МАРКОВИЧЪ ПЕРЕКОВЫВАЕТЪ
Шагахъ въ двухстахъ отъ УРЧ стояла старая, склонившаяся на бокъ,
бревенчатая избушка. Въ ней пом e щалась редакц i я лагерной газеты "Перековка",
съ ея редакторомъ Марковичемъ, поэтомъ и единственнымъ штатнымъ сотрудникомъ
Трошинымъ, наборщикомъ Мишей и старой разболтанной бостонкой. Когда мн e
удавалось вырываться изъ УРЧевскаго бедлама, я нырялъ въ низенькую дверь
избушки и отводилъ тамъ свою набол e вшую душу.
Тамъ можно было посид e ть полчаса-часъ вдали отъ УРЧевскаго мата,
прочесть московск i я газеты и почерпнуть кое-что изъ житейской мудрости
Марковича.
О лагер e Марковичъ зналъ все. Это былъ благодушный американизированный
еврей изъ довоенной еврейской эмиграц i и въ Америку.
-- Если вы въ вашей жизни не видали настоящаго ид i ота -- такъ
посмотрите, пожалуйста, на меня...
Я смотр e лъ. Но ни въ плюгавой фигурк e Марковича, ни въ его
устало-насм e шливыхъ глазахъ не было видно ничего особенно ид i отскаго.
-- А вы такой анекдотъ о евре e гермафродит e знаете? Н e тъ? Такъ я вамъ
разскажу...
Анекдотъ для печати непригоденъ. Марковичъ же л e тъ семь тому назадъ
перебрался сюда изъ Америки: "мн e, видите-ли, кусочекъ соц i алистическаго рая
пощупать захот e лось... А? Какъ вамъ это нравится? Ну, не ид i отъ?"
Было у него 27.000 долларовъ, собранныхъ на нив e какой-то
комисс i онерской д e ятельности. Само собою разум e ется, что на сов e тской
границ e ему эти доллары обм e няли на сов e тск i е рубли -- неизв e стно уже, как i е
именно, но, конечно, по паритету -- рубль за 50 центовъ.
-- Ну, вы понимаете, тогда я совс e мъ какъ баранъ былъ. Словомъ --
обм e няли, потомъ обложили, потомъ снова обложили такъ, что я пришелъ въ
|
|
финотд e лъ и спрашиваю: такъ сколько же вы мн e самому оставить собираетесь --
я уже не говорю въ долларахъ, а хотя бы въ рубляхъ... Или мн e, можетъ быть,
къ своимъ деньгамъ еще и приплачивать придется... Ну -- они меня выгнали
вонъ. Короче говоря, у меня уже черезъ полгода ни коп e йки не осталось.
Чистая работа. Хе, ничего себ e шуточки -- 27.000 долларовъ. {128}
Сейчасъ Марковичъ редактировалъ "Перековку". Перековка -- это лагерный
терминъ, обозначающ i й перевоспитан i е, "перековку" всякаго рода
правонарушителей въ честныхъ сов e тскихъ гражданъ. Предполагается, что
сов e тская карательная система построена не на наказан i и, а на перевоспитан i и
челов e ческой психолог i и и что вотъ этак i й каторжный лагерный трудъ въ голод e
и холод e возбуждаетъ у преступниковъ творческ i й энтуз i азмъ, пафосъ
построен i я безклассоваго соц i алистическаго общества и что, поработавъ вотъ
этакимъ способомъ л e тъ шесть-восемь, челов e къ, ежели не подохнетъ, вернется
на волю, исполненный трудовымъ рвен i емъ и коммунистическими инстинктами.
"Перековка" въ кавычкахъ была призвана славословить перековку безъ кавычекъ.
Нужно отдать справедливость -- "Перековка", даже и по сов e тскимъ
масштабамъ, была потрясающе паршивымъ листкомъ. Ея содержан i е сводилось къ
двумъ моментамъ: энтуз i азмъ и доносы. Энтуз i азмъ испущалъ самъ Марковичъ,
для доносовъ существовала с e ть "лагкоровъ" -- лагерныхъ корреспондентовъ,
которая вынюхивала всяк i е позорящ i е факты насчетъ недовыработки нормъ,
полового сожительства, контръ-революц i онныхъ разговоровъ, выпивокъ,
|
|
соблюден i я религ i озныхъ обрядовъ, отказовъ отъ работы и прочихъ гр e ховъ
лагерной жизни.
-- Вы знаете, Иванъ Лукьяновичъ, -- говоритъ Марковичъ, задумчиво
взирая на свое творен i е, -- вы меня извините за выражен i е, но такой газеты
въ приличной стран e и въ уборную не пов e сятъ.
-- Такъ бросьте ее къ чорту!
-- Хе, а что я безъ нея буду д e лать? Надо же мн e свой срокъ
отрабатывать. Разъ уже я попалъ въ соц i алистическ i й рай, такъ нужно быть
соц i алистическимъ святымъ. Зд e сь же вамъ не Америка. Это я уже знаю -- за
эту науку я заплатилъ тысячъ тридцать долларовъ и пять л e тъ каторги... И еще
пять л e тъ осталось сид e ть... Почему я долженъ быть лучше Горькаго?..
Скажите, кстати -- вотъ вы недавно съ воли -- ну что такое Горьк i й? В e дь это
же писатель?
-- Писатель, -- подтверждаю я.
