XI. «Гарант» возвращает долг




 

Промозглым и слякотным осенним вечером в гостиной трехэтажного коттеджа, примерно равной по размерам трехкомнатной квартире, о которой долгие годы мечтала обычная советская семья, за темным круглым старинным дубовым столом сидели три человека средних лет. Их лица не были знакомы телезрителям, их фотографии не появлялись в газетах и журналах, и имена двоих практически не были известны широкой публике. Меж тем все трое играли несколько таинственную, но чрезвычайно важную роль в политической жизни России.

Широкой публике было отчасти знакомо имя одного из них – Александра Долоновича. Мальчик из интеллигентной еврейской семьи был с детства признанным вундеркиндом и носил прозвище Рыжий. Круглый отличник в школе, из тех, кого пренебрежительно кличут «ботаниками», победитель всевозможных районных, городских и прочих олимпиад по математике и физике, он, с блеском пройдя собеседование, поступил в престижный физтех, и перед ним открывалась блистательная карьера физика‑теоретика. Профессора пророчили ему карьеру Зельдовича или Ландау. Но в постперестроечной России физики‑теоретики, как и большинство ученых иных специальностей, оказались не востребованы.

Саша Долонович немного растерялся, но не унывал. Недаром его быстрый и холодный ум с юности любил и понимал цифры. Уйдя в бизнес, он за несколько лет стал одним из богатейших людей России. Силы, способствовавшие его успехам на поприще коммерции, равно как и силы, приведшие его в узкий круг «семьи», оставались загадочными даже для всеведущей ФСБ. Долгое время он оставался тайной не только для простого обывателя, но даже у журналистов не было его фотографии.

От большинства «олигархов» Долонович отличался невероятной скромностью и вообще старался держаться в тени. Некие деловые отношения связывали его только с Велиховым, который, по слухам, немного протежировал молодого бизнесмена.

Долонович не пил, не курил, не афишировал своих романтических увлечений, был примерным семьянином, проводя много времени со своими двумя маленькими детьми.

Полной противоположностью Долоновичу был его бывший однокашник по физтеху, «государственный человек» Шура, он же Александр Викторович Позин, маленький «винтик» нашей громоздкой и несуразной государственной машины. В настоящий момент он числился советником главы Администрации Президента Щенникова, но его реальное влияние было неизмеримо выше.

Единственный сын крупного советского журналиста‑международника, работавшего в разных странах, Шура Позин с детства принадлежал к кругу советской интеллектуальной элиты, где считалось хорошим тоном ругать советскую власть, взяв при этом у этой власти все, что только можно: квартиры, дачи, машины, командировки за границу.

Еще мальчиком Шура побывал с родителями во многих странах, страстно увлекался иностранными языками и историей. Старший Позин, естественно, видел сына еще более, чем он сам, известным и влиятельным журналистом. Но, окончив школу с золотой медалью, Шура подал документы в физтех. Что это было? Закономерный протест против запланированной отцом карьеры? Желание проявить самостоятельность и попробовать себя в том деле, в котором почти не разбирался? А может, просто присущий натуре юного Позина откровенный авантюризм? История умалчивает…

Так или иначе, прирожденный гуманитарий, книгочей и театрал, без труда поступил в сложнейший технический вуз и успешно его закончил. Карьеру великого физика ему не прочили, но приличные деньги он всегда мог заработать, делая переводы с трех европейских языков, которыми он с детства владел в совершенстве. Он и в студенческие годы принципиально не брал деньги у отца, существенно приращивая стипендию гонорарами за переводы и выигрышами в карты: среди знатоков преферанса он слыл редким виртуозом. До перестройки он практически не интересовался политикой.

Но первая мощная и мутноватая волна «демократизации» выплеснула на поверхность целую когорту разного калибра и разных специальностей научных сотрудников, которые в одночасье стали видными политиками – Гайдар, Мурашев, Попов, Станкевич и иже с ними. В их числе оказался и Шура Позин, что, в принципе, было неудивительно. В отличие от своего приятеля домоседа Долоновича, Позин был человеком светским, посещавшим все вернисажи и премьеры. Он в буквальном смысле знал всех и со многими людьми, даже существенно старше себя, был на «ты».

Он обладал изумительным даром легко сходиться с самыми разными людьми и умудрялся поддерживать с ними приятельские отношения. В этом нечастом в наши дни умении общаться, поддержать разговор на любую тему и сохранять, по сути, бескорыстные приятельские отношения Позину не было равных. Быть может, он учился этому с детства, поскольку в родительском доме с младенческих дней сиживал на коленях у разных знаменитостей.

