Дата может превращаться в заглавие. Такие случаи характерны для Лермонтова: «1831-го января» («Редеют бледные туманы...»), «1831-го июня 11 дня» («Моя душа, я помню, с детских лет...») и т. д. — обычно исследователи воспринимают эти даты за даты написания стихотворения. Соотношение даты и заглавия становится осложненным.
Исследователь должен быть особенно осторожен с авторскими копиями: дата копии нередко есть дата переписки (или записи по памяти) ранее написанного произведения — нужно остерегаться принимать ее за дату создания. Именно такой случай с упомянутым выше стихотворением Некрасова «Не говори, забыл он осторожность...». Один из автографов. (ИРЛИ, ф. 203, № 88) снабжен пометой: «В избе лесника на 125 версте Московской железной дороги ночь 8 августа 1874». Перед нами большой лист бумаги, на котором чернилами очень аккуратно и без вся-
ких помарок записан текст стихотворения; когда написан этот автограф, неизвестно. Приведенная помета сделана внизу слева, несколько сбоку, и обведена чернилами же. Создается впечатление, что это — памятная дата, когда стихотворение было задумано, или вообще напоминание себе о каком-то случае, может быть, и не относящемся к данному стихотворению. Во всяком случае, безоговорочное принятие ее К. И. Чуковским в качестве даты написания нуждается в дополнительном обосновании (Полн. собр. соч. и писем, т. 2, 1948, с. 725 — 727).
Довольно частый случай ошибочных датировок — позднейшая автографическая запись стихотворения в чей-либо альбом: в таких случаях дата сплошь и рядом обозначает не время создания, а время данной записи. Хорошо, что Некрасов, внеся в альбом Ольги Козловой стихотворение 1848 г., поставил не только дату записи — «9 ноября 1873 г.», но и указал время написания: «...сколько помню, относится к 1848 году», иначе исследователь счел бы именно первую указанную дату временем создания восьмистишия. Пока первопечатный текст (1883) был неучтен, стихотворение датировалось редактором 1861 г. Иногда позднейшая запись по памяти — источник нового, не всегда лучшего варианта. Во всяком случае, исследователь должен решить вопрос — запись ли перед нами наспех и, по памяти (обычно дань вежливости просьбе владельца альбома, тогда считать эту запись последним авторским текстом невозможно) или же новая переработка стихотворения.
Стихотворения, составляющие часть цикла, нередко публикуются вначале отдельно, вне всего произведения: было бы ошибочно каждое напечатанное стихотворение датировать временем появления его в печати — случай, характерный для А. Ахматовой. Дело в том, что дата появления цикла в печати далеко не всегда является датой его создания. Циклы могут писаться в течение небольшого отрезка времени, могут растягиваться на многие годы и т. д.
Разновременно написанное произведение, объединенное единым заглавием и одним творческим замыслом, хочется видеть объединенным и в издании. Обычно исследователи так и поступают. Исключением без достаточных оснований долгое время являлся цикл Некрасова «О погоде». Первая часть была напечатана в «Современнике» в 1859 г., вторая — там же в 1865 г. Во всех советских изданиях, вышедших под редакцией К. И. Чуковского до 1967 г., обе части этого единого по замыслу цикла помещаются раздельно под соответствующими датами. Только в третьем издании Малой серии «Библиотеки поэта» (1956) впервые воссоединены обе части.
Строго говоря, поставленная автором дата представляет собой часть авторского текста и в его составе и должна быть воспроизведена. Относить ее в примечания, как это практикуется во многих наших изданиях, едва ли целесообразно, да и не на-
глядно. Если дата авторская, она просто печатается под текстом, если она установлена редактором, применяются различные условные обозначения. Так, дата, заключенная в угловые скобки, обозначает время первой печатной публикации, снабженная вопросительным знаком, оговаривает сомнительность датировки, две даты через тире указывают период, в течение которого произведение писалось, а даты, разделенные запятыми, означают, что произведение написано в несколько приемов. В случае надобности могут быть введены дополнительные обозначения (например, курсив).