-- Это же все-таки не какая-нибудь совс e мъ сволочь... Ну, я понимаю, --
я. Такъ я в e дь на каторг e. Что я сд e лаю? И, вы знаете, возьмите медгорскую
"Перековку" (центральное издан i е -- въ Медгор e) -- такъ она, ей Богу, еще
хуже моей. Ну, конечно, и я уже не красн e ю, но все-таки я стараюсь, чтобы
моя "Перековка", ну... не очень ужъ сильно воняла... Как i е-нибудь тамъ
доносы -- если очень вредные -- такъ я ихъ не пускаю, ну, и все такое...
Такъ я -- каторжникъ. А Горьк i й? Въ чемъ д e ло съ Горькимъ? Что -- у него
денегъ н e тъ? Или онъ на каторг e сидитъ? Онъ же -- старый челов e къ, зач e мъ
ему въ проститутки идти?
-- Можно допустить, что онъ в e ритъ во все, что пишетъ... Вотъ вы в e дь
в e рили, когда сюда e хали.
-- Ну, это вы оставьте. Я в e рилъ ровно два дня. {129}
|
|
-- Да... Вы в e рили, пока у васъ не отняли денегъ. Горьк i й не в e рилъ,
пока ему не дали денегъ... Деньги опред e ляютъ быт i е, а быт i е опред e ляетъ
сознан i е... -- иронизирую я.
-- Гмъ, такъ вы думаете -- деньги? Слава? Реклама? Не знаю. Только, вы
знаете, когда я началъ редактировать эту "Перековку", такъ мн e сначала было
стыдно по лагерю ходить. Потомъ -- ничего, привыкъ. А за Горькаго, такъ мн e
до сихъ поръ стыдно.
-- Не вамъ одному...
Въ комнатушку Марковича, въ которой стояла даже кровать -- неслыханная
роскошь въ лагер e, -- удиралъ изъ УРЧ Юра, заб e галъ съ Погры Борисъ.
Затапливали печку. Мы съ Марковичемъ сворачивали по гранд i озной собачьей
ножк e, гасили св e тъ, чтобы со двора даже черезъ заклеенныя бумагой окна
ничего не было видно, усаживались "у камина" и "отводили душу".
-- А вы говорите -- лагерь, -- начиналъ Марковичъ, пуская въ печку
клубъ махорочнаго дыма. -- А кто въ Москв e им e етъ такую жилплощадь, какъ я
въ лагер e? Я васъ спрашиваю -- кто? Ну, Сталинъ, ну, еще тысяча челов e къ. Я
им e ю отд e льную комнату, я им e ю хорош i й об e дъ -- ну, конечно, по блату, но
им e ю. А что вы думаете -- если мн e завтра нужны новые штаны, такъ я штановъ
не получу? Я ихъ получу: не можетъ же сов e тское печатное слово ходить безъ
штановъ... И потомъ -- вы меня слушайте, товарищи, я ей-Богу, сталъ умный --
знаете, что въ лагер e совс e мъ-таки хорошо? Знаете? Н e тъ? Такъ я вамъ скажу:
это ГПУ.
Марковичъ обвелъ насъ поб e доноснымъ взглядомъ.
-- Вы не см e йтесь.... Вотъ вы сидите въ Москв e и у васъ: начальство --
разъ, профсоюзъ -- два, комячейка -- три, домкомъ -- четыре, жилкоопъ --
пять, ГПУ -- и шесть, и семь, и восемь. Скажите, пожалуйста, что вы -- живой
челов e къ или вы протоплазма? А если вы живой челов e къ -- такъ какъ вы можете
разорваться на десять частей? Начальство требуетъ одно, профсоюзъ требуетъ
другое, домкомъ же вамъ вообще жить не даетъ. ГПУ ничего не требуетъ и
ничего не говоритъ, и ничего вы о немъ не знаете. Потомъ разъ -- и летитъ
Иванъ Лукьяновичъ... вы сами знаете -- куда. Теперь возьмите въ лагер e.
Ильиныхъ -- начальникъ отд e лен i я. Онъ -- мое начальство, онъ мой профсоюзъ,
онъ -- мое ГПУ, онъ мой царь, онъ мой Богъ. Онъ можетъ со мною сд e лать все,
что захочетъ. Ну, конечно, хорошенькой женщины и онъ изъ меня сд e лать не
можетъ. Но, скажемъ, онъ изъ меня можетъ сд e лать не мужчину: вотъ посидите
вы съ годикъ на Л e сной Р e чк e, такъ я посмотрю, что и съ такого бугая, какъ
вы, останутся... Но, спрашивается, зач e мъ Ильиныхъ гноить меня на Л e сной
Р e чк e или меня разстр e ливать? Я знаю, что ему отъ меня нужно. Ему нуженъ
энтуз i азмъ -- на теб e энтуз i азмъ. Вотъ постойте, я вамъ прочту...
Марковичъ поворачивается и извлекаетъ откуда-то изъ-за спины, со стола,
клочекъ бумаги съ отпечатаннымъ на немъ заголовкомъ: {130}
-- Вотъ, слушайте: "огненнымъ энтуз i азмомъ ударники Б e лморстроя
поджигаютъ большевистск i е темпы Подпорожья". Что? Плохо?
