Тридцать первого декабря Савелий летел в Москву и думал о «том, где проведет новогоднюю ночь. Новый год был одним из самых любимых его праздников еще со времен далекого детства. Несмотря на то, что он остался круглым сиротой трех лет от роду, его память навечно сохранила теплую и радостную атмосферу в их семье в часы наступления Нового года.
Сейчас Новый год предстоял особенный: надвигалось новое тысячелетие – третье! Люди во всем мире буквально с ума посходили: что оно всем им принесет? А что ждет Россию? Да и его собственная судьба была ему далеко не безразлична!.
Глядя на плывущие за иллюминатором белоснежные облака причудливых форм, Савелий играл сам с собой в игру «Угадай, что это». За этим занятием его и застало сообщение по бортовому радио об отставке Президента России.
Говорков и на миг не допускал мысли, что Президент России мог подать в отставку под давлением западных СМИ, которые в последнее время усиленно муссировали слухи об отмывании российскими чиновниками и членами президентской семьи грязных денег…
Савелий, с тревогой вслушиваясь в идиотские комментарии американского «знатока российских дел», понял, что возвращается в Москву очень даже вовремя…
За несколько дней до отставки Президент даже и не помышлял о ней. Нет, конечно, подобные мысли время от времени посещали его. Впервые он по‑. думал об этом еще в девяносто шестом году, когда его популярность в народе упала до такой низкой отметки, что спасти его политическую карьеру, казалось, могло только чудо. Настроение, прямо сказать, было хуже некуда. Положение усугублялось еще и его ухудшающимся здоровьем: сердце было настолько изношено, что родные со страхом взирали на Президента, оберегая его даже от самого незначительного стресса.
И вот когда казалось, что все потеряно, к нему явились молодые энергичные реформаторы и с твердой и непоколебимой уверенностью заявили, что если он им доверяет, то они переломят ситуацию. Борис Николаевич не очень им поверил и не спешил соглашаться. Тогда они сыграли на его нетерпимом отношении к бывшим соратникам – коммунистам, твердо заверив, что именно он единственный кандидат, способный помешать им прийти к власти, и Ельцин согласился.
Несмотря на успешную карьеру при коммунистах, Борис Николаевич их люто ненавидел. Дело в том, что от «строителей светлого будущего» пострадали его дед и отец. Скорее всего, именно тогда и взошли семена ненависти, которые потом дали всходы.
Как любой из нас, Ельцин был продуктом своего времени, и, несмотря на лютую ненависть к коммунистам, был взращен и воспитан ими. Как и большинство россиян, он прожил долгие годы в атмосфере «совка», тотальной коммунистической лжи, когда думали одно, говорили другое, а делали третье. Борис Николаевич был не простым сторонним наблюдателем, а самым активным участником постоянных, грязных интриг, подсиживания друг друга, как это было «принято среди жаждущих постов беспринципных карьеристов.
У Бориса Николаевича был пример для подражания – «отец всех народов», правивший железной рукой своими подданными три десятка лет. Однако, в отличие от него, не обладая столь же волевым характером и не приемля насилие, он не мог стать диктатором, а потому, боясь, что кто‑то, распознав его нерешительность, недостаточную волю, начнет копать под него, он вовсю принялся использовать два метода: во‑первых, если ощущал явное превосходство и быстрое повышение авторитета в народе кого‑то из своего окружения, он, подобно своим коммунистическим предшественникам, тут же убирал его с дороги (к счастью, не сталинскими методами физического устранения), во‑вторых, успешно применял метод «сдержек и противовесов», то приближая, то отдаляя от себя правых и виноватых, подталкивая и тех и других к грызне между собой.
Обвинение окружения и членов его семьи в финансовых аферах очень болезненно было воспринято Президентом, и он «взбрыкнул». Боясь окончательно потерять авторитет не только в глазах соотечественников, но и за границей, решительно объявил ультиматум своему окружению, требуя вернуть награбленное в Россию.
Конечно, грозные обещания в случае неповиновения отправить их за решетку вырвались у него в сердцах, больше для острастки, но Борис Николаевич искренне верил, что этой угрозой он не только вернет себе доброе имя, но и поможет стране вернуть ей похищенные деньги.
Однако так называемая «семья», ощутила угрозу потерять добытое нечестным путем богатство, утратить привилегии, лишиться доступа к «кормушке», чего она никак не могла допустить.
