Мы контролируем во имя любви. 5 глава

Некоторые из нас теряют уважение и доверие к тем людям, которых мы любим. Иногда мы даже теряем нашу любовь и нашу преданность человеку, которого мы однажды любили. Это обычное дело. Это естественное, нормальное последствие болезни. В брошюре «Руководство для семьи алкоголика» говорится об этом:

«Любовь не может существовать без такого изме­рения, как справедливость. Любовь должна также включать в себя сострадание, что означает пере­носить невзгоды вместе или страдать вместе с чело­веком. Сострадание не означает, что необходимо страдать из-за несправедливости человека. Тем не менее семьи алкоголиков часто и повторяющимся образом страдают из-за несправедливости».

И хотя эта несправедливость очень распростра­нена, от этого она не становится менее болезненной. Предательство может быть непереносимым, когда кто-то, кого мы любим, совершает действия, глубоко ранящие нас.

Возможно, самая болезненная утрата, с которой сталкиваются многие созависимые, — это утрата наших надежд и мечтаний, иногда идеалистических ожиданий от будущего, что имеется у большинства людей. Эта утрата может оказаться такой, которую принять труднее всего. Когда мы смотрели на наше­го ребенка в роддоме, мы связывали с ним или с ней определенные надежды. Те надежды не включали возможности, что наш ребенок будет иметь пробле­мы, связанные с алкоголем или другими наркотиками. Наши мечтания не включали этого. В день нашей свадьбы мы мечтали. Будущее с нашим лю­бимым было наполнено чудом и обещаниями. Это было начало чего-то огромного, чего-то, полного любви, чего-то такого, на что мы давно надеялись. Эти мечтания и обещания могли быть высказан­ными вслух или невысказанными, но у большинства из нас они тогда были.

«У каждой пары свое начало, — писала Джанет Уойтитц в статье из книги «Созависимость, неот­ложное состояние». — И тем не менее процесс, воз­никающий в супружеских взаимоотношениях, где есть химически зависимый человек, по сути своей один и тот же. Для начала давайте посмотрим на клятвы, которые произносятся при вступлении в брак. Большинство свадебных церемоний включают следующие утверждения: быть верными — в благо­получии и несчастье, в богатстве и в бедности, в здоровье и в болезни, пока смерть не разлучит нас. Может быть, именно здесь начиналась беда. Имели ли вы в виду то, что вы говорили, когда говорили это? Если бы в то время вы знали, что вы идете не к благополучию, а к несчастью, не к здоровью, а к болезни, не к богатству, а к бедности, то стоила ли та любовь, которую вы чувствовали, всего этого? Вы можете ответить «да», но я сомневаюсь. Если бы вы были более реалистичны, чем романтичны, то вы могли интерпретировать смысл тех клятв несколько иначе — что вы готовы пройти как через плохие полосы жизни, так и через хорошие, предполагая, что плохие времена будут преходящими, а хорошие — постоянными. Контракт превратился в веру в добро. И нет никакой пользы теперь оглядываться в прошлое».

Тогда были мечты. Многие из нас держались за них так долго, цепко удерживая те мечты в то время, когда мы терпели утраты и разочарования одно за другим. Мы отбивались от реальности, стремившей­ся правдой поколебать те мечты, отказываясь верить во что-нибудь меньшее, отказываясь признавать действительность. Но однажды реальность настигла и схватила нас, далее отвергать ее стало невозможно. Это не было то, чего мы хотели, что мы плани­ровали, о чем просили или на что мы надеялись. Это никогда и не могло быть таким. Мечта была мерт­вой, и она никогда больше не начнет подавать при­знаки жизни снова.

Некоторые из нас могли растоптать наши мечты и надежды. Некоторые из нас могли посмотреть в лицо тому факту, что потерпели поражение в чем-то исключительно важном, как, например, в супруже­стве или других важных взаимоотношениях. Я знаю, что человек испытывает много душевной боли, если ему грозит перспектива утраты любви или утраты мечтаний, которые он имел. И нет таких слов, которые мы могли бы сказать, чтобы облегчить эту боль или ослабить наше горе. Это ранит глубоко, когда алкоголизм или другая проблема разрушает наши мечты. Это умертвляющая болезнь. Она убивает все, что находится в ее поле зрения, включая наши самые благородные мечты. «Химическая зависи­мость разрушает медленно, но верно», — заключила Джанет Уойтитц. Как это верно. Сколько печали в этой правде. И ничто не умирает медленнее или более болезненно, чем мечта.