-- Н-да... Заворочено здорово, -- съ сомн e н i емъ откликается Борисъ. --
Только вотъ насчетъ "поджигаютъ" -- какъ-то не тово...
-- Не тово? Ильиныхъ нравится? -- Нравится. Ну, и чертъ съ нимъ, съ
вашимъ "не тово". Что, вы думаете, я въ нобелевскую прем i ю л e зу? Мн e дай
Богъ изъ лагеря выл e зти. Такъ вотъ я вамъ и говорю... Если вамъ въ Москв e
нужны штаны, такъ вы идете въ профкомъ и клянчите тамъ ордеръ. Такъ вы этого
ордера не получаете. А если получаете ордеръ, такъ не получаете штановъ. А
если вы такой счастливый, что получаете штаны, такъ или не тотъ разм e ръ, или
на зиму -- л e тн i е, а на л e то -- зимн i е. Словомъ, это вамъ не штаны, а
бол e знь. А я приду къ Ильиныхъ -- онъ мн e записку -- и кончено: Марковичъ
ходитъ въ штанахъ и не конфузится. И никакого ГПУ я не боюсь. Во-первыхъ, я
все равно уже въ лагер e -- такъ мн e вообще бол e е или мен e е наплевать. А во
вторыхъ, лагерное ГПУ -- это самъ Ильиныхъ. А я его вижу, какъ облупленнаго.
Вы знаете -- если ужъ непрем e нно нужно, чтобы было ГПУ, такъ ужъ пусть оно
будетъ у меня дома. Я, по крайней, м e р e, буду знать, съ какой стороны оно
кусается; такъ я его съ той самой стороны за пять верстъ обойду...
Борисъ въ это время переживалъ тяжк i е дни. Если мн e было тошно въ УРЧ,
гд e загубленныя челов e ческ i я жизни смотр e ли на меня только этакими
растрепанными символами изъ ящиковъ съ "личными д e лами", то Борису
приходилось присутствовать при ликвидац i и этихъ жизней совс e мъ въ
реальности, безъ всякихъ символовъ. Л e чить было почти неч e мъ. И, кром e того,
ежедневно въ "санитарную в e домость" лагеря приходилось вписывать цифру --
обычно однозначную -- сообщаемую изъ третьей части и означающую число
разстр e лянныхъ. Гд e и какъ ихъ разстр e ливали -- "оффиц i ально" оставалось
неизв e стнымъ. Цифра эта проставлялась въ графу: "умерш i е вн e лагерной
черты", и Борисъ на соотв e тственныхъ личныхъ карточкахъ долженъ былъ
изобр e тать д i агнозы и писать exitus laetalis. Это были разстр e лы втихомолку
-- самый распространенный видъ разстр e ловъ въ СССР.
Борисъ -- не изъ унывающихъ людей. Но и ему, видимо, становилось
невмоготу. Онъ пытался вырваться изъ санчасти, но врачей было мало -- и его
не пускали. Онъ писалъ въ "Перековку" призывы насчетъ лагерной санитар i и,
ибо близилась весна, и что будетъ въ лагер e, когда растаютъ вс e эти уборныя,
-- страшно было подумать. Марковичъ очень хот e лъ перетащить его къ себ e,
чтобы им e ть въ редакц i и хоть одного грамотнаго челов e ка -- самъ-то онъ въ
росс i йской грамот e былъ не очень силенъ, -- но этотъ проектъ им e лъ мало
шансовъ на осуществлен i е. И самъ Борисъ не очень хот e лъ окунаться въ
"Перековку", и статьи его приговора представляли весьма существенное
препятств i е.
-- Эхъ, Б. Л., и зач e мъ же вы занимались контръ-революц i ей? Ну, что
вамъ стоило просто зар e зать челов e ка? Тогда вы {131} были бы зд e сь соц i ально
близкимъ элементомъ -- и все было бы хорошо. Но -- статьи, -- это ужъ я
устрою. Вы только изъ санчасти выкрутитесь. Ну, я знаю, какъ? Ну, дайте
кому-нибудь вм e сто касторки стрихнина. Н e тъ ни касторки, ни стрихнина? Ну,
такъ что-нибудь въ этомъ род e -- вы же врачъ, вы же должны знать. Ну,
отр e жьте вм e сто отмороженной ноги здоровую. Ничего вамъ не влетитъ -- только
съ работы снимутъ, а я васъ сейчасъ же устрою... Н e тъ, шутки -- шутками, а
надо же какъ-то другъ другу помогать... Но только куда я д e ну Трошина? В e дь
онъ же у меня въ самыхъ глубокихъ печенкахъ сидитъ.
Трошинъ -- былъ поэтъ, колоссальнаго роста и оглушительнаго баса. Свои
неизв e стные мн e гр e хи онъ замаливалъ въ стихахъ, исполненныхъ нестерпимаго
энтуз i азма. И, кром e того, "пригвождалъ къ позорному столбу" или, какъ
говорилъ Марковичъ, къ позорнымъ столбамъ "Перековки" всякаго рода
прогульщиковъ, стяжателей, баптистовъ, отказчиковъ, людей, которые молятся,
и людей, которые "сожительствуютъ въ половомъ отношен i и" -- ну, и прочихъ
гр e шныхъ м i ра сего. Онъ былъ густо глупъ и приводилъ Марковича въ отчаян i е.
-- Ну, вы подумайте, ну, что я съ нимъ буду д e лать? Вчера было узкое
зас e дан i е: Якименко, Ильиныхъ, Богоявленск i й -- самая, знаете, верхушка. И
мы съ нимъ отъ редакц i и были. Ну, такъ что вы думаете? Такъ онъ сталъ опять
про пламенный энтуз i азмъ орать... Какъ быкъ, оретъ. Я ужъ ему на ногу
наступалъ: мн e же неудобно, это же мой сотрудникъ.
-- Почему же неудобно? -- спрашиваетъ Юра.
-- Охъ, какъ же вы не понимаете! Объ энтуз i азм e можно орать, ну, тамъ,
въ газет e, ну, на митинг e. А тутъ же люди свои. Что, они не знаютъ? Это же
врод e старорежимнаго молебна -- никто не в e ритъ, а вс e ходятъ. Такой
порядокъ.
-- Почему же это -- никто не в e ритъ?
-- Ой, Господи... Что, губернаторъ в e рилъ? Или вы в e рили? Хотя вы уже
посл e молебновъ родились. Ну, все равно... Словомъ, нужно же понять, что
если я, скажемъ, передъ Якименкой буду орать про энтуз i азмъ, а въ комнат e
никого больше н e тъ, такъ Якименко подумаетъ, что или я дуракъ, или я его за
дурака считаю. Я потомъ Трошина спросилъ: такъ кто же, по его, больше дуракъ
-- Якименко или онъ самъ? Ну, такъ онъ меня матомъ обложилъ. А Якименко меня
сегодня спрашиваетъ: что это у васъ за... какъ это... орясина завелась?..
Скажите, кстати, что такое орясина?
Я по м e р e возможности объяснилъ.
-- Ну, вотъ -- конечно, орясина. Мало того, что онъ меня
дискредитируетъ, такъ онъ меня еще закопаетъ. Ну, вотъ смотрите, вотъ его
зам e тка -- ее, конечно, не пом e щу. Онъ, видите ли, открылъ, что завхозъ
сахаръ крадетъ. А? Какъ вамъ нравится это открыт i е? Подумаешь, Христофоръ
Колумбъ нашелся. Подумаешь, безъ него, видите ли, никто не зналъ, что
завхозъ не только сахаръ, а что угодно воруетъ... Но чортъ съ ней, съ
зам e ткой. Я ее не пом e щу -- и точка. Такъ, этотъ... Какъ вы говорите? {132}
Орясина? Такъ эта орясина ходитъ по лагерю и, какъ быкъ, оретъ: какой я
умный, какой я активный: я разоблачилъ завхоза, я открылъ конкретнаго
носителя зла. Я ему говорю: вы сами, товарищъ Трошинъ, конкретный носитель
ид i отизма...
-- Но почему же ид i отизма?
-- Охъ, вы меня, Юрочка, извините, только вы еще совс e мъ молодой. Ужъ
разъ онъ завхозъ, такъ какъ же онъ можетъ не красть?
-- Но почему же не можетъ?
-- Вамъ все почему, да почему. Знаете, какъ у О'Генри: "папа, а почему
въ дыр e ничего н e тъ?" Потому и н e тъ, что она -- дыра. Потому онъ и крадетъ,
что онъ -- завхозъ. Вы думаете, что, если къ нему придетъ начальникъ
лагпункта и скажетъ: дай мн e два кила -- такъ завхозъ можетъ ему не дать?
Или вы думаете, что начальникъ лагпункта пьетъ чай только со своимъ
пайковымъ сахаромъ?
-- Ну, если не дастъ, снимутъ его съ работы.
-- Охъ, я же вамъ говорю, что вы совс e мъ молодой.
-- Спасибо.
-- Ничего, не плачьте. Вотъ еще поработаете въ УРЧ, такъ вы еще на полъ
аршина вырастете. Что вы думаете, что начальникъ лагпункта это такой же
дуракъ, какъ Трошинъ? Вы думаете, что начальникъ лагпункта можетъ устроить
такъ, чтобы уволенный завхозъ ходилъ по лагерю и говорилъ: вотъ я не далъ
сахару, такъ меня сняли съ работы. Вы эти самыя карточки въ УРЧ видали? Такъ
вотъ, карточка завхоза попадетъ на первый же этапъ на Морсплавъ или
какую-нибудь тамъ Л e сную Р e чку. Ну, вы, в e роятно, знаете уже, какъ это
д e лается. Такъ -- ночью завхоза разбудятъ, скажутъ: "собирай вещи", а утромъ
по e детъ себ e завхозъ къ чертовой матери. Теперь понятно?
-- Понятно.
-- А если завхозъ воруетъ для начальника лагпункта, то почему онъ не
будетъ воровать для начальника УРЧ? Или почему онъ не будетъ воровать для
самого себя? Это же нужно понимать. Если Трошинъ разоряется, что какой-то
тамъ урка филонитъ, а другой урка перековался, такъ отъ этого же никому ни
холодно, ни жарко. И одному урк e плевать -- онъ всю свою жизнь филонитъ, и
другому урк e плевать -- онъ всю свою жизнь воровалъ и завтра опять
проворуется. Ну, а завхозъ. Я самъ изъ-за этого десять л e тъ получилъ.
-- То-есть, какъ такъ изъ-за этого?
-- Ну, не изъ-за этого. Ну, въ общемъ, былъ зав e дующимъ мануфактурнымъ
кооперативомъ. Тамъ же тоже есть врод e нашего начальника лагпункта. Какъ ему
не дашь? Одному дашь, другому дашь, а вс e мъ в e дь дать нельзя. Ну, я еще тоже
молодой былъ. Хе, даромъ, что въ Америк e жилъ. Ну, вотъ и десять л e тъ.
-- И, такъ сказать, не безъ гр e ха?
-- Знаете что, Иванъ Лукьяновичъ, чтобы доказать вамъ, что безъ гр e ха
-- давайте чай пить съ сахаромъ. Мишка сейчасъ чайникъ поставитъ. Такъ вы
увидите, что я передъ вами не хочу {133} скрывать даже лагернаго сахара.
Такъ зач e мъ бы я сталъ скрывать не лагерную мануфактуру, за которую я все
равно уже пять л e тъ отсид e лъ. Что, не видалъ я этой мануфактуры? Я же изъ
Америки привезъ костюмовъ -- на ц e лую Сухаревку хватило бы. Теперь я живу
безъ американскихъ костюмовъ и безъ американскихъ правилъ. Какъ это говоритъ
русская пословица: въ чужой монастырь со своей женой не суйся? Такъ? Кстати,
о жен e: мало того, что я, дуракъ, сюда пр ie халъ, такъ я, ид i отъ, пр ie халъ
сюда съ женой.
-- А теперь ваша жена гд e?
Марковичъ посмотр e лъ въ потолокъ.
-- Вы знаете, И. Л., зач e мъ спрашивать о жен e челов e ка, который уже
шестой годъ сидитъ въ концлагер e? Вотъ я черезъ пять л e тъ о вашей жен e
спрошу...
МИШКИНА КАРЬЕРА
Миша принесъ чайникъ, наполненный сн e гомъ, и поставилъ его на печку.
-- Вотъ вы этого парня спросите, что онъ о нашемъ поэт e думаетъ, --
сказалъ Марковичъ по англ i йски.
Приладивъ чайникъ на печку, Миша сталъ запихивать въ нее бревно,
спертое давеча изъ разоренной карельской избушки.
-- Ну, какъ вы, Миша, съ Трошинымъ уживаетесь? -- спросилъ я.
Миша поднялъ на меня свое вихрастое, чахоточное лицо.
-- А что мн e съ нимъ уживаться? Бревно и бревно. Вотъ только въ третью
часть б e гаетъ.
Миша былъ парнемъ великаго спокойств i я. Посл e того, что онъ видалъ въ
лагер e, -- мало осталось въ м i р e вещей, которыя могли бы его удивить.
-- Вотъ тоже, -- прибавилъ онъ, помолчавши, -- приходитъ давеча сюда,
никого не было, только я. Ты, говоритъ, Миша, посмотри, что съ тебя
сов e тская власть сд e лала. Былъ ты, говоритъ, Миша, безпризорникомъ, былъ ты,
говоритъ, преступнымъ элементомъ, а вотъ тебя сов e тская власть въ люди
вывела, наборщикомъ сд e лала.
Миша замолчалъ, продолжая ковыряться въ печк e.
-- Ну, такъ что?
-- Что? Сукинъ онъ сынъ -- вотъ что.
-- Почему же сукинъ сынъ?
Миша снова помолчалъ...
-- А безпризорникомъ-то меня кто сд e лалъ? Папа и мама? А отъ кого у
меня чахотка третьей степени? Тоже награда, подумаешь, черезъ полгода
выпускаютъ, а мн e всего годъ жить осталось. Что-жъ онъ, сукинъ сынъ, меня
агитируетъ? Что онъ съ меня дурака разыгрываетъ?
Миша былъ парнемъ л e тъ двадцати, тощимъ, бл e днымъ, вихрастымъ. Отецъ
его былъ мастеромъ на Николаевскомъ судостроительномъ завод e. Былъ свой
домикъ, огородикъ, мать, сестры. {134} Мать померла, отецъ пов e сился, сестры
смылись неизв e стно куда. Самъ Миша пошелъ "по вс e мъ дорогамъ", попалъ въ
лагерь, а въ лагер e попалъ на л e созаготовки.
-- Какъ поставили меня на норму, тутъ, вижу я: здоровые мужики,
привычные, и то не вытягиваютъ. А куда же мн e? На меня дунь -- свалюсь.
Бился я бился, да такъ и попалъ за филонство въ изоляторъ, на 200 граммъ
хл e ба въ день и ничего больше. Ну, тамъ бы я и загибъ, да, спасибо, одинъ
старый соловчанинъ подвернулся -- такъ онъ меня научилъ, чтобы воды не пить.
Потому -- отъ голода опухлость по всему т e лу идетъ. Отъ голода пить хочется,
а отъ воды опухлость еще больше. Вотъ, какъ она до сердца дойдетъ, тутъ,
значитъ, и крышка. Ну, я пилъ совс e мъ по малу -- такъ, по полстакана въ
день. Однако, нога въ штанину уже не вл e зала. Посид e лъ я такъ м e сяцъ-другой;
ну, вижу, пропадать приходится: никуда не д e нешься. Да, спасибо, начальникъ
добрый попался. Вызываетъ меня: ты, говоритъ, филонъ, ты, говоритъ, работать
не хочешь, я тебя на корню сгною. Я ему говорю: вы, гражданинъ начальникъ,
только на мои руки посмотрите: куда же мн e съ такими руками семь съ
половиною кубовъ напилить и нарубить. Мн e, говорю, все одно погибать -- чи
такъ, чи такъ... Ну, пожал e лъ, перевелъ въ слабосилку.
Изъ слабосилки Мишу вытянулъ Марковичъ, обучилъ его наборному ремеслу,
и съ т e хъ поръ Миша пребываетъ при немъ неотлучно
Но легкихъ у Миши практически уже почти н e тъ. Борисъ его общупывалъ и
обстукивалъ, снабжалъ его рыбьимъ жиромъ. Миша улыбался своей тихой улыбкой
и говорилъ:
-- Спасибо, Б. Л., вы ужъ кому-нибудь другому лучше дайте. Мн e это все
одно, что мертвому кадило...
Потомъ, какъ-то я подсмотр e лъ такую сценку:
Сидитъ Миша на крылечк e своей "типограф i и" въ своемъ рваномъ бушлатик e,
весь зеленый отъ холода. Между его кол e нями стоитъ м e стная деревенская
"вольная" д e вчушка, л e тъ, этакъ, десяти, рваная, голодная и босая. Миша
осторожненько наливаетъ драгоц e нный рыб i й жиръ на ломтики хл e ба и кормитъ
этими бутербродами д e вчушку. Д e вчушка глотаетъ жадно, почти не пережевывая и
въ промежуткахъ между глотками скулитъ:
-- Дяденька, а ты мн e съ собой хл e бца дай.
-- Не дамъ. Я знаю, ты матк e все отдашь. А матка у тебя старая. Ей, что
мн e, все равно помирать. А ты вотъ кормиться будешь -- большая вырастешь.
На, e шь...
Борисъ говорилъ Миш e всяк i я хорош i я вещи о польз e глубокаго дыхан i я, о
солнечномъ св e т e, о силахъ молодого организма -- л e чен i е, такъ сказать,
симпатическое, внушен i емъ. Миша благодарно улыбался, но какъ-то наедин e,
заст e нчиво и запинаясь, сказалъ мн e:
-- Вотъ хорош i е люди -- и вашъ братъ, и Марковичъ. Душевные люди.
Только зря они со мною возжаются.
-- Почему же, Миша, зря?
-- Да я же черезъ годъ все равно помру. Мн e тутъ старый {135} докторъ
одинъ говорилъ. Разв e -жъ съ моей грудью можно выжить зд e сь? На вол e, вы
говорите? А что на вол e? Можетъ, еще голодн e е будетъ, ч e мъ зд e сь. Знаю я
волю. Да и куда я тамъ пойду... И вотъ Марковичъ... Душевный челов e къ.
Только вотъ, если бы онъ тогда меня изъ слабосилки не вытянулъ, я бы уже
давно померъ. А такъ вотъ -- еще мучаюсь. И еще съ годъ придется помучиться.
Въ тон e Миши былъ упрекъ Марковичу. Почти такой же упрекъ только въ еще
бол e е трагическихъ обстоятельствахъ пришлось мн e услышать, на этотъ разъ по
моему адресу, отъ профессора Авд e ева. А Миша въ ма e м e сяц e померъ. Года
промучиться еще не пришлось.
НАБАТЪ
Такъ мы проводили наши р e дк i е вечера у печки товарища Марковича, то
опускаясь въ философск i я глубины быт i я, то возвращаясь къ прозаическимъ
вопросамъ о лагер e, о e д e, о рыбьемъ жир e. Въ эти времена рыб i й жиръ спасалъ
насъ отъ окончательнаго истощен i я. Если для средняго челов e ка "концлагерная
кухня" означала стабильное недо e дан i е, то, скажемъ, для Юры съ его растущимъ
организмомъ и пятью съ половиною пудами в e су -- лагерное меню грозило
полнымъ истощен i емъ. Всякими правдами и неправдами (преимущественно,
конечно, неправдами) мы добывали рыб i й жиръ и д e лали такъ: въ миску
крошилось съ полфунта хл e ба и наливалось съ полстакана рыбьяго жиру. Это
казалось необыкновенно вкуснымъ. Въ такой степени, что Юра проектировалъ:
когда проберемся заграницу, обязательно будемъ устраивать себ e такой пиръ
каждый день. Когда перебрались, попробовали: ничего не вышло...
Къ этому времени горизонты наши прояснились, будущее стало казаться
полнымъ надеждъ, и мы, изр e дка выходя на берегъ Свири, оглядывали
прилегающ i е л e са и вырабатывали планы переправы черезъ р e ку на с e веръ, въ
обходъ Ладожскаго озера -- тотъ приблизительно маршрутъ, по которому
впосл e дств i и пришлось идти Борису. Все казалось прочнымъ и урегулированнымъ.
Однажды мы сид e ли у печки Марковича. Самъ онъ гд e -то мотался по
редакц i онно-агитац i оннымъ д e ламъ... Поздно вечеромъ онъ вернулся, погр e лъ у
огня иззябш i я руки, выглянулъ въ сос e днюю дверь, въ наборную, и таинственно
сообщилъ:
-- Совершенно секретно: e демъ на БАМ.
Мы, разум e ется, ничего не понимали.
-- На БАМ... На Байкало-Амурскую магистраль. На Дальн i й Востокъ.
Стратегическая стройка... Свирьстрой -- къ чорту... Подпорожье -- къ чорту.
Вс e отд e лен i я сворачиваются. Вс e до посл e дняго челов e ка -- на БАМ.
По душ e проб e жалъ какой-то, еще неопред e ленный, холодокъ... Вотъ и
поворотъ судьбы "лицомъ къ деревн e "... Вотъ и мечты, планы, маршруты и
"почти обезпеченное б e гство"... Все {136} это лет e ло въ таинственную и
жуткую неизв e стность этого набатнаго звука "БАМ"... Что же дальше?
Дальн e йшая информац i я Марковича была н e сколько сбивчива. Начальникомъ
отд e лен i я полученъ телеграфный приказъ о немедленной, въ течен i е двухъ
нед e ль, переброск e не мен e е 35.000 заключенныхъ со Свирьстроя на БАМ. Будутъ
брать, видимо, не вс e хъ, но кого именно -- неизв e стно. Не очень изв e стно,
что такое БАМ -- не то стройка второй колеи Амурской жел e зной дороги, не то
новый путь отъ с e верной оконечности Байкала по параллели къ Охотскому
морю... И то, и другое -- приблизительно одинаково скверно. Но хуже всего --
дорога: не меньше двухъ м e сяцевъ e зды...
Я вспомнилъ наши кошмарныя пять сутокъ этапа отъ Ленинграда до Свири,
помножилъ эти пять сутокъ на 12 и получилъ результатъ, отъ котораго по спин e
поползли мурашки... Два м e сяца? Да кто же это выдержитъ? Марковичъ казался
пришибленнымъ, да и вс e мы чувствовали себя придавленными этой новостью...
Какимъ-то еще неснившимся кошмаромъ вставали эти шестьдесятъ сутокъ
заметенныхъ пургой полей, ледяного в e тра, прорывающагося въ дыры теплушекъ,
холода, голода, жажды. И потомъ БАМ? Как i я-то якутск i я становища въ страшной
Забайкальской тайг e? Новостройка на трупахъ? Какъ было на канал e, о которомъ
одинъ старый "б e лморстроевецъ" говорилъ мн e: "тутъ, братишка, на этихъ
самыхъ плотинахъ больше людей въ землю вогнано, ч e мъ бревенъ"...
Оставался, впрочемъ, маленьк i й просв e тъ: эвакуац i оннымъ диктаторомъ
Подпорожья назначался Якименко... Можетъ бытъ, тутъ удастся что-нибудь
скомбинировать... Можетъ быть, опять какой-нибудь Шпигель подвернется? Но
вс e эти просв e ты были неясны и нереальны. БАМ же вставалъ передъ нами
злов e щей и реальной массой, навалившейся на насъ почти такъ же внезапно,
какъ чекисты въ вагон e № 13...
Надъ тысячами метровъ разв e шенныхъ въ баракахъ и на баракахъ,
протянутыхъ надъ лагерными улицами полотнищъ съ лозунгами о перековк e и
переплавк e, о строительств e соц i ализма и безклассоваго общества, о м i ровой
революц i и трудящихся и о прочемъ -- надъ вс e ми ними, надъ вс e мъ лагеремъ
точно повисъ багровой спиралью одинъ единственный невидимый, но самый
д e йственный: "все равно пропадать".
ЗАРЕВО
"Совершенно секретная" информац i я о БАМ e на другой день стала изв e стна
всему лагерю. Почти пятидесятитысячная "трудовая" арм i я стала, какъ
вкопанная. Былъ какой-то моментъ нер e шительности, колебан i я -- и потомъ все
сразу полет e ло ко вс e мъ чертямъ...
Въ тотъ же день, когда Марковичъ ошарашилъ насъ этимъ БАМомъ, изъ
Ленинграда, Петрозаводска и Медв e жьей Горы въ Подпорожье прибыли и новыя
части войскъ ГПУ. Лагерные пункты {137} были окружены плотнымъ кольцомъ
ГПУ-скихъ заставъ и патрулей. Костры этихъ заставъ окружали Подпорожье
заревомъ небывалыхъ пожаровъ. Движен i е между лагерными пунктами было
прекращено. По всякой челов e ческой фигур e, показывающейся вн e дорогъ,
заставы и патрули стр e ляли безъ предупрежден i я. Такимъ образомъ, въ
частности, было убито десятка полтора м e стныхъ крестьянъ, но въ общихъ
издержкахъ революц i и эти трупы, разум e ется, ни въ какой счетъ не шли...
Работы въ лагер e были брошены вс e. На м e стахъ работъ были брошены
топоры, пилы, ломы, лопаты, сани. Въ ужасающемъ количеств e появились
саморубы: старые лагерники, зная, что значитъ двухм e сячный этапъ, рубили
себ e кисти рукъ, ступни, кол e ни, лишь бы только попасть въ амбулатор i ю и
отверт e ться отъ этапа. Начались совершенно безсмысленные кражи и налеты на
склады и магазины. Люди пытались попасть въ штрафной изоляторъ и подъ судъ
-- лишь бы уйти отъ этапа. Но саморубовъ приказано было въ амбулатор i и не
принимать, налетчиковъ стали разстр e ливать на м e ст e.
"Перековка" вышла съ аншлагомъ о томъ энтуз i азм e, съ которымъ "ударники
Свирьстроя будутъ поджигать большевицк i е темпы БАМа", о великой чести,
выпавшей на долю БАМовскихъ строителей, и -- что было хуже всего -- о
льготахъ... Приказъ ГУЛАГа об e щалъ ударникамъ БАМа неслыханныя льготы:
сокращен i е срока заключен i я на одну треть и даже на половину, переводъ на
колонизац i ю, снят i е судимости... Льготы пронеслись по лагерю, какъ
похоронный звонъ надъ заживо погребенными; сов e тская власть даромъ ничего не
об e щаетъ. Если даютъ так i я об e щан i я -- значитъ, что услов i я работъ будутъ
неслыханными, и никакъ не значитъ, что об e щан i я эти будутъ выполнены: когда
же сов e тская власть выполняетъ свои об e щан i я? Лагпунктами овлад e ло безум i е.
Бригада плотниковъ на второмъ лагпункт e изрубила топорами чекистскую
заставу и, потерявъ при этомъ 11 челов e къ убитыми, прорвалась въ л e съ Л e съ
былъ заваленъ метровымъ слоемъ сн e га. Лыжныя команды ГПУ въ тотъ же день
настигли прорвавшуюся бригаду и ликвидировали ее на корню. На томъ же
лагпункт e ночью спустили подъ откосъ экскаваторъ, онъ проломилъ своей
страшной тяжестью полуметровый ледъ и разбился о камни р e ки. На третьемъ
лагпункт e взорвали два локомобиля. Три трактора-тягача, неизв e стно к e мъ
пущенные, но безъ водителей, прошли жел e зными привид e н i ями по Погр e, одинъ
навалился на баракъ столовой и раздавилъ его, два друг i е свалились въ Свирь
и разбились... Низовая администрац i я какими-то таинственными путями --
видимо, черезъ урокъ и окрестныхъ крестьянъ -- распродавала на олонецк i й
базаръ запасы лагерныхъ базъ и пила водку. У погрузочной платформы
жел e знодорожнаго тупичка подожгли колоссальные склады л e соматер i аловъ. Въ
двухъ-трехъ верстахъ можно было читать книгу.
Чудовищныя зарева сполохами ходили по низкому зимнему {138} небу,
трещала винтовочная стр e льба, ухалъ разворованный рабочими аммоналъ...
Казалось, для этого затеряннаго въ л e сахъ участка Божьей земли настаютъ
посл e дн i е дни...
О КАЗАНСКОЙ СИРОТ E И О КАЧЕСТВ E ПРОДУКЦ I И
Само собою разум e ется, что въ отблескахъ этихъ заревъ коротенькому
промежутку относительно мирнаго жит i я нашего пришелъ конецъ... Если на
лагерныхъ пунктахъ творилось н e что апокалипсическое, то въ УРЧ воцарился
окончательный сумасшедш i й домъ. Десятки пудовъ документовъ только что
прибывшихъ лагерниковъ валялись еще неразобранными кучами, а всю работу УРЧ
надо было перестраивать на ходу: вм e сто "организац i и" браться за
"эвакуац i ю". Картотеки, формуляры, колонные списки -- все это см e шалось въ
гигантск i й бумажный комъ, изъ котораго ошал e лые урчевцы извлекали наугадъ
первые попавш i еся подъ руку бумажные символы живыхъ людей и насп e хъ
составляли списки первыхъ эшелоновъ. Эти списки посылались начальникамъ
колоннъ, а начальники колоннъ поименованныхъ въ списк e людей и слыхомъ не
слыхали. Жел e зная дорога подавала составы, но грузить ихъ было нек e мъ.
Потомъ, когда было к e мъ грузить -- не было составовъ. Низовая администрац i я,
ошал e лая, запуганная "боевыми приказами", движимая т e мъ же лозунгомъ, что и
остальные лагерники: все равно пропадать, -- пьянствовала и отсыпалась во
всякаго рода потаенныхъ м e стахъ. На тупичкахъ Погры торчало уже шесть
составовъ. Якименко рвалъ и металъ. ВОХР сгонялъ къ составамъ толпы
захваченныхъ въ порядк e облавъ заключенныхъ. Бамовская комисс i я отказывалась
принимать ихъ безъ документовъ. Как i е-то сообразительные ребята изъ
подрывниковъ взорвали уворованнымъ аммоналомъ жел e знодорожный мостикъ,
ведущ i й отъ Погры къ магистральнымъ путямъ. Надъ л e сами выла вьюга. Въ л e са,
топорами прорубая пути сквозь чекистск i я заставы, прорывались ц e лыя бригады,
въ расчет e гд e -то отсид e ться эти нед e ли эвакуац i и, потомъ явиться съ
повинной, получить лишн i е пять л e тъ отсидки -- но все же увернуться отъ
БАМа.
Когда плановый срокъ эвакуац i и уже истекалъ -- изъ Медгоры прибыло
подкр e плен i е: десятковъ пять работниковъ УРО -- "спец i алистовъ
учетно-распред e лительной работы", еще батальонъ войскъ ГПУ и сотня
собакъ-ищеекъ.
На лагпунктахъ и около лагпунктовъ стали разстр e ливать безъ всякаго
зазр e н i я сов e сти.
Урчевск i й активъ переживалъ дни каторги и изобил i я. Спали только
урывками, обычно зд e сь же, на столахъ или подъ столами. Около УРЧ