Еще в те далекие годы, когда рядом с опальным Ельциным были только Коржаков и Суханов, будущий Президент на какой‑то встрече московской интеллигенции с кандидатами в российские депутаты заприметил милого, интеллигентного, хорошо воспитанного и прекрасно выступавшего молодого человека. Когда Ельцин стал Председателем Верховного Совета России, он пригласил Позина работать в свой аппарат. Зоркий глаз опытного политика разглядел главное свойство характера Позина – он не был карьеристом. Власть и деньги как таковые его вовсе не интересовали.

А занимал его исключительно род человеческий, вернее, его ничтожность. Более всего на свете Шурик Позин любил наблюдать, как ведет себя человек, попавший в экстремальную ситуацию. Шура просчитывал его шаги наперед и в подавляющем большинстве случаев оказывался прав. За это глубинное понимание человеческой природы и мотивов поступков тех или иных людей прежде всего и ценил его Президент.

Мало кто и помыслить мог о том, что большинство знаменитых кадровых «рокировочек» Президента сделано по советам милого и обаятельного Шуры, который всегда оставался в тени.

Можно было бы считать его злобным циником и мизантропом, однако сам Шура никогда никому не желал и не делал сознательного зла и ко всем относился доброжелательно, хотя и не без иронии.

В политической игре, как и в карточной, его занимал не выигрыш, а сам процесс, метод проб и ошибок. Его задачей было спланировать стратегию и выработать модель, оптимально ведущие к поставленной заказчиком цели, а уж конечный результат его не тревожил, пусть о нем заботится заказчик.

Женат Позин никогда не был, но время от времени появлялся на презентациях и светских приемах с юными привлекательными девицами, которых представлял как своих невест. Вечера он проводил в казино и ночных клубах. Одно время даже ходили слухи о его не совсем традиционной ориентации, шептались даже о его бурном, хотя и непродолжительном романе с модным беззубым певцом Шурой, с ударением на втором слоге, как будто их где‑то видели вместе, но скорее всего это были беспочвенные сплетни, которые сам Александр Викторович и распускал исключительно ради собственной забавы.

Последним членом славной троицы, пьющим крепкий кофе без сахара, в отличие от двух Александров, приверженцев чая, был персонаж несколько старший их по возрасту и еще более колоритный. Звали его Гавриил Петропавловский. Внук православного священника по линии отца и хасидского раввина, знатока талмуда и каббалиста, по линии матери (оба деда, отец Гавриил и ребе Габриэль, бесследно сгинули в лагерях) с детства был антисоветчиком и диссидентом.

На его долю выпало три года лагеря, пять лет ссылки, отъезд в США, где он получил диплом политолога, женился и даже несколько лет преподавал курс русской истории и политики в одном, правда, не самом знаменитом университете. В Москву он вернулся с теплыми рекомендательными письмами от Дмитрия Саймса, известного американского политолога, тоже выходца из России, женатого на дочери бывшего помощника Ельцина по международным делам.

Приятели не спеша допивали чай и кофе из старинных фарфоровых чашек. В камине уютно потрескивали сухие поленья. Мебель, картины на стенах, посуда, коллекция старинных тростей, в каждой из которых таился острый стилет, – все это создавало особую изысканную атмосферу, располагавшую к размеренным движениям и неторопливой дружеской беседе.

Позин очень любил этот дом. Его хозяин, известный антиквар, приятель Шуры, без излишних расспросов выпив, с гостями чашку чая, несколько минут назад ушел работать в мастерскую, расположенную в самой дальней части дома на третьем этаже.

Ставни в гостиной никогда не открывались, телефона поблизости не было. Приятели выжидали, кто начнет предстоящий важный разговор. Первым не выдержал Шура. Светский и «государственный» человек терпеть не мог долгих многозначительных пауз.

– Санек, а кстати, где Велихов? – спросил он Долоновича.

– Отсиживается в своем округе, дом там купил, – односложно ответил неразговорчивый Долонович.

– Неужто Аркашонка наконец‑то взялся за ум и притих хоть ненадолго? – эмоциональный Петропавловский относился к Велихову с известной долей презрения, считая того жлобом и мелким аферистом. – Моя покойница бабушка, мир праху ее, всегда меня учила: нигде, ни в родной стране мира богатых евреев не любят. Скопил себе капиталец и сиди тихо, не высовывайся. Вот ты, Саша, правильно себя ведешь. А этот… То он уговаривает кого‑то замочить, то его взрывают! Если он что‑то покупает – газету, телеканал или нефтяную компанию, так все об этом только и говорят. Если не он покупает, то все уверены, что покупает на самом деле он, но через подставных лиц. Скоро будут писать о том, кто и как готовит ему кошерную курочку. Ну ни в чем человек меры не знает! Согласны? – Он вопросительно посмотрел на собеседников. Долонович пожал плечами, а Позин примиряюще сказал:

– Гаврик, ты умный и активный. Не трать свои нервные клетки на Аркашу – он тебе за это ничего не заплатит. Давай переходи к делу!

