Обучающийся 4 курса
судоводительского отделения
«Проза»
Колледж ФГБОУ ВО
«ГУМРФ имени адмирала С.О. Макарова»
в г. Санкт-Петербург,
руководитель – Купрейко Н.В., педагог-организатор.
Яхтсмены на защите Родины.
Выпавший за последние пару часов снег тонким слоем покрывал замерзшее озеро, предательски выдавая цепочку следов, протянувшуюся от южного берега. Эти следы оставили несколько десятков мужских армейских сапог, чьи владельцы с опаской осматривались по сторонам, напряженно прислушиваясь в каждый порыв жестокого северного ветра, который подобно сотне микроскопических лезвий впивался в обнаженные участки лица, оставшиеся между шарфом, специальными защитными очками, защищающих от сурового ветра глаза и шерстяными шапками, в попытках услышать что-либо. Диверсионная немецкая группа, укутанная в маскировочные белые халаты, сжимая в руках автоматы, несмотря на ночь и минусовую температуру, уверенно продвигалась вперед. Их задачей было перерезать последнюю артерию, питающую гибнущий в блокаде город.
О том, что по Ладожскому озеру ежедневно, вернее еженощно продвигаются вражеские транспорты было известно еще давно, еще до того момента как водная гладь оказалась скованной льдом. Но тогда с кораблями и судами противника, перевозящими жизненно необходимые припасы, горючее и подкрепления боролась преимущественно только авиация, нанося удар за ударом по мало защищённым, а порой даже и по безоружным целям, обрекая на гибель людей и отправляя на дно тонны припасов и продовольствия, которые могли спасти жизни жителей блокадного Ленинграда, так что можно сказать, что на счету немецких летчиков жизни не только моряков военного и гражданского флота и солдат, перевозимых ими, но и жизни тех мирных людей, которые погибли от голода суровой зимой 1941 года. Но теперь, когда наступила эта зима, по льду двигались целые автоколонны, спешащие на подмогу осажденным. Именно на одну из таких колонн и собирались устроить засаду, идущие уже несколько часов, бойцы.
Безымянный немецкий солдат остановился и отпустил автомат, оставив висеть его на наплечном ремне, чтобы согреть мерзнущие даже сквозь перчатки ладони. Повернувшись спиной к ветру, он быстро, но внимательно следя за своими движениями, сорвал перчатки с рук. Ведь если на таком морозе голая кожа коснется металлической поверхности, то повезет, если на металле останется только сама кожа, а не вместе с куском мяса, как он уже несколько раз наблюдал у менее везучих товарищей. Протолкнув ладони сквозь шарф под воротник, он приложил их к шее и вздрогнул, втянув в себя воздух, ощутив холод. Вскоре ощущение холода постепенно начало сменяться ощущением тепла, передаваемым от циркулирующей по артериям в шее крови. Пульсация вен эхом отдавалась в голове, заглушая посторонние звуки. Человек развернулся обратно лицом к ветру, слегка наклонившись в попытке защитить лицо, быстро нашел взглядом остальных, убедившись, что за ту пару секунд, ничего в округе не изменилось. Звёзды и Луна по-прежнему были скрыты за облаками, из-под которых изредка доносился рокочущий рев моторов самолетов. Когда он становился слышимым в очередной раз, все бросались на снег, становясь практически не различимыми с воздуха, поскольку абсолютной уверенности в том, что это был свой самолет не было. Но в этот момент, не считая завываний ветра, все было тихо. Хотелось курить, но курить, как и зажигать огонь ради готовки или обогрева было запрещено во избежание демаскировки и обнаружения противником. Так что не оставалось ничего иного, кроме как стиснув зубы, продолжать идти вперед – по расчётам командира идти оставалось уже недолго, всего несколько часов. После этого отдых и занятие позиции для засады, но это все будет впереди. Согрев руки, солдат провернул ту же нехитрую операцию, повернувшись спиной к ветру, с неохотой снял руки с шеи и, стараясь как можно быстрее, вновь надел перчатки, разминая пальцы и хватая обратно автомат. Так он согревал руки довольно часто, по крайней мере раз за час, но его мысли все равно были лишь о тепле костра, теплой пище, разогретой на нем и нескольких часах сна.
Внезапно эти мысли были прерваны осознанием, что в завывания ветра вклинился посторонний звук. Будто бы что-то скользило на коньках по льду, но и этот звук порой перекрывался чем-то похожим на редкое хлопанье крыльями. Остальные тоже это услышали и, вскинув оружие, рассредоточивались, залегая на льду, сливаясь с ним и напряженно вглядываясь в темноту, в попытках разглядеть таившуюся в ней опасность. Очередной порыв ветра не только вновь донес до людей незнакомые звуки и бросил в лица завесу приподнятого со льда снега, но и погнал дальше облака по небу. Ненадолго, но из-за облаков показалась Луна, своим светом озаряя серую поверхность озера, припорошенную белым снегом, лежащих на нем людей и то, что стремительно приближалось к ним. Словно призрак, по льду скользила белая платформа, приводимая в движение двумя парусами. Паруса были растравлены и ловили попутный ветер, порой теряя его или ловя заходы ветра, от чего полотнища хлопали и издавали тот самый звук, схожий на хлопанье крыльев. Зимняя яхта стремительно приближалась к залегшим бойцам, двигаясь со скоростью больше чем автомашина, но при этом издавая куда меньше шума.
Солдат стиснул зубы и постарался еще больше слиться с поверхностью, вжимаясь в лед всем своим телом. Тишина, стоящая над озером, разорвалась грохотом заговорившего пулемета. Их все-таки обнаружили, так что не оставалось ничего иного, как выставить перед собой оружие и защищать свою жизнь. Однако сделать это оказалось не так-то уж и просто: буер начал маневрировать, потеряв из-за этого в скорости, но двигаясь, все равно достаточно быстро, чтобы на него было проблематично навести мушку прицела. Это работало в обе стороны, несмотря на внезапность открытия огня, до сих пор никто не пострадал, не считая царапин от крошек льда, которые столбами поднимались в воздух, когда очередная пуля ударялась в поверхность озера. Пулемет, установленный на баке буера на платформе перед мачтой, выплевывал короткие очереди. Отработанные гильзы разлетались в стороны, приземляясь в снег, расплавляя его своим теплом, и впаивались в лед, испуская тонкие струйки пара, пока не замерзали. Ему в ответ затрещали автоматы, растрачивая боеприпасы в бесполезной попытке поразить противника. Раздались глухие взрывы от брошенных гранат, поднимающих столбы снега и раскалывающие лед, превращая его в шрапнель. Подобно призраку, буер то исчезал в темноте, выдавая свое присутствие лишь вспышками огня от пулемета, то появлялся вновь. Кто-то из солдат оказался немного более удачливым – в парусах, теперь подобранным и гнущим под своей тягой мачту, темнели сквозные отверстия от попаданий, но это мало повлияло на скорость движения. Вскоре удача улыбнулась и противнику – один из автоматов смолк, ему на смену пришел стон, полный отчаянья и боли. Капли алой крови скатывались от раны, оставляя полосы на маскировочном халате, и падали на снег, окрашивая его в багряный, вскоре текла уже тонкая струя крови, собираясь в лужицу под телом, а человек продолжал стонать, хотя стон постепенно превращался в хрип, силы, как и жизнь, покидали его.
Бой прекратился также внезапно, как и начался. Буер вновь растворился во мраке ночи, его орудие замолчало. Редкие автоматные очереди летели ему вслед, но стихли и они, вновь погружая окружающий мир в тишину, прерываемую лишь дыханием людей, в чьей крови до сих пор кипел адреналин, и стонами раненых. Тот самый безымянный солдат поднялся, осматриваясь вокруг. Ему посчастливилось оказаться в числе тех, кто выжил, но таких счастливцев как он, оставшихся без каких-либо ранений, было чуть больше половины от их отряда. Офицер выкрикивал команды, организуя людей и собирая их вокруг раненных, которым пытались оказать первую помощь малочисленные медики.
А в это время, за километры от ночного боя, советский офицер в блиндаже на берегу озера положил телефонную трубку и отправил посыльного на позицию с планшетом с новыми координатами для стрельбы. Установленные гаубицы уже были готовы к стрельбе, артиллеристы ждали команды и, получив указания, тут же начали наводить орудия на цель.
Документы и припасы тех, кто не выжил в бою были собраны, легкораненые – готовы двигаться вместе с отрядом дальше. Вопрос оставался лишь насчет тех, кто не мог самостоятельно продолжить движение. Оставлять их одних означало равносильно убить их, брать с собой означало замедлить отряд и еще больше сократить количество боеспособных людей. От тяжелых мыслей и необходимости принимать не менее тяжелое решение немецкого офицера отвлек свист приближающихся снарядов. Времени на раздумье не оставалось. «Уходим!» - выкрикнул он, взмахами руки подгоняя оставшихся бойцов, когда вокруг них начали расцветать взрывы. Уже не обращая никакого внимания на маскировку, люди бежали, в надежде обогнать поступь смерти, которая подобно грому следовала за ними.
Когда канонада затихла, у границ участка, усеянного воронками от разрывов снарядов, остановился буер. Растравленные паруса колыхались на ветру, блоки со шкотами ударялись и звенели, ветер свистел сквозь простреленную парусину. С платформы спрыгнуло несколько человек, тоже облаченных в белые маскировочные халаты, вооруженные автоматами, и начали медленно продвигаться вдоль воронок, трещин льда и останков тел. Уцелевшие боеприпасы, провиант, медикаменты, документы – все это собиралось. Особенно полезной добычей оказалась офицерская сумка с документами, которые владелец так и не успел уничтожить. Уже разворачиваясь обратно, бойцы обнаружили выжившего. Контуженный человек лежал на спине, изредка моргая и смотря в ночное небо. Порывы ветра разогнали облака, и теперь можно было увидеть множество звезд на небе. Чем больше всматриваешься в небо, тем больше видишь мерцающих на нем звезд, манящих к себе. Он не слышал ни хруста снега под сапогами приближающихся к нему людей, не слышал их слов, обращенных к нему, никак не отреагировал, когда его подхватили под руки и потащили к буеру. Следующие полчаса, пока он связанный лежал в окружении переговаривающихся людей, которые с улыбками что-то говорили сидящему на корме рулевому, в одной руке держащему румпель, в другой шкоты, прошли для него также незаметно.
Осознание ситуации и мысли начали возвращаться к нему лишь к тому времени, когда буер подходил к вмерзшему в лед причалу, у которого стояло еще несколько таких же буеров. Где-то горели конфорки, и бойцы грелись у них, в ожидании, когда приготовится горячая пища. Где-то звучали молотки и пилы, исправляя повреждения корпуса. Где-то снимались паруса, чтобы в теплом отапливаемом помещении наложить заплатки и зашить их. Повсюду звучали разговоры, но пленный не понимал ни слова на русском. Впереди была лишь неизбежность.