Датировка произведения представляет собой очень трудоемкую работу. Выраженная в тексте несколькими цифрами, она должна быть убедительно обоснована в комментарии. Нельзя не согласиться с Л. Д. Опульской, что там, где нет возможности дать точную дату, лучше привести приблизительную, «нежели делать вид, что исследователь знает больше», чем им сообщается. «Еще ни одно научное издание не было скомпрометировано тем, что в нем помещались разделы: «Произведения разных лет», «Произведения неизвестных лет» 1.
Пути и основания, по которым исследователем может быть датирован тот или иной документ, чрезвычайно разнообразны и едва ли могут быть сведены в какой-либо перечень. В каждом отдельном случае текстолог должен использовать все имеющиеся в его распоряжении средства и способы определения времени создания данного документа.
Там, где точная датировка невозможна, редактор поневоле должен ограничить ее пределами от и до, т. е. не ранее и не позднее возможных дат. Эти крайние даты обозначаются обычно по-латински: terminus post quern и terminus ante quem.
Очень плодотворна датировка произведения на основании так называемых внутренних признаков или, говоря проще, на основании содержания.
В этой связи стоит остановиться на датировке знаменитой прокламации Н. Г. Чернышевского «Барским крестьянам...». Наиболее убедительные соображения по этому поводу высказаны М. В. Нечкиной в работе «Н. Г. Чернышевский в годы революционной ситуации. К анализу источников темы» («Исторические записки», т. 10. М., 1941, с. 3 — 39).
Terminus ante quern — 17 апреля 1861 г. — дата крестьянских беспорядков в с. Бездна Казанской губернии. Невозможно себе представить, чтобы в прокламации, призывающей к революцион-
1 Основы текстологии, с. 178. Л. Д. Опульская вводит терминологическую новацию — абсолютную и относительную датировки (с. 173 и ел.). Под первой понимается датировка совершенно точная, под второй — датировка приблизительная (см., например, на с. 184: «...относительная датировка выражается приблизительной датой»). Едва ли есть необходимость в особых терминах для совершенно ясных и в обычном словоупотреблении понятий.
ному восстанию, было бы обойдено такое событие, как эти зверски подавленные правительством волнения. Н. В. Шёлгунов и П. Г. Заичневский в своих прокламациях, написанных вскоре после этого события, пропагандистски его использовали. Чернышевский на следствии отрицал авторство прокламации, но, анализируя ее содержание, обратил внимание на то, что упоминания о безднинском деле, «о котором, конечно, не мог бы не упомянуть автор», нет (цит. статья М. В. Нечкиной, с. 25).
Terminus post quern определяется сложнее, но достаточно точно. Анализируя прокламацию, М. В. Нечкина установила, что в ней содержатся «такие детали реформы, которые фактически расходятся с «Положением 19 февраля», не могут быть оттуда заимствованы и могут быть объяснены лишь одним: Чернышевский писал свою прокламацию до издания «Положений 19 февраля», он не имел перед глазами этих «Положений» и отразил в прокламации свое предположение о некоторых деталях будущего закона, которые впоследствии в самом законе были формулированы иначе» (цит. статья, с. 22).
Предложенная М. В. Нечкиной датировка нашла признание в литературе. Во всяком случае, она гораздо точнее, чем другие называвшиеся даты: зима 1861 г. (Н. В, Шёлгунов), начало 1861 г. (А. А. Слепцов), в феврале — марте 1861 г., около времени.издания манифеста об освобождении и «Положений 19 февраля» (Ш.. М. Левин), после выхода манифеста об освобождении крестьян (он был опубликован 5 марта 1861 г.) «или даже до него»(Ю.М. Стеклов) и т.д.
Датировка прокламации Чернышевского важна и сама по себе и потому, что -дает возможность сделать некоторые предположения относительно времени возникновения революционного общества «Земля и воля».
С этим обществом и с вопросом о связи петербургского и лондонского центров связана и полемика относительно датировки некоторых бумаг, находившихся в архиве Огарева (позднее в составе так называемой «Пражской коллекции»). Эти документы были впервые опубликованы М. В. Нечкиной («Лит. наследство», 1953, т. 61); ею же были обоснованы даты. всех пяти документов. Первый из них («Цель, методы и организация общества») был датирован временем, непосредственно примыкающим к визиту Чернышевского в Лондон, т. е. к периоду — перед 26 — вскоре после 30 июня 1859 г. Второй документ («Цель русского движения») датирован исследовательницей 1860 г.
Здесь нет возможности воспроизводить сложную мотивировку каждой из этих двух дат. Отмечу лишь, что Ш. М. Левин также на основании внимательного анализа содержания предложил первую из названных дат расширить — 1859 — 1860 гг., а вторую отодвинуть на более позднее время — до мая 1862 г. («Лит. на-
следство», 1956, т. 63, с. 867 — 871). Впрочем, М. В. Нечкина продолжала настаивать на правильности предложенной ею датировки (там же, с.,872 — 879).
На этих примерах видна сложность этого метода. Он дает богатый и ценный материал, но возможности его интерпретации часто различны. Один исследователь обращает внимание на одни детали, другой — на иные или же интерпретирует те же самые несходно.
Наиболее плодотворными оказываются те случаи, когда анализ содержания может быть подкреплен еще каким-то другим методом, например, анализом палеографическим.
Когда рукописное наследие писателя достаточно велико, а почерк его в те или иные периоды хорошо изучен, представляется возможной приблизительная датировка и на основании этого признака. Есть писатели, почерк которых относительно устойчив (например, Лесков), в других же случаях возрастные варианты почерка очень велики (см. с. 74).
Terminus post quern может быть определен и на основании водяных знаков (иначе филиграней).
Недостаточное знание истории русского языка нового времени и совершенно недостаточная изученность индивидуальных стилей писателя не дают возможности убедительно пользоваться лингвистическими данными для датировки произведения. Лишь в отдельных случаях на основании того, что данное слово тогда-то вошло в язык и стало почему-либо особенно модным в такое-то время, представляется возможным использовать эти материалы для датировки.
В относящейся к XVIII в. «Повести о российском дворянине Александре» П. Н. Берков нашел повод для датировки в одном лишь слове. Герой играет на «флетраверсе», т. е. на флейте-реверс. «В первой сатире Кантемира, в примечании к стиху 172-му указано, что тогда, в 1729 году, было модно играть на «косом флейте», т. е. на флейте-реверс. Следовательно, мы не совершим ошибки, если предположим, что «Повесть о российском дворянине Александре» была написана (...) около конца 1720-х годов» 1.
Если писатель употребил в произведении слово «ерунда», у нас есть серьезное основание считать, что оно написано, не раньше. 1845 г. По-видимому, первый раз это слово было упомянуто в беллетристике Некрасовым в рассказе «Петербургские углы» (альманах «Физиология Петербурга»). Это слово было еще настолько новым и непривычным, что его надо было снабдить сноской: «лакейское слово равнозначительное слову — дрянь». Далее, в 1860-е годы, оно стало не только модным, но и признаком определенных социальных симпатий — его употребляли револю-
1 Издание классической литературы, с. 132.
ционные демократы и разночинцы, к нему враждебно относились представители других литературных партий 1.
Плодотворные результаты дает датировка на основании реалий произведения, на основании мелких, кажущихся порой незначительными деталей. Между тем именно они дают иногда очень точные данные для датировки.
В литературе уже не раз указывался путь, каким было датировано стихотворение Тютчева «На камень жизни роковой...». В печати оно появилось в начале 1829 г. с заглавием «К N. N.». Но в тексте стихотворения есть упоминание о том, что поэт, вообще не склонный к спорам,
...спорил в жизни только раз —
На диспуте магистра.
Эти два выделенные поэтом курсивом слова дают достаточное основание утверждать, что речь идет об учителе и друге поэта — С. Е. Раиче, 29 апреля 1822 г. защитившем магистерскую диссертацию. Слова этого стихотворения «Предстал во храм Свободы» дают еще одно основание отнести их к Раичу, близкому к «Союзу благоденствия». Наконец, строки «Он ею повесть начертал Орфеевой супруги» по предположению Г. Чулкова имеют в виду рассказ об Орфее и Эвридике в переведенной Раичем 4-й книге «Георгик» Вергилия. Если к этому добавить характерный для начала 1820-х годов почерк Тютчева, то датировка станет вполне убедительной.
Недавно в томе шестом академического издания Тургенева было опубликовано письмо к Ивану Матвеевичу Толстому (1806 — 1867).
Текст письма о предстоящей охоте не дает никаких оснований для датировки, но на обороте письма2 сохранился адрес:
«Его превосходительству
Ивану Матвеевичу
Толстому».
Титулатура этого адреса дает некоторые возможности для приблизительной датировки письма.
Не забудем, что эпистолярный этикет в те годы был весьма строг и Тургенев неизменно его соблюдал3. Этого требовали правила учтивости, особенно в обращении к лицу высокопоставленному, старшему и не состоявшему с адресатом в близких отно-
1 Reisser S. A. Die Wortgeschichte von «ерунда» in der russischen Literatur. «Zeitscttrift für Slawistik», 1964, Band IX, Heft III, S. 426 — 433.
2 Именно на обороте: конверты еще не вошли в это время в повсеместное употребление.
3 Титулатура на адресе была так строга, что в одном из писем 1878 г. Тургенев спрашивал своего давнего и близкого друга Я. П. Полонского: «... кстати — ты просто статский, или действительный статский советник? это я спрашиваю для адреса». (Тургенев И. С. Полн. собр. соч. и писем в 28-ми т. Письма, т. XII, кн. 1. М. — Л., 1966, е. 292).
шениях. (Вспомним, что Чичиков льстил статским советникам, вице-губернатору и председателю палаты, называя их «Ваше превосходительство» вместо полагающегося им по чину — «высокородия», т. е. возвышая их на три класса «Табели о рангах».)
Тургенев был на двенадцать лет моложе И. М. Толстого, никогда не был с ним особенно близок и в то же время был ему кое-чем обязан. И. М. Толстой, по авторитетному свидетельству П. В. Анненкова, «много помог ему выкрутиться из хлопот» в связи с затруднениями в получении заграничного паспорта сразу после освобождения из ссылки, в 1856 г. Со слов того же Анненкова мы знаем, что Толстой позволял себе делать Тургеневу выговоры, когда писатель, по его мнению, бывал по отношению к нему недостаточно внимателен и пр.1
Следовательно, и обращение к этому многолетнему любимцу Александра II2 не могло быть небрежным. Это мы видим не только в адресе, но и в завершающей письмо официальной формуле:
«С совершенным уважением
остаюсь
искренно Вам преданный
Ив. Тургенев».
Обратим внимание на то, что письмо адресовано «превосходительству», а не «сиятельству», т. е. еще не графу, — этот титул И. М. Толстой получил только за год до смерти — 16 апреля 1866 г.3, значит, письмо написано до этой даты. Terminus post quern определяется совершенно точно.
Согласно действовавшей тогда «Табели о рангах» и строго соблюдавшимся правилам титулования обращение «превосходительство» относилось к лицам третьего и четвертого классов, т. е. имевшим чин действительного статского и тайного советника: более низкие чины именовались «высокоблагородие», более высокие — «высокопревосходительство».
По данным официального издания «Адрес-календарь или общий штат Российской империи на 1843 год» (ч. 1, с. 22), И. М. Толстой в этом году числится статским советником (т. е. «высокородием»), а в следующем, 1844 г. (ч. 1, с. 21), уже «действительным статским советником» (т. е. «превосходительством»).
Стало быть (terminus ante quern), письмо написано не раньше 1844 г.
Из биографических данных, приведенных в книге Руммеля и Голубцова, видно, что придворный чин обер-гофмейстера (при-
1 Анненков П. В. Литературные воспоминания. М., Гослитиздат, 1960, с. 405 — 406.
2 Долгоруков П. В. Петербургские очерки. М., 1934, указатель имен.
3 Руммель В. В., Голубцов В. В. Родословный сборник русских дворянских фамилий, т. 2. СПб., 1887, с. 521 — 522.
равненный к гражданскому — 2-го класса — действительному тайному советнику) И. М. Толстой получил 17 апреля 1860 г. С этого времени он стал «высокопревосходительством».
Таким образом, письмо Тургенева могло быть написано в период между 1844 и 1860 гг. Если учесть, что знакомство с И. М. Толстым относится примерно к половине 1850-х гг., возможная дата сужается приблизительно до пяти лет — 1855 — 1860 гг.
Предлагаемая датировка не вполне определенная, но все же гораздо более точная, чем предложенная в шестом томе Тургенева (1963, с. 306 и 576), где она растянута почти на четверть века — «1844 — август ст. ст. 1867 (?)».
Таковы некоторые пути и способы датировки. От изобретательности и остроумия текстолога зависит успех этой важной и необходимой работы.
АТРИБУЦИЯ
Основные вопросы
При жизни писателя сплошь и рядом случается, что какая-то часть его произведений печатается без подписи, или под криптонимом, или псевдонимом и автор остается для современников и потомков скрытым.
Некоторые произведения автор не хотел печатать, считая их недоработанными или недостойными печати, другие не мог напечатать по причинам цензурным, третьи не увидели свет вследствие автоцензуры: они касались каких-то интимных сторон жизни писателя или же были обращены к лицам, имена которых не хотелось видеть в печати. На издание некоторых своих произведений автор пошел при условии анонимной или зашифрованной псевдонимом публикации.
Следует также иметь в виду, что какая-то часть литературного наследия писателя в дореволюционное время обрекалась «на устное подпольное или полуподпольное бытование: что-то обращалось в списках, что-то печаталось в зарубежных или нелегальных изданиях и пр.
В прижизненном, а особенно в посмертном бытовании возникает даже своеобразная традиция «прикрепления» авторства, та самая, которую уже Пушкин формулировал следующим образом словами: «Всякое слово вольное, всякое сочинение противузаконное приписывают мне так, как всякие остроумные вымыслы князю Цицианову».
Практически мы должны считаться с тем, что какая-то часть литературного наследия писателя в течение какого-то времени остается неизвестной или неопознанной и вопрос о ней всплывает, например, при подготовке собрания сочинений или когда
(в наше время) создается специальная комиссия по литературному наследию, которая приводит в ясность библиографию писателя.
Устанавливая корпус произведений писателя, текстолог сталкивается с еще одной существенной трудностью. Многие писатели являлись одновременно и редакторами: достаточно напомнить имена Пушкина, Белинского, Чернышевского, Некрасова, Добролюбова, Салтыкова-Щедрина, Короленко. В этом качестве они неизбежно осуществляли свое редакторское право, внося те или другие, более или менее значительные исправления в рукописи печатаемых ими авторов. Эта часть наследия так значительна по существу и так велика по объему, что возникает необходимость организации в собраниях сочинений разделов «Проредактированное» или «Коллективное». Таким образом мы осуществим разгрузку наследия писателя от не принадлежащих ему вещей, к которым он имел лишь некоторое касательство.
Все сказанное определяет, что текстологу постоянно приходится производить сложную и ответственную работу по определению авторства (или степени авторства) тех или других произведений.
В одних случаях они анонимны или псевдонимны, в других — традицией приписываются данному писателю, и это приписывание требует научной проверки, в иных случаях авторство (например, предшествующими редакторами) было установлено правдоподобно, но все же не до конца обосновано. Могут возникнуть и другие казусы, предусмотреть которые трудно.
Во всех случаях текстологу приходится заниматься вопросами атрибуции (от латинского attributio — назначение, определение), т. е. утверждением авторства того или иного писателя. Эта работа (особенно в классической филологии) неразрывно связана с атетезой (от греческого athetesis — отрицание принадлежности произведения данному лицу). Практически оба эти процесса сливаются и в новой текстологии обычно объединяются одним термином — атрибуция1.
Более ста лет тому назад, в 1831 г., вероятно, Н. И. Надеждин проницательно заметил:.«...так как мы живем в веке скептицизма, требующего на все доказательств, то желательно б было, чтоб при подобных изданиях представлялись надежные документы, действительно ли издаваемые сочинения принадлежат лицу, которому приписываются» («Телескоп», 1831, № 24, с. 558. Указано С. М. Осовцовым).
1 Разнообразным аспектам вопросов атрибуции посвящены обстоятельные статьи Л. Д. Опульской, Э. Л. Ефременко, М. П. Штокмара, А. Л. Гришунина, Е. И. Прохорова, В. М. Борисова и В. К. Волевич, составившие второй выпуск издания «Вопросы текстологии» (М., 1960), некоторые примеры, упоминающиеся в этих работах ниже (независимо от названного издания), по необходимости повторены.
Изучая различные приемы, которыми исследователи стремятся обосновать авторство того или иного писателя, можно заметить, что они в сущности сводятся к трем категориям: а) документальные доказательства, б) идеологический анализ и в) анализ стилистический.
Наиболее убедительным, а часто совершенно бесспорным, является документальное обоснование авторства. В ряде случаев к нему могут быть причислены, очевидные автобиографические намеки произведения; в иных случаях раскрытию авторства могут помочь такие источники, как сохранившиеся отчасти бухгалтерские книги журнала «Современник», гонорарные ведомости «Отечественных записок» и других журналов, в других — большую помощь может оказать обширный архив Литературного фонда (Гос. публичная библиотека и Пушкинский дом), когда автор, обращаясь за пособием, прикладывал перечень своих трудов и пр. Бывают и разные другие варианты, предусмотреть которые заранее трудно — они зависят от изобретательности и эрудиции исследователя.
Бывают, разумеется, случаи, не представляющие особого интереса для атрибуционной методики, находящиеся на грани простого библиографического разыскания.
Вскоре после смерти Тургенева в немецкой газете «Allgemeine Zeitung», издававшейся в Мюнхене (1883, 20 сентября, приложение к № 262, стр. 3853), под инициалами «М. N.» была помещена статья «Ein deutscher Brief Turgeniews».
В этой статье было процитировано (по-немецки и, очевидно, в подлиннике) письмо Тургенева к автору заметки от среды 16 апреля 1879 г. из Парижа. Тургенев благодарил адресата за письмо, при котором ему были присланы два номера газеты «Literaturblatt» со статьей о нем. Автор указывал, что письмо приведено совершенно точно. Требовалось установить фамилию адресата этого письма.
Не представляло большого труда, взяв в руки «Literaturblatt», понять, что речь идет о Морице Нехелесе (Necheles) — «Iwan Turgeniew. Eine Portratstudie». «Literaturblatt» — (Wien und Leipzig, Band III, 1879, № 13 и 14) — тем самым адресат устанавливается с полной очевидностью1.
Но гораздо чаще текстологу приходится пользоваться самыми разнообразными способами атрибуции, прибегать к сложным разысканиям, анализировать различные доводы «за» и «против», пользоваться совокупно разными методами.
Естественно думать, что наиболее точное, можно сказать, не подлежащее кассации доказательство — свидетельство самого автора.
Однако это не так или, по крайней мере, не всегда так.
Известны случаи, когда автор с большей или меньшей кате-
1 См.: Рейсер С. А.. Материалы для библиографии писем Тургенева и к Тургеневу. — «Лит. наследство», 1964, т. 73, кн. 2, с. 385.
горичностью отрицал свое авторство. Достаточно напомнить, что Чернышевский на следствии (других высказываний нет) настойчиво отрицал принадлежность ему прокламации «Барским крестьянам...» — в этих случаях непризнание авторства было вызвано политическими причинами. Могут быть, однако, и другие мотивировки. Некрасов из деликатности «не хотел зачесть своею при жизни Добролюбова «Дружескую переписку Москвы с Петербургом» — какие-то немногие строки первой редакции (и полностью примечания) принадлежали критику.
Порой, как это ни может показаться странным, автор сам затрудняется в утверждении своего авторства.
Искусствовед Ф. Ф. Ноггафт рассказывал М. К. Азадовскому, как И. Е. Репин был однажды приглашен для удостоверения аутентичности картины, предлагавшейся для продажи одному петербургскому музею. Художник долго ее рассматривал, сидя в кресле, наконец встал и сказал: «Не знаю, не помню, писал я эту картину или нет».
В. П. Катаев не мог в 1967 г. твердо ответить на вопрос — он или М. Булгаков являются авторами фельетона «Главполитбогослужение» — «все это было так давно, что сам уже не уверен»; между тем фельетон включен в сборник рассказов и фельетонов Катаева, изданных в 1963 г.'
Н. Г. Чернышевский по возвращении из ссылки в 1888 — 1889 гг. составлял списки своих статей. Против одной из них — знаменитой статьи «Детство и отрочество. Сочинение графа Л. Н. Толстого». «Военные рассказы графа Л. Н. Толстого» («Современник», 1856, № 12) — он написал: «едва ли». К счастью сохранился автограф и список, составленный им же в 1861 г., где эта рецензия значится.
В том же, позднем списке он отрицал принадлежность ему «Заметок о журналах» («Современник», 1856, № 11). «Начало о Дружинине писано не мной», — заметил он на полях, и на этот раз его опровергает автограф. То же относительно «Современного обозрения» («Современник», 1857, № 11) — «быть может, часть современного обозрения, стр. 134 — 143» — и снова налицо автограф всей статьи (см.: Н. Г. Чернышевский. Полн. собр. соч., т. XVI, 1953, стр. 644 — 645).
Списки статей того или другого писателя требуют самой настороженной проверки со стороны исследователя. Через много лет выяснилось, что то, что мы считали списком сочинений Добролюбова и на чем основывали атрибуцию некоторых его статей, на самом деле оказывается инвентарным перечнем (охранной описью) рукописей, оставшихся у покойного критика2.
1 Кустина Т. Из заметок о Булгакове-фельетонисте. — «Рус. филология», № 2. Сборник студенческих научных работ Тартуского гос. ун-та, 1967, с. 227.
2 Оксман Ю. Г. К вопросу о перечнях анонимных произведений, составленных Н. Г. Чернышевским. — В сб.: Проблемы современной филологии. М., «Наука», 1965, с. 432 — 437.
Журналист Ф. Е. Ромер в автобиографии, написанной в 1891 г., о своем сотрудничестве в журнале «Гудок» в 1862 г. выразился так: «Не могу утверждать положительно, но кажется, что я никогда не печатался в «Гудке» и не подписывался «Ведьминским Беранже». На самом деле оба эти утверждения ошибочны1.
Не может служить достаточным доказательством авторства даже печатание под псевдонимом, приписывающимся определенному писателю. Б. Я. Бухштаб установил, например, что некоторые стихотворения Некрасова при жизни И. И. Панаева печатались под псевдонимом Панаева — «Новый поэт»2.
Вообще, признание или непризнание автора не является еще достаточным аргументом атрибуции или атетезы. Чернышевский в 1856 г. молчаливо принимал похвалы за не принадлежащую ему полемическую часть добролюбовского ответа А. Д. Галахову, так как Добролюбов, студент Главного педагогического института, не мог еще в это время открыто сотрудничать в «Современнике».
Революционер-народник С. С. Синегуб, чтобы не запутать лишних людей, на следствии признал себя автором не принадлежащих ему стихотворений. Арестованный М. Л. Михайлов, не желая предавать Н. В. Щелгунова, назвал себя единоличным автором написанной ими совместно прокламации «К молодому поколению» и т. д.
Как видим, такой, казалось бы, бесспорнейший факт, как автопризнание, и тот может быть в определенных случаях оспорен.
То же можно сказать и о документе. Конечно, он наиболее убедительное доказательство авторства, но у исследователя не должно быть фетишизированного к нему отношения. Он тоже нуждается в проверке и в критике.
Доверчивые исследователи, увидя автограф писателя, приписывают ему буквально-таки «всяко лыко в строку» — на этом основан ряд полукомических (или полутрагических) текстологических эпизодов. Пушкин сокращенно записал для себя примечание Жуковского к стихотворению «Лалла Рук», а М. О. Гершензон приписал эти строки Пушкину. Тот же исследователь, найдя «Черные очи» Бенедиктова, переписанными рукой В. С. Печерина, поспешил приписать ему и это стихотворение (М. О. Гершензон. Жизнь В. С. Печерина. М., 1910, с. 37). Но еще более конфузный эпизод случился снова с этим, в общем осторожным ученым, когда сделанную Пушкиным копию стихотворения Жуковского «Скрижаль» он принял за стихотворение Пушкина и открыл им свою книгу «Мудрость Пушкина». (М., 1919, с. 9 — 10).