Эта троица составляла своего рода «мозговой трест» будущей предвыборной кампании и должна была конкретизировать и развить разрозненные идеи, впервые прозвучавшие на встрече «семьи» на даче Бакурина.

– На коммунистической опасности эту кампанию не построишь, – задумчиво произнес Петропавловский.

– Да какая уж от них опасность. Дядюшка Зю блаженствует в роли бессменного лидера оппозиции. Да и зачем им брать на себя ответственность за страну, когда и так хорошо. Блага получай – ни за что не отвечай, – охотно подтвердил Шура.

– Олигархам опаснее всего тандем Лужков – Примаков. Если кто‑то из них придет к власти, обязательно прогонит их со скандалом и назначит олигархами своих. – Петропавлорский бросил взгляд на невозмутимого Долоновича. – А «Яблоко» с его пацифистскими настроениями избирателей потеряет – страна жаждет чеченской крови.

– Да уж, Гришенька занял на нашей политической сцене ложу честного, бедного и непонятого и пусть там сидит. Иметь принципы да еще и отстаивать их в нашем мире недешево стоит, – произнес как приговор Шура.

– С доблестным «сыном юриста» у нас проблем, само собой, не бывает. И правые давно приручены. Если вдруг наш сорокалетний вечный «киндер‑сюрприз» зачудит, Толик его мигом на место поставит, – соображения Гавриила не вызвали никаких возражений. – Печально одно: дорогое в прямом и в переносном смысле дитя нашей власти НДР сдулся, как детский цветной шарик. Есть идея, – Петропавловский выразительно глянул на потолок, – создать новое движение в пику Лужкову и Примакову, опираясь в основном на регионы…

– Идея‑то здравая, а успеем ли? – подал голос Долонович.

– При солидных наличных деньгах в России за два месяца можно раскрутить любую кандидатуру и на пост Президента, – самодовольно заявил Петропавловский.

– Ты циник, Гаврик, – ухмыльнулся Позин.

– Ну, хочешь на спор, сделаем Саню депутатом, к примеру, от Ямала, – с вызовом произнес политтехнолог, – понадобится небольшая пластическая операция – укоротим нос, изменим немного форму глаз, чисто побреем, а когда будешь выступать перед избирателями, не забывай говорить «однако». «Однако» завезешь им туда горючее и продукты первой необходимости, только до голосования, поскольку плановый северный завоз государство в очередной раз провалило, и будешь ты, Санек‑ненец, достопочтенный депутат. Обойдется тебе все это примерно в три миллиона долларов.

– На операцию не согласен, – на полном серьезе заметил тот.

– Забыл добавить «однако». Попробуем обойтись без операции. А то Велихов тебя опять на кривой кобыле объедет, как пить дать пройдет в депутаты, а ты

– нет.

– Однако Долонович‑ненец – красивый депутат будет, – добродушно пошутил Шура, всегда немного покровительственно относившийся к «ботанику» Долоновичу, что, впрочем, не мешало ему занимать у того деньги, которые он чаще всего забывал возвращать.

– Итак, главный вопрос решили – свой депутат у нас уже есть, – торжественно провозгласил Петропавловский. – Однако пора уделить внимание и более прозаическим и незначительным предвыборным сюжетам. Шурик, кто у нас на этот раз сидит в лавке за кассой? У кого коробочка из‑под ксерокса?

– Покойный Джанашвили с Аркадием деньги в Россию завезли, и Нугзар их где‑то припрятал. Не знаю, нашел ли Аркадий этот полноводный источник и припал ли уже к нему жадными губами.

– По‑моему, нашел. Он ведь в Чечне расплачивается не своими деньгами. Кроме того, он очень приличную сумму уже дал Березненко на его программу и вообще… – не стал развивать эту тему Долонович.

– Сколько конкретно? – поинтересовался любопытный Позин.

– Да миллионов десять долларов, – ответил Долонович.

– Ну, тогда волноваться нечего. За пару миллионов зеленых Димка Березненко маму родную уроет, логически обосновав, почему никак нельзя поступить иначе, не то что бедных Лужкова с Примаковым. – Шура Позин, чистоплюй и эстет, откровенно презирал этого популярного, расторопного и продажного журналиста, что опять‑таки не мешало ему находиться с ним в доброжелательно‑деловых отношениях. – Значит, Аркадий все же нашел припрятанные лысым Нугой деньги, молодец. Следовательно, Гаврик, на кассе у нас лично Аркадий Романович Велихов.

