была задержана, и предисловие было изъято, но в отосланном уже в Академию наук экземпляре сохранилось и заменено другим экземпляром не было. Очевидно, другие обязательные экземпляры (Публичной библиотеки, Румянцевского музея и др.) были либо разосланы позднее, либо (что менее вероятно) заменены. Отсюда следует, что при сверке особенно важно обращаться именно к тем книгохранилищам, в которые книга поступала в качестве обязательного экземпляра. Снятое предисловие заставило Гоголя на ходу дополнить и кое в чем изменить и текст «Вия» 1.
Сделаны уже первые попытки механизировать сличение текстов разных экземпляров одного издания. Специальным прибором произведено сличение разных экземпляров первых изданий Шекспира — основных источников его текста (рукописи, как известно, отсутствуют). В итоге машина приблизительно в 40 раз быстрее, чем это мог бы сделать человек, сравнила 75000 страниц двухколонного текста и при этом обнаружила несколько сот неизвестных ранее разночтений2.
Значительным достижением советской текстологии следует считать методику чтения рукописи не по словам или даже частям слов (как традиционно работали редакторы), а осмысленное чтение контекста.
Эта методика настойчиво пропагандировалась в работах Б. В. Томашевского, но особенно С. М. Бонди, посвятившего несколько статей ее подробному обоснованию3. В настоящее время она может считаться общепринятой в советской текстологической практике.
Неопытный текстолог стремится во что бы то ни стало прочесть данное слово рукописи, затем другое, следующее, или даже отдельные вразбивку и т. д. Он может в этой работе достигнуть некоторых успехов, но заранее можно сказать, что в целом его труд более или менее обречен на неудачу.
|
|
При всей изобретательности и остроумии он рискует принять желаемое или предполагаемое за истинно написанное. В. С. Люблинский совершенно правильно указал, что при напряженном
1 Ср. еще различные экземпляры «Литературной газеты» (1847, 1 мая, № 18). В экземпляре Гос. публичной библиотеки им. М. Е. Салтыкова-Щедрина налицо перевод поэмы Гейне «Атта Троль»: номер был задержан, и поэма была изъята (Стадников Г. В. К истории публикации первого русского перевода поэмы Генриха Гейне «Атта Троль». — «Рус. лит.», 1970, № 3, с. 99).
2 См.: Charlton Hinnan. Mechanized Collation at the Houghton Library. «The Harvard Library Bulletin», vol. IX, 1955, № 1, p. 132 — 134. См. также: Fabian В., Kranz D. Interne Collation. Eine Einführung in die maschinelle Textvergleichung. — In: Texte und Varianten. Probleme ihrer Edition und Interpretation. Hrsg. von Gunter Martens und Hans Zeiler. München, C. Н. Beck'sche Verlagsbuchhandlung, 1971, S. 385 — 400 (с библиографией вопроса).
3 См.: Бонди. С. М. Новые страницы Пушкина. (М., «Мир», 1931) и Черновики Пушкина. Статьи 1930 — 1970 гг. (М., «Просвещение», 1971).
ятении легко возникают миражи1. В. В. Виноградов остроумно заметил, что «текстолог, подобно влюбленной женщине, нередко видит то, что ему хочется и чего в действительности нет»2.
Приступая к чтению рукописи, текстологу необходимо преодолеть еще одно препятствие, то, которое Д. С. Лихачев назвал «гипнозом чужого прочтения». Гипноз этот так силен, что в качестве методического приема следует решительно настаивать на том, чтобы текстолог не имел перед собой трудов своих предшественников, не пользовался их расшифровками ни для справок, ни для сопоставлений. Лишь когда работа закончена, в порядке контроля можно рекомендовать обращение к другим чтениям. К этому времени у текстолога обычно уже создается убежденность в своем прочтении, возникает возможность критической оценки работы предшественника.
|
|
Выработанные советской текстологической практикой принципы можно свести к следующим пунктам:
1. Чтение рукописей (как и сверка) преследует не формальную цель — преподнести читателю дипломатически точную копию написанного писателем, а имеет в виду нечто иное — помочь установлению основного текста. Для этого-то и надо осмыслить творческий процесс в его постепенном движении в целом. Прочесть текст — значит понять его. Вне и до этого перед нами не текст, а набор отдельных, полностью или частично прочитанных слов и фраз. Текстолог должен, настаивает С. М. Бонди, не только прочесть отдельные слова, но уловить их связь и смысл.
Чтобы расслоить рукопись на отдельные хронологические пласты, текстолог, по мнению С. М. Бонди, должен идти от понимания замысла в целом к частям, а потом снова возвратиться к целому, все время памятуя о контексте. Встречающиеся у текстолога роковые пометы «нрзб» (не разобрано), по мнению исследователя, — свидетельство недоделанной, не до конца понятой работы: «Нрзб» в транскрипции не несчастье, а позор» («Черновики Пушкина», с. 190). Впрочем, нельзя не предостеречь молодых, начинающих исследователей: стремясь избежать страшного «нрзб», они порою, силясь прочесть трудно читаемое место, попросту его помышляют — лучше все-таки честно сознаться в своей неудаче в прочтении.
2. Необходимо строгое различение понятий черновика и беловика. С. М. Бонди особенно настаивает на том, что они и творчески, и принципиально различны. Черновик «пишется для себя, с расчетом на то, что в дальнейшем будет расшифрован, перебелен. Беловик же отражает не процесс работы, а конечный результат ее; пишется он почти всегда для других» (там же, с. 148).
|
|
1 Люблинский В. С. Два трудных случая восстановления угасшего текста. — В сб.: Новые методы реставрации и консервации документов и книг. Сборник работ за 1958 год. М. — Л., 1960, с. 153.
2 Виноградов В. В. О языке художественной литературы. М., 1959, с. 325.
Существует, разумеется, ряд промежуточных стадий, например так называемая авторская сводка, когда черновик перебеляется, чтобы привести в ясность созданное, дальнейшая правка на данной бумажной площади технически невозможна. Эта сводка — основа дальнейшей работы, и нередко она снова превращается в черновик и т. д.
3. Беловая рукопись дает законченный текст, но он не отражает истории произведения. Для этой цели черновик гораздо ценнее. Текст беловой рукописи почти или вполне разборчив, но он, как это ни парадоксально, дает меньше гарантий исправности текста. Автор (а тем более писарь или машинистка), переписывая завершенное произведение, делает это с известной степенью автоматизации и легко допускает ошибки, которых нет в черновике, где все пишется хоть и бегло, но сознательно. Во всяком случае, сверка беловика с черновой рукописью — дополнительный источник проверки точности установленного текста. Почти классическим примером может служить так называемый «козел» в тексте рассказа Тургенева «Петушков», пропущенный автором, не заметившим ошибки наборщика, и не введенный последующими редакторами в тексты Тургенева в течение более чем 80 лет: «пришел в булочную и начал читать ей роман Загоскина» вместо правильного: «пришел в булочную и, как только улучил свободное время, усадил Василису и начал читать ей роман Загоскина».
4. Кажущееся легким чтение беловика нередко ведет к очень коварным ошибкам. Именно так, в быстром чтении, когда все кажется ясным, возникло чтение «Горохина» вместо «Горюхино», «Галуб» вместо «Гасуб», «Тбими-Калар» вместо «Тбилиси» у Пушкина и пр. Отсюда требование — читать беловую рукопись дважды и хотя бы один раз по-корректорски, т. е. по слогам и буквам. Классификация всевозможных типов ошибок, наиболее характерных, частых и Типичных, несколько раз давалась в нашей литературе.
Варианты и транскрипция
В процессе установления основного текста произведения исследователь всюду, где сохранились рукописи или печатные тексты, должен решить вопрос о вариантах и транскрипции.
Художественное произведение — итог сложного творческого труда.
В одних случаях писатель большие или меньшие части обдумывает в уме, а процесс творчества сводится к записыванию набело созданного текста.
Но гораздо чаще творческий акт фиксируется на бумаге.
Сохранившиеся первоначальные автографы и в том и в другом случае, хотя и в разной степени, отражают стадии создания произведения.
Они представляют собой нагромождение отдельных строк с надписанными в тексте и на полях другими строками или отдельными словами, заменяющими первоначальный набросок, отмененными и снова восстановленными поправками, с переставленными частями, пустыми местами, подлежащими заполнению позднее, с не относящимися к данному творческому замыслу записями, иногда не творческого, а бытового характера, зарисовками и набросками — так называемыми творческими паузами и пр. и пр.
На этой стадии произведение не может считаться завершенным.
Черновик переписывается набело, и беловик нередко снова в результате внесенных многочисленных поправок становится вторым черновиком, снова перебеляется и так далее — иногда несколько раз.
О том, какой сложности достигает нагромождение черновых, получерновых, полубеловых и беловых редакций, в которых текстологу суждено разбираться, можно судить по такой справке. Четырем с четвертью печатным страницам сказки Л. Н. Толстого «Ассирийский царь Ассархадон» соответствует свыше 70 листов рукописного и машинописного текста, распадающихся не менее чем на 16 редакций. Варианты «Анны Карениной» занимают в томе 20 Полного собрания сочинений (1939) свыше 727 страниц печатного текста; при этом часть рукописей утрачена.
На этой (рукописной) стадии процесс творчества еще не заканчивается.
Многое писателю становится виднее в машинописи, потом в корректуре, и, несмотря на негодование издательства, автор и на этой стадии снова вводит поправки. «Не марать так, как я мараю, я не могу и твердо знаю, что маранье это идет в великую пользу (...) То именно, что вам нравится, было бы много хуже, ежели бы не было раз пять перемарано», — писал Л. Толстой П. И. Бартеневу 16 — 18 августа 1867 г.1 Порой при этом создается текст, значительно отличный от сданного в набор, правка достигает таких размеров, что проще произведение набрать заново. Достаточно посмотреть на воспроизводившиеся в печати фотографии отдельных корректур «Воскресения» в «Ниве», чтобы наглядно представить себе объем толстовской правки2.
Стихотворение, повесть или драма вышли наконец из печати. Для отдельного издания, для переиздания, для собрания сочинений, вообще при каждом новом издании автор нередко снова и снова правит текст. Иногда текст для этого переписывается (перепечатывается), иногда расклеивается печатный экземпляр.
1 Толстой Л. Н. Полн. собр. соч., т. 61. М., 1963, с. 176.
2 Ср. также шесть редакций перевода В. Брюсовым стихотворения Эдгара По «Ворон» в кн.: Записки отдела рукописей Гос. библиотеки СССР им. В. И. Ленина, вып. 25. М., 1962, с. 98 — 103.
По существу почти все прижизненные издания (или вышедшие посмертно, но подготовленные при жизни) характеризуют различные этапы работы автора над своим произведением. Они обязательно должны быть учтены текстологом.
Различия текстов произведения по отношению к принятому за основной называются разночтениями, или вариантами1. Описки и механические ошибки вариантами, конечно, считаться не могут; их естественно исправлять без оговорок.
Иногда вариант касается не небольших отрывков или отдельных слов или строк, а охватывает больший или меньший по объему отрезок текста; если вариативность превышает основной текст, перед нами другая редакция. Несмотря на субъективизм формулы «больший или меньший», практически редактор редко колеблется, что относить к вариантам, а что — к другим редакциям. Дело в том, что большой отрывок почти всегда представляет собой нечто отличное по существу от небольшого исправления. Но возможен и такой случай, когда даже небольшое отличие текста так существенно изменяет идейный смысл произведения, что считать его вариантом трудно. Например, «Народ безмолвствует» в концовке «Бориса Годунова» Пушкина, заменившее первоначальное: «Народ. Да здравствует царь Дмитрий Иванович!», уместнее считать другой редакцией.
Первые редакции комедий Тургенева «Где тонко — там и рвется», «Нахлебник», первая черновая редакция «Холостяка», запрещенная редакция «Завтрака у предводителя» — все это другие редакции (см.: Полн. собр. соч. и писем, т. 2, 3, 1961 — 1962). В Полном собрании сочинений Н. Г. Чернышевского (т. XI, Гослитиздат, 1939) было принято правильное решение опубликовать две редакции романа «Что делать?» — первоначальную и журнальную. Переписывая роман набело, Чернышевский «подвергал его значительной стилистической переработке: нет почти ни одной страницы, которая в печатном виде сохранила бы свой первоначальный облик» (назв. изд., с. 721). В итоге первоначальная редакция существенно отлична от текста «Современника».
Следует различать два типа вариантов. Одни из них можно назвать автономными, или независимыми, — изменение (чаще
1 В последнее время в литературоведении возникло неоправданное стремление к умножению терминов; при этом существует тенденция дифференцировать по значению русское и иностранное обозначение одного и того же понятия. Так, без достаточных оснований дифференцируются понятия «примечание» и «комментарий» — (см. ниже, на с. 142 — 143). В «Основах текстологии» (с. 358) М. П. Штокмар предлагает называть разночтением любое различие текста, а вариантом только авторское различие. Таким образом, разночтение становится понятием общим, а вариант по отношению к нему — частным. Д. С. Лихачев (Текстология, с. 134, 138, 161) разночтением называет «отдельные различия в отдельных местах текста», а вариантом — виды текста в целом. Представляется более правильным равноправное употребление обоих терминов. В практике текстологии древнерусских памятников различаются изводы — для литературы нового времени это понятие не применяется.
в пределах одной строка) не влияет на соседствующие с ней следующие. В стихотворении «Вступление к песням 1876 — 77 годов» Некрасов шестую строку первоначально написал: «Угрюм Кадо, мой верный пес...», а затем исправил: «Угрюм мой верный черный пес...» Однако нередко варианты охватывают больше одной строки, причем изменение одной вызывает также и исправление соседних — такие варианты принято называть связанными. Так, например, в стихотворении «Дни идут... все так же воздух душен...» Некрасов первоначально (в автографе) написал:
Неужель еще уроки нужны,
Чтоб итог конечный подвести?
Сильные — до ужаса бездушны,
Слабым в них спасенья не найти!
Первую строку Некрасов исправил как приведено выше, но это вызвало переделку второй — «Дряхлый мир на роковом пути...» Третья соответственно тоже изменилась — «Человек — до ужаса бездушен...», а это вынудило изменить первоначальное множественное число в четвертой строке на единственное: «Слабому спасенья не найти!»
В зависимости от задач и назначения издания варианты и другие редакции приводятся с большей или меньшей степенью полноты.
Этот раздел — та часть издания, которая чаще всего вызывает враждебно-настороженное отношение издательства.
Такая неприязненность имеет основания.
Если другие редакции признаются имеющими интерес для так называемого широкого читателя, то варианты, т. е. дробные отличия, в полном виде действительно представляют интерес лишь для небольшой группы специалистов или особо квалифицированных читателей.
Относительно полноты издания черновиков, зачеркнутых редакцией, вариантов и пр. существуют две точки зрения.
В «Основах текстологии» под академическим изданием понимается такое, которое дает «...исчерпывающие тексты всех набросков, планов, других редакций и вариантов...» (с.141).
Этому максимализму противопоставлена другая, по-моему, гораздо более реалистическая точка зрения.
Варианты и другие редакции у писателя-классика занимают большей частью огромное место. По подсчетам Б. М. Эйхенбаума, полная публикация, например, всего чернового материала «Войны и мира» должна занять не менее семи томов!
Несколько легче с другими писателями, но варианты и другие редакции, например Некрасова, должны составить, вероятно, столько же, сколько и основной корпус его произведений.
Кому нужен весь полный свод вариантов и черновых редакций? Конечно, трудно предусмотреть все те случаи, по которым к вариантам обратятся те или другие работники, порой самых
различных интересов и квалификаций, но в основном и прежде всего это небольшая группа специалистов: литературоведов, лингвистов и отчасти историков.
Если учесть, что подача вариантов, т. е. расслоение творческого процесса, сравнительно редко бывает бесспорной, станет ясным, что специалист вряд ли доверится проделанной другим исследователем работе, а обратится к рукописям (или их воспроизведениям) лично, тем самым число лиц, нуждающихся в абсолютно полном воспроизведении всего материала творческого процесса, сведется едва ли не к единицам. В «Основах текстологии» (с. 377 — 378) приведен очень яркий пример. Стихотворение Пушкина «Вот Муза, резвая болтунья...» было транскрибировано П. О. Морозовым в первом академическом издании в 1912 г., затем Б. В. Томашевским в 1922 г. и, наконец, С. М. Бонди в 1931 г. — все три транскрипции между собой несхожи.
Можно ли позволить себе роскошь затрачивать грандиозную по трудоемкости работу на подготовку всего этого свода и затрачивать огромное количество бумаги и денег на его издание?!
На первую половину этого вопроса ответ следует дать положительный: не проделав этой работы, не составив для себя полной сводки вариантов, текстологического паспорта, нельзя подготовить текст академического издания.
На вторую часть ответ должен быть отрицательный. «Естественно, — пишет Б. М. Эйхенбаум, — что возникает вопрос о целесообразности включения полностью этого же материала в собрания сочинений даже самого академического типа. Специалист, которому нужны детали стиля и языка, все равно обратится к подлинникам или в крайнем случае к фотографии. Во всех остальных случаях и для всех других читателей целесообразнее давать варианты в отборе, сопровождая итоговыми наблюдениями и сводками» 1. Нечеткость существующих в нашей издательской практике типов изданий — причина систематически возникающих по этому вопросу недоразумений. Для научно-массовых изданий возможно, очевидно, лишь выборочное воспроизведение вариантов или даже их связный пересказ (сводка).
Варианты могут составлять особый раздел — выделение их непосредственно после текста наиболее целесообразно, но чаще в качестве узаконенной контрабанды они составляют часть комментария. В таком случае принято сообщать их непосредственно после библиографической справки.
Зарубежная практика знает и другое место для вариантов и смело помещает их на той же странице, где и основной текст, в качестве сносок под строкой. Удобство этого метода состоит в том, что варианты предельно приближены к тексту, частью которого они являются, и читатель избавлен от руколомного об-
1 Эйхенбаум Б. М. Основы текстологии, с. 77.
ращения, чуть ли не для каждой строки, к аппарату книги. Эта система находит свое применение как для античных авторов, так и для писателей нового времени. В советской практике она встречается крайне редко: только для летописей и для древних авторов издательство, скрепя сердце, соглашается с таким расположением.
Методика подачи вариантов, пройдя сложный и долгий путь, в настоящее время может считаться более или менее установившейся. Современный текстолог не станет прибегать к старой системе транскрипции вариантов. В течение долгого времени в качестве вариантов читателю (и исследователю) преподносилось такое воспроизведение текста, при котором различными типографскими способами — шрифтами, условными обозначениями, соответствующим расположением отрывков, различными скобками и т. д. — редактор старался наиболее близко к подлиннику воспроизвести написанный писателем текст.
Однако на самом деле никакие типографские ухищрения не могут передать всю сложность рукописи — проще давать фототипическое воспроизведение. Кроме того, в этом случае текстолог практически отказывается от задач хронологического расслоения вариантов, а значит, и от интерпретации творческого процесса: в печати появлялся более или менее бессвязный набор слов, совершенно непонятный для читателя1. В наши дни, применявшаяся во многих дореволюционных изданиях (например, Пушкина) транскрипция себя окончательно скомпрометировала.
Задача текстолога сводится именно к тому, чтобы понять текст произведения, отсепарировать каждый слой в том виде, как он был написан2. В таком случае вопрос о том, как воспроизводить выявленные варианты, — вопрос чисто технический. Там, где это оказывается возможным, полезно давать сводки — осмысленное исследователем воспроизведение написанного текста, как оно мыслилось писателем в момент создания. Текстолог дает при этом транскрипцию (где особенно важно, сопровождая ее фототипией), представляя тем самым возможность проверить сделанную работу. Сводка может сопровождаться комментарием — мотивировкой той или иной транскрипции.
Иногда препарированный исследователем текст может привести к более или менее полной реконструкции отброшенного и незавершенного замысла. (В качестве образца такой работы
1 Эта система, осмеянная еще Салтыковым-Щедриным и Некрасовым, надолго скомпрометировала самый принцип изучения вариантов, превратив текстолога (в те годы еще не отделенного от библиографа) в смешного педанта и буквоеда. В статье М. Л. Михайлова «Г. Геннади, исправляющий Пушкина» (статья долгое время ошибочно приписывалась Некрасову) приводился вымышленный прием транскрипции начальных строк «Графа Нулина».
2 Само собой разумеется, что для своей предварительной работы текстологу следует рекомендовать составление транскрипций. На листе бумаг» можно более или менее точно передать расположение отдельных строк и слов, карандашами разных цветов обозначить их последовательность и пр.
можно назвать, статью С. М. Бонди «Неосуществленное послание Пушкина к «Зеленой лампе» в кн.: Черновики Пушкина. Статьи 1930 — 1970 гг. М., «Просвещение», 1971, с. 91 — 108.)
Наиболее целесообразным признается в настоящее время метод дифференцированного, послойного воспроизведения вариантов, при котором перед читателем проходят в последовательном порядке разночтения — иногда семь, восемь или более слоев, предшествовавших окончательному тексту.
Система подачи вариантов может быть двоякой: можно привести все варианты данной (первой) рукописи, затем второй, потом печатных редакций и т. д., но можно поступить и иначе: приводить к данной строке (или данному отрывку) последовательно все варианты разных рукописей. Решение вопроса зависит от количества и объема сохранившихся разночтений. В академическом издании «Евгения Онегина», где рукописные материалы обширны, принят метод раздельного воспроизведения черновых рукописей, беловых рукописей и печатных вариантов.
И в том и в другом случае печатаемые варианты сопровождаются различными редакторскими (обычно курсивными) пояснениями типа «вписано», «надписано», «далее частично зачеркнуто», «первоначально было», «вместо» и т. д. Той же цели служит, система условных обозначений: квадратными скобками — зачеркнуто, угловыми — добавлено редактором, астериск возле квадратных скобок — восстановление зачеркнутого и т. д. 1
Суть этого метода видна из такого примера, заимствованного из шестого тома академического издания Полного собрания сочинений Пушкина («Евгений Онегин», 1937, редакция Б. В. Томашевского).
Вторая строка 6-й строфы первой главы имеет, как известно, такой вид:
Так, если правду вам сказать,
В черновой рукописи она имела такие модификации:
[Но] если правду вам сказать.
а. Не мог он Тацита
б. Не мог он Ливия
в. Не мог он Федра понимать
г. Не мог он Федра разбирать
д. Не мог он tabula спрягать
е. Не мог он aquila спрягать —
ж. И если истину сказать
з. Однако ж правду вам сказать.
1 Методика подачи текстов все еще остается крайне несовершенной и настойчиво требует унификации. До сих пор не все текстологи усвоили даже различие воспроизведения текста произведения и текста рукописи данного произведения. Многие текстологи грешат тем, что в погоне за неправильно понятой точностью перегружают текст излишними деталями: воспроизведением орфографических ошибок писателя, угловыми скобками, в которые заключают все недописанные слова, даже такие, которые никаких трудностей не вызывают и могут быть прочтены только одним способом.
Конъектуры
По самым разнообразным причинам текст произведения нередко содержит в себе ошибки.
Одни из них восходят к опискам самого писателя. В дальнейшем, так как они кажутся осмысленными (бессмысленные ошибки очевидны и интереса для исследователя не представляют) 1 и так как в следующих стадиях (машинистка, вычитчик издательства, корректор и т. д.)2 угнетающе действует авторитет автора («у него так написано»), они остаются незамеченными или замеченными, но неисправленными.
Другие ошибки возникают на следующих стадиях: иногда в процессе устного бытования и рукописной традиции, там, где произведение не сразу печатается (например, в памятниках «вольной», печати), иногда в процессе невнимательного надзора при превращении рукописи в печатный текст и т. д.
Обязанность текстолога — восстановить, в меру возможного, исправный текст. Там, где для этого есть прямые возможности — сохранившаяся рукопись, авторизованные копии или корректуры, сделать это относительно нетрудно. Но сплошь и рядом никаких документальных материалов, которые позволили бы дать авторский текст, нет. В таком случае возникает право исследователя на догадку.
Исправление дефектного текста или какой-нибудь его части при отсутствии необходимых документов (только на основании догадок) и называется конъектурой.
Первое правило, которым должен при этом руководствоваться текстолог, — это осторожность. Увлекаться конъектурами было бы ошибочно. Они должны применяться лишь там, где текст явно дефектен, и лишь тогда, когда догадка исследователя имеет значительную правдоподобность. Правдоподобие же, естественно, возникает там, где предложенную конъектуру можно объяснить и доказать ее преимущество перед прежним текстом. При равноправности нескольких вариантов лучше оставлять текст без ис-
1 Они, в сущности, могут исправляться без оговорок. Так, можно, не видя рукописи и не боясь ошибиться, предположить, что в тексте «Дневника», П. А. Валуева (т. II. М., Изд-во АН СССР, 196.1, с. 335) вместо «полутипажи» надо читать «политипажи», в «Воспоминаниях» С. Ю. Витте (т. II. М., Соцэкгиз, 1960, с. 385) вместо «в светской комнате министра финансов» надо читать «в советской» (от — «совет министра»), в «Литературных воспоминаниях» Д. В. Григоровича (М., 1961, с. 67) вместо «Вальбухова» надо читать «Вальберхова» («ер» сплошь и рядом читается как «у»). Не надо смотреть рукопись, чтобы убедиться, что в строке «О Ежове, — что он опять стал кашлять кровью. Вопрос об его женитьбе на Книппер...» речь идет о Чехове (Суворин А. С. Дневник. М. — Пг., 1923, с. 215); очевидно, что в публикации В. Чувакова вместо напечатанного «снять у них комнату со столовой» надо читать «со столом» (Андреев Л. Первое впечатление. — «Лит. газ.», 1971, 18 августа, № 32 (4320); с. 7) и.т. д.
2 Ошибки, которые допускали копиисты древности, писари, а в наше время допускают машинистки и наборщики, принципиально почти одинаковы.
правления, оговорив в примечаниях возможные замены. Практически следует помнить старинное правило: при наличии двух чтений вероятнее более трудное (lectio dificilitor) — упрощение возникает обычно в процессе бытования текста.
Конъектура стоит где-то между наукой («логическим умозаключением») и искусством и требует, чтобы текстолог как бы стал на место автора, проникнулся «его духом и манерой»1.
Не следует без совершенно достаточных оснований заподозривать неисправность текста, и все сомнения в таком случае, следуя по аналогии со старым юридическим правилом, надо толковать в пользу невыправленного текста.
Известный польский текстолог Конрад Гурский очень правильно заметил: «Лучше оставить ошибку автора, чем внести свою». «Осторожность, — читаем у Д. С. Лихачева, — более похвальна, чем смелость»2. Порой новонайденные материалы могут опровергнуть или подтвердить конъектуру исследователя. Чем осторожнее текстолог, тем реже ему придется признаваться в своей ошибке и отменять предложенное гипотетическое чтение.
Широко известен случай, когда академик Ф. Корш заподозрил неверность одной из строк «Домика в Коломне» Пушкина:
У нас его недавно стали знать...
Контекст требовал не «знать», а «гнать». Эта конъектура и была предложена ученым: впоследствии обращение к автографу Пушкина подтвердило справедливость ее. Известны и другие аналогичные случаи с текстами Пушкина.