто ненавидят нашего брата. Они завидуют ему — из-за его учености, из-за его храбрости, из-за того, что все мы так его любим. И знаешь, они его боятся! А я так его люблю, нашего Энтони. Ты должна остановить герцога Глостера, Елизавета. Правда должна. Спаси Энтони.
Я сунула клочок ткани в рукав, скрывая его от глаз всех, даже моих детей.
— Хорошо, предоставь это мне, — ответила я сестре, — а сама выкини из головы все мысли об этом. У тебя слишком честное, слишком открытое лицо. По нему каждый сразу прочтет, что это моих рук дело. Так что немедленно перестань даже думать о мести.
Екатерина нервно хихикнула.
— Это правда, врать я никогда толком не умела.
— Вот и постарайся совершенно забыть о том, что ты мне только что посоветовала.
Мы подошли к дверям.
— Ступай с Богом, милая, — напутствовала я. — И молись за меня и наших мальчиков.
Улыбка тут же исчезла с лица Екатерины.
— Для нас, Риверсов, наступили черные дни, — прошептала она, — но я непременно буду молиться, чтобы ты уберегла своих детей, дорогая сестра. И себя тоже береги.
— Ничего, он еще пожалеет, что начал все это, — грозно произнесла я.
И вдруг умолкла — передо мной возникло странное видение: Ричард Глостер, совсем еще юный и напоминающий заблудившегося ребенка, бредет по бранному полю, но так ослаб, что не в силах даже меч поднять; он озирается в поисках друзей, но рядом никого нет; он ищет взглядом своего боевого коня, но и конь куда-то ускакал; он пытается собрать последние силы, но и сил у него не осталось. И на лице у него такое изумление и ужас, что любому впору его пожалеть…
Видение исчезло столь же внезапно, как и появилось. Екатерина тронула меня за руку.
— Что с тобой? Что ты так напряглась?
— Он пожалеет, что начал все это, — тихо, с угрозой повторила я. — Грядет конец — и самого Ричарда, и всего дома Йорков.
— И нас? — спросила Екатерина, вглядываясь в мое лицо, словно тоже могла увидеть то, что видела я. — И Энтони? И всех нас?
— Боюсь, что и нас тоже.
В полночь, в кромешной темноте, я встала с постели и достала тот кусок салфетки, который дала мне сестра. Я внимательно его рассмотрела и обнаружила следы пищи там, где герцог Глостер вытирал себе рот; я даже обнюхала эти следы, поднеся их к носу. Мясо, решила я, хотя Ричард всегда был весьма воздержан в пище, а вина и вовсе не пил. Я разодрала тряпицу на полоски, сплела их, превратив в некое подобие веревки, и туго обвязала ею правое предплечье — так туго, что оно заныло. Потом легла спать, а утром на моей белой руке красовался здоровенный кровоподтек, и пальцы затекли настолько, что, снимая свою «веревку», я даже застонала от боли. Бросив остатки салфетки в огонь, я почувствовала, как рука моя внезапно ослабела.
— Пусть и ты так же ослабеешь, утратишь всю свою силу, — сказала я, глядя на занимающееся пламя. — Пусть откажет тебе твоя правая рука, та, в которой ты держишь меч. Пусть утратит она способность сжимать оружие. Пусть каждый вдох застревает у тебя в груди. С каждым вздохом ты все сильнее будешь чувствовать, что задыхаешься, что тебя одолевают дурнота и слабость. Так сгори же — как горит сейчас этот лоскут!
И в ту же секунду обрывки салфетки вспыхнули и вскоре догорели дотла.
Рано утром ко мне явился мой брат Лайонел.
— Я получил от Королевского совета послание. Они умоляют нас выйти из убежища и отправить маленького Ричарда в Тауэр, чтобы он вместе с братом находился в королевских покоях, как подобает.
Я отвернулась к окну и долго смотрела на воду, точно река могла дать мне какой-то совет.
— Не знаю, — ответила я наконец. — Нет. Не хочу, чтобы оба мои принца оказались в руках у своего дяди.
— Но коронация, безусловно, состоится, в том нет никаких сомнений, — настаивал Лайонел. — Все лорды уже съехались в Лондон, для Эдуарда шьют парадные одежды, да и аббатство уже готово. Пожалуй, нам всем стоило бы сейчас покинуть убежище и занять свое законное место во дворце. А мы все прячемся здесь, словно в чем-то виновны.
— Герцог Ричард — один из сыновей Йорка, — напомнила я, нервно покусывая губу. — Он видел три солнца, горевших в небе, когда все три брата вместе скакали на битву и одержали победу. Зря ты думаешь, что Ричард так легко откажется от возможности править Англией. Зря считаешь, что он добровольно передаст всю власть в руки какого-то мальчишки.
— Мне как раз кажется, что Ричард будет править Англией от имени твоего сына, подчинив его себе, если, разумеется, тебя не будет рядом и ты этому не помешаешь, — резко заявил Лайонел. — Ричард посадит Эдуарда на трон, но будет использовать его как свою марионетку, превратившись во второго Уорика, во второго «делателя королей». Ему самому вовсе не нужен трон — он хочет быть регентом и лордом-протектором. Регентом он, впрочем, назовет себя сам. И, как я уже говорил, станет править страной от имени твоего сына.
— Нет. Эдуард будет королем с той самой минуты, как его коронуют, — возразила я. — И мы еще посмотрим, кого он тогда будет слушать.
— Но Ричард может отказаться сложить с себя полномочия регента до совершеннолетия Эдуарда. То есть пока мальчику не исполнится двадцать один год, а значит, он сможет управлять королевством по крайней мере в течение ближайших восьми лет. Нет, сестра, нам надо выйти отсюда, предстать перед Тайным советом и защитить свои интересы.
— Была бы уверенность, что моему сыну ничто не грозит!
— Видишь ли, если бы Ричард хотел его убить, он бы сделал это еще в Стоуни-Стрэтфорде, когда арестовал Энтони, — спокойно возразил Лайонел. — Там ведь не было никого, кто мог бы защитить мальчика. Как не было и свидетелей, кроме Бекингема. Но ведь Ричард этого не сделал, верно? Напротив, он по всем правилам преклонил перед Эдуардом колено, принес ему клятву верности и с должными почестями сопроводил в Лондон. Это мы подняли волну недоверия к нему. Прости, сестра, но это сделала ты. Я никогда в жизни с тобой не спорил, ты и сама это прекрасно знаешь, но сейчас вынужден сказать, что ты ошибаешься.
— О, тебе-то легко рассуждать! — раздраженно бросила я. — А у меня семеро детей, которых нужно защитить, и королевство, которым нужно править.
— Ну так и правь им, — отозвался Лайонел. — Вернись в королевские покои, прими участие в коронации сына, займи свой трон и командуй всеми, в том числе и герцогом Глостером, который, между прочим, приходится тебе деверем и назначен опекуном твоего сына.
Я долго размышляла над словами брата. Возможно, он был прав и мне следовало самой участвовать в подготовке к коронации, завоевывая новому королю сторонников, привлекая их обещаниями о всевозможных милостях и почестях. Если бы я незамедлительно покинула убежище вместе со своими прекрасными детьми, то могла бы вновь создать собственный двор и править Англией от имени своего сына. Да, мне следовало предъявить свои законные права, а не прятаться в страхе перед узурпатором. И я думала, что могу это сделать. И мне вовсе не нужно развязывать войну с целью вернуть себе трон. Я и так могу сесть на него как правящая королева. Как королева, любимая народом. Это мой народ, и я легко могу вновь завоевать поистине всенародную любовь. Пожалуй, мне действительно стоит покинуть убежище, вновь выйти на солнечный свет и занять свое законное место…
Кто-то тихонько постучал в дверь, и я услышала мужской голос:
— Исповедник для вдовствующей королевы.
Я приподняла решетку на двери и увидела священника из ордена доминиканцев в надвинутом на голову капюшоне, скрывавшем лицо.
— Мне приказано выслушать вашу исповедь, — сообщил он.
— Войдите, святой отец.
Я открыла дверь. Он переступил порог, совершенно бесшумно ступая своими сандалиями по каменным плитам пола, поклонился и, стоя рядом со мной, подождал, пока я снова запру двери.
— Я прибыл по велению епископа Мортона. — Священник говорил очень тихо. — И если кто-нибудь вас спросит, то я здесь только для того, чтобы вы могли исповедаться. Вы скажете, что пожаловались мне, как впали в грех чрезмерного горя и печали, а я в ответ посоветовал вам не предаваться унынию. Договорились?
— Да, святой отец, — кивнула я.
Тогда он подал мне письмо со словами:
— Я побуду минут десять и уйду. Мне не давали разрешения ожидать вашего ответа.
