НАШИ ПАВШИЕ КАК ЧАСОВЫЕ…
Эссе.Размышления о генетическом коде русской нации. О том, чем память о Великой Отечественной войне является для всех нас и насколько она определяет наше будущее?
Что это за понятие такое - Родина? Само ощущение принадлежности к родине, народу… С одной стороны, оно такое расплывчатое, эфемерное, не имеющее четких границ. С другой - проявляется реальными большими чувствами, эмоциями и вполне конкретными серьезными поступками: взял и неожиданно бросился на амбразуру вражеского дзота.
…После исчезновения на карте великого Советского Союза мы узнали реальные исторические факты и пережили крушение многих иллюзий о прошлом своей страны - той, которой мы так гордились. А еще мы теперь имеем возможность узнать, что на самом деле думают о Великой России и ее жителях люди во всем мире, и это мнение сильно отличается от нашего представления о самих себе.
Очень многое изменилось во всех сферах нашей жизни - как внешней, так и внутренней. Но самые тектонические сдвиги, на мой взгляд, произошли именно в этом ощущении Родины, принадлежности к стране, гордости и горести, которые мы испытываем, чувствуя эту принадлежность.
Времена не выбирают…
Говорят, что наша личность - это что-то, что идет своим, выбранным ею путем.
Но если это так - что значит прожить «свою» или «не свою» жизнь? Как она вообще может быть «нашей», если у нас не было шанса ее выбрать? Стоит ли питать иллюзии и верить сказкам?
Всех нас угораздило родиться в определенное историческое время, в конкретной семье и стране. И это в каком-то смысле случай - так «карты выпали». Но закономерность в том, что данные конкретные время и место делает людей такими, какими они себя знают.
Среди моих читателей есть те, кто кто-то родился сразу после Великой Отечественной войны - как, например, мои родители. Кто-то, как я - в шестидесятые, кто-то - застойные семидесятые. Ну, а кто-то уже после перестройки и крушения СССР - в совершенно новой и другой стране.
Представим себе эти жизни.
Родители моего мужа - Россинские Валентин Федорович и Мария Ивановна, 1932-1934 года рождения - провели детство в коммунальных квартирах. Их семьи жили в комнатке, которая вмещала одновременно шесть человек - представителей сразу трех поколений. В школе они писали железным пером, макая его в чернильницу-непроливайку, и до вполне сознательного возраста не имели никакого представления о существовании телевизора. Пережив оккупацию и голод во время ВОВ, они и потом никогда не выбрасывали еду. И несмотря на то, что было непросто, учитывая их характеры, всю жизнь прожили вместе.
Моя бабушка - Нескоромных Мария Федоровна, 1919 года рождения, относилась к тому поколению советской интеллигенции, которое стали называть впоследствии «шестидесятниками», или «детьми XX съезда». Это поколение примерно соответствует «молчаливому поколению» на Западе. Историческим контекстом, сформировавшим взгляды «шестидесятников», были годы сталинизма, Великая Отечественная война, итоги XX съезда КПСС и эпоха «оттепели». В 20 лет бабушка осталась вдовой с годовалой дочкой на руках - моей мамой, которая родилась в 1940-м году. Ее муж Яков, мой дедушка, погиб на войне.
Большинство «шестидесятников» были выходцами из интеллигентской или партийной среды, сформировавшейся в 1920-е годы. Их родители, как правило, были убеждёнными большевиками, часто участниками Гражданской войны. Вера в коммунистические идеалы стала для большинства «шестидесятников» самоочевидной, борьбе за эти идеалы их родители посвятили жизнь.
Однако ещё в детстве им пришлось пережить мировоззренческий кризис, так как эта среда сильно пострадала от так называемых сталинских «чисток». У некоторых «шестидесятников» родители были посажены или расстреляны. Обычно это не вызывало радикального пересмотра взглядов - однако заставляло больше рефлексировать и приводило к скрытой оппозиции режиму.