Шли дни, а те, кого Президент припугнул, не только по‑настоящему не напугались, но и в открытую предприняли наглые шаги, которые Президент расценил уже как личное оскорбление. Ко всему прочему прибавился поток скандальных сведений из Швейцарии, в котором полоскалось имя его управляющего делами. Этими сведениями воспользовался Генеральный прокурор России, но очень скоро сам был обвинен в непристойной истории. Такие «шалости» Президент мог простить какому‑нибудь мелкому чиновнику, но не человеку, поставленному на страже Закона в стране…
Именно тогда, когда его представление об отставке Генерального прокурора трижды провалили в Совете Федерации, Президент в очередной раз серьезно задумался о своей отставке. Однако, поразмышляв, пришел к выводу, что не имеет права поддаваться эмоциям, заботясь только о своем имени, – о семье нужно думать, о внуках…
Обвинениям своего окружения и близких в коррумпированности, в отмывании колоссальных сумм и открытии огромных счетов в иностранных банках, в приобретении роскошных вилл на Западе Президент отказывался верить до того самого момента, пока ему в руки не попали документы, добытые по его личной просьбе специально для него, причем человеком, которому он всецело доверял.
Ельцин не забыл, как этот парень, Савелий, не так давно вернул стране больше двух миллиардов долларов. Вернул, не оставив себе ни единого цента! Именно тогда Борис Николаевич впервые всерьез задумался о том, кто же его окружает. Найдется ли среди них хотя бы один, кто нашел бы в себе силы отказаться от таких огромных денег? Тщательно перебрав каждого, он не смог назвать ни одного имени…
Получив неопровержимые доказательства о причастности его близких к коррупции, Борис Николаевич живо вспомнил, как они, глядя на него честными глазами, клялись и божились, что их якобы порочат в его глазах. Теперь, когда он понял, что его предали самые близкие ему люди, Борис Николаевич пришел к выводу, что у него остается только два пути: либо публично объявить их преступниками и завести на них уголовное дело, либо уйти в отставку.
Но как он мог пойти по первому пути? Как мог отправить в тюрьму собственного зятя и лишить собственных внуков отца? Не говоря уже о том, как его семья будет выглядеть в глазах граждан России и их потомков. Имеет ли он на это моральное право? Ответ для него был однозначен: не имеет!
Однако и уйти в отставку сейчас, когда репутация его и всего его окружения повисла в буквальном смысле на волоске, это лишь на время отдалить расправу, потому что будущий Президент, не обладая еще авторитетом и не имея преданной команды, чтобы завоевать популярность, наверняка займется расследованием темных дел окружения своего предшественника. Именно так на его месте поступил бы любой, вновь пришедший во власть, да и он сам, конечно…
Тем временем, мотаясь по стране в недели, предшествовавшие выборам, выпивая с губернаторами и агитируя их поддержать в своих областях движение «Единство», Александр Позин обещал им златые горы и доброе отношение Премьер‑министра, который уже всерьез рассматривался как основной претендент на пост Президента России.
Тут Александр немного блефовал, поскольку никаких полномочий на этот счет не имел, но губернаторы ему охотно верили, потому что он был им симпатичен своей простотой – и обаянием. А уж в умении убеждать региональных лидеров ему вообще не было равных. Одним словом, неожиданный успех «Единства» на выборах во многих регионах был в немалой степени заслугой Шуры Пози‑на.
…Сообщение Валентина Николаевича Щенникова на пейджер застало Шуру в казино. Мобильный телефон Позин терпеть не мог и на досуге всегда отключал. Преимущество пейджера состояло в том, что всегда было понятно, кто и зачем вызывает. Хотя и не хотелось ему разговаривать со Щенниковым, но это был один из немногих случаев, когда внутренний голос Позина подсказывал ему, что перезвонить крайне необходимо.
Светский человек, Шура отмечал не только православное Рождество, но и католическое, как и все буддийские, иудейские и мусульманские праздники, на которые его приглашали многочисленные знакомые. Вот и вчера, в канун католического Рождества, с приятелями из музыкальной богемы, которые тоже праздновали любые праздники – был бы повод! – он засиделся до четырех утра в ночном клубе. Выспавшись после ночной гулянки, Шура, так и не позвонив на службу, отправился в казино. Карта «шла», и он уже был в приличном выигрыше, но кайф перебил Щенников. Его сообщение было кратким: «Срочно позвони», и подпись «Щ». Шура включил ненавистный мобильник и набрал номер Щенникова.
– Привет. Какие проблемы?
– Зовет тебя, – угрюмо сообщил Щенников.
– Кто? – сразу поняв, о ком речь, тем не менее спросил Позин.
– Сам.
– Когда?
– Завтра в десять утра.
– Куда?
– Все туда же, в Кремль, к деду.
– А зачем зовет?
– А кто его знает…
– Ясно, буду…
Шура поиграл еще немного, но азарт уже пропал. «Интересно, зачем я ему понадобился?» – Этот вопрос сверлил мозг, было уже не до игры.
Последние полгода они с Президентом почти не виделись. Во всяком случае, он не приглашал его на аудиенции. Наверное, нужда в его советах отпала…
Но Позин вовсе не чувствовал себя ущемленным или оскорбленным – он сам никогда не искал встреч с высокопоставленными лицами. Его вполне устраивало положение информированного аналитика, к советам которого сильные мира сего прибегают по мере необходимости, которую, естественно, определяют сами.
Он искренне жалел, что не родился в середине XIX века, когда, так ему казалось, политика делалась на пышных балах, в гостиных за трапезой с севрским фарфором, за зеленым сукном игорных столов. Он нисколько не сомневался в том, что в те далекие времена был бы на своем месте. Но «мы имеем лишь то, что мы имеем» – эта не слишком глубокомысленная присказка ему всегда очень нравилась.
Утром следующего дня Шура, аккуратно расчесав бородку, в белоснежной рубашке и строгом костюме – Президент уважал протокол – явился в Кремль.
– Здравствуйте, Александр Викторович, – дружелюбно, но довольно официально приветствовал его Президент, – давненько не видались.
– У вас, Борис Николаевич, все дела да дела, зачем вам еще на меня время драгоценное тратить?
– Не кокетничайте, Шура. Поблагодарить вас хочу за прекрасную работу во время выборов. Премию получили? Щенников показывал проект: я подписал…
– Нет еще.
– И особая благодарность – за идею создания движения «Единство».
– Идея была не моя, а Можаева и Щенникова, мне чужих лавров не надо.
– Не будем считаться. Я‑то знаю, сколько вы трезвых и полезных идей лично мне подали. И в данном случае, чья бы идея ни была, а сработали вы, как надо. Победителей не судят. Несмотря ни на что, народ все‑таки поддержал нашу прокремлевскую фракцию, а значит, и преемника моего поддержит. Что за людей хоть избрали по списку «Единства»? Я и фамилий‑то их никогда не слышал. Вы‑то их хорошо знаете?
– Да кто ж их знает, Борис Николаевич! Кого губернаторы рекомендовали, того и включали в списки. Знакомили меня в областях с некоторыми кандидатами. Как будто люди приличные, не зажравшиеся…
– Вот‑вот. С одной стороны, это и хорошо, может, и работать в полную силу начнут, но с другой – помните, как наши прошлые думцы за повышение себе зарплат и пенсий регулярно голосовали, а московские квартиры дружно приватизировали. Тех, которых в новый состав не выбрали, все одно домой ехать не хотят и квартиры не освобождают. И это полномочные представители народа, понимаешь! О людях наших они совсем не думают: только о собственном благополучии, я прав?
– Трудно сказать, Борис Николаевич, лично я никогда депутатом не был.
– Да, Шура, ведь слаб человек, и мало кто устоит против соблазна разжиться любым добром на даровщинку‑то. Как бы благие намерения наших новоиспеченных народных избранников не испарились, как легкий утренний туман, понимаешь…
– А вы никогда не замечали, Борис Николаевич, что люди нередко откровенно ненавидят своих благодетелей? – задумчиво спросил Шура.
– Как не замечал. А ваш тезка Коржаков? Верил ему, как себе. Столько всего вместе прошли… Казалось, мужик что надо. Настоящий, крепкий, за Россию болеющий. Надеялся, что в толкового государственного деятеля вырастет. А он за меня государством руководить полез! Да еще в книжке об этом прописал. Я‑то сам читать не стал, мне отдельные моменты пересказывали. Ну кому после этого верить, Шура?
Позин посмотрел на взволнованное лицо Президента и ничего не ответил.
– Да, кстати, вы, Александр Викторович, в курсе безобразия, которое мои самые близкие люди учинили с миллионными счетами за рубежом и тому подобным?
– У меня счетов за рубежом нет, – добродушно улыбнувшись, ответил Позин.
– Знаю, и вообще не о вас речь‑то идет, понимаешь. Вы же слышали все эти истории, а меня своевременно не информировали. Почему?
– Не считал нужным, ибо слухи, они и есть слухи, а подтвердить документально я ничего не мог. Кроме того, я думал, вы сами знаете…
Взволнованное лицо Президента побагровело от гнева.
– Вот уж не ожидал, что после стольких лет добрых отношений вы, Александр Викторович, станете считать меня главарем шайки воров…
– Как можно, Борис Николаевич! Вы всего лишь типичная жертва обстоятельств, неминуемо сопутствующих власти. Вы никогда не спрашивали ни меня, ни, наверное, себя, почему я всегда наотрез отказывался от всех ответственных постов, которые вы мне предлагали. Причем отказывался, как вы сами видели, под любыми нелепыми предлогами.
– Кстати, почему?
– Я слабый человек и никогда не могу ни в чем отказать, а приятелей у меня куча. Вот и судите сами, какой бы из меня вышел начальник. Хуже некуда. Так что не обижайтесь, Борис Николаевич, я вас ни в чем не имею права обвинять, ибо знаю, что стал бы таким же, как все они…
– Что уж мне теперь‑то обижаться? Расскажите мне лучше, что там» с Долоновичем приключилось? Кто это все подстроил? Не сам же он в конце концов своего двойника убрал? Вы же с ним с институтских лет дружите… – Президент, очевидно, хотел переменить тему разговора.
– Саня Долонович – гений ситуации. В каждой заданной ситуации он ориентируется лучше всех. Останься он физиком, мог бы со временем и Нобелевскую премию получить. И в ситуации финансового кризиса найдет единственный верный выход, однако, добавлю, верный для себя. Но инсценировка собственного самоубийства не его стиль!
– Но кто‑то же убил его двойника?
– Догадываюсь, но промолчу. Опять же доказательств не имею, а без них чего воздух зря сотрясать!
– Следы у нас заметать умеют, это точно, – мрачно произнес Президент. Наступила пауза. Президент внимательно смотрел на Позина, а тот подумал, что настал черед того главного, ради чего Президент и вызвал его. Но хозяин кабинета все молчал и молчал, словно не зная, как начать разговор.
– Очень нуждаюсь, как в давние времена, в вашем совете по важнейшему для меня вопросу, – наконец медленно произнес Президент.
– Неужели опять премьера собрались менять?
Шура часто позволял себе подобные вольности, что до сих пор, естественно, сходило ему с рук. Кроме того, он подумал, что такой прямой и откровенный вопрос подтолкнет Президента к дальнейшей беседе.
– Наоборот.
– Что – наоборот? – не понял Позин.
– В отставку думаю уйти, а Путин по Конституции обязанности мои до новых выборов исполнять будет.
Позин был ошарашен. Зная этого человека еще с тех пор, когда он не был Президентом, такого немыслимого хода он никак от него не ожидал.
– А зачем вам в отставку‑то уходить? – Шура растерянно теребил свою аккуратную бородку.
– Совсем запутался я, понимаешь с семейством своим и окружением. Понадеялся на то, что они деньги в страну сами вернут… попугал даже, а они не возвращают. Под суд их отдать – себя опозорить. Люди‑то спросят: кто же у нас столько лет Президентом был? Страной кто руководил, понимаешь? Люди же верили мне. Не вижу я для себя никакого другого выхода. Да и физических сил для борьбы с ними не осталось. Не справлюсь я с ними, обложили со всех сторон, понимаешь. – В его голосе слышалось явное раздражение. – Куда ни кинь, всюду клин. Чувствую, никакой больше пользы принести России уже не смогу. А тогда зачем сидеть? Штаны просиживать? Так как вы думаете?
– Не знаю, что и сказать, Борис Николаевич…
– Подумайте как следует, Шура. Вы ведь единственный человек, к которому за советом обращаюсь, и только потому, что твердо убежден в том, что вы безо всякого личного интереса мне правду выложите.
– Ну что ж, правду так правду. – Шура на мгновение задумался, ища подходящие слова и понимая, что сейчас на нем лежит действительно большая ответственность. – Думаю, с учетом всего сказанного и того, что мы оба с вами знаем, решение ваше оптимальное. Особенно если вы действительно чувствуете, что устали. Только никогда об этом решении не жалейте.
– А вот этого обещать не могу. – Президент как‑то смущенно улыбнулся. – Ну, раз обе высокие стороны пришли к соглашению, давайте‑ка, Шура, набросаем мое последнее обращение к россиянам. Я тут уже кое‑что наметил.
Позин медленно и внимательно прочитал написанные от руки листы.
– Целиком одобряю то, что вы просите прощения у людей за то, что не успели выполнить обещанное. Ведь вас выбирали с любовью и верой.
Когда они закончили работу над прощальным словом Президента, Позин счел уместным спросить:
– А вы уверены, что ваш преемник пощадит всех членов «семьи», я, естественно, не имею в виду ваших ближайших родственников.
– Честно скажу, Шура, меня это не заботит. Пожимая на прощание руку Позину, Президент сказал:
– Спасибо за верность и правду. Будет желание, приезжайте ко мне на дачу. Думаю, мне ее сохранят.
В приемной Позина перехватил Щенников:
– Ну и зачем он тебя вызвал?
– Я и на этот раз не удовлетворю твое нездоровое любопытство, Валентин. Могу только сообщить тебе, что ни твоя судьба, ни судьба Бакурина не были предметом нашего внимания, – как обычно съерничал Позин…
Своей неожиданной отставкой Ельцин привел в состояние шока всю страну. Впрочем, отставка принесла ему и ближайшим родным пожизненную неприкосновенность. Ему оставили государственную дачу, охрану и много других привилегий, с которыми он призывал бороться на заре своей политической карьеры не признаваемого Горбачевым демократа.
Уже в январе Александр Позин узнал, что сначала Президент записал для трансляции под Новый год обычное новогоднее поздравление Президента россиянам, но потом, попросив выйти из кабинета всех, кроме оператора и младшей дочери, записал на пленку то самое прощальное слово, над которым они работали вместе. Что это было? Очередное колебание перед решающим шагом? Или хитроумный ход в аппаратной игре, в которой Президент не знал поражений?
Позин подумал, что никогда не спросит Президента, почему он записал два совершенно противоположных обращения к народу. В конце концов у пожилых людей бывают свои причуды. И еще он подумал о том, как будущие историки оценят «эпоху Ельцина» со всеми ее достоинствами и недостатками, проанализируют причины его успехов и неудач. Но каковы бы ни были объективные или субъективные выводы, одного у него не отнять:
Ельцин навсегда останется в истории России ее первым Президентом, избранным свободным всенародным голосованием…
Савелий прямо из аэропорта позвонил Богомолову:
– Приветствую вас, Константин Иванович!
– Здравствуй, дорогой! – обрадованно отозвался генерал и спросил: – Ты где?
– В Шереметьево…
– Устал?
– Никак нет!
– Тогда ко мне?
– Конечно!
– Хотя нет. Ты где Новый год встречать собираешься?
– Не знаю, не придумал еще.
– Тогда давай посидим по‑человечески, сначала попьем пивка, раков покушаем. А там и Новый год встретим вместе. Кстати, и дело к тебе есть.
– Где? – спросил Савелий, не обратив внимания на последнюю фразу.
– А догадайся с трех раз! – предложил Богомолов.
– У вас на даче! – с ходу ответил Савелий.
– Да ну тебя! – деланно рассердился генерал. – Нет, чтобы потрафить старику и хотя бы сделать вид, что не знаешь.
– Вот когда станете стариком, тогда и буду щадить ваше самолюбие, – в тон ему подхватил Савелий. – Что взять по пути?
– Только раков и пива! – отомстил генерал и тут же рассмеялся. – Шучу: все есть! Сам приезжай, это и будет моей старухе новогодний подарок.
Все уши прожужжала: когда да когда приедет любимый крестник?
– Скажете тоже…
– А вот сам и спросишь…
– Да, чуть не забыл: дача‑то та самая?
– А почему она должна быть другой? – удивился Богомолов.
– Кто его знает? Ведь вы сейчас заняли такой пост, что теперь даже и на «вы» к вам неловко обращаться, все мало кажется! – съязвил Савелий.
– Ты договоришься у меня! На этой даче жили еще мои отец с матерью, а пост… – Константин Иванович вздохнул, – сегодня он есть, а завтра его нет…
– Костик‑то все у вас? Как он, кстати?
– Костика я отправил на юга, здоровье поправить!
– Это только вопрос его здоровья, – насторожился Савелий, – или еще почему?
– Не дергайся! С ним все нормально: пусть подлечится как следует, перед тем как ты его снова куда‑нибудь сосватаешь…
– Та‑а‑ак, – обиженно протянул Савелий, – выходит, я виноват в его аварии?
– Что ты такой ершистый стал? Пошутить уж нельзя! Я действительно рад тому, что ты его занимаешь серьезными делами! Я тебе не только его доверяю, но и свою жизнь могу доверить! – серьезно проговорил генерал…
Сначала Савелий хотел заехать домой, чтобы переодеться, но потом, осмотрев себя, подумал, что сойдет и так. Перевесило чашу весов и то, что дача Богомоловых была недалеко от Ленинградского шоссе и из Шереметьево на нее можно было попасть, не заезжая в Москву.
Супруга Богомолова действительно обрадовалась приезду Савелия, словно он был ее сыном: крепко обняла, расцеловала в обе щеки, помогла раздеться, заботливо предложила тапочки, а когда генерал предложил пройти в гостиную, вдруг сказала:
– Еще успеете потрепаться! Вот тебе, Савушка, полотенце, иди в ванную, там найдешь шампунь, мыло…
– Ну, мать, ты даешь! – улыбнулся Богомолов.
– Ты, Костик, не остри, пожалуйста! Человек с дороги, вымотался, запылился…
– Точно, в самолетах столько пыли! – рассмеялся генерал.
– А ты думал, – не слушая его, продолжала хозяйка. – Иди, милый, иди, а мы пока стол накроем, – и подтолкнула Савелия в сторону ванной.
Через час они уже сидели за столом и Савелий с огромным удовольствием уплетал за обе щеки ломтики раков и креветок (супруга Богомолова заботливо почистила и тех и других), запивая эту вкуснотищу голландским пивом, которому генерал отдавал предпочтение.
Хозяйка сидела и наблюдала, причем в ее глазах одновременно читалось и умиление хорошим аппетитом мужчин, и плохо скрытая брезгливость: по ее собственному выражению, водных тварей она на дух не переносила. Богомолов, зная это, нарочно расхваливал раков и причмокивал от удовольствия, пока наконец не добился своего: супруга встала и сдержанно заметила:
– У меня такое впечатление, что вам хочется пообщаться наедине…
– Ну что ты, дорогая, откуда ты это взяла? – смутился Богомолов.
– Откуда? Из нашей более чем тридцатилетней жизни с тобой. – Она дружелюбно улыбнулась. – Пойду заниматься своими делами… Ведь кто‑то должен праздничный стол делать.
Когда она вышла, с достоинством подняв голову, Савелий заметил:
– Кажется, вы переборщили, Константин Иванович…
– О чем ты, крестник? Все нормально! – воскликнул генерал, отодвигая тарелку с креветками. – Давай, рассказывай!
– Как скажете: вы хозяин… – ответил Савелий и, не упуская ни одной детали, подробно рассказал о перипетиях своей вылазки на Филиппины…
– Выходит, Рассказов, как самка тарантула, сам себя и ужалил… – задумчиво проговорил Богомолов, когда Савелий закончил повествование. – Он умер?
– Честно говоря, я не стал проверять, но если вспомнить, что Воронова и его напарника с трудом откачали специалисты, а на острове никого, кроме секретаря Велихова, не осталось и нет никакой связи, то… – Савелий выразительно пожал плечами.
– Жил погано и отошел, как собака… – подытожил генерал.
– Константин Иванович, я, как вы знаете, особо дорожу вашим мнением и доверяю вам… – издалека начал Савелий.
– Можно ближе к «телу»! – нахмурился Богомолов: он всегда неуютно чувствовал себя, слыша дифирамбы в свой адрес.
– Вы можете объяснить мне, с вашей, как говорится, сугубо личной точки зрения, чем вызван неожиданный уход Президента в отставку?
После небольшой паузы Богомолов, который был одним из самых информированных людей в стране, открыл Савелию глаза на некоторые подробности этой истории.
– Собственно говоря, мне кажется, именно добытые тобой материалы и послужили последним аргументом для его решения… – Богомолов, казалось, размышлял вслух, – этих фактов Президент снести никак не мог… Ему еще повезло с «Медведем» и Путиным, который сыграл роль своеобразного буфера, и теперь ошибки, допущенные Президентом, вскоре забудутся, и всю эту историю придется расхлебывать его преемнику…
– Но почему же он не поставил об этом в известность верных ему людей?
– Во‑первых, я не могу со всей уверенностью сказать, что он ни с кем не посоветовался перед принятием решения об отставке, более того, у меня есть сведения, но… – Богомолов понизил голос и приставил к губам палец.
. – Господи!.. – воскликнул Савелий, но Богомолов прервал его:
– Не злись, это я для профилактики. Так вот, за несколько часов до новогодней телевизионной записи его кто‑то навестил.
– «Кто‑то»?
– Кто конкретно, выяснить не удалось, что само по себе уже наводит на размышления! Этот «кто‑то» пробыл с ним наедине больше часа и так же незаметно исчез.
– Думаете, кто‑то из «семьи» осмелился на шантаж?
– Шантаж? – с удивлением переспросил генерал. – Нет, не думаю… Мне кажется, что именно после разговора с этим человеком Президент не только принял это достойное и мужественное решение, но и точно все рассчитал: издал Указ о своей отставке, не оповестив об этом никого из своего окружения, словно специально, чтобы те не успели предпринять какие‑либо встречные шаги. Уверен, что не зря и решение об отставке он огласил тридцать первого декабря, когда вся страна готовилась к празднованию Нового года и все органы власти в предпраздничной суете… В своем обращении к народу Президент назвал и того, кто возьмет на себя всю полноту власти в период до выборов нового Президента. По Конституции его обязанности теперь выполняет Премьер‑министр, а выборы нового Президента должны пройти в конце марта двухтысячного года. Он даже попросил прощения у народа: повинную голову и меч не сечет!
– Да‑а‑а… – протянул Савелий, – Борис Николаевич остался верен себе: взял и хлопнул на прощание дверью!
Так в беседе незаметно текло время. Настала полночь. Радушная хозяйка накрыла праздничный стол, и они втроем отметили приход Нового, 2000 года…
За утренним чаем Савелий поинтересовался:
– Константин Иванович, на какое это дело вы мне намекали?
– Я видел, как ты устал, и не хотел тебя в это ввязывать, но раз ты сам спросил, расскажу, – признался генерал.
– Ну и…
– Учти, об этом плане пока не знает никто, кроме меня, Воронова и одного человека в Чечне.
– Понял. – Савелий внутренне собрался. – Хотите в Чечню меня направить?
– Есть такая мысль…
– Слушаю!
– Мы тут разработали одну хитрую операцию, и ты со своими… так сказать, неординарными способностями можешь оказать неоценимую помощь…
– Не томите, товарищ генерал!
– Хорошо.
И Богомолов подробно рассказал о хитроумной игре, которую они затеяли с чеченскими полевыми командирами. Поводом для нее стало то, что после взятия Грозного основная часть боевиков вместе со своими главарями отошла в горы. Сейчас они окружены федеральными войсками и находятся в своеобразном мешке. Места труднодоступные, и расправиться с террористами малой кровью вряд ли удастся. Конечно, рано или поздно они будут подавлены, но приближается весна, в горах появится зелень, и обнаружить и разбить их будет еще сложнее.
Так возник план уничтожения если и не всех, то большей части во всяком случае. По этому плану в рядах федералов должен найтись «предатель», который за энную сумму согласится вывести из окружения по «безопасному» коридору большую группу чеченцев.
– Этот план возник несколько недель назад, кое‑какие шаги, для того чтобы они клюнули, уже делаются, – уточнил генерал.
– И что за шаги? – В голосе Савелия послышался явный интерес.
– Намеренная утечка радиопереговоров, распускаемые слухи о слабости обороны одного из участков окружения и тому подобная дезинформация, обязательно подтверждаемая на деле фактическими материалами…
– Вы хотите, чтобы я сыграл роль того самого «предателя»? – догадался Савелий.
– Вполне возможно… – Генерал испытующе посмотрел на Савелия.
– Когда я должен отправляться? С какими полномочиями? С какой легендой? С кем держать связь? – Казалось, Савелий уже все для себя решил.
– Дня на подготовку хватит?
– Вполне…
– Полетишь туда в звании майора в качестве представителя Генерального штаба. Для всех ты прибудешь в Чечню, чтобы провести инспекцию по личному приказу начальника Генштаба. Отвоем истинном задании будет знать только один человек – генерал Шаманов, командующий Западной группировкой федеральных войск.
После того как генерал ответил на все вопросы Савелия, они расстались…