Проницательный и информированный Шура догадывался, откуда Велихов получил эти деньги, но это его нисколько не расхолаживало: затевалась большая игра, и он впадал в обычный азарт, который был ему необходим, как очередная доза наркоману. Нельзя обойти молчанием и тот факт, что Тайный Орден давно приглядывался к Позину, хотя Великого Магистра смущала внешняя несерьезность Шуры. Все‑таки один раз Велихову было позволено предварительно позондировать почву, выяснить Шурину реакцию. Но Позин наотрез отказался даже обсуждать вопрос о своем возможном вступлении в Орден:

– Не люблю дисциплину, не люблю подчиняться, люблю быть вольным стрелком, осторожным охотником. А кроме того, я уже член одного Ордена – клуба фэнов московского «Спартака». – Как и всегда, Позин, не принимая на себя никаких конкретных обязательств, собрался сыграть в очередную большую игру на чужие деньги.

– Раз деньги есть – вот вам проект: создаем абсолютно новое, ничем не запятнанное движение под условным названием «Медведь». Лидера нам спустили сверху – Шойгу. Парень обаятельный, улыбка добрая, и притом единственный из министров, кто может похвастаться реальными результатами своей деятельности. Ведь он и правда спасает, не всех, но ведь спасает. А и то сказать: он же не Господь Бог, чтобы всех спасти…

– Ты все‑таки ужасный циник, Гаврик, – перебил Позин.

– Зато твоя душа прозрачна, как слеза младенца, – отпарировал политтехнолог.

– А что, я всего лишь получаю от жизни радость и удовольствие, не преследуя никаких далеко идущих целей. Скажите, уважаемый депутат, разве это плохо?

– Не ерничай, – сказал Петропавловский, не давая Долоновичу вставить слово. – Значит, Шойгу во главе. В первую тройку добавим какого‑нибудь знаменитого спортсмена и какого‑нибудь силовика как потенциального борца с коррупцией, народу это понравится, а дальше предложим губернаторам отобрать своих людей в их регионах, желательно чиновников и бизнесменов средней руки, чтобы зря не дразнить народ. Деньги, естественно, отслюним губернаторам: сорок процентов на раскрутку и шестьдесят после – в качестве премии, если в их регионах наше движение получит нужные голоса.

– А программу движения мы писать должны? – спросил прагматичный Долонович.

– Однако, Санек, и наивный же ты, и впрямь будто чукча какой, – напустился на него Гавриил. – Подумай сам, зачем им программа? Кто ее читать‑то будет? А если и прочтут, не дай бог, что и кто в ней поймет? Вот у Явлинского вполне добротная программа. А толку‑то что? Коммунисты тоже своей гордятся. Но кому это нужно? Вы оба такие умные и образованные, что все время забываете, что Россия – страна специфическая.

Темпераментный Петропавловский все больше распалялся и уже звучал как проповедник, видно, гены мучеников за религию его предков делали свое дело.

– На Западе власть не любят, но уважают, у нас, наоборот, не уважают, но любят. В чем была непобедимая сила Сталина? Его не только уважали или боялись, но прежде всего любили, жертвуя во имя него даже самыми близкими людьми. Такой у русских менталитет. Ведь и Ельцина народ исключительно по любви выбирал. Крупный, сильный, серьезный, говорит просто, без затей, обещал, что заботиться будет. Ну и разлюбили потом, что ж поделаешь? А теперь кого любить‑то? Не Гайдара же? Тот как занудит: эмиссия, инфляция, макроэкономика… А людям отдохнуть от забот культурно хочется. Явлинский

–скучный очень и все всерьез принимает, обижается. Обидчивых не любят, как и старых. Так что Примакову ничего не светит. Лужков – мужик крепкий, но это – Москва, а кто когда в России Москву любил? Вот кто у нас любимец публики – так это Жирик. За него только по любви и можно голосовать. Я хоть и не разделяю их вкус, но право признаю, свобода волеизъявления и все такое. Так вот наша задача – создать движение из людей простых, не очень заметных, не слишком богатых, но своих, чтобы народ их полюбил, как в девяносто шестом возлюбил Лебедя.

– Так ведь и разлюбили же быстро, – возразил Долонович.

– А ему такая судьба была предначертана, чтобы разлюбили, и советы соответствующие давались, – загадочно объяснил Петропавловский. – Да бог с ним, с Лебедем. Задача наша ясна – чтоб полюбили и поверили. Кстати, Санек, а ты, однако, власть‑то любишь?

– Евреи традиционно всегда поддерживали существующую власть, – серьезно ответил Долонович, – еще со времен Римской империи.

– А чего тогда они вместе с большевиками царя‑батюшку скинули, а потом и того больше – расстреляли? – не удержался ехидный Шурик.