Даже выздоровление несет с собой утраты, боль­ше изменений, чем мы можем принять, нам необ­ходимо еще бороться за то, чтобы их принять. Когда супруг-алкоголик становится устойчиво трез­вым, ситуация меняется. Меняется характер взаимо­отношений. Наши характеристики созависимости, то, каким образом мы были поражены болезнью близкого, являются утратами собственного имиджа, сложившегося представления о себе, и с этой утра­той мы должны столкнуться лицом к лицу. И хотя это хорошие изменения, все же и они являются утратами — потерями тех вещей, которые могли не быть желанными, но которые могли сделаться странным образом удобными. Эти характеристики стали фактом наших теперешних обстоятельств. По меньшей мере мы теперь знаем, чего следует ожи­дать, даже если это означает, что не следует ничего ожидать.

Утраты, с которыми многие созависимые долж­ны сталкиваться ежедневно и которые они должны принимать, огромны и становятся образом жизни. Они не являются обычными проблемами и утра­тами, с которыми сталкиваются большинство людей и которые являются частью нормальной жизни. Эти же являются утратами и проблемами, которые вы­зываются теми людьми, о которых мы заботимся. И хотя эти проблемы есть прямой результат болезни, состояния или компульсивного нарушения, они мо­гут представляться как намеренные и зловредные действия. Мы страдаем в руках кого-то, кого мы любим и кому доверяем.

Мы постоянно выбиты из равновесия в нашей борьбе за принятие изменений и проблем. Мы не знаем, чего ожидать, и мы также не знаем, когда ожидать этого. Наши теперешние обстоятельства всегда в состоянии изменения. Мы можем пере­живать утрату или изменения во всех областях. Мы чувствуем, что сходим с ума; наши дети огорчены и подавлены; наш супруг или любимый ведет себя как ненормальный; машиной завладел кто-то другой; никто не работает уже целыми неделями; дом прев­ратился в месиво; деньги улетучились. Утраты могут посыпаться в одночасье как из рога изобилия, либо они могут происходить постепенно. Ситуация затем может на короткое время стабилизироваться, пока мы однажды снова не потеряем машину, работу, дом, деньги и взаимоотношения с людьми, о кото­рых мы заботимся. Мы осмеливались иметь надежду только для того, чтобы наши мечты были снова развеяны. Не имеет значения, что наши надежды ложно базировались на мышлении, наполненном желаниями о том, чтобы проблема куда-нибудь уш­ла магическим образом. Раздавленные надежды — это раздавленные надежды. Разочарования есть раз­очарования. Утраченные мечты — это мертвые меч­ты, и все они приносят душевную боль.

Принять действительность? В половине нашего времени мы даже не знаем, что такое действитель­ность. Нас обманывают; мы сами себя обманываем; и наши головы идут кругом. В другую половину времени сталкиваться лицом к лицу с действитель­ностью — это просто больше, чем мы можем вынести, больше, чем кто-либо может вынести. Почему это должно быть так загадочно, что отрицание как психологическая защита является интегральной частью алкоголизма или любой серьезной проблемы, влекущей за собой утраты? Мы вынуждены принять слишком многое; наши настоящие обстоятельства слишком губительны. Часто же мы так захвачены кризисными и хаотическими ситуациями, пытаясь разрешать проблемы других людей, что мы слиш­ком заняты, чтобы беспокоиться о принятии чего бы то ни было. И тем не менее когда-нибудь мы должны поближе познакомиться с тем, что происходит. Если мы хотим, чтобы ситуация когда-либо стала иной, мы обязаны принять реальность. Если мы хотим когда-нибудь заменить утраченные мечты новыми мечтами и почувствовать себя в здравом уме и снова успокоенными, мы обязаны принять реальность.

Пожалуйста, поймите меня правильно: принятие не означает приспособление. Это не означает, что вы смиряетесь с тем жалким положением вещей, кото­рое сложилось. Это не означает, что вы принимаете или выносите жестокое обращение с собой любого сорта. Это означает в настоящий момент, что мы признаем и принимаем наши обстоятельства, вклю­чая нас самих и людей в наших жизнях, такими, какими мы и они являются. И только в таком состоянии мы можем обрести успокоение и оценить эти обