Уже в первые месяцы войны, когда превосходство противника угнетало и подавляло, беспощадные залпы «катюш», наводивших ужас на врага, были предвестниками неизбежной расплаты. Сбивая спесь с фашистов, «катюши» вселяли в наших бойцов гордость и восторг: и мы не лыком шиты. «Катюши» поднимали боевой дух наших воинов, учили презирать врага.
В годы войны и много лет после нее «катюши» оставались под покровом тайны, которую мы сами берегли. Мы позволяли себе лишь удивляться: откуда «вдруг» появились «катюши» — оружие, которое никто не имел, кроме нас? Мы не знали, кто их создал, кто, где и как выпускал. Мы удивлялись, откуда в них такая мощь, такая огненная сила.
Так кто же создавал «катюши»?
Один из них — Семен Михайлович Тарасов. В годы войны он был главным конструктором завода имени Д. Колющенко.
Студент Томского индустриального института, затем инженер завода имени Колющенко — таков его путь до войны.
За два года до войны он создал новый плуг. Придумал новый механизм подъема плуга с любой стороны пахоты за один оборот колеса. Это первое изобретение Тарасова. Авторское свидетельство было опубликовано в журнале 31 марта 1941 года.
Говорят, у «катюши» и космических ракет один исток. Это факт. Но есть у них еще одно начало: плуг, перекованный в меч.
Плуг забыли сразу же, как началась война.
— Уже в июле, в первой декаде, я получил чертежи снаряда «РС-132». А 9 августа Государственный Комитет Обороны обязал ряд заводов, в том числе и наш, освоить производство установок «БМ-13».
— Семен Михайлович, кто выпускал «катюши»?
— Кто? Пока нам не дали бронь, самые квалифицированные рабочие ушли на фронт. Мы приняли сотни женщин и подростков, которые и подойти к станку боялись. Несколько легче стало, когда прибыли оборудование и люди из Херсона, Сум, Москвы. Но опять загвоздка — где их разместить? Представьте себе: цех без одной стены, ее переносят на новое место. Снег, холод. Горнушки — только руки погреть.
— А знали ли вы, какое оружие было вам доверено?
— Откровенно сказать, нет. Собранную «катюшу» видели немногие. А на тех, кто видел, она не производила особого впечатления: уж слишком проста и в то же время необычна. Сначала и я недоумевал: как же она стреляет? Нужно по одному наводить каждый из снарядов? Только потом я узнал, что пускающее устройство «катюши» — как арифмометр: крутишь ручку — и снаряды вылетают один за другим. Что ни секунда — два снаряда.
Не сразу узнали мы, какой ужас наводили «катюши» на врага.
— Но все-таки видели, как она стреляет?
— Нет, не видел. Приезжали к нам фронтовики принимать «катюши». Спросить бы, да нельзя. И те молчат. Только иной большой палец покажет. Хорошая, дескать, штука, давайте побольше. Понравилось, и то ладно.
Был у меня такой случай. Прибыл с фронта брат двоюродный. Сели мы за стол, как положено, разговариваем про дела на фронте и в тылу. Гпяжу, брат вроде что-то по секрету хочет мне сказать. Как только жена отойдет от стола, наклонится и шепчет: «Ты знаешь, что я на фронте видел!..» — «Что?» — «Мы занимали склон горы. С наблюдательного пункта далеко видно. Внизу, вдоль реки, немцы сосредоточились. Много их набралось, аж черно на снегу. И тут наши как пальнули, на том месте — сплошной огонь. Представляешь?» И он, оглянувшись, закончил: «Есть у нас орудие такое...»
К тому времени я уже догадывался, как воюют наши «катюши». И тут понял, что брат говорил о них. Он, конечно, удивился бы, скажи я ему, что это орудие мы делаем на своем заводе. Но я промолчал тогда...
Так рождались легенды о «катюшах». Будто они, как в сказке, появляются неизвестно откуда. А чудо было в другом — их в голоде и холоде выпускали подростки, вчерашние школьники, стоявшие у станков по две смены.
— Как было в те годы? Надо, и все! Помню, не могли мы сверлить отверстия диаметром 2,9 миллиметра. Сталь твердая, сверла летят, идет брак. Кто ни возьмется, не получается. И тут — прием в обкоме партии. Отвечая на вопрос секретаря Н. С. Патоличева, как идут дела, колющенцы признались: беда, сверла слабоваты. И тогда Николай Семенович открывает сейф и достает несколько пачек сверл. Видимо, знал он про нашу беду.
В первый же день Зина Черноскулова, работая новыми сверлами, сделала несколько деталей. А всего восемнадцать девушек были заняты на этой же операции. Мы им даже отгородили место в цехе, чтобы никто не мешал. И дело пошло.
Конечно, мы догадывались, какое важное дело нам поручено. Уже в декабре 1941 года в «Правде» в списках награжденных увидели фамилии своих товарищей. Работники тыла в первые месяцы войны награждались крайне редко.
Должен сказать, нам было очень важно знать, как действуют наши «катюши». Вести с фронта поступали нечасто, особенно в первые годы. Но когда мы узнавали, что там довольны нашей продукцией, это очень помогало в работе, всех буквально подстегивало. Мы радовались и забывали о трудностях.
Главное в «катюше», конечно, снаряд. Он — реактивный. В камере двигателя — семь шашек пороха (длиной 55 и диаметром 4 сантиметра). Сгорая, порох создает в камере давление в 300 атмосфер, температура поднимается до трех тысяч градусов. Раскаленные газы, вырываясь через сопло, создают тягу. При сходе скорость снаряда 70 метров в секунду, а максимальная — 355. Ну, и головка, в ней боевой заряд. Дальность полета — 8,5 километра. Так устроен снаряд «РС-132».
Просто? Теперь-mo просто. А тогда... Ведь у нас был плужный заводик, старенькое оборудование.
Сама же установка была еще проще. Направляющие, ферма, поворотная рама. Сложность была в том, что подрамники надо было делать под разную тягу: от тракторов до «студебекеров»...
Сборка «катюш» велась в одном месте. Это старый гараж на углу улиц Елькина и Труда. Оттуда все они и отправлялись, конечно же, скрытно. На этот счет было очень строго.
Однажды был у меня повод поволноваться. Иду зимним вечером по улице Труда, подхожу к гаражу: что такое? Окна большие, покрытые тонким слоем инея. И при вспышках сварки на окнах — силуэты «катюш». Тому, кто их видел, нетрудно догадаться, чем заняты в гараже. Пришлось тут же переставить станки так, чтобы тень не падала на окна. Время было такое...
— Семен Михайлович, а само слово «катюша» когда вы услышали?
— Я знаю несколько названий. Офицеры говорили «гвардейские минометы». Солдаты по-разному их называли: «гитара», «секретка», «адская мясорубка» и даже «Раиса Семеновна с гитарой». А осталось одно название — «катюша». Кстати, мы на заводе направляющие называли спарками, а снаряды — ровсами.
...«Катюши» многое объясняют в войне, увенчанной победой. «Катюши» не с неба свалились. Теперь ясно: они были маленькими ракетами, которые ныне поднялись до космических высот.
М. Фонотов
Спасибо вам, девчата с патронного! А. Моисеев
Бригадир фронтовой комсомольско-молодежной бригады патронного завода №541 (Челябинск)
Нила Трусилина
|
На старом, краснокирпичном корпусе Челябинского института механизации и электрификации сельского хозяйства (ЧИМЭСХ), ныне агроинженерного университета, по улице Красной в Челябинске белеет мраморная мемориальная доска. На ней высечено: «В этом здании в годы Великой Отечественной войны размещался один из цехов патронного завода».
Об этом заводе не знает никто. Разве только те, кто здесь работал. И это неудивительно. С войной он родился и в День Победы был закрыт. Не нужна стала людям его смертоносная продукция. Коллектив завода распался: кто перешел на другие предприятия, кто продолжил прерванную учебу. Собственных корпусов завод не имел, квартировал с временной пропиской в зданиях ЧИМЭСХ, пединститута и в том, что стояло напротив. Челябинский патронный именовался в сводках и газетах военных лет заводом № 541 или предприятием директора Алешина.
Не осталось летописи патронного. Где-то хранятся его архивы, но у историков еще не дошли до них руки. Пусть же историю завода № 541 расскажут те, кто здесь работал.
Обращение молодежной бригады завода № 541 со страниц газеты тех лет:
«Мы, работницы фронтовой комсомольско-молодежной бригады имени Зои Космодемьянской, приложим все силы для выпуска дополнительной продукции для доблестных воинов Красной Армии... Мы взяли на себя обязательства — выполнить программу марта не ниже чем на 180 процентов, совершенно ликвидировать брак, овладеть вторыми специальностями, чтобы заменить своих товарищей, ушедших защищать нашу Родину.
Обращаемся ко всем женщинам и девушкам города с призывом последовать нашему примеру.
Выше знамя социалистического соревнования! Больше вооружения, боеприпасов для нужд фронта!
По поручению бригады обращение подписали бригадир Нила Трусилина, члены бригады Кучеренко, Масаева, Гусихина, Баландина».
Почин фронтовой бригады Нилы Трусилиной был широко подхвачен, а тон в соревновании задавали сами инициаторы. Они стали лидерами соревнования комсомольско-молодежных коллективов не только завода, но и области.
Знаменитый бригадир Нила Трусилина-Матусевич вспоминает:
— Нас было восемнадцать девчонок. Мне в сорок первом, как раз в июне, исполнилось семнадцать, а иные были и помладше. Большинство эвакуированные, как и я. Я, например, из Ворошиловграда, Марта Кучеренко из Харькова, Клава, фамилию не помню, из Киева... Коренных челябинок среди нас, помнится, было шестеро: Зоя Гусихина, Шура Скулыбердина, Тася Баландина, Роза Гетьман, Шура Букина, сестры Ира и Эля Яновские.
Их называли осмотровыми работницами, потому что их обязанность — осматривать гильзы от патронов. ОТК — само собой, после них. И если недосмотрели изъян хотя бы в одной гильзе, должны были проверить заново всю партию. С тех пор у Нилы Ивановны болят глаза — перенапрягла. Ведь иной раз по двое суток с завода не выходили. Поспят на сцене или балконе часа три — и снова за смотровой стол. Цех их размещался в старом здании ЧИМЭСХ, а участок — в сегодняшнем актовом зале.
Бригада поначалу была молодежной, да и весь цех молодежный — постарше лишь женщины да инвалиды.
К. Д. Букреева:
— Попала я во второй цех, где делали пули. Сначала меня поставили на контроль, а потом на станок. И уже вскоре я выдавала по две-три нормы. Конечно, тяжело было нам, девчатам, таскать свинец с первого на второй этаж, а приходилось в смену переносить до 500—600 килограммов. Ну а курсы сандружинниц мне все-таки пригодились, когда нас стали посылать в госпитали. Мы ухаживали за ранеными, кормили их, даже закручивали цигарки — первое время они у нас никак не получались. Ничего, научились. Сегодня трудно поверить, как мы выдерживали: 12 часов смены, потом госпиталь — и снова на завод. Иной раз приходилось отдыхать по два-три часа в сутки. Переходили мы порой и на казарменное положение.
Голодно, холодно, трудно было нам, но мы знали одно: разве сравнить наши беды с теми, что выпали на долю людей, оставшихся в осажденном Ленинграде, в оккупации? Мы чувствовали себя перед ними в долгу и делали все, чтобы ускорить разгром врага.
— Особенно тяжела была ночная смена,— вспоминает Л. Г. Старикова-Коваль.— Чтобы не заснуть, пели песни, на всю жизнь тогда напелись. Получалось словно про себя, ведь все заглушал шум станков. А то играли в географию всем цехом, от одного к другому передавали, где какие государства, горы и реки находятся. Так заставляли мозг работать, чтобы не уснуть. Чтобы освежиться, выходили на балкон (наш монтажный участок находился на втором этаже). И такая стояла ночная тишина, что не верилось: где-то гремят бои. И невольно мечталось. Неужели когда-то на всей земле будет мирная тишина и ночью можно будет спать?
— Нас, малолеток, очень жалела старший мастер Елена Климентьевна Ковалева,— с благодарностью вспоминает Л. А. Зыкова-Долгополова. — Мы ей, пожалуй, годились во внучки. Она где-то доставала нам дополнительные талоны на хлеб и обеды. Работали мы сначала по восемь, а затем и по 12 часов. Калибровали гильзы вручную, тут мне было сподручно, а как поставили автоматы, я достать до них не могла. Что делать — стали мне подставлять ящик.
— Когда началась война, я училась в девятом классе школы № 50,— вспоминает К. А. Задорина-Потей.— Помню, к нам в школу пришла представительница завода № 541 и сказала, что нужны рабочие руки. Всех изъявивших желание работать пригласили в райком комсомола, там сообщили, что мы должны считать себя мобилизованными. До шестнадцати мне не хватало недели, так что в третий цех я пришла уже взрослой. И работать сразу стала как взрослая.
— О заводе мне сказали подружки. Я тогда работала в пекарне, но сразу же перешла на патронный. Здесь, считала, важнее. Пятнадцати мне тогда еще не было, — рассказывает Л. А. Зыкова-Долгополова.
Семнадцать лет исполнилось в сорок первом Л. Г. Стариковой-Коваль, шестнадцати не было А. П. Петровой, лишь И. М. Тихомировой было за двадцать. В годы войны она стала первой на заводе многостаночницей. При норме два станка работала на двенадцати, то есть за шестерых. О ней писали в газете, говорили по радио. Прилетал даже корреспондент из Москвы. О челябинской многостаночнице передавали стихи по радио.
«Правда» как-то посвятила челябинскому заводу № 541 целую полосу. Он тогда по Наркомату боеприпасов занял второе место. Находился наркомат, кстати, в Челябинске, занимал полукруглое здание на площади Революции. На «правдинской» полосе — выступление Н. Тихомировой «Я стала хозяйкой 11-ти станков».
— В конце сорок первого ввиду тяжелого военного времени нас, учащихся РУ-2, распределили по заводам. Несколько человек направили на номерной завод, который выпускал патроны,— вспоминает один из немногих мужчин, работавших на № 541-м, Г. А. Суворов. — На нашем свинцеплавильном участке во втором цехе делали для пуль свинцовую проволоку. Находился он в старом складе-сарае. Участок был молодежный. Мне было шестнадцать лет, да и остальные ненамного постарше, но работали, как взрослые — в две смены по 12 часов.
Часто приходилось оставаться и после смены, если какой-нибудь пресс выходил из строя. Ремонтировали их сами. Каждый из нас владел всеми специальностями, которые были необходимы на нашем участке. Были слесарями по ремонту, прессовщиками, кочегарами на печах для плавки свинца, грузчиками на загрузке ванн свинцом. Жили единой семьей и помогали и заменяли друг друга во всем.
— Я занималась универсальной шлифовкой в инструментальном цехе,— вспоминает Ф. 3. Архипова-Тарбазанова.— Помню, приезжал к нам представитель Наркомата обороны. Он рассказал, как нужны на фронте наши патроны, и мы после этого работали целый месяц, не выходя с завода, здесь и спали... Наш мастер Новак очень беспокоился, как бы наши косы не закрутило в станок, и все просил, чтобы мы повязывали свои головы.
Большое внимание на заводе уделялось созданию фронтовых молодежно-комсомольских бригад. В цехе № 3 работала фронтовая бригада Елисеевой имени героя Сталинграда, нашего земляка — снайпера Василия Зайцева. В конце войны Зайцев приезжал в Челябинск и встречался с членами бригады Елисеевой. Одной из лучших фронтовых бригад на заводе и в городе стал дружный коллектив, который возглавляла Дуся Оспельникова (Даренская). Бригадир Оспельникова (единственная на заводе!) получила медаль «За отвагу».
Третий цех был в основном женским. Только слесари-наладчики и грузчики — мужчины. В цех привозили гильзы, порох, пули, капсюли, а отправляли уже готовую продукцию, уложенную в непромокаемые коробки и ящики, прямо на фронт.
— Работать я и мои подружки Лида и Зина пошли в сорок втором году по окончании семи классов. Было нам по 14—15лет,— рассказывает А. М. Корецкая-Кружкова. — Поставили нас на участок упаковки патронов в коробки. Входило в коробку 360 патронов. Делали мы это аккуратно, перекладывали ряды промасленной бумагой, затем все патроны завертывали в бумагу, надевали коробку, сильно промасленную, чтобы не мокли патроны под дождем. Военпреды часто проверяли нашу упаковку — в корыте, полном воды. Но патроны оставались сухими. Часто мы выполняли по две нормы. Пожилым было трудно за нами угнаться. Обычный рабочий день их был 12 часов, а в воскресенье работали с восьми утра до четырех дня, потом шли домой, а в 12 ночи опять на работу до утра. Мы же, малолетки, работали по шесть часов в день, без выходных и отпусков. И так почти до самого Дня Победы.
И вот он пришел, этот долгожданный день! Мы получили сразу три выходных дня. День 9 мая был очень теплым, солнечным, все высыпали на парад. Шли со своим цехом. Был у нас в то время «оркестр», играли на баке из-под масла, на каких-то железках, ну и музыкальные инструменты тоже имелись. Играли всё — и марш, и вальсы. Нам было весело, радостно, город был убран очень красиво. Запомнился этот день на всю жизнь. Везде шли концерты, танцы, а когда стало темно, был салют. Такой!!! После никогда такого не было, какой был в сорок пятом. И опять — концерты, кино до утра.
Через три выходных дня мы пришли на работу — а завода уже нет, все увезли, все уехали. Мы еще месяц работали — «разоружались». На маленьком станочке вытаскивали пулю из гильзы, высыпали порох. Все, войне конец! Стали ждать возвращения родственников. Многие не дождались, мы тоже...
Есть вполне понятная нам субъективность в их воспоминаниях. Для них вся война — долгая, пасмурная зима, в которой и дневного света-то не было. Все ночь и ночь с черной светомаскировочной бумагой на окнах. В глазах будто песок от недосыпания. В ушах — неумолчный до самой Победы гул станков — их выключили только 9 мая. И лишь тогда они услышали тишину, увидели солнце на голубом небе.
Как и вся страна, жили они тогда одним — выстоять и победить. И они вынесли все. И выстояли.
Ваш вклад в Победу не забыт, девчата с патронного! Спасибо вам за ваш совсем не девичий труд!
А. Моисеев