– Так царь же их притеснял… – начал было Долонович, но его тут же прервал Петропавловский:

– Ребята, хватит уже споров на исторические темы, а то еще начнете считать по головам чекистов‑евреев… У нас выборы на носу. Шурик, завтра в десять встречаемся у меня в офисе, смотрим списки губернаторов и распределяем, с кем работает напрямую Администрация Президента, с кем ты, а с кем я и моя дружина. Санечка, за тобой деньги для Ямала и извлечение Аркашки из его кавказского логова. Пора уже ему нам деньги давать, а то любви не будет. Каков корыстный век, о времена, о нравы! – Гавриил картинно развел руками и опустил голову на грудь. – Как только обнаружишь Аркадия, срочно посылай его ко мне.

Обратно в Москву оба Александра ехали вместе в «Мерседесе» Долоновича. За Петропавловским приехал «Форд» с водителем из его политологического фонда. Чтобы не понял водитель «Мерседеса», Позин спросил Долоновича по‑французски:

– Я только одного не понимаю, почему в «семье» так уверены, что смогут руководить нынешним премьером, если он станет Президентом? Ведь у них с военными всегда плохо получалось, вспомни Лебедя, Бордюжу, Примакова, наконец…

– Я тоже не понимаю, – задумчиво по‑английски ответил другу Долонович. Савелий, Гапур и Андрей вышли на улицу. У здания офиса стоял роскошный цвета синего металлика лимузин Ростовского, несколько иномарок ребят его бригады и две машины с телохранителями Гапура.

Гапур подал знак, и его «ребятишки» быстро подошли к ним.

– Послушайте моего друга! – сказал он.

– Ребята, сейчас едем в одну неправильную контору, – сказал Ростовский собравшимся у машин людям. – Это чистый беспредел бывших в употреблении ментов, любому авторитету западло с такими ручкаться. Они, по полному беспределу, едва не угрохали моего братишку, а еще одного хорошего пацана уложили на долгое время в больничку. За это им причитается по полной, но мы сейчас ответку давать не будем, пока нам надо только выяснить, кто моего братишку «заказал». Поэтому тихо, без «шухера», берем шефа этой конторы и вежливо удаляемся.

Если тамошние охранники начнут борзеть, тогда придется немного повоевать. Только не кровожадничать: ручки поднимут, оружие отнять, положить на пол и если кто слишком борзел до этого и потому терпеть невмочь – так вмазать хочется, то можно чуть‑чуть бока помять… Когда приедем, всех вряд ли пустят внутрь, значит, сидеть и прислушиваться: если что‑то не так, то стволы в руки и к нам прорываться… Все поняли? По коням!

Все расселись по машинам. Ростовский, его брат Сергей, Гапур и Савелий оказались в лимузине Ростовского, который первым и двинулся вперед, указывая дорогу всем остальным. Перед тем как сесть в «Линкольн», Гапур подошел к своим телохранителям, дал им особые инструкции, и те быстро сели в две машины: в черную «Вольво» и темно‑синий «Ленд‑крузер».

Машины шли настолько плотной колонной, что водители, увидев ее, благоразумно освобождали дорогу.

– Делаем так, – предложил Ростовский, глядя на Савелия, – я строю из себя клиента и с парочкой ребят и Гапуром прямиком иду к шефу в кабинет. Там быстренько прижимаем его и выдергиваем на волю. Ребята мои и Гапура прикрывают отход. Ты смотришь за тылом.

– Не пойдет, – сказал Савелий, – я тоже иду к шефу.

– Ты же у них засвечен, тебя ж и на порог могут не пустить, – напомнил Андрей.

– Как раз пустят, – возразил Савелий, – им же как‑то надо меня додавить. А ты сыграешь роль моей якобы официальной «крыши»…

– А я и так давно уже твоя «крыша»! И более чем официальная: кровью скрепленная, – возразил Ростовский, намекая на то, что они побратались кровью. – Неужели ты до сих пор не понял этого, Бешеный?

– Это ты меня не понял, братишка! – Савелий шутливо обнял его за плечи и прижал к себе мертвой хваткой. – Речь идет о том, чтобы он подумал, что я просто твой клиент, а не близкий человек, за которого, не раздумывая, ты ринешься на кровь! – пояснил Савелий идею, не раскрывая своих соображений о том, как он относится к сказанному Ростовским: лично сам Бешеный считал, что настоящей защитой себе является только он сам.

– И для чего тебе эта бодяга?

– А чтобы тот мудила почувствовал себя посвободнее, пораскованнее и не уловил раньше времени грозящей ему опасности, а значит, медленнее мозгами шевелил и побыстрее выдал нужную нам информацию… Понятно?

– Мне кажется, это вряд ли сработает… – недоверчиво протянул Ростовский, но тут же добавил: – Хотя смотри: это твоя игра – тебе и водить…

– Тогда слушай! Значит, так… Мы входим, и разговор начинает твой Серега: спокойно, интеллигентно, без наезда… Так, мол, и так, он, то есть я, юрист и наш клиент, будто бы в сильном напряге, и вы, как моя крыша, тоже сидите в непонятке. Вот и пришли разобраться по‑хорошему: кто, что, откуда, зачем и можно ли это дело кончить полюбовно? Если тот скажет, что вопрос о мировой не в его компетенции, предложить ему организовать встречу с тем, кто может решать… А если начнет напрягаться: ни ну, ни тпру, ни кукареку – «забивай» ему «стрелку», и уж тогда будем действовать вашими методами…

– Какими это «нашими»? – строго спросил Ростовский.

– Вашими – это неофициальными, жесткими, но справедливыми… изначально.

– Не по закону, короче, а по понятиям, – удовлетворенно заключил Ростовский. – Я правильно тебя понял?

– То есть абсолютно! – улыбнулся Савелий.

– Ладно, посмотрим, чья возьмет…

Ростовский умолк, размышляя о предстоящей разборке. Лимузин тем временем, следуя подсказкам Говоркова, пробирался меж заборов и гаражей к зданию «Гаранта».

Ростовский, Савелий и брат Ростовского, юрист Сергей Симбирцев, вылезли из лимузина, к ним присоединился и Гапур, которого тут же окружили его охранники, и они всей гурьбой направились к главному входу, у которого дежурили двое здоровых охранников, одетых в черные спецназовские комбинезоны.

Савелий усмехнулся, заметив огромную лужу перед входом: «Тоже мне хозяева!»

– Куда? – спросил один из охранников.

– К шефу. Поговорить надо, – откликнулся Ростовский.

Охранник не без должного уважения осмотрел хорошо одетую четверку, вышедшую из роскошного лимузина, не оставил без внимания и остальные иномарки. Взяв портативную рацию, торчавшую у него из кармана на рукаве, тихо проговорил:

– Людвиг Генрихович, тут к вам какие‑то… – он запнулся, не зная, как представить прибывших, чтобы и шефу было понятно, и чтобы ненароком не задеть «крутых ребятишек», – деловые ребята подъехали, поговорить хотят…

– Сколько их?

– Тех, что подошли? – Старший охранник вновь осмотрел их и почему‑то ответил: – Трое, кажется, с пятью охранниками… – Непонятно, кого еще он принял за охранника…

– И все? – переспросил по рации голос.

– Нет… Всего человек пятнадцать наберется…

– Охрана пусть с вами подождет!

– Хорошо, понял. – Охранник, получив указания, отключил рацию. – Значит, так, – сказал он, – вы трое можете пройти… остальные… – но его тут же прервал Гапур:

– Четверо, – сказал он тоном, не терпящим возражений.

– Хорошо, четверо! – после небольшой паузы согласился тот. – Остальные подождут здесь. Потом спросил: – Оружие есть? Если есть, то оставите здесь: при выходе все вам вернут!

– Нет у нас ничего! – глядя прямо в глаза охраннику, твердо проговорил Савелий.

Ростовский и Гапур недоуменно переглянулись.

– Я проверю? – неуверенно спросил охранник.

– Проверяй! – согласился Савелий, продолжая смотреть ему в глаза.

Тот деловито ощупал их всех по очереди и, несмотря на то что все, кроме Симбирцева, были вооружены, а он рукой дотронулся до каждого ствола, заключил:

– Все чисто!

– Пошли! – дал команду Ростовский и первым вошел в открывшуюся бронированную дверь вражеского логова.

За ним двинулись Савелий, Гапур и Симбирцев. По дороге Ростовский тихо спросил Савелия:

– Что, парень из охраны твой человек?

– Нет, с чего ты взял? – Савелий удивленно пожал плечами.

В богато обставленном кабинете на втором этаже в окружении пяти дюжих охранников их уже ожидал Людвиг Генрихович Шлезингер – бывший кадровый разведчик ГРУ, а ныне генеральный директор «Гаранта». Увидев входящего в дверь кабинета Савелия, он на мгновение остолбенел: более суток назад его люди доложили, что этот человек уже превратился в лепешку заодно со своим автомобилем, и на тебе: означенный покойник, живой и здоровый, словно сошедший с фотографии, выданной Шлезингеру Калошиным, сейчас самым бесстыдным образом заявился к нему в офис, да еще и глупо щерится во весь рот!

