— По рукам, — говорит он.
Тобиас протягивает руку, и она пожимает её.
— Мы должны встретиться в течение недели, — говорит она. — На нейтральной территории. Большинство Отречённых любезно разрешили нам остаться в их части города, чтобы разработать план борьбы с последствиями атаки.
— Большинство из них, — повторяет он.
Лицо Эвелин становится непроницаемым:
— Боюсь, многие всё ещё поддерживают твоего отца, и он посоветовал им избегать нас, когда наносил визит несколько дней назад, — она горько улыбается. — И как только он предложил изгнать меня, они тут же согласились.
— Они сослали тебя? — уточняет Тобиас. — Я думал, ты ушла.
— Нет, как ты и предполагаешь, Отреченные были склонны к прощению и примирению, но твой отец имеет большое влияние в Отречении, и всегда имел. Я решила уйти, а не сталкиваться с унижением общественного изгнания.
Тобиас выглядит ошеломлённым.
Эдвард, который все это время стоял, прислонившись к стене вагона, говорит:
— Пора!
— Увидимся в течение недели, — говорит Эвелин.
Пока поезд проезжает всё дальше по улицам, Эдвард прыгает. Пару секунд спустя Эвелин следует за ним. Мы с Тобиасом остаёмся в поезде, молча, прислушиваясь к стуку колёс по рельсам.
— Зачем ты привёл меня, если всё равно собирался заключить союз? — наконец, спрашиваю я.
— Ты не остановила меня.
— Что мне полагалось сделать, размахивать руками? — я хмурюсь. — Я этого не люблю.
— Это должно быть сделано.
— Я не думаю, что это сработает, — говорю я. — Должен быть другой способ.
— Какой другой способ? — спрашивает он, скрестив руки на груди. — Тебе просто не нравится она. Не нравится с тех пор, как ты впервые её увидела.
— Очевидно, что она мне не нравиться! Она оставила тебя!
— Они сослали ее. И если я решил простить ее, ты тоже должна попытаться! Я тот, кого оставили, не ты.
— Речь не об этом. Я не доверяю ей. Я думаю, она пытается использовать тебя.
— Ну, это решать не тебе.
— И опять — почему ты привел меня? — спрашиваю я, повторяя его жест. — Ах да, потому что я могу разобраться в ситуации для тебя. Прекрасно, я разобралась, и то, что тебе не нравятся мои выводы, не значит, что…
— Я забыл, как предубеждения влияют на твоё суждение. Помнил бы, не привел бы тебя с собой.
— Мои предубеждения? А как насчёт твоих? Что насчёт убеждённости в том, что каждый, кто также сильно ненавидит твоего отца, как ты — союзник?
— Речь идёт не о нём!
— Конечно! Он что-то знает, Тобиас. И мы должны узнать, что.
— Опять? Я думал, мы с этим разобрались. Он лжец, Трис.
— Да? — я поднимаю брови. — Прекрасно, но тогда и твоя мать тоже. Ты думаешь, Отречённые действительно способны изгнать кого-то? Что-то я сомневаюсь.
— Не говори так о моей матери.
Я вижу свет впереди. Свет Пика.
— Чудно, — я иду к двери вагона. — Не буду.
Я выпрыгиваю и бегу ещё какое-то время, чтобы сохранить баланс. Тобиас выпрыгивает следом за мной, но я не оставляю ему шанса поймать меня — я бегу прямо к зданию, вниз по лестнице и обратно к Пику, чтобы найти, где поспать.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
Перевод: Катерина Мячина, Мартин Анна, Laney, Дольская Алина, Маренич Екатерина, NastyaMistiKa, Екатерина Забродина
Редактура: Юлия Исаева, allacrimo, Любовь Макарова, Индиль
Меня что-то разбудило.
— Трис! Вставай!
Крик. Я не задаю вопросов. Я перекидываю ноги через край кровати и направляюсь к двери. На ноги ничего не надето, а земля здесь неровная, она забивается между пальцами. Я перевожу взгляд, чтобы понять, кто тащит меня. Кристина. Она почти выбила мой левый локоть из сустава.
— Что случилось? — спрашиваю я. — Что происходит?
— Заткнись и беги!
Мы бежим к Яме, и рёв реки следует за нами наверх по тропе. В последний раз Кристина вытаскивала меня из кровати, чтобы показать тело Ала. Скрипя зубами, я стараюсь не думать об этом. Это не могло случиться снова. Не могло.
Пока мы пересекаем стеклянный пол Пика, появляется одышка (она бежит быстрее меня). Кристина хлопает ладонью по кнопке лифта и проскальзывает в него ещё до того, как двери полностью открываются, протаскивая меня вслед за собой. Она ударяет по кнопке закрытия дверей, а затем по кнопке верхнего этажа.
— Моделированные, — говорит она. — Там моделированные. Не все, только…только некоторые из них.
Она кладет руки на колени и глубоко вдыхает.
— Один из них сказал что-то о Дивергентах, — говорит она.
— Что сказал? — спрашиваю я. — Во время моделирования?
Она кивает.
— Марлен. Было такое чувство, что это не её голос. Слишком… монотонный.
Двери открыты, и я иду за ней вниз по коридору к двери с пометкой ДОСТУП НА КРЫШУ.
— Кристина, — говорю я. — Почему мы идем на крышу?
Она не отвечает. Лестница на крышу пахнет старой краской. Граффити Бесстрашных, нацарапанные черной краской на цементных блоках стен. Символ Бесстрашия. Парные инициалы вместе с плюсами: RG + NT, BR + FH. Пары, которые, вероятно, повзрослели и, наверное, расстались. Я прикасаюсь к груди, чтобы почувствовать собственное сердце. Оно бьется так быстро, что удивительно, как я до сих пор дышу.
Ночью воздух прохладный, от него по рукам бегают мурашки. Мои глаза уже привыкли к темноте, и через крышу я вижу три фигуры, стоящие на выступе, лицом ко мне. Марлен, Гектор и девочка, которую я не узнаю — маленькая Бесстрашная, не старше восьми лет, с зеленой прядью в волосах.
Они до сих пор стоят на выступе, ветер сильно дует, бросая волосы на их лбы, в их глаза, в их рот. Их одежда развевается на ветру, но все они стоят неподвижно.
— Просто спускайся, — говорит Кристина. — Не делай глупостей. Ну, давай…
— Они тебя не слышат, — говорю я тихо, когда иду к ним. — И не видят.
— Мы должны прыгнуть на них одновременно. Я возьму Гека, ты…
— Мы рискуем столкнуть их с крыши. Подстрахуйте девочку, просто на всякий случай.
Она слишком молода для этого, подумала я, но я не имела права говорить такое, потому что это означало бы, что Марлен достаточно взрослая.
Я смотрю на Марлен, чьи глаза пусты, как раскрашенные камешки, как стеклянные шарики. Я чувствую себя так, будто эти шарики скользят по моему горлу вниз к желудку, притягивая меня к земле. Мы не сможем увести её с выступа.
Наконец, она открывает рот и говорит.
— У меня есть сообщение для Дивергентов, — ее голос звучит плоско. Моделирование использует ее голосовые связки, но лишает их естественные колебания человеческих эмоций.
Я перевожу взгляд с Марлен на Гектора. Гектор, который так боялся меня, потому что его мать сказала ему бояться. Линн, наверно, еще у постели Шоны, надеясь, что Шона сможет двигать ногами, когда она проснется вновь. Линн не может потерять Гектора.
Я делаю шаг вперед, чтобы получить это сообщение.
— Это не переговоры. Это предупреждение. — говорит Марлен через моделирование, шевеля губами, вибрируя связками. — Каждые два дня, пока один из вас не придет к штабу Эрудитов, это случится снова.
Это.
Марлен отступает, и я бросаюсь вперед, но не на нее. Не на Марлен, которая когда-то позволила Юраю сбить булочку с её головы на спор. Которая собрала стопку одежды для меня. Которая всегда, всегда встречала меня с улыбкой. Нет, не на Марлен.
Когда Марлен и другая Бесстрашная девушка шагают с края крыши, я прыгаю на Гектора.
Я хватаю руками все, что могу найти. Руки. Горсть рубашки. Грубые царапины покрывают колени, когда его вес тянет меня вперед. Я не достаточно сильна, чтобы поднять его. Я шепчу:
— Помогите, — потому что я не могу говорить громче.
Кристина уже держит мое плечо. Она помогает мне втащить обмякшее тело Гектора на крышу. Его руки раскинуты в сторону, безжизненные. Через несколько метров на крыше на спине лежит девочка.
Тогда моделирование заканчивается. Гектор открывает глаза, и они больше не пусты.
— О, — говорит он. — Что происходит?
Маленькая девочка всхлипывает, и Кристина подходит к ней, бормоча что-то обнадеживающее.
Я стою, мое тело дрожит. Я подхожу к краю крыши и смотрю на землю. Улица не очень хорошо освещена, но я вижу слабые очертания Марлен на тротуаре.
Дыхание, кто заботится о дыхании?
Я отхожу, мое сердце бьется у меня в ушах. У Кристины движется рот. Я игнорирую ее, и иду к двери, вниз по лестнице, по коридору, к лифту.
Двери закрываются, и я бросаюсь на землю, так же, как сделала Марлен после того, как я решила не спасать ее, я кричу, руками рву свою одежду. Мое горло срывается через несколько секунд, и царапины покрывают руки, где я пропустила ткань, но я продолжаю кричать.
Лифт останавливается со звоном. Двери открываются.
Я выпрямляю рубашку, разглаживаю волосы и выхожу.
У меня есть сообщение для Дивергентов.
Я Дивергент.
Это не переговоры.
Нет.
Это предупреждение.
Я понимаю.
Каждые два дня, пока один из вас не предоставит себя штаб-квартире Эрудиции…
Я сделаю это.
…это никогда не повторится.
Это никогда не повторится.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Перевод: Маренич Екатерина, Дольская Алина, Екатерина Забродина, Laney, Инна Константинова
Редактура: Юлия Исаева, allacrimo, Любовь Макарова, Индиль, 4010
Я сливаюсь с толпой рядом с пропастью. В Яме шумно и не потому, что рядом плещется река. Я хочу найти тихое место, так что бегу по коридору, который ведет к общежитиям. Я не хочу слышать речь Тори от имени Марлен или находиться поблизости во время провозглашения тостов и криков, когда Бесстрашные будут прославлять ее жизнь и храбрость
Этим утром Лорен сообщила, что мы не заметили несколько камер в общежитии инициированных, где спали Кристина, Зик, Лорен, Марлен, Гектор и Ки, девушка с зелеными волосами. Вот как Джанин выяснила, кто из моделированных был под контролем. Я не сомневаюсь, что Джанин выбрала именно молодых Бесстрашных, потому что знала: их смерть повлияет на нас сильнее всего.
Я останавливаюсь в незнакомом коридоре и опираюсь лбом о стену. Камень кажется грубым и прохладным. Я могу слышать позади себя крики Бесстрашных, из-за каменных стен их голоса звучат приглушенно.
Слышу, как кто-то приближается, и смотрю в сторону, откуда исходит звук. Кристина, по-прежнему одетая в ту же одежду, которую носила прошлым вечером, стоит в нескольких шагах от меня.
— Эй, — зовет она.
— Я действительно не в настроении, чтобы чувствовать вину прямо сейчас. Так что уходи, пожалуйста.
— Я просто хочу кое-что сказать и сделаю это.
Ее глаза опухшие, ее голос звучит немного сонно, и это либо из-за истощения, либо небольшого количества алкоголя, либо по двум причинам сразу. Но ее взгляд — прямой и открытый, она понимает, о чем собирается сказать. Я отрываюсь от стены.
— Я никогда раньше не видела такого моделирования. Знаешь, со стороны. Но вчера… — она качает головой. — Ты была права. Они не могут слышать и видеть тебя. Точно так же, как Уилл…
Она задыхается, когда произносит его имя. Останавливается, тяжело глотает. Моргает несколько раз. Потом снова смотрит на меня.
— Ты сказала мне, что должна была сделать это, или он застрелил бы тебя, и я тебе не верила. Но теперь я верю тебе, и… я постараюсь простить тебя. Это… все что я хотела сказать.
Какая-то часть меня чувствует облегчение. Она верит мне, она попытается простить меня, даже если это будет нелегко. Но большая часть меня чувствует гнев. Что она думала до этого? Что я хотела выстрелить в Уилла, в одного из моих лучших друзей? Она должна была доверять мне с самого начала, должна была знать, что я не сделала бы этого, если бы был другой выбор.
— Какое счастье для меня, что ты, наконец, получила доказательства того, что я не хладнокровная убийца. Знаешь, кроме моих слов. Я имею ввиду, что должно было случиться, чтобы заставить тебя поверить? — я выдавливаю из себя смех, пытаясь оставаться беспечной. Она открывает рот, но я продолжаю говорить, не в силах остановиться. — Тебе лучше поторопиться простить меня, потому что не так много времени осталось.
Мой голос надрывается, и я не могу больше держать себя в руках. Я прислоняюсь к стене для поддержки и чувствую, как слабеют ноги и я сползаю вниз.
Мои глаза слишком затуманены, чтобы видеть ее, но я чувствую, когда она обнимает меня и сильно сжимает, почти до боли. Она пахнет, как кокосовое масло, и она чувствует себя сильной, такой же, какой она была во время посвящения в Бесстрашные, повиснув над пропастью на кончиках пальцев. В то время, что было так недавно, она заставила меня чувствовать себя слабой, но теперь ее сила и мне придает уверенности и сил.
Мы вместе стоим на коленях на каменном полу, и я хватаюсь за нее также сильно, как и она за меня.
— Я уже, — говорит она. — Вот, что я хотела сказать. Я уже простила тебя.
Все Бесстрашные идут тихо, когда я вхожу в столовую в ту ночь. Я не виню их. У меня, как у Дивергента, появилось право позволить Джанин убить одного из них. Большинство из них, вероятно, хотят, чтобы я пожертвовала собой, или боятся, что я не стану этого делать.
Если бы это происходило в Отречении, то ни один Дивергент не сидел бы здесь сейчас.
На мгновения я не знаю, куда мне идти, тогда Зик с мрачным видом машет из-за своего стола, я иду в том направлении. Но прежде, чем я дохожу до места, ко мне подходит Линн.
Она отличается от той Линн, которую я всегда знала. В её глазах нет жестокости. Вместо этого она бледна и кусает губы, пытаясь скрыть замешательство.
— Эм… — начинает она, смотрит то вправо, то влево, лишь бы не на меня. — Я действительно…Я скучаю по Марлен. Я знаю ее довольно долго и я… — она качает головой. — Дело в том, не думай, что мои слова о ней ничего не значат, — говорит она так, будто пытается меня упрекнуть. — Но спасибо, что спасла Гека…
Линн переминается с ноги на ногу, взгляд скользит по комнате. Потом она обнимает меня одной рукой, другой хватая за рубашку. Боль бежит через мое плечо, но я молчу.
Она отклоняется, фыркает и идет к своему столу, как будто ничего не произошло. Я несколько секунд смотрю, как она уходит, затем сажусь.
Зик и Юрай сидят бок о бок за пустым столом. Лицо Юрая осунулось, будто он не совсем проснулся. Перед ним стоит темно-коричневая бутылка, и он пьет из нее каждые несколько секунд.
Я должна быть осторожнее рядом с ним. Я спасла Гека и не смогла сохранить жизнь Марлен. Но Юрай не смотрит на меня. Я вытаскиваю кресло напротив него и сажусь с краю.
— Где Шона? — интересуюсь я. — Ещё в больнице?
— Нет, она там, — говорит Зик, кивая на стол, к которому вернулась Линн. Я вижу ее сидящей в инвалидной коляске и бледную до прозрачности. — Шоны не должно было быть, но Линн очень перепугалась, теперь держит её в поле зрения.
— Но, если тебе интересно, почему они обе там… Шона узнала, что я — Дивергент, — вяло признается Юрай. — И она не хочет, чтобы меня схватили.
— О.
— Со мной она тоже странная, — говорит Зик, вздыхая. — «Как узнать, что твой брат не борется против нас? Ты присматривался к нему?» Я бы многое отдал за то, чтобы ударить того, кто отравил её разум.
— Тебе даже отдавать ничего не надо, — говорит Юрай. — Ее мать сидит тут же. Иди и ударь ее.
Я слежу за его взглядом: он направлен на женщину средних лет с голубыми полосками на голове и серьгами по всей мочке уха. Она красива, как и Линн.
Тобиас входит в комнату минутой позже, следуя за Тори и Гаррисоном. Я избегала его. Я не разговаривала с ним после той ссоры, прежде чем Марлен…
— Здравствуй, Трис, — говорит Тобиас, когда я достаточно близко, чтобы услышать его. Его голос низкий, грубый.
— Привет, — отвечаю я глухо, будто мой собственный голос мне не принадлежит.
Он садится рядом со мной и кладет руку на спинку моего стула, наклоняясь ближе. Я не смотрю назад, я отказываюсь смотреть назад.
Я смотрю назад.
Темные глаза особенного оттенка синего, так или иначе способны заставить забыть обо всем, утешают меня, но напоминают, что мы друг от друга всё дальше, что все не так, как хотелось бы.
— Ты не собираешься спросить, как я? — интересуюсь я.
— Нет, я уверен, что ты не в порядке, — он качает головой. — Я хочу попросить тебя не принимать никаких решений, пока мы всё не обсудим.
Слишком поздно, думаю я. Решение принято.
— Ты имеешь в виду, пока мы все об этом не поговорим? Ведь это касается всех нас, — замечает Юрай. — Думаю, никто не должен превращать себя в мишень.
— Никто? — уточняю я.
— Нет! — Юрай хмурится. — Мы должны нанести ответный удар.
— Да, — говорю я глухо. — Давайте спровоцируем женщину, которая может заставить половину из нас совершить самоубийство. Отличная идея.
Я слишком сурова. Юрай выливает содержимое своей бутылки в горло и ставит бутылку на стол так, что я боюсь, что он рухнет.
— Не говори об этом так, — говорит он, рыча.
— Извини, — отвечаю я. — Но ты же знаешь, что я права. Лучший способ спасти от смерти половину членов нашей фракции, это пожертвовать одной жизнью.
Не знаю, чего я ожидала. Может того, что Юрай, который слишком хорошо знает, что случится в том случае, если ни один из нас не пойдет, будет добровольцем. Но он смотрит вниз. Не желает.
— Тори, Гаррисон и я решили повысить уровень безопасности. Надеюсь, если все осознают эти атаки, мы сможем остановить их, — говорит Тобиас. — Если это не сработает, тогда и будем думать о других вариантах. Конец дискуссии. И никто не собирается делать что-либо еще. Хорошо?
Он смотрит на меня, когда спрашивает, и поднимает брови.
— Хорошо, — соглашаюсь я, не смея встретиться с ним взглядом.
После обеда я стараюсь вернуться в общежитие, где спала, но не могу заставить себя пройти через дверь. Вместо этого я хожу по коридорам, стряхивая каменную крошку с пальцев и слушая эхо своих шагов.
Совершенно не намеренно останавливаюсь у фонтана, где Питер, Дрю и Ал напали на меня. Я знала Ала, знала, как он пахнет, я все еще знаю — в моем мозгу всплывает аромат лимона. Теперь у меня он ассоциируется не с моим другом, а с бессилием, которое я чувствовала, когда они потащили меня в пропасть.
Я иду быстрее, держа глаза широко открытыми. Мне необходимо уехать отсюда, подальше от этого места, где мой друг напал на меня, где Питер ударил Эдварда, где незрячие армии моих друзей начали свое нападение на Отреченных, где началось все это безумие.
Я иду к месту, где в последний раз чувствовала себя в безопасности: небольшая квартира Тобиаса. Добравшись до двери, чувствую себя спокойнее.
Квартира не заперта. Я толкаю дверь ногой. Его там нет, но я остаюсь, сижу на кровати и сгребаю одеяло в свои руки, спрятав лицо в ткани, и глубоко дышу через нос. Запаха почти не осталось, так давно он спал на ней.
Дверь открывается, и Тобиас проскальзывает внутрь. Я вяло отвожу руки, и одеяло падает на колени. Как мне объяснить свое присутствие? Я должна сердиться на него.
Он не хмурится, но его рот настолько напряженный, и я понимаю, что он чувствует.
— Не будь идиоткой, — говорит он.
— Идиоткой?
— Ты лжешь. Ты говорила, что не пойдешь к Эрудитам, но ты лгала, и поход к Эрудитам делает тебя идиоткой. Так что не будь ею.
Я сбрасываю одеяло и встаю.
— Не пытайся все упростить, — говорю я. — Это невозможно. Ты знаешь так же хорошо, как и я, что это правильно.
— Почему ты именно сейчас хочешь действовать, как Отреченная? — его голос наполняет комнату, в моей груди рождается страх. Его гнев кажется слишком внезапным. Слишком странным. — Все это время ты настаивала, что была слишком эгоистична для них, и теперь, когда твоя жизнь находится на волоске, ты решила погеройствовать? Что с тобой?
— Что со мной?! Люди умирают. Они сошли прямо с края здания! И в моих силах это остановить!
— Ты слишком важна, чтобы просто… умереть.
Он качает головой. Он даже не смотрит на меня, глаза перемещаются к стене позади меня или на потолок выше меня, на все, кроме меня. Я слишком ошеломлена, чтобы сердиться.
— Я не важна. Каждому будет только лучше без меня, — говорю я.
— Да кому какое дело до всех? Как насчет меня?
Он опускает голову на руки, закрыв глаза. Его пальцы дрожат.
Затем он пересекает комнату в два больших шага и касается губами моих. Их нежность стирает давление нескольких последних месяцев, и я снова та девушка, которая сидела на камнях рядом с пропастью, и река омывала её лодыжки, сидела там, где мы впервые поцеловались. Я та девушка, которая схватила его за руку в коридоре только потому, что очень этого хотела.
Я скрещиваю руки на груди, чтобы удержать его подальше от себя. Проблема в том, что я ещё и та самая девушка, которая выстрелила в Уилла и солгала об этом, которая сделала выбор между Гектором и Марлен, которая совершила тысячи других вещей. Я не в силах стереть свои поступки.
— Вы все будет в порядке.
Я не смотрю на него. Я смотрю на его футболку между моими пальцами и черными чернилами татуировки на шее, но не на его лицо.
— Не в первый раз. Но ты должен двигаться дальше и делать то, что нужно.
Он обнимает меня за талию и притягивает к себе.
— Это ложь, — говорит он, прежде чем целует меня снова.
Это неправильно. Неправильно забыть, кем я стала, и позволить ему целовать меня, когда я знаю, что именно собираюсь сделать.
Но я хочу этого. О, я этого очень хочу.
Встаю на цыпочки и обнимаю его. Кладу одну руку между его лопаток, а другой глажу шею. Я могу чувствовать его дыхание на моей ладони, его грудь поднимается и опадает, и я знаю, что он сильный, устойчивый, его не остановишь. Это все, что мне нужно, чтобы быть той, кем я не являюсь.
Он отступает назад, тянет меня за собой, я спотыкаюсь. Запинаюсь о собственные ботинки. Он сидит на краю кровати, я стою перед ним, и мы, наконец, смотрим друг другу в глаза.
Он трогает мое лицо, касаясь щек руками, скользит пальцами по шее, останавливаясь пальцами у небольшого изгиба.
Я не могу остановиться.
Я нахожу его рот; он на вкус, как вода и свежий воздух. Я провожу рукой от шеи до спины, и скольжу под его рубашку. Он целует меня сильнее.
Я знала, что он сильный, но не осознавала насколько, пока не чувствую, как мышцы на его спине напрягаются под моими пальцами.
Стоп, говорю я себе.
Мы спешим, кончики его пальцев проникают под мою рубашку, и мои руки хватаются за него, притягивая ближе изо всех сил. Меня ни к кому никогда не тянуло с такой силой.
Он отклоняется назад ровно настолько, чтобы заглянуть мне в глаза.
— Обещай мне, — шепчет он. — Что не пойдешь. Ради меня.
Могу ли я? Могу ли я остаться здесь, наладить наши с ним отношения, пусть кто-то другой умирает за меня? Глядя на него, я думаю на мгновение, что могу. А потом вижу Уилла. Складку между его бровями. Пустые, связанные моделированием глаза. Падение тела.
«Ради меня» — и мольба в темных глазах Тобиаса.
Но если я не пойду к Эрудитам, то кто тогда? Тобиас? Это кажется тем, на что он вполне мог бы пойти.
Мне больно лгать, но я не могу иначе:
— Хорошо.
— Обещаешь? — спрашивает он, хмурясь.
Боль пульсирует, распространяясь повсюду; все смешалось: чувство вины, страх, тоска.
— Обещаю.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
Перевод: Екатерина Забродина, Маренич Екатерина, Инна Константинова, Дольская Алина, Ania Lune
Редактура: Юлия Исаева, allacrimo, Любовь Макарова, Индиль, 4010
Засыпая, он яростно сжимает меня в объятиях, усиливая ощущение, что моя жизнь — тюрьма. Мысленно считаю удары его сердца и жду, пока ослабнет хватка и выровняется дыхание.
Я не позволю Тобиасу пойти к Эрудитам, когда произойдет следующая смерть. Не позволю.
Выскальзываю из его рук, накидываю на плечи один из его свитеров, чтобы взять с собой его запах. Надеваю туфли, не беру никакого оружия или сувениров. Останавливаюсь в дверях и смотрю на Тобиаса, наполовину погребенного под одеялом, мирного и сильного.
— Я люблю тебя, — говорю я тихо, испытывая это чувство каждой частичкой своего тела, и позволяю двери закрываться позади меня.
Пришло время привести всё в порядок.
Я иду к спальне, где когда-то жили посвящённые, рождённые в Бесстрашии. Комната выглядит так же как и та, где я жила во время своей инициации: длинная и узкая, с двухэтажными кроватями с одной стороны и доской на стене. Благодаря льющемуся из угла голубоватому свечению вижу, что никто не позаботился стереть написанный там рейтинг: Юрай по-прежнему первый.
Кристина спит на нижней койке, под Линн. Я не хочу напугать ее, но нет никакого способа, чтобы разбудить ее иначе, поэтому я зажимаю ей рот рукой. Она открывает глаза и смотрит вокруг, пока не находит меня. Я касаюсь пальцем губ и маню её за собой.
Я иду до конца коридора и заворачиваю за угол. В коридоре над одним из выходов горит аварийная лампа, забрызганная краской. Кристина не надела обувь, она поджимает пальцы, чтобы защитить их от холода.
— Что такое? — говорит она. — Ты куда-то собралась?
— Да, я… — я должна лгать, или она попытается меня остановить. — Собираюсь увидеться с братом. Он вместе с Отреченными, помнишь?
Она подозрительно щурится.
— Извини, что разбудила тебя, — говорю я. — Но есть кое-что, о чем я хочу тебя попросить. Это очень важно.
— Окей. Трис, ты выглядишь странно. Уверена, что…
— Нет. Послушай меня. Время нападения было выбрано не случайно. Причиной произошедшего некие намерения Отреченных, я не знаю, что именно они хотели сделать, но это было связано с какой-то важной информацией, и теперь эта информация у Джанин…
— Что? — она хмурится. — Ты не знаешь, что они собирались сделать? И что это за информация?
— Нет, — я, наверное, кажусь сумасшедшей. — Дело в том, что мне ничего толком не известно, потому что Маркус Итон — единственный человек, который знает все, но он никогда мне ничего не скажет. Я просто… это причина для нападения. В этом причина. И мы должны об этом знать.
Я не знаю, что ещё сказать, но Кристина уже кивает головой.
— Причина, по которой Джанин заставила нас напасть на невинных людей, — говорит она с горечью. — Да. Нам следует знать.
Я почти забыла, что она тоже находилась под сывороткой. Какое количество Отреченных она убила, руководствуясь моделированием? Как она себя чувствовала, когда пробудилась? Я никогда не спрашивала и никогда не спрошу.
— Мне нужна твоя помощь в самое ближайшее время. Мне нужен кто-то, чтобы убедить Маркуса сотрудничать, и я думаю, что ты с этим прекрасно справишься.
Она наклоняет голову и смотрит на меня несколько секунд.
— Трис. Не делай глупостей.
Я вынуждаю себя улыбнуться.
— Почему люди постоянно говорят мне об этом?
Она хватает меня за руку.
— Я не шучу.
— Я сказала тебе, что собираюсь навестить Калеба. Я вернусь через несколько дней, и тогда мы сможем разработать стратегию. Я просто подумала, что было бы лучше, если бы кто-то узнал об этом до моего отъезда. На всякий случай. Окей?
Девушка держит мою руку в течение нескольких секунд, а затем отпускает.
— Хорошо, — соглашается она.
Я иду к выходу, стараюсь держать себя в руках, но чувствую, как на глаза наворачиваются слезы.
Наш последний разговор… был полон лжи.
Оказавшись на улице, поднимаю воротник рубашки Тобиаса. Дойдя до конца улицы, смотрю вверх и вниз в поисках признаков жизни. Ничего.
Прохладный воздух колет легкие, а на выдохе превращается в облако пара. Скоро зима. Интересно, если Эрудиты и Бесстрашные окажутся в тупике, будут ли они ждать, пока одна группа уничтожит другую? Я рада, что мне не придется этого видеть.
Выбирая Бесстрашие, я ни о чем таком не думала. Моя жизнь виделась долгой. Теперь я не уверена ни в чем, кроме того, куда иду, и что это мой собственный выбор.
Я иду в тени зданий, надеясь, что мои шаги не привлекут внимания. В этой части города не горит ни один фонарь, но луна достаточно яркая, чтобы я могла продвигаться без особых проблем.
Иду под мостом. Он содрогается от движения встречного поезда. Я должна идти быстро, если хочу попасть туда раньше, чем все заметят, что я ушла. Обхожу большие трещины на улице и перепрыгиваю через упавший фонарь.
Когда уходила, совсем не подумала о том, как далеко придется идти. Спустя какое-то время я начинаю уставать и иду с куда большим трудом, постоянно оглядываясь и уворачиваясь от бесконечных препятствий. Постепенно увеличиваю темп, наполовину иду, наполовину бегу.
Вскоре достигаю знакомой части города. Улицы здесь лучше сохранились, дорога чистая, всего лишь с парой ям. Вдали виден свет из штаба Эрудитов, их огни нарушают наши законы сохранения энергии. Я не знаю, что буду делать, когда попаду туда. Потребую встречи с Джанин? Или просто буду стоять, пока меня не заметят?
Мои пальцы скользят по окну здания рядом со мной. Еще немного. Теперь, когда я рядом, дрожу всем телом и не могу идти. Дышится с трудом, я не пытаюсь вести себя тихо, и воздух громко входит и выходит из моих легких. Что они будут делать со мной, когда я доберусь? Какие планы у них на меня, чем я им полезна, пока жива? Я не сомневаюсь, что, в конце концов, они меня убьют. Концентрируюсь на передвижении ног вперед, хотя они, похоже, не желают удерживать мой вес и вот-вот подогнутся.