Я же родилась в относительно сытные годы советского «застоя» и не в коммуналке. Мясо на ужин готовили не только по воскресеньям, никто из моего поколения никогда не голодал. Большинство из нас не были революционерами, не собирались коммунистический режим уничтожать. Я, например, даже подумать не могла, что это возможно.
Впрочем, лично я была совершенно счастлива от того, что родилась в СССР, а не в какой-нибудь империалистической Америке. Я любила «дедушку Ленина», ездила в летние лагеря пионерского и комсомольского актива, после школы целый год работала старшей пионерской вожатой, возглавляя пионерскую дружину школы, организуя зарницы и поиск ветеранов ВОВ, сборы макулатуры и металлолома.
Моя дочь родилась в 1998 году, в мире интернета и гаджетов. Еще в младенчестве она заслюнявила пару родительских телефонов до смерти - тогда еще они от этого безвозвратно ломались. Чуть позже перекидала в ванну один за другим несколько пультов от телевизора. В это же время мы начали строить дачу: все дошкольное детство и летние школьные каникулы дочка провела на свежем воздухе, у Волги и в компании друзей.
А вот если бы Женя родилась во времена моей прабабушки, то она, скорее всего, была бы безграмотной - тогда уровень грамотности населения России был немногим выше процента. Впрочем, там, где жили мои прабабки и прадеды, в деревне Вишневка в Курской области, еще даже электричества не было, не говоря уж об интернете.
Теперь перемножьте сто миллиардов (количество людей, живших на Земле за всю ее историю) на сто миллиардов (вероятность того, что именно вы, а не какая-то ваша сестра, появились у ваших родителей), и вы узнаете, каков был ваш шанс родиться именно тогда, когда вы родились.
Представьте: местом вашего рождения могла быть индийская деревушка времен Будды, далекий аул в современном Афганистане, или, например, Лондон времен Великой чумы. Даже если бы вы сохранили тот же набор генов, те же задатки, на выходе вы были бы совершенно другим человеком! Такова закономерность. Случайность лишь в том, что с вами случилось то, что случилось.
Поколение победителей
В России еще, к нашему великому счастью, еще живет поколение людей, которые прошли войну или, по крайней мере, хорошо ее помнят. И «к счастью» - это здесь не случайная оговорка. К счастью, потому как эти люди, как никто другой, самим фактом своего присутствия в социальном пространстве обеспечивают так называемую «историческую память» нации.
Мы едины пока только потому, что живы ветераны, которые связывают нынешнюю российскую неразбериху и суету с величайшим знаковым событием почти уже ушедшей эпохи - победой в Великой Отечественной войне. Как только эта война окончательно станет для нас фактом из учебника и среди нас больше не будет носителей этого знания, этого опыта, очевидцев и участников тех событий, мы окончательно отшвартуемся и уйдем в открытое море, где нет ничего - ни ориентиров, ни оснований. Только на себя придется рассчитывать. Но мои бабушки и дедушки - ветераны Великой Отечественной - уже умерли…
Поколение довоенного и военного времени - люди, пережившие войну, которые впитали в себя удивительную, непонятную нам способность к реальной, полной самоотверженности. Своего рода вынужденный, приобретенный, подсознательный стоицизм. Они у нас самые настоящие стоики - героическое поколение, которое полностью отказалось от себя, от личных благ, личных удовольствий. Они принесли в жертву государству, системе свои индивидуальные, человеческие помыслы и желания.
Почему так сложилось? Тут много факторов, я думаю. Не последнюю роль сыграла и система тоталитарного управления, подсознательный страх перед силой властной машины. Но в большей степени, конечно, тут другая причина - они постоянно решали какие-то задачи, которые были «сверх» них, надличностные: создать страну, защитить страну, а затем восстановить ее.
При этом, о чем мечтал каждый из этих людей в отдельности - они и сами-то толком не знали. Не позволяли себе в этом направлении думать. Они готовы были жертвовать, жили в состоянии этой готовности. И эта их жертвенность трансформировалась сейчас в то базовое требование, которое они предъявляют ко всем следующим поколениям: «Вы должны научиться отказывать себе в удовольствиях!» Таков главный тезис, который исходит от этого поколения. И его представители смотрят на все последующие поколения и не любят, не могут принять в них именно это - то, что личное для их детей и внуков стало выше общественного.
Они не понимают, о каком вообще таком удовольствии для себя, любимого, может идти речь. Есть некая зона комфорта - и ладно, и достаточно. Вот достался блокаднику дополнительный паек - и то счастье, спасибо большое. И поэтому военное поколение никогда не понимало и не поймет, что значит получать удовольствие от жизни, что значит «делать свою жизнь». У этих замечательных людей просто нет такого жизненного опыта, они не ощущают своего права на удовольствие. Удовольствие, которое они могли себе позволить, - это делать что-нибудь для своей семьи, своего предприятия, своей страны.
Причем надо заметить, что и само понятие «семья» тогда было другим, «семья» включала в себя не просто три-четыре поколения отцов и детей, к ней относились и семьи сестер и братьев - а рожали тогда куда более активно, чем сейчас, - и семьи их детей и внуков. Родственники порой жили в разных городах и селах, но почти каждый месяц у кого-то что-то случалось – свадьба, похороны, болезнь, финансовые трудности, ремонт, переезд… И тогда вся многочисленная родня тут же бросалась на выручку.
А знаете, только сейчас начинаю это осознавать так ясно: это ведь была очень счастливая суета, хоть и в виде некоторой семейной повинности, якобы вынужденной и связанной порой не с самыми приятными событиями.
Была у меня среди читательниц одна очень пожилая женщина - Нелля Цезаревна (по официальному статусу - «ребенок блокадного Ленинграда», она умерла 18 лет назад). Так вот, она рассказала, как умер ее младший брат – в одной кровати с ней в блокадную зиму, от голода. Она проснулась утром, а он холодный. Она давай его греть, а он не отогревается. Она зовет взрослых, а те говорят-– мол, пусть еще поспит. А потом вдруг обнаруживается, что ребенок умер. И какова реакция? Бабушка бросается в свою комнату, встает на колени перед иконой и, крестясь, кричит: «Господи, спасибо Тебе! Еще один рот забрал!»
Пережив такое. она до чувства стыда, до состояния внутренней паники была обеспокоена тем, что «неправильно тратит деньги». Как тратит? Покупает себе «слишком много еды». Я спрашивала: «Всю еду-то эту съедаете?» – «Да, всю». – «А у вас что-то портится в холодильнике?» - «Нет». - «Вы можете меньше покупать еды?» - «Нет…» Но она… получала удовольствие от того, что она может есть столько, сколько хочет! И ей стыдно, ей было совестно за это, понимаете?! За удовольствие от еды ребенку блокадного Ленинграда было стыдно!
Она никогда не смела себе этого позволить, и только на пенсии у нее случайным образом появилась возможность тратить на еду… Вы не поверите, о какой сумме шла речь! Она была меньше моей бюджетной зарплаты! Понятно, что там и близко никаких разносолов не было - ни икры заморской, ни баклажанов отечественных, если не сезон. Но до самой смерти в ней жил стыд за невинное удовольствие не быть голодной.
И я, конечно, ей говорила: «Милая вы моя, золотая! Ради всего святого, разрешите себе радоваться возможности есть столько, сколько вы хотите! Пожалуйста, просто лично прошу вас: есть у вас сейчас есть возможность купить что-то вкусненькое, делайте это всегда!»
Для нее это было откровением. И почти невыполнимой задачей. Ведь люди такого склада слишком многое пережили, у них сложились устойчивые привычки, жесткие стереотипы, и им очень сложно взглянуть по-иному на какие-то свои поступки и ситуации.