Людвиг Генрихович был хитрым, опытным лисом и, разглядев тех, кто вошел, вместе с их «целью»., сразу понял, что разговор предстоит тяжелый. Но он был уверен в своих людях и поэтому вел себя достаточно свободно и нагло. Он только не учел, что ни Ростовский, ни тем более Савелий, а уж о Гапуре‑то и говорить нечего, никто из них не выносил хамства.

– Зачем пожаловали? – спросил Шлезингер, по‑барски развалясь в кресле, всем своим видом демонстрируя пренебрежение к пришедшим.

– Мы хотели бы выяснить, в чем заключаются претензии к нашему партнеру, находящемуся под нашей защитой, – следуя договоренности, интеллигентно начал разговор Сергей Симбирцев.

– А ты кто?

– Я – юрист фирмы!

– Продолжай… – не скрывая усмешки, бросил Людвиг Генрихович.

– Ваши люди ведут за ним наблюдение, покушаются на его жизнь, что, вполне естественно, нам не нравится. Возможно, если вы уточните, что является причиной столь пристального к нему внимания, мы могли бы найти такое разумное решение проблемы, которое в конце концов всех нас устроило.

Несмотря на свой богатый опыт разведчика, Шлезингер уже давно жил по другим законам: теперь он уважал только силу и принял вежливый тон так называемого юриста за проявление слабости пришедших и даже не спросил у них, кто они такие, что было его главной ошибкой. Он подумал, что Сергей испугался за свою жизнь и готов пойти на любые уступки. А поскольку и Скворцов, и Калошин в один голос твердили Шлезингеру о каких‑то бумагах, из‑за которых они объявили охоту на Мануйлова, Людвиг Генрихович рассудил, что можно добыть те самые бумаги, не прилагая особых усилий: надо только еще немного надавить на пришельцев, и всех делов‑то…

А с непонятно как выжившим Мануйловым Шлезингер решил разобраться несколько позже, после того как тот сам принесет ему на блюдечке с голубой каемочкой столь нужные его шефам документы.

– Ваш приятель или партнер, как вы говорите, сунул свой нос туда, куда его никто не просил, – сказал Шлезингер, – ив его руках оказались бумаги, которые ему не принадлежат, и если он отдаст их нам, то значительно облегчит свою дальнейшую судьбу.

– Эти бумаги мне очень дорого достались, – сдерживая изо всех сил нарастающую в нем злость, произнес Савелий, – дайте мне за них компенсацию, и вы их получите.

– Что ж, это вполне разумное предложение. – Шлезингер расценил реплику Говоркова по‑своему: парень, хоть и напуган до чертиков, уже не упирается и только для вида пытается поторговаться. Стоит еще надавить чуть‑чуть, и из него можно будет веревки вить. – И сколько же ты хочешь? – спросил он для порядка.

– Сто, – не моргнув глазом, спокойно, ответил Савелий и после небольшой паузы добавил: – миллионов… – еще после паузы пояснил: – долларов… – причем произнес он это таким тоном, словно речь шла о каких‑то копейках.

Ростовский бросил на Савелия быстрый удивленный взгляд: ого, оказывается, у его приятеля есть секреты, которые можно продать за такие деньги!

– А ты не так прост, как кажешься, – одобрительно сказал Шлезингер, уже совсем по‑другому взглянув, на Савелия, как же он опростоволосился: этот парень, оказывается, даже и не думал сдаваться. – Конечно, о сумме, которую ты назвал, и говорить‑то смешно. – Ему все еще казалось, что он сможет без особого труда усмирить этого наглого незнакомца. – Но саму цену, реальную, не взятую с потолка, я думаю, обсудить можно. Сейчас, минутку… – Шлезингер набрал на телефоне номер и сказал в трубку: – Семен Макарович, тут этот ко мне пришел… ну, с документами который – Мануйлов… Да, сам пришел, с друзьями… Нет, совсем наоборот: хочет продать документы… Да… Сколько мы можем за них заплатить?

Шлезингер с минуту слушал невидимого Семена Макаровича, затем положил трубку и объявил:

– Ну вот и договорились! – Он радостно потер ладонями. – Значит, так, двадцать тысяч баксов сейчас и пятьдесят, когда принесешь документы. И считай, что тебе повезло, парень: мы бы и без денег все с тебя сами получили.

Тут уж Савелий не выдержал.

– Хрен вы их получите! – выдохнул он, показав Шлезингеру жест, который во всех странах понятен и без слов. – Что‑то твой Скворцов дешево оценил себя и своих подельников. Нет, так мы не договоримся… Пошли отсюда, ребята! – Савелий сделал вид, что уходит.

– Стоять! – закричал Шлезингер, делая знак своим людям, чтобы они задержали незваных гостей.