Священник опустился на табурет, стоявший у дверей, и сидел положенное время. А я подошла к окну и, слушая журчание реки, прочла принесенное письмо. Оно было запечатано, и на печати я увидела характерный «венец Бофоров». Послание от Маргариты Стэнли, моей бывшей фрейлины. Несмотря на то что она по рождению и воспитанию принадлежала к дому Ланкастеров и являлась матерью их наследника, и она сама, и ее муж Томас Стэнли в течение последних одиннадцати лет были неизменно верны нам, Йоркам. Я надеялась, что Маргарита и теперь останется мне верна. Возможно, она даже примет мою сторону в борьбе с герцогом Глостером, ведь именно со мной связаны ее личные интересы: она наверняка рассчитывает, что мой сын Эдуард впоследствии простит ее сыну принадлежность к дому Ланкастеров и позволит ему вернуться домой из бесконечной ссылки в Бретани. Маргарита не раз упоминала при мне о своей любви к сыну и о том, что все на свете отдала бы, лишь бы он снова был рядом. И я обещала, что он вернется. Я решила, что у Маргариты нет никаких причин любить Ричарда, и она, безусловно, полагает, что ее шансы вернуть сына домой будут гораздо выше, если она останется со мной и поддержит мое возвращение во власть.
Впрочем, леди Маргарита не написала ни слова ни о соблюдении конспирации, ни о том, что меня поддерживает. В ее письме было всего несколько строк:
Анна Невилл в Лондон на коронацию не приедет. Ни лошадей, ни сопровождение для этого путешествия она готовить не велела. И не заказывала шить наряды для торжества. Возможно, эти сведения покажутся вам интересными. М. С.
Задумавшись, я так и стояла с запиской в руке. Анна — женщина болезненная, рассуждала я про себя, да и сын ее — мальчик слабенький. Возможно, она просто предпочла остаться дома. С другой стороны, леди Маргарита Стэнли не стала бы утомлять себя такими отнюдь не безопасными хлопотами, желая сообщить мне всего лишь об этом. Значит, она намекает, что Анна Невилл не спешит в Лондон на коронацию моего сына, потому что спешить нет ни малейшей необходимости. То есть от своего мужа Ричарда Анна знает: присутствовать, собственно, будет не на чем. Раз Ричард не приказал своей жене вовремя явиться в Лондон на коронацию нового короля, самое важное событие в жизни страны, то не сделал это потому, что никакой коронации не будет.
Я смотрела на реку, пытаясь понять, что же подобное положение дел означает для меня и двух моих драгоценных сыновей-наследников, затем подошла к священнику, опустилась перед ним на колени и попросила:
— Благословите меня, святой отец.
И тут же его рука нежно коснулась моей головы.
Наша служанка, которая каждый день ходила в город купить нам хлеба и мяса, вернулась домой совершенно бледная и что-то долго рассказывала моей дочери Елизавете. Та прибежала ко мне.
— Матушка-королева! Можно мне с тобой поговорить?
Размышляя, я глядела из окна на реку — словно надеялась, что Мелюзина вдруг восстанет из неторопливых по-летнему вод и одарит меня своим советом.
— Конечно, милая. В чем дело?
Голос Елизаветы звучал так напряженно и настойчиво, что я насторожилась.
— Я не понимаю, что происходит, мама! Джемма вернулась с рынка и утверждает, будто весь город бурлит от слухов, что на заседании Тайного Королевского совета произошла какая-то стычка. Кого-то даже арестовали. И все это случилось прямо в палате заседаний, а сэру Уильяму…
Она задохнулась.
— Ты имеешь в виду Уильяма Гастингса? — назвала я имя ближайшего друга моего покойного мужа, того человека, который поклялся защищать меня и моего сына, того человека, которого я с недавних пор считала своим верным союзником.
— Да. Мама, на рынке ходят сплетни, что ему отрубили голову.
Я схватилась за каменный подоконник, потому что комната вдруг поплыла у меня перед глазами.
— Не может быть… Джемма, наверное, не поняла.
— Она уверяет, что герцог Ричард раскрыл заговор и арестовал двух знатных лордов, а сэра Уильяма казнил.
— Она ошиблась, — в полной растерянности пролепетала я. — Сэр Уильям — один из знатнейших людей Англии. Его нельзя просто так, без суда и следствия, обезглавить.
— Но Джемма настаивает, что все именно так и было, — прошептала Елизавета. — Что сэра Уильяма вывели наружу и прямо на вершине Зеленой башни, подложив какую-то колоду, отрубили ему голову — без предупреждения, без суда и без приговора.
У меня потемнело перед глазами, колени подогнулись, но Елизавета успела меня подхватить. Лишь через несколько минут я сумела вновь различить над собой лицо своей красавицы дочери в сбившемся набок головном уборе, из-под которого по плечам рассыпались светлые волосы. Елизавета заглядывала мне в глаза и взволнованно бормотала:
— Мама, мама, ответь. Что с тобой?
— Ничего страшного. Все уже прошло. — Я с трудом шевелила пересохшими губами. Оказывается, я лежала на полу, а Елизавета меня поддерживала. — Все в порядке, милая, все хорошо. Но мне показалось, будто ты сказала… сказала… Мне почудилось, будто ты сказала, что сэр Уильям Гастингс обезглавлен.
— Это со слов Джеммы. Но, мама, мне казалось, что ты совсем не любишь сэра Уильяма…
Я села, чувствуя, что голова просто раскалывается от боли.
— Детка, теперь уже совершенно не важно, кто кого любит или не любит. Лорд Гастингс — самый главный защитник твоего брата, по сути, его единственный настоящий защитник, который первым заявил мне о своей готовности его поддерживать. Я Гастингсу никогда не нравилась, это правда, однако он готов был жизнь положить, чтобы твой брат Эдуард оказался на троне, поскольку поклялся в этом твоему умирающему отцу. Если Гастингс погиб, это означает, что мы лишились своего основного союзника.
Елизавета растерянно пожала плечами.
— А что, если он совершил нечто дурное? Что, если он чем-то смертельно оскорбил нашего лорда-протектора?
Послышался негромкий стук в дверь, мы обе так и замерли. Потом кто-то тихо произнес по-французски: «C’est moi».
— Открой, там какая-то женщина, — велела я, хотя в душе была уверена: это палач Ричарда пришел по наши души, не успев даже стереть со своего топора кровь Гастингса.
Моя дочь бросилась отпирать маленькую дверцу в высоких деревянных воротах, и внутрь проскользнула Элизабет Шор; ее светлые волосы были скрыты низко надвинутым капюшоном, богато расшитое платье спрятано под длинным плащом. Увидев, что я лежу на полу, Шор склонилась передо мной в глубоком реверансе.
— Значит, вы уже слышали… — только и промолвила она.
— Так Гастингс не погиб? — встрепенулась я.
Глаза Шор тут же наполнились слезами, но ответила она решительно и кратко:
— Нет, он погиб. Именно поэтому я здесь. Его обвинили в предательстве и заговоре против герцога Ричарда.
Моя дочь упала на колени, крепко сжимая мои ледяные руки, а Элизабет Шор продолжила:
— Герцог Ричард заявил, что сэр Уильям готовил покушение на его жизнь, что он пригласил ведьму, которая навела на него свои гнусные чары, и теперь он, герцог, заболел: он слабеет, у него перехватывает дыхание и отнимается правая рука. И Ричард прямо в палате Совета обнажил свою правую руку от запястья до плеча и показал ее сэру Уильяму и всем остальным, утверждая, что она уже заметно усохла в связи с воздействием тех самых чар.
Я не сводила глаз с бледного лица Шор. Я даже не посмотрела на камин, в котором сгорел кусочек салфетки, которой я перетянула себе руку, а потом наложила заклятие, желая лишить Ричарда сил и способности нормально дышать, сделать его правое плечо слабым и уподобить горбуну.
— А имя той ведьмы Ричард назвал?
— Да, — кивнула Шор. — Он назвал ваше имя.
Я почувствовала, как вздрогнула моя дочь.
— И мое, — добавила Элизабет Шор.
— Значит, он полагает, что мы действовали сообща?
— Именно так. Я и пришла предупредить вас. Ведь если он сможет доказать, что вы, ваша милость, ведьма, то что ему помешает, нарушив право убежища, силой вывести вас отсюда вместе с детьми?
Я молча кивнула. Да, Ричард может такое сотворить!
И снова я, уже не в первый раз, вспомнила битву при Тьюксбери, когда мой муж тоже нарушил право убежища, причем без всякой на то причины и без объяснений; когда он приказал выволочь из церкви раненых людей, скрывавшихся там, и зверски их зарезать прямо на дворе аббатства, а потом сам прошел внутрь и прямо на ступенях алтаря убил еще несколько человек. Пол часовни долго потом отскребали от засохшей крови, и все аббатство пришлось освящать заново, до такой степени оно было испоганено насильственной смертью.
— Ричард сможет это сделать, — наконец произнесла я вслух. — Раньше делались вещи и похуже.
— Мне нужно идти. — Шор испуганно вздрогнула. — Не исключено, что он следит за мной. Уильям, конечно же, хотел бы, чтобы я сделала все возможное для защиты ваших детей, но больше я, увы, ничем помочь не успею. И вот еще что: лорд Стэнли приложил все силы, спасая Уильяма. Он заранее предупреждал его о возможных действиях герцога, чувствуя, что готовится нечто ужасное. Ему приснился кабан с окровавленными клыками, который запорол их насмерть. Да, лорд Стэнли предупреждал Уильяма, но Уильям просто не подозревал, что все случится так скоро… — Слезы ручьями текли у Шор по щекам, голос прерывался. — Это так несправедливо. Так несправедливо. Ведь Уильям был таким хорошим человеком. А Ричард приказал солдатам вытащить его из палаты Совета! Приказал отрубить ему голову и даже священника не пригласил. Даже не дал ему времени помолиться.
— Да, сэр Уильям был хорошим человеком, — признала я.
— Теперь, когда его нет, вы потеряли самого верного своего защитника. И всем вам грозит страшная опасность, — заявила Шор без тени сомнения. — Как и мне, впрочем.
Она снова накинула на голову капюшон и двинулась к двери, но на пороге остановилась и сказала:
— Ваша милость, я желаю добра вам и сыновьям Эдуарда. Если я смогу еще чем-то послужить вам, я непременно это сделаю. Но пока никто не должен видеть, что я прихожу к вам. Вряд ли я осмелюсь явиться снова в ближайшее время.
— Погоди, — остановила я. — Так значит, лорд Стэнли остался верен юному королю Эдуарду?
— Лорд Стэнли, епископ Мортон и архиепископ Ротерхэм брошены в тюрьму по приказу герцога Глостера, они подозреваются в предательской деятельности и поддержке вашей семьи. Герцог уверен, что они готовили против него заговор. В Совете теперь остались только те, кто полностью подчиняется воле Ричарда.
— Не сошел ли герцог Глостер с ума? — воскликнула я, не веря собственным ушам. — Да он и впрямь сошел с ума!
Элизабет Шор покачала головой.
— Нет, по-моему, он намерен предъявить свои права на трон. Помните, наш король любил повторять: Ричард всегда исполняет свои обещания, а уж если он поклялся что-то сделать, так сделает это во что бы то ни стало.
Мне было неприятно слушать, как эта особа цитирует моего мужа, но не согласиться с ней было невозможно. А Шор, немного помолчав, продолжила:
— Думаю, Ричард поставил цель. И дал себе слово. По-моему, он уверен, что и для него, и для всей Англии самое лучшее — это сильный новый правитель, а не двенадцатилетний ребенок на троне. И теперь, когда он окончательно решился, он сделает все, чтобы самому занять трон. Чего бы это ни стоило.
Шор чуть приоткрыла дверь и, подхватив корзинку, выскользнула наружу: все должно было выглядеть так, будто она всего лишь принесла нам провизию. Уже оказавшись за дверью, она снова подняла на меня глаза.
— Наш король всегда говорил, — прошептала Шор, — что Ричард ни перед чем не остановится, если разработал для себя определенный план действий. Если он и теперь ни перед чем не остановится, то вам грозит страшная опасность. Я надеюсь лишь на то, что вы, ваша милость, все же сумеете как-то ее избежать… сумеете сберечь и себя, и ваших детей… ваших с Эдуардом сыновей… — Она быстро поклонилась мне. — Да хранит всех вас Бог — ради него!
Шор затворила за собой дверь и тут же ушла.
Я не колебалась. Глухой удар топора по шее Гастингса на вершине Зеленой башни прозвучал для меня, словно звуки трубы, возвещающие начало скачек. Только теперь начинались «скачки», имевшие целью спасение моего сына от его собственного дяди, вставшего на тропу преступлений. В душе моей не осталось ни малейших сомнений, что Ричард уничтожит обоих моих сыновей, желая расчистить дорогу к трону. Да и за жизнь сына герцога Кларенса, где бы этот мальчик сейчас ни находился, я не дала бы и медного гроша. Я же собственными глазами видела, как спокойно Ричард вошел в комнату к спящему королю Генриху и придушил его, совершенно беззащитного, только потому, что Генрих обладал не меньшими правами на трон, чем Эдуард. И теперь я была уверена, что Ричард будет следовать той же логике, какой все они, три брата Йорка, придерживались в ночь убийства Генриха VI. Этот король, полноправный и освященный церковью, стоял тогда на пути их династии к власти — вот они его и убрали. Ныне на пути Ричарда к трону встал мой сын Эдуард V. Так что Ричард при первой же возможности убьет его, своего племянника, и я, вполне вероятно, не сумею предотвратить трагедию, поскольку сижу в этой норе. Но я дала себе клятву: моего младшего сына Ричард ни за что не получит.