Из сборника рассказов «Изгнание и царство» (1957)

АЛЬБЕР КАМЮ

НЕ­ВЕР­НАЯ ЖЕ­НА

То­щая му­ха от­ку­да-то по­яви­лась в ав­то­бусе, хо­тя все стек­ла бы­ли под­ня­ты. Она бес­силь­но но­силась взад и впе­ред, и в этом бес­шумном кру­жении бы­ло что-то стран­ное. Жа­нин по­теря­ла ее из ви­ду, по­том за­мети­ла, как му­ха опус­ти­лась на не­под­вижную ру­ку Мар­се­ля. Бы­ло хо­лод­но. Му­ха под­ра­гива­ла при каж­дом по­рыве вет­ра, со скри­пом швы­ряв­ше­го пес­ком в стек­ла. Рас­ка­чива­ясь, гро­мыхая же­лез­ной об­шивкой и рес­со­рами, ав­то­бус ка­тил впе­ред, с тру­дом прод­ви­га­ясь в жид­ком све­те зим­не­го ут­ра. Жа­нин пос­мотре­ла на му­жа. Клоч­ко­ватые се­де­ющие во­лосы, низ­ко рас­ту­щие над уз­ким лбом, ши­рокий нос и неп­ра­виль­ной фор­мы рот при­дава­ли ему сходс­тво с на­дув­шимся фав­ном. На каж­дой вы­бо­ине шос­се Мар­се­ля бро­сало к Жа­нин, по­том от­швы­рива­ло, он тя­жело осе­дал, рас­ста­вив ко­лени и не­под­вижно гля­дя пе­ред со­бой, по-преж­не­му вя­лый и от­сутс­тву­ющий. Толь­ко тол­стые, ли­шен­ные рас­ти­тель­нос­ти ру­ки, выг­ля­дев­шие еще ко­роче от­то­го, что се­рые фла­неле­вые ру­кава пид­жа­ка спол­за­ли на ман­же­ты ру­баш­ки и прик­ры­вали за­пястья, ка­залось, жи­ли. Они так креп­ко дер­жа­ли по­лот­ня­ный че­модан­чик, за­жатый меж­ду ко­леня­ми, что, по-ви­димо­му, не ощу­щали роб­ких при­кос­но­вений му­хи.

Вне­зап­но вой вет­ра сде­лал­ся слыш­нее, и пес­ча­ный ту­ман, ок­ру­жав­ший ав­то­бус, стал еще плот­нее. При­гор­шни пес­ка, буд­то бро­шен­ные чь­ей-то не­види­мой ру­кой, за­бара­бани­ли о стек­ла. Му­ха зяб­ко по­вела кры­лыш­ка­ми, при­села на лап­ках и взле­тела. Ав­то­бус за­мед­лил ход и, ка­залось, вот-вот ос­та­новит­ся. Вско­ре ве­тер как буд­то утих, ту­ман слег­ка по­редел и ав­то­бус сно­ва наб­рал ско­рость. Све­товые ок­на про­реза­ли пе­лену пы­ли, скры­вав­шую пей­заж. За стек­ла­ми про­мель­кну­ли две-три хи­лые бе­лесые паль­мы, слов­но вы­резан­ные из жес­ти, и тут же ис­чезли.

- Ну и край! - ска­зал Мар­сель.

Ав­то­бус был по­лон ара­бов; за­кутав­шись в свои бур­ну­сы, они де­лали вид, буд­то спят. Не­кото­рые си­дели, под­жав под се­бя но­ги, и их силь­нее тряс­ло при дви­жении ма­шины. Их мол­ча­ние, их рав­но­душие на­чали тя­готить Жа­нин; ей ка­залось, что уже мно­го дней пу­тешес­тву­ет она с этим без­мол­вным эс­кортом. А меж­ду тем прош­ло все­го ча­са два с тех пор, как ав­то­бус отъ­ехал на за­ре от ко­неч­но­го пун­кта же­лез­ной до­роги и по­катил­ся в хо­лод­ном ут­реннем све­те по уны­лому, ка­менис­то­му пла­то, ко­торое тя­нулось ров­ной по­лосой вплоть до крас­но­вато­го го­ризон­та. Но под­нялся ве­тер и по­нем­но­гу пог­ло­тил эти бес­ко­неч­ные прос­то­ры. За ок­на­ми боль­ше уже ни­чего нель­зя бы­ло раз­гля­деть; за­тих­нув один за дру­гим, пас­са­жиры мол­ча плы­ли в этом приз­рачном све­те, на­поми­нав­шем бе­лую ночь, и толь­ко вре­мя от вре­мени вы­тира­ли гу­бы и гла­за, вос­па­ляв­ши­еся от пес­ка, ко­торый про­сачи­вал­ся в ма­шину.

- Жа­нин! - ок­ликнул муж. Она вздрог­ну­ла, ус­лы­шав свое имя, и в ко­торый раз по­дума­ла, как это, в сущ­ности, не­лепо, что ее, та­кую боль­шую и груз­ную, зо­вут Жа­нин. Мар­сель ин­те­ресо­вал­ся, где че­модан­чик с об­разца­ми. Она по­шари­ла но­гой под ска­мей­кой и, на­щупав ка­кой-то пред­мет, ре­шила, что это и есть че­модан­чик. На­гибать­ся ей бы­ло в са­мом де­ле труд­но - сра­зу же нач­нется одыш­ка. А ведь в шко­ле она бы­ла пер­вой по гим­насти­ке, у нее бы­ло та­кое лег­кое ды­хание. Сколь­ко же лет прош­ло с тех пор? Двад­цать пять. Двад­цать пять лет, ко­торых слов­но и не бы­ло, ведь ка­залось, толь­ко вче­ра она вы­бира­ла меж­ду сво­бод­ной жизнью и за­мужес­твом, вче­ра еще с тос­кой и стра­хом ду­мала, что ей, воз­можно, пред­сто­ит в оди­ночес­тве встре­тить ста­рость. Нет, она не бы­ла од­на - сту­дент фа­куль­те­та пра­ва, хо­див­ший за ней по пя­там, си­дел те­перь с ней. В кон­це кон­цов она сог­ла­силась пой­ти за не­го, хо­тя он был, по­жалуй, ма­ловат рос­том, и ее нем­но­го раз­дра­жал его рез­кий, жад­ный смех и чер­ные гла­за на­выка­те. За­то ей нра­вилась му­жес­твен­ная во­ля к жиз­ни, при­сущая ему, как и всем фран­цу­зам это­го края. Нра­вил­ся ей так­же его оза­дачен­ный вид, ког­да со­бытия или лю­ди об­ма­ныва­ли его ожи­дания. Но глав­ное - ей нра­вилось быть лю­бимой, а он сов­сем из­ба­ловал ее сво­им вни­мани­ем. Он столь­ко раз да­вал ей по­чувс­тво­вать, что она для не­го су­щес­тву­ет, что в кон­це кон­цов зас­та­вил ее по­верить, что она и в са­мом де­ле су­щес­тву­ет. Нет, она бы­ла не од­на…

Гром­ко сиг­на­ля, ав­то­бус про­бивал­ся сквозь не­види­мые пре­пятс­твия. В ма­шине, од­на­ко, ник­то не ше­велил­ся. Жа­нин вдруг пой­ма­ла на се­бе чей-то взгляд и, по­вер­нувшись, пос­мотре­ла на со­сед­нюю ска­мей­ку, рас­по­ложен­ную в том же ря­ду че­рез про­ход. Нет, это не был араб, и она уди­вилась, что не за­мети­ла его рань­ше. Оде­тый в фор­му фран­цуз­ских ко­лони­аль­ных вой­ск Са­хары и се­рое по­лот­ня­ное ке­пи, за­горе­лый и длин­но­лицый, с ос­тры­ми чер­та­ми, он чем-то на­поми­нал ша­кала. Свет­лые гла­за прис­таль­но и вро­де бы уг­рю­мо изу­чали ее. Она пок­расне­ла и пос­пешно от­верну­лась к му­жу, ко­торый си­дел, по-преж­не­му гля­дя пря­мо пе­ред со­бой, в ту­ман и ве­тер. Она за­кута­лась в паль­то. Но пе­ред ее взо­ром все еще сто­ял фран­цуз­ский сол­дат, длин­ный и то­щий, до то­го то­щий, что ка­залось, буд­то он сде­лан из че­го-то очень хруп­ко­го и лом­ко­го и под его плот­но приг­нанным френ­чем - лишь кос­ти да пе­сок. Толь­ко тут она за­мети­ла ху­дые ру­ки и про­кален­ные ли­ца ара­бов, си­дев­ших впе­реди нее, и по­дума­ла, как сво­бод­но, нес­мотря на гро­моз­дкие бур­ну­сы, они си­дят на ска­мей­ке, где ед­ва уме­щалась она с му­жем. Жа­нин по­доб­ра­ла по­лы паль­то. Не та­кая уж она тол­стая, ско­рее до­род­ная, круп­ная и пыш­ная, все еще соб­лазни­тель­ная - она чувс­тво­вала это по взгля­дам муж­чин, - со сво­ими свет­лы­ми, чис­ты­ми гла­зами и ка­ким-то дет­ским ли­чиком, не вя­зав­шимся с этим боль­шим те­лом, от ко­торо­го - она зна­ла - ве­яло теп­лом и по­ко­ем.

Нет, все шло сов­сем не так, как она пред­по­лага­ла. Ког­да Мар­сель ре­шил взять ее с со­бой в эту по­ез­дку, она по­нача­лу от­ка­зыва­лась. Он уже дав­но по­думы­вал об этом пу­тешес­твии, по­жалуй, с са­мого кон­ца вой­ны, ког­да де­ла сно­ва вош­ли в нор­маль­ную ко­лею. До вой­ны скром­ный ма­газин тка­ней, ко­торый пе­решел к Мар­се­лю от ро­дите­лей, ког­да он бро­сил юри­дичес­кий фа­куль­тет, поз­во­лял им жить до­воль­но снос­но. В мо­лодос­ти на по­бережье так лег­ко быть счас­тли­вым. Но он не лю­бил ни­каких фи­зичес­ких уси­лий и очень ско­ро пе­рес­тал во­зить ее на пляж. Их ма­лень­кая ма­шина по­кида­ла го­род толь­ко ра­ди вос­крес­ной про­гул­ки. Все ос­таль­ное вре­мя Мар­сель пред­по­читал про­водить сре­ди раз­ноцвет­ных тка­ней сво­его ма­газин­чи­ка, при­тулив­ше­гося в те­ни ар­кад это­го по­луту­зем­но­го, по­лу­ев­ро­пей­ско­го квар­та­ла. Жи­ли они над ла­воч­кой в трех­комнат­ной квар­ти­ре с араб­ски­ми обо­ями и ме­белью сти­ля Бар­бе­са. Де­тей у них не бы­ло. Так про­ходи­ли го­ды - в сум­ра­ке на­поло­вину зак­ры­тых ста­вен. Ле­то, пля­жи, про­гул­ки, да­же не­бо - все бы­ло да­леко. Мар­сель, по-ви­димо­му, ни­чем не ин­те­ресо­вал­ся, кро­ме сво­ей тор­говли. Она на­чала до­гады­вать­ся, что его единс­твен­ной страстью бы­ли день­ги, и ей это бы­ло не по ду­ше, она са­ма тол­ком не зна­ла по­чему. Ведь в кон­це кон­цов она этим поль­зо­валась. Он не был ску­пым, нап­ро­тив, - щед­рым, осо­бен­но ког­да это ка­салось ее. «Ес­ли со мной что-ни­будь слу­чит­ся, - го­ворил он, - ты бу­дешь обес­пе­чена». И в са­мом де­ле, на­до же обес­пе­чить се­бя в слу­чае нуж­ды. Но все ос­таль­ное, по­мимо са­мых не­от­ложных нужд… Как тут обес­пе­чить се­бя? Вот что смут­но ощу­щала она вре­мя от вре­мени. А по­ка по­мога­ла Мар­се­лю вес­ти кон­тор­ские кни­ги, иног­да под­ме­няла его в ма­гази­не. Труд­нее все­го при­ходи­лось ле­том, ког­да жа­ра уби­вала да­же слад­кое том­ле­ние ску­ки.

И вдруг, в са­мый раз­гар ле­та, вой­на, Мар­сель мо­били­зован, за­тем приз­нан не­год­ным, нех­ватка тка­ней, зас­той в де­лах, пус­тынные и жар­кие ули­цы. Ес­ли б те­перь что-ни­будь слу­чилось, она бы уже не бы­ла обес­пе­чена. Вот по­чему, как толь­ко на рын­ке сно­ва по­яви­лись тка­ни, Мар­сель за­думал объ­ехать де­рев­ни вер­хне­го плос­ко­горья и юга стра­ны, что­бы, не при­бегая к ус­лу­гам пе­рекуп­щи­ков, про­давать свой то­вар не­пос­редс­твен­но араб­ским тор­говцам. Он за­хотел взять ее с со­бой. Она зна­ла, что до­роги в пло­хом сос­то­янии, у нее бы­ла одыш­ка, и она пред­почла бы дож­дать­ся его до­ма. Но он был уп­рям, и она сог­ла­силась - слиш­ком мно­го энер­гии по­надо­билось бы для от­ка­за. И вот те­перь они еха­ли, но, по прав­де го­воря, все бы­ло сов­сем не та­ким, как ей ри­сова­лось.

Ее пу­гали жа­ра, ту­чи мух, гряз­ные, про­пах­шие ани­совой вод­кой гос­ти­ницы. Она и пред­ста­вить се­бе не мог­ла это­го хо­лода и ре­жуще­го вет­ра, этих чуть ли не лед­ни­ковых плос­ко­горий, заг­ро­мож­денных ва­луна­ми. Она еще меч­та­ла о паль­мах и мяг­ком пес­ке. Те­перь она зна­ла, что пус­ты­ня - это неч­то сов­сем дру­гое, толь­ко ка­мень и ка-

мень; пов­сю­ду - и в не­бе, где не бы­ло ни­чего, кро­ме хо­лод­ной и скри­пучей ка­менис­той пы­ли, и на зем­ле, где меж кам­ней про­бива­лись лишь су­хие тра­вин­ки.

Вне­зап­но ав­то­бус ос­та­новил­ся. Шо­фер про­бор­мо­тал что-то на этом язы­ке, ко­торый она слы­шала, не по­нимая, всю свою жизнь. «Что слу­чилось?» - спро­сил Мар­сель. Шо­фер ска­зал - на сей раз по-фран­цуз­ски, - что пе­сок, дол­жно быть, за­бил­ся в кар­бю­ратор, и Мар­сель опять при­нял­ся клясть этот край. Шо­фер зас­ме­ял­ся во весь рот и за­верил, что это пус­тя­ки, что он про­чис­тит кар­бю­ратор и мож­но бу­дет ехать даль­ше. Он от­крыл двер­цу, хо­лод­ный ве­тер вор­вался в ма­шину и сра­зу осы­пал ли­ца пас­са­жиров ко­лючей пес­ча­ной пылью. Ара­бы за­кута­лись в бур­ну­сы по са­мые гла­за. «Зак­рой дверь!» - за­орал Мар­сель. Шо­фер, пос­ме­ива­ясь, вер­нулся к ка­бине. Он не спе­ша дос­тал инс­тру­мен­ты из-под щит­ка, опять вы­шел и про­пал, рас­тво­рив­шись в ту­мане где-то впе­реди ма­шины, так и не зак­рыв двер­цу. Мар­сель вздох­нул.

- Уж по­верь мне, он ни ра­зу в жиз­ни и мо­тора-то не ви­дел.

- Ос­тавь, - ска­зала Жа­нин.

Вне­зап­но она вздрог­ну­ла. На на­сыпи, поч­ти вплот­ную к ав­то­бусу, сто­яли ка­кие-то не­под­вижные, за­кутан­ные в бур­ну­сы фи­гуры. Из-под ка­пюшо­нов, сквозь гус­тые сет­ки, прик­ры­вав­шие ли­ца, вид­ны бы­ли толь­ко гла­за. Бог весть от­ку­да воз­никнув, они без­мол­вно раз­гля­дыва­ли пу­тешес­твен­ни­ков.

- Пас­ту­хи, - ска­зал Мар­сель.

В ма­шине ца­рила ти­шина. Пас­са­жиры си­дели, опус­тив го­ловы, и, ка­залось, вслу­шива­лись в го­лос вет­ра, вов­сю раз­гу­ляв­ше­гося на этих бес­край­ных прос­то­рах. Жа­нин вдруг по­рази­ло поч­ти пол­ное от­сутс­твие ба­гажа. На вок­за­ле шо­фер за­кинул их че­модан и нес­коль­ко тю­ков на кры­шу ма­шины. А в са­мом ав­то­бусе в бо­ковых сет­ках ле­жали толь­ко не­боль­шие плос­кие кор­зи­ны и уз­ло­ватые пал­ки. Как вид­но, эти жи­тели юга пу­тешес­тву­ют на­лег­ке.

Но тут вер­нулся шо­фер, все та­кой же бод­рый. Из-под сет­ки, ко­торой он прик­рыл ли­цо, поб­лески­вали сме­ющи­еся гла­за. Он объ­явил, что ав­то­бус от­прав­ля­ет­ся. Он зах­лопнул двер­цу, ве­тер при­тих, и ста­ло от­четли­вее слыш­но, как бь­ет­ся в стек­ла пе­сок. Мо­тор каш­ля­нул и заг­лох. Нас­той­чиво по­нука­емый стар­те­ром, он на­конец ожил и взре­вел, под­чи­ня­ясь шо­феру, изо всех сил на­жимав­ше­му на пе­даль. Гром­ко всхлип­нув, ав­то­бус тро­нул­ся с мес­та. Над тол­пой обор­ванных и по-преж­не­му не­под­вижных пас­ту­хов взмет­ну­лась чья-то ру­ка и ис­чезла где-то по­зади в ту­мане. И сра­зу же ма­шина на­чала под­пры­гивать - до­рога ста­ла еще ху­же. Ара­бы мо­нотон­но рас­ка­чива­лись в такт дви­жению. Сон сов­сем бы­ло смо­рил Жа­нин, как вдруг пе­ред ней по­яви­лась жел­тая ко­робоч­ка с пас­тилкой из паль­мо­вого со­ка. Сол­дат-ша­кал улы­бал­ся ей. Она не­реши­тель­но взя­ла пас­тилку и поб­ла­года­рила. Ша­кал су­нул ко­робоч­ку в кар­ман, и улыб­ка ис­чезла с его ли­ца, слов­но он прог­ло­тил ее. Те­перь он смот­рел пря­мо пе­ред со­бой на до­рогу. Она по­вер­ну­лась к Мар­се­лю, но уви­дела лишь его креп­кий за­тылок. Он гля­дел в ок­но на сгус­тивший­ся ту­ман, ко­торый под­ни­мал­ся над опол­завшей на­сыпью.

Они еха­ли уже мно­го ча­сов, и жизнь в ма­шине за­мер­ла, при­дав­ленная ус­та­лостью, как вдруг сна­ружи раз­да­лись кри­ки. Хло­пая в ла­доши и кру­тясь вол­чком, за ав­то­бусом вприп­рыжку бе­жали де­ти в бур­ну­сах. Ма­шина ка­тилась те­перь по длин­ной ули­це, вдоль ко­торой тя­нулись низ­кие до­ма; они въ­еха­ли в о­азис. Ве­тер дул с преж­ней си­лой, но сте­ны за­дер­жи­вали пе­сок, и по­это­му ста­ло чуть свет­лее. Од­на­ко не­бо бы­ло все та­ким же хму­рым. Рез­ко зас­кре­жета­ли тор­мо­за, ав­то­бус ос­та­новил­ся пос­ре­ди кри­чащей тол­пы пе­ред гос­ти­ницей с гли­нобит­ны­ми ар­ка­дами и гряз­ны­ми ок­на­ми. Жа­нин выш­ла и по­чувс­тво­вала, что ули­ца плы­вет пе­ред ней. Над кры­шами до­мов она за­мети­ла изящ­ный жел­тый ми­нарет. На­лево уже вы­рисо­выва­лись пер­вые паль­мы о­ази­са, и ей за­хоте­лось к ним. Но хо­тя вре­мя бли­зилось к по­луд­ню, хо­лод был прон­зи­тель­ный; Жа­нин до дро­жи про­бирал ве­тер. Она обер­ну­лась к Мар­се­лю, но уви­дела сол­да­та, шед­ше­го ей навс­тре­чу. Она жда­ла, что он улыб­нется или по­машет на про­щание ру­кой. Он про­шел ми­мо, не ог­ля­нув­шись, и ис­чез. Мар­сель сле­дил, ког­да сни­мут боль­шой чер­ный че­модан с тка­нями, прик­реплен­ный к кры­ше ав­то­буса. Но это бы­ло не так-то лег­ко: вы­дачей ба­гажа ве­дал все тот же шо­фер, он уже влез на­верх и те­перь, вып­ря­мив­шись во весь рост, раз­гла­голь­ство­вал пе­ред тол­пой бур­ну­сов, об­сту­пив­ших ав­то­бус. Ок­ру­жен­ная тем­ны­ми ли­цами - ко­жа да кос­ти, - ог­лу­шен­ная гор­танны­ми кри­ками, Жа­нин вдруг по­чувс­тво­вала, до че­го она ус­та­ла.

- Я пой­ду, - ска­зала она Мар­се­лю, ко­торый не­тер­пе­ливо под­го­нял шо­фера.

Она вош­ла в гос­ти­ницу. Хо­зя­ин, мол­ча­ливый то­щий фран­цуз, под­нялся ей навс­тре­чу. Он про­вел ее на вто­рой этаж, они ми­нова­ли га­лерею, на­висав­шую над ули­цей, и ока­зались в но­мере, где сто­яла лишь же­лез­ная кро­вать, стул, вык­ра­шен­ный бе­лой эма­левой крас­кой, и ве­шал­ка без за­навес­ки; пле­теная трос­тни­ковая шир­ма от­го­ражи­вала таз для умы­вания, пок­ры­тый тон­ким сло­ем пес­ка. Ког­да хо­зя­ин зак­рыл за со­бой дверь, Жа­нин по­чувс­тво­вала, ка­ким хо­лодом не­сет от го­лых, вы­белен­ных из­вестью стен. Она не зна­ла, ку­да прит­кнуть­ся, ку­да по­ложить сум­ку. На­до бы­ло или лечь, или сто­ять и все рав­но оди­нако­во дро­жать от хо­лода. Она ос­та­лась сто­ять, не вы­пус­кая из рук сум­ки, сто­яла и смот­ре­ла в ма­лень­кое, слов­но бой­ни­ца, окош­ко, про­битое поч­ти у са­мого по­тол­ка и вы­ходив­шее пря­мо в не­бо. Она жда­ла, са­ма тол­ком не зная че­го. Она чувс­тво­вала лишь свое оди­ночес­тво и про­низы­ва­ющий хо­лод, и не­обыч­ную тя­жесть на сер­дце. Она слов­но гре­зила на­яву и поч­ти не слы­шала го­род­ско­го шу­ма и рас­ка­тис­то­го го­лоса Мар­се­ля, до­носив­ше­гося с ули­цы, но за­то от­четли­во улав­ли­вала ка­кой-то плеск, про­никав­ший сквозь бой­ни­цу; это ше­лес­те­ли под вет­ром паль­мы, та­кие близ­кие, чу­дилось ей те­перь. По­том ве­тер как буд­то уси­лил­ся, и сла­бое бор­мо­тание во­ды сме­нилось пос­вистом волн. Ей пред­ста­вилось мо­ре, бу­шу­ющее за сте­нами, це­лое мо­ре пальм, строй­ных и гиб­ких. Все бы­ло сов­сем не та­ким, как она ожи­дала, но эти не­види­мые вол­ны ос­ве­жили ее ус­та­лые гла­за. Она сто­яла, опус­тив ру­ки, груз­ная, чуть су­тулая, и не за­меча­ла, как хо­лод пос­те­пен­но под­ни­ма­ет­ся к ее тя­желым но­гам. Она гре­зила о паль­мах, строй­ных и гиб­ких, и о той мо­лодень­кой де­вуш­ке, ка­кой она бы­ла ког­да-то.

При­ведя се­бя в по­рядок, они спус­ти­лись в рес­то­ран. На го­лых сте­нах бы­ли на­мале­ваны вер­блю­ды и паль­мы, то­нув­шие в ка­ком-то фи­оле­тово-ро­зовом си­ропе. Свод­ча­тые ок­на ску­по про­пус­ка­ли свет. Мар­сель спра­вил­ся у хо­зя­ина гос­ти­ницы о тор­говцах. По­том к ним по­дошел офи­ци­ант - ста­рый араб с во­ен­ным ор­де­ном на кур­тке. Мар­сель был оза­бочен и рас­се­ян­но кро­шил хлеб. Он не поз­во­лил Жа­нин пить во­ду.

- Она не ки­пяче­ная. Возь­ми ви­на.

Ей не хо­телось, от ви­на ее раз­ма­рива­ло. Еще в ме­ню бы­ла сви­нина.

- Ко­ран зап­ре­ща­ет ее есть. Но Ко­ран не знал, что от хо­рошо про­варен­ной сви­нины нель­зя за­болеть. Уж мы-то уме­ем ее го­товить. О чем ты ду­ма­ешь?

Жа­нин ни о чем не ду­мала или, мо­жет быть, об этой по­беде по­варов над про­рока­ми. Но на­до бы­ло по­торап­ли­вать­ся. Зав­тра ут­ром они от­прав­ля­лись еще даль­ше на юг: пос­ле обе­да пред­сто­яло обой­ти всех глав­ных тор­говцев. Мар­сель поп­ро­сил ста­рого ара­ба пос­ко­рее при­нес­ти ко­фе. Тот мол­ча, без улыб­ки кив­нул и уда­лил­ся мел­ки­ми шаж­ка­ми.

- Ти­ше едешь, даль­ше бу­дешь, - ус­мехнул­ся Мар­сель.

В кон­це кон­цов им при­нес­ли ко­фе. Они нас­пех прог­ло­тили его и выш­ли на пыль­ную хо­лод­ную ули­цу. Мар­сель клик­нул мо­лодо­го ара­ба, что­бы тот по­мог ему нес­ти че­модан, и стал тор­го­вать­ся с ним - из прин­ци­па - о воз­награж­де­нии. Этот прин­цип, о ко­тором он лиш­ний раз по­ведал Жа­нин, ос­но­вывал­ся на весь­ма ту­ман­ном убеж­де­нии, что ара­бы всег­да зап­ра­шива­ют вдвое, что­бы по­лучить чет­верть. Жа­нин бы­ло не по се­бе, она мол­ча сле­дова­ла за муж­чи­нами. Она на­дела под тол­стое паль­то еще и шер­стя­ной кос­тюм, и ей бы­ло неп­ри­ят­но, что она за­нима­ет так мно­го мес­та. К то­му же сви­нина, пусть да­же хо­рошо про­варен­ная, и кап­ля ви­на, ко­торую она вы­пила, уси­лива­ли ее не­домо­гание.

Они ми­нова­ли не­боль­шой сквер с за­пылен­ны­ми де­ревь­ями. Встреч­ные ара­бы сто­рони­лись, но слов­но не ви­дели их и под­би­рали по­лы сво­их бур­ну­сов. Да­же в лох­моть­ях они сох­ра­няли гор­де­ливое дос­то­инс­тво, ко­торо­го она не за­меча­ла у ара­бов их го­рода. Жа­нин ста­ралась не от­ста­вать от че­мода­на, прок­ла­дывав­ше­го ей до­рогу в тол­пе. Че­рез про­ход в жел­той зем­ля­ной на­сыпи они выб­ра­лись на ма­лень­кую пло­щадь, об­са­жен­ную те­ми же пыль­ны­ми де­ревь­ями и окай­млен­ную в глу­бине, там, где она рас­ши­рялась, ар­ка­дами и ла­воч­ка­ми. Они ос­та­нови­лись на пло­щади пе­ред не­боль­шой, вык­ра­шен­ной в го­лубой цвет пос­трой­кой, по фор­ме на­поми­нав­шей сна­ряд. Внут­ри, в единс­твен­ной ком­на­те, ку­да свет про­никал толь­ко че­рез вход­ную дверь, она за­мети­ла ста­рого се­до­усо­го ара­ба. Он раз­ли­вал чай, под­ни­мая и нак­ло­няя чай­ник над тре­мяраз­ноцвет­ны­ми ста­кан­чи­ками, сто­яв­ши­ми на от­по­лиро­ван­ном де­ревян­ном под­но­се. Уже у по­рога, не ус­пев еще ни­чего раз­гля­деть в по­лум­ра­ке ма­газин­чи­ка, они по­чу­яли све­жий аро­мат мят­но­го чая. Про­тис­нувшись в дверь, об­ве­шан­ную гро­моз­дки­ми гир­лянда­ми оло­вян­ных чай­ни­ков, ча­шек и под­но­сиков впе­ребеж­ку с вер­тя­щими­ся под­став­ка­ми для от­кры­ток, Мар­сель ока­зал­ся у са­мого при­лав­ка. Жа­нин ос­та­лась у вхо­да. Она слег­ка отод­ви­нулась, что­бы не зас­ло­нять свет. И тут она уви­дела в по­лум­ра­ке по­зади ста­рого тор­говца двух ара­бов, они си­дели на ту­го на­битых меш­ках, ко­торы­ми бы­ла за­вале­на вся зад­няя часть лав­ки, и, улы­ба­ясь, смот­ре­ли на нее и Мар­се­ля. Со стен све­шива­лись крас­ные и чер­ные ков­ры и вы­шитые плат­ки, а пол был зас­тавлен меш­ка­ми и ма­лень­ки­ми ящич­ка­ми с аро­мати­чес­ки­ми ша­рика­ми. На при­лав­ке воз­ле ве­сов с блес­тя­щими мед­ны­ми чаш­ка­ми и ста­рого мет­ра со стер­ши­мися де­лени­ями сто­яли в ряд са­хар­ные го­ловы, за­вер­ну­тые в плот­ную си­нюю бу­магу; од­на из них, рас­пе­лена­тая, бы­ла по­чата с вер­хушки. Ког­да ста­рый тор­го­вец опус­тил на при­лавок чай­ник и поз­до­ровал­ся, ос­трее стал за­пах шер­сти и пря­нос­тей, пла­вав­ший в воз­ду­хе и по­нача­лу заг­лу­шен­ный аро­матом чая.

Мар­сель го­ворил то­роп­ли­во, тем осо­бым низ­ким го­лосом, ко­торый по­яв­лялся у не­го, ког­да он го­ворил о де­лах. По­том он от­крыл че­модан и стал по­казы­вать тка­ни и плат­ки, отод­ви­нув ве­сы и метр, что­бы раз­ло­жить свой то­вар пе­ред ста­рым тор­говцем. Он нер­вни­чал, по­вышал го­лос и сме­ял­ся нев­по­пад; он на­поми­нал не­уве­рен­ную в се­бе жен­щи­ну, ко­торая ста­ра­ет­ся пон­ра­вить­ся. Ши­роко раз­ма­хивая ру­ками, он изоб­ра­жал куп­лю и про­дажу. Ста­рик по­качал го­ловой, пе­редал под­нос с ча­ем ара­бам, дер­жавшим­ся по­зади, и про­из­нес все­го нес­коль­ко слов, ко­торые, по-ви­димо­му, обес­ку­ражи­ли Мар­се­ля. Он соб­рал свои тка­ни, уло­жил их в че­модан и вы­тер ру­кой со­вер­шенно су­хой лоб. Он клик­нул ма­лень­ко­го но­силь­щи­ка, и они от­пра­вились даль­ше, к ар­ка­дам. В пер­вой же лав­чонке, хо­тя хо­зя­ин дер­жался по­нача­лу с та­ким же ве­личес­твен­ным ви­дом, им по­вез­ло нем­ножко боль­ше.

- Они Бог зна­ет что из се­бя стро­ят, - ска­зал Мар­сель, - а тор­го­вать все же при­ходит­ся! Всем тя­жело жи­вет­ся.

Жа­нин мол­ча сле­дова­ла за ним. Ве­тер поч­ти утих. Не­бо мес­та­ми очис­ти­лось. Хо­лод­ный свер­ка­ющий свет па­дал из го­лубых про­емов, про­резав­ших тол­щу об­ла­ков. Они по­кину­ли пло­щадь и шли по ма­лень­ким улоч­кам, вдоль зем­ля­ных стен, с ко­торых све­шива­лись то тут, то там ис­тлев­шие де­кабрь­ские ро­зы или су­хие чер­ви­вые фа­наты. Над всем квар­та­лом пла­вал аро­мат ко­фе, сме­шан­ный с ды­мом го­рев­шей в оча­гах ко­ры, за­пахом пы­ли, кам­ня и овец. Ла­воч­ки, вы­битые пря­мо в сте­не, на­ходи­лись на боль­шом рас­сто­янии друг от дру­га; Жа­нин чувс­тво­вала, как на­лива­ют­ся тя­жестью ее но­ги. Но Мар­сель по­нем­но­гу ус­по­ка­ивал­ся, ему уда­лось кое-что про­дать, и он ста­новил­ся все бла­годуш­нее, на­зывал Жа­нин «ма­лень­кая», ра­ду­ясь, что по­ез­дка ока­залась не нап­расной.

- Ты прав, - ска­зала Жа­нин, - всег­да луч­ше до­гова­ривать­ся с ни­ми са­мими.

К цен­тру они вер­ну­лись дру­гой ули­цей. День кло­нил­ся к ве­черу, не­бо поч­ти сов­сем про­яс­ни­лось. Они ос­та­нови­лись на пло­щади. Мар­сель по­тирал ру­ки и с уми­лени­ем пог­ля­дывал на че­модан, сто­яв­ший пе­ред ни­ми.

- Пос­мотри, - ска­зала Жа­нин.

Вы­сокий, ху­дой и креп­кий араб в не­бес­но-го­лубом бур­ну­се, жел­тых мяг­ких са­пож­ках и пер­чатках шел с дру­гого кон­ца пло­щади, гор­де­ливо вски­нув свое брон­зо­вое от за­гара ли­цо с ор­ли­ным но­сом. Лишь по фес­ке, об­мо­тан­ной тюр­ба­ном, мож­но бы­ло от­ли­чить его от фран­цуз­ских офи­церов ко­лони­аль­ной ад­ми­нис­тра­ции, ко­торы­ми по­рой вос­хи­щалась Жа­нин. Мед­ленно стя­гивая с ру­ки пер­чатку, он ров­ным ша­гом приб­ли­жал­ся к ним, но смот­рел, ка­залось, ку­да-то по­верх их го­лов.

- Ну и ну, - ска­зал Мар­сель, по­жав пле­чами, - этот, вид­но, во­об­ра­зил се­бя ге­нера­лом.

Да, все они тут дер­жа­лись под­чер­кну­то гор­де­ливо, но этот, пра­во же, пе­ре­иг­ры­вал. Он шел че­рез пус­тую пло­щадь пря­мо на че­модан, не ви­дя ни его, ни их. Рас­сто­яние меж­ду ни­ми быс­тро сок­ра­щалось, и ког­да араб сов­сем уж бы­ло над­ви­нул­ся на них, Мар­сель пос­пешно ух­ва­тил­ся за руч­ку че­мода­на и от­та­щил его в сто­рону. Араб про­шел ми­мо, слов­но ни­чего не за­метив, и тем же ров­ным ша­гом нап­ра­вил­ся к зем­ля­ной на­сыпи. Жа­нин пос­мотре­ла на му­жа, у не­го бы­ло зна­комое ей оза­дачен­ное вы­раже­ние.

- Они ду­ма­ют, что те­перь им все поз­во­лено, - ска­зал он.

Жа­нин ни­чего не от­ве­тила. Ей пре­тило ту­пое вы­соко­мерие это­го ара­ба, и вне­зап­но она по­чувс­тво­вала се­бя ужас­но нес­час­тной. Ей хо­телось у­ехать, она ду­мала об их ма­лень­кой квар­тирке. Мысль о воз­вра­щении в гос­ти­ницу, в этот ле­дяной но­мер, пу­гала ее. Вдруг она вспом­ни­ла, что хо­зя­ин со­вето­вал под­нять­ся на тер­ра­су фор­та, от­ку­да вид­на пус­ты­ня. Она ска­зала об этом Мар­се­лю, до­бавив, что че­модан мож­но ос­та­вить в гос­ти­нице. Но он ус­тал, ему хо­телось нем­ножко пос­пать пе­ред обе­дом.

- Ну, про­шу те­бя, - ска­зала Жа­нин. Он пос­мотрел на нее и сра­зу смяг­чился.

- Хо­рошо, хо­рошо, до­рогая, - ска­зал он.

Она жда­ла его пе­ред гос­ти­ницей. На ули­це тол­пи­лись ара­бы в бе­лых одеж­дах, их ста­нови­лось все боль­ше. Жа­нин бы­ла здесь единс­твен­ной жен­щи­ной, ни­ког­да, на­вер­но, она не ви­дела ра­зом так мно­го муж­чин. И, од­на­ко, ник­то не за­мечал ее. Не­кото­рые гля­дели, слов­но не ви­дя, мед­ленно об­ра­щая к ней свои ху­дые тем­ные ли­ца, ко­торые ка­зались ей со­вер­шенно оди­нако­выми: у фран­цуз­ско­го сол­да­та в ав­то­бусе, у ара­ба в пер­чатках бы­ло та­кое же ли­цо, хит­рое и в то же вре­мя вы­соко­мер­ное. Они об­ра­щали к чу­жес­тран­ке свои неп­ро­ница­емые ли­ца, смот­ре­ли и не ви­дели, про­ходи­ли ми­мо, мол­ча­ливые и лег­кие, а она сто­яла, чувс­твуя боль в опух­ших но­гах. Ее не­домо­гание, как и же­лание бе­жать от­сю­да, все рос­ло. «За­чем толь­ко я при­еха­ла?» Но тут из гос­ти­ницы вы­шел Мар­сель.Ког­да они взоб­ра­лись по лес­тни­це фор­та, бы­ло уже пять ча­сов. Ве­тер сов­сем стих. На блед­но-го­лубом не­бе не бы­ло те­перь ни об­лачка. Хо­лод стал рез­че и по­калы­вал ще­ки. На се­реди­не лес­тни­цы они уви­дели ста­рого ара­ба, при­валив­ше­гося к сте­не, он спро­сил, не ну­жен ли им про­вод­ник, но да­же не ше­вель­нул­ся, слов­но за­ранее уве­рен­ный в от­ка­зе. Гли­нобит­ная лес­тни­ца бы­ла длин­ной и кру­той, нес­мотря на мно­жес­тво пло­щадок. По ме­ре вос­хожде­ния все ши­ре рас­па­хива­лось пе­ред ни­ми прос­транс­тво, и чем вы­ше они под­ни­мались, тем хо­лод­нее и рез­че раз­ли­вал­ся свет, от­четли­вее и чи­ще ста­нови­лись зву­ки, до­носив­ши­еся из о­ази­са. Про­низан­ный сол­нцем воз­дух, слов­но пот­ре­вожен­ный их втор­же­ни­ем, ка­залось, дро­жал вок­руг них, как буд­то каж­дый их шаг, от­да­ва­ясь в зер­каль­ной по­вер­хнос­ти све­та, рож­дал зву­ковую вол­ну, от ко­торой рас­хо­дились во все сто­роны ши­рокие кру­ги.

Ког­да они доб­ра­лись до тер­ра­сы и их взо­ру от­кры­лась паль­мо­вая ро­ща, а за ней - не­объ­ят­ный го­ризонт, Жа­нин по­чуди­лось, буд­то все не­бо зве­нит на од­ной прон­зи­тель­ной и ко­рот­кой но­те и эхо ее пос­те­пен­но за­пол­ня­ет все прос­транс­тво над го­ловой. Но вне­зап­но все смол­кло, и при­тих­шаяЖа­нин ос­та­лась ли­цом к ли­цу с бес­край­ним прос­то­ром.

Взгляд ее мед­ленно, не встре­чая ни­каких прег­рад, сколь­знул по бе­зуко­риз­ненно плав­ной ду­ге, со­еди­няв­шей вос­ток и за­пад. Да­леко вни­зу ле­пил­ся по скло­ну ус­ту­пами араб­ский го­родок, на го­лубых и бе­лых сте­нах прос­ту­пали кро­вавы­ми пят­на­ми тем­но-крас­ные гроздья пер­ца, су­шив­ше­гося на сол­нце. Не вид­но бы­ло ни ду­ши, но из внут­ренних дво­риков под­ни­мались вмес­те с аро­мат­ным дым­ком под­жа­рива­емо­го ко­фе сме­ющи­еся го­лоса и ка­кое-то нев­нятное шар­канье. Чуть по­одаль паль­мо­вая ро­ща, раз­де­лен­ная гли­няны­ми сте­нами на не­рав­ные квад­ра­ты, ше­лес­те­ла вер­хушка­ми де­ревь­ев под по­рыва­ми вет­ра, не до­летав­ше­го до тер­ра­сы фор­та. Еще даль­ше на­чина­лось жел­то-се­рое царс­тво кам­ня, и до са­мого го­ризон­та ниг­де не за­мет­но бы­ло ни­каких приз­на­ков жиз­ни. Толь­ко на не­кото­ром рас­сто­янии от о­ази­са, у реч­ки, оги­бав­шей с за­пада паль­мо­вую ро­щу, вид­не­лись боль­шие чер­ные шат­ры. Вок­руг не­под­вижное ста­до вер­блю­дов. От­сю­да они ка­зались кро­хот­ны­ми за­корюч­ка­ми и вы­рисо­выва­лись на се­рой зем­ле по­доб­но над­пи­си на ка­ком-то не­ведо­мом язы­ке, смысл ко­торой на­до бы­ло раз­га­дать. Над пус­ты­ней сто­яла без­гра­нич­ная, как эти прос­то­ры, ти­шина.

Всей сво­ей тя­жестью опер­шись на па­рапет, Жа­нин слов­но оне­мела, она не мог­ла отор­вать­ся от пус­то­ты, от­крыв­шей­ся пе­ред ней. Ря­дом бес­по­кой­но топ­тался Мар­сель. Ему бы­ло хо­лод­но, он хо­тел спус­тить­ся. Да и на что тут смот­реть! Но она не мог­ла от­вести глаз от го­ризон­та. Ей вне­зап­но по­чуди­лось, буд­то да­леко-да­леко на юге, в том са­мом мес­те, где не­бо и зем­ля, смы­ка­ясь, об­ра­зу­ют чет­кую чис­тую ли­нию, ее что-то ждет; что-то, че­го ей всег­да не хва­тало, хоть она и не по­доз­ре­вала об этом до ны­неш­не­го дня. Приб­ли­жал­ся ве­чер, свет слег­ка по­мерк и, ут­ра­тив свою проз­рачность, как бы стру­ил­ся. И тог­да жен­щи­на, лишь по чис­той слу­чай­нос­ти по­пав­шая сю­да, вдруг по­чувс­тво­вала, что ту­гой узел ску­ки и при­вычек, го­дами сжи­мав­ший сер­дце, стал мед­ленно ос­ла­бевать. Она пос­мотре­ла на ста­новье ко­чев­ни­ков. Ей не уда­лось раз­гля­деть лю­дей, жи­вущих там, ник­то не вы­шел из шат­ров, а меж­ду тем она ду­мала толь­ко о них, ед­ва ли су­щес­тво­вав­ших для нее до это­го дня. Горс­тка без­домных, от­ре­зан­ных от ми­ра лю­дей, ко­чу­ющих по бес­край­ним зем­лям, рас­сти­лав­шимся пе­ред ее взгля­дом, а ведь эти прос­то­ры - лишь жал­кая часть не­объ­ят­ной, убе­га­ющей в го­ловок­ру­житель­ную даль пус­ты­ни, и толь­ко где-то там, на юге, за ты­сячи ки­ломет­ров от­сю­да путь ей на­конец прег­ражда­ют ре­ка и вспо­ен­ный ее жи­витель­ной вла­гой лес. С не­запа­мят­ных вре­мен, не зная от­ды­ха, бре­дут они по су­хой, рас­трес­кавшей­ся зем­ле ог­ромно­го края, все­го нес­коль­ко де­сят­ков че­ловек, ко­торые ни­чем не вла­де­ют и ни­кому не слу­жат, от­вержен­ные и сво­бод­ные влас­ти­тели не­ко­его стран­но­го царс­тва. Жа­нин не зна­ла, по­чему эта мысль на­пол­ня­ет ее та­кой слад­кой и глу­бокой пе­чалью, от ко­торой са­ми смы­ка­ют­ся гла­за. Она зна­ла лишь, что царс­тво это бы­ло обе­щано ей от ве­ка, а меж­ду тем ни­ког­да оно не бу­дет при­над­ле­жать ей, боль­ше уж ни­ког­да, кро­ме, быть мо­жет, это­го ус­коль­за­юще­го мгно­вения, ког­да вне­зап­но смол­кли го­лоса, до­летав­шие из араб­ско­го го­рода, и ей от­кры­лось не­под­вижное не­бо с зас­тывши­ми вол­на­ми све­та. И ей по­каза­лось, что вре­мя прер­ва­ло свой бег и что с это­го мгно­вения ник­то боль­ше не пос­та­ре­ет и не ум­рет. По всей зем­ле жизнь слов­но бы при­ос­та­нови­лась, толь­ко сер­дце ее ожи­ло, кто-то бил­ся и пла­кал там от бо­ли и вос­торга.

Но сол­нце тро­нулось с мес­та, его яс­ный и хо­лод­ный круг пос­те­пен­но скло­нил­ся к зем­ле, за­пад­ный край не­ба слег­ка по­розо­вел, а на вос­то­ке взбух­ла се­рая вол­на, го­товая за­топить весь этот ог­ромный прос­тор. Где-то за­выла со­бака, и ее от­да­лен­ный вой раз­несся в по­холо­дев­шем воз­ду­хе. Толь­ко сей­час Жа­нин за­мети­ла, что у нее сту­чат зу­бы.

- По­дох­нуть мож­но от хо­лода, - ска­зал Мар­сель, - ты прос­то ду­роч­ка. Вер­немся.

И он не­лов­ко взял ее за ру­ку. Она по­кор­но отор­ва­лась от па­рапе­та и пос­ле­дова­ла за му­жем. Ста­рый араб на лес­тни­це, не дви­га­ясь, смот­рел, как они спус­ка­ют­ся к го­роду.

Она шла, ни­кого не за­мечая, ссу­тулив­шись под вне­зап­ной ог­ромной ус­та­лостью и с тру­дом во­лоча свое те­ло, вдруг став­шее не­выно­симо тя­желым. Не­дав­нее воз­бужде­ние по­кину­ло ее. Она ка­залась се­бе слиш­ком боль­шой и не­пово­рот­ли­вой, слиш­ком бе­лой для это­го ми­ра, в ко­торый толь­ко что всту­пила. Лишь ре­бенок, юная де­вуш­ка, под­жа­рый муж­чи­на и ук­радкой про­бира­ющий­ся ша­кал - вот единс­твен­ные су­щес­тва, ко­торым да­но нес­лышно сту­пать по этой зем­ле. А что здесь де­лать ей? До­тащить­ся до пос­те­ли и ус­нуть, до­тащить­ся до смер­ти… Она и впрямь до­тащи­лась до рес­то­рана. Муж, вне­зап­но при­тих­ший, на­рушал мол­ча­ние лишь для то­го, что­бы по­жало­вать­ся на ус­та­лость, а она чувс­тво­вала, что за­боле­ва­ет, и вя­ло соп­ро­тив­ля­лась прос­ту­де. Она до­тащи­лась до пос­те­ли, Мар­сель то­же лег, сра­зу же по­тушил свет, ни о чем ее не спро­сив. Ком­на­та бы­ла сов­сем ле­дяная. Жа­нин чувс­тво­вала, как к ней под­би­ра­ет­ся хо­лод и вмес­те с тем уси­лива­ет­ся жар. Она за­дыха­лась, кровь би­лась в жи­лах, не сог­ре­вая, и в ду­ше рос­ло что-то, по­хожее на страх. Она по­вер­ну­лась на бок, ста­рая же­лез­ная кро­вать зас­кри­пела под ее тя­жестью. Нет, она не хо­чет бо­леть. Муж уже спал, ей то­же на­до ус­нуть, да, спать, спать. Сквозь бой­ни­цу про­сачи­вал­ся приг­лу­шен­ный шум го­рода. В мав­ри­тан­ских ка­фе гну­сави­ли ста­рые грам­мо­фоны, вмес­те со смут­ным гу­лом не­тороп­ли­вой тол­пы до Жа­нин до­лета­ли по­луз­на­комые ме­лодии. На­до спать. Но она счи­тала про се­бя чер­ные шат­ры; пе­ред зак­ры­тыми гла­зами пас­лись не­под­вижные вер­блю­ды, бес­пре­дель­ное оди­ночес­тво втя­гива­ло ее в свой во­дово­рот. За­чем, за­чем она сю­да при­еха­ла? Она зад­ре­мала, так и не от­ве­тив се­бе на этот воп­рос.

Вско­ре она прос­ну­лась. Кру­гом бы­ла мер­твая ти­шина. Толь­ко на ок­ра­ине го­рода хрип­ло ла­яли со­баки, на­рушая без­молвие но­чи. Жа­нин вздрог­ну­ла. Она пе­ревер­ну­лась на дру­гой бок, ощу­тила у сво­его пле­ча твер­дое пле­чо му­жа и вне­зап­но, все еще в по­лус­не, при­жалась к не­му. Она как бы сколь­зи­ла по по­вер­хнос­ти сна, не пог­ру­жа­ясь в не­го. Она цеп­ля­лась за это пле­чо с бес­созна­тель­ной жад­ной на­деж­дой, как за якорь спа­сения. Она что-то го­вори­ла, но с ее губ не сор­ва­лось ни зву­ка. Она го­вори­ла, но что - и са­ма не мог­ла бы ра­зоб­рать. Она чувс­тво­вала лишь теп­ло, ис­хо­див­шее от Мар­се­ля. И так все эти двад­цать лет - сог­ре­тая его теп­лом, каж­дую ночь, вез­де вмес­те, да­же боль­ная, да­же в по­ез­дке, как вот сей­час… Да и что бы она де­лала до­ма од­на? Нет де­тей! Мо­жет, это­го ей не­дос­та­вало? Она не зна­ла. Она прос­то сле­дова­ла за Мар­се­лем, вот и все, до­воль­ная, что хоть ко­му-то нуж­на. Это бы­ла единс­твен­ная ра­дость, ко­торую он да­вал ей, - соз­на­ние сво­ей не­об­хо­димос­ти. Вряд ли он лю­бил ее. У люб­ви - да­же ес­ли это лю­бовь-не­нависть - не та­кое уг­рю­мое ли­цо. А ка­кое у люб­ви ли­цо? Они лю­били друг дру­га ночью, во ть­ме, на ощупь. Есть ли на све­те дру­гая, не ноч­ная лю­бовь, ко­торая сме­ет кри­чать о се­бе сре­ди бе­ла дня? Она не зна­ла. Но она зна­ла, что нуж­на Мар­се­лю, и ей нуж­но бы­ло чувс­тво­вать, что она нуж­на ему, она жи­ла этим днем и ночью, осо­бен­но ночью, каж­дую ночь, ощу­щая, что он не хо­чет быть оди­ноким, не хо­чет ста­реть и уми­рать, и уп­ря­мое вы­раже­ние, ко­торое по­яв­ля­лось тог­да у Мар­се­ля, она по­рой уз­на­вала на ли­цах дру­гих муж­чин - единс­твен­ное, в чем бы­ли по­хожи эти су­мас­шедшие, скры­вав­шие свое бе­зумие под мас­кой ра­зума, по­ка оно не одо­лева­ло их и не швы­ряло в от­ча­ян­ном по­рыве к жен­щи­не, да­же без вож­де­ления, лишь бы ук­рыть­ся в ее объ­яти­ях от оди­ночес­тва и мра­ка, ко­торо­го они так стра­шат­ся.

Мар­сель чуть по­шеве­лил­ся, слов­но хо­тел отод­ви­нуть­ся от нее, и им дав­но сле­дова­ло бы рас­стать­ся и спать в оди­ночес­тве до кон­ца дней. Но раз­ве кто-ни­будь мо­жет всю жизнь спать один? На это спо­соб­ны лишь нем­но­гие, ко­торых приз­ва­ние или бе­да отор­ва­ли от лю­дей, те, что каж­дый ве­чер ло­жат­ся в пос­тель вдво­ем со смертью. А Мар­сель ни­ког­да бы не смог, уж он-то, во вся­ком слу­чае, сла­бый и без­за­щит­ный ре­бенок, всег­да бо­яв­ший­ся стра­дания, да, имен­но ее ре­бенок, ко­торо­му она так нуж­на и ко­торый как раз в этот мо­мент сла­бо зас­то­нал. Она креп­че при­жалась к не­му, по­ложи­ла ру­ку ему на грудь. Она мыс­ленно наз­ва­ла его тем лас­ко­вым, ин­тимным име­нем, ко­торое ког­да-то да­ла ему в ми­нуты люб­ви, они и те­перь еще из­редка шеп­та­ли его, но ма­шиналь­но, не за­думы­ва­ясь над тем, что го­ворят.

Она зва­ла его всем сер­дцем. В кон­це кон­цов ведь она то­же нуж­да­лась в нем, в его си­ле, да­же в его ма­лень­ких при­<