Для Савелия и его друзей эта команда послужила сигналом к началу активных действий: Бешеный, больше не скрывая злости, коротко развернулся и заехал ближайшему к нему охраннику пяткой в челюсть. От удара тот отлетел на бегущего к Савелию своего коллегу. Они кубарем полетели на покрытый ковролином пол, но тут же вскочили, и напрасно, так как их встретил двумя ударами Гапур. Несмотря на свой небольшой рост, он резкими и четкими ударами ребром ладони в шею, под подбородком, вырубил их, и, по всей вероятности, надолго.

В свою очередь Ростовский уже вломил пару смачных ударов кулаком в здоровую рожу охранника, стоящего возле него. Оставшиеся на ногах двое громил из «Гаранта» приняли боевые стойки, прикрывая своего шефа, и попытались вытащить пистолеты. Но Ростовский оказался проворнее: отбросив от себя охранника, он выхватил из‑за пояса «беретту» и направил ствол на Шлезингера. Гапур тоже взял под прицел одного из стоящих возле него телохранителей. На второго телохранителя Савелий навел свой «стечкин».

– Скажи своим «быкам», чтобы остыли и побросали на пол свои «пукалки», – приказал Андрей, обращаясь к Шлезингеру.

Те переглянулись между собой и вопросительно взглянули на своего шефа.

– Ну! – крикнул Ростовский, передергивая затвор.

– Делайте, что он говорит, – испуганно отдал команду Шлезингер, не сводя глаз с направленного на него оружия.

– Только без глупостей! – напомнил Гапур. Те нехотя подчинились.

– Ну что, берем эту сволочь? – спросил Ростовский у Савелия, который, не выпуская из виду «своего» охранника, внимательно наблюдал за всем, что происходит вокруг, и, заметив, что один из лежащих охранников зашевелился на полу, резким ударом ногой вновь «успокоил» его.

– Зачем? – пожал плечами Савелий. – Этот старый пердун уже и так все выложил, что мне требовалось. Так что он для получения информации нам больше не нужен!

– Так что, пристрелить эту мразь? – спокойно спросил Ростовский, кивнув в сторону дрожащего от ужаса Шлезингера.

– Не стоит руки пачкать об эту гниду, он и так свое получит, – брезгливо ответил Савелий и добавил: – Но за совершенное зло нужно платить. – Он подошел к хозяину кабинета и сунул ему в нос ствол «стечкина». – Мои разбитые «Жигули», не подлежащие восстановлению, стоят штуки три…

– Пять! – поправил Ростовский.

– Пять штук баксов, – согласился Савелий. – Моральный и физический ущерб, причиненный моему другу, – семь…

– Десять! – вновь поправил Ростовский.

– Десять штук баксов. Итого…

– Погоди, – остановил Гапур, – наши ребята тоже не просто так время теряли: каждому по штуке!

– Извини, упустил, – улыбнулся Савелий. – Итого двадцать пять штук!

– Хорошо, согласен! – кивнул Шлезингер. – Приходите завтра с утра и все получите!

– Ты что, пес облезлый, шутить с нами вздумал? – разозлился Ростовский и съездил ему по лицу ладонью наотмашь. Удар был не сильным, но точным: из носа обильно потекла кровь. – Сейчас, сию минуту гони капусту, или твои мозги запачкают твой богатый костюм! Ты все понял?

– Да где же я возьму такую сумму: нужно в банк ехать! – захныкал тот.

– Считаю до трех. – Гапур наставил своего «Макарова» на одного из двух телохранителей: ему показалось, что тот как‑то странно посмотрел на шефа. – Сначала кокну его, потом второго, потом тебя самого! Раз…

– Шеф, отдай ему деньги: отработаю! – взмолился тот, кто был объявлен первым.

– Ладно, – Шлезингер так взглянул на бедного парня, что тот зябко поежился, – ключ у меня в нагрудном кармане, сейф – за картиной, позади меня.

Когда сейф был открыт, Гапур даже присвистнул от удивления:

– Вот сучка: ствол у морды, сейф забит под завязку, а он экономит!

– Жадность фраера сгубила! – заметил Ростовский. – Все заберем: за моральный ущерб и вранье!

– Нет, – возразил Савелий, – мы не грабить пришли, а восстановить справедливость!

– Он прав, братишка! – Поддержал его Гапур. – Двадцать пять штук. – Он взял две банковские упаковки по десять тысяч, а третью разделил пополам на глаз и рассудительно добавил: – Именно столько ты бы потерял, если бы не стал ловчить. Думаю, справедливо будет наказать именно за ложь, – Гапур взглянул на Савелия.

– Согласен, – пожал плечами Бешеный.

– Видишь, сучья морда, мы могли все забрать, а здесь тысяч сто пятьдесят. Увер<



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2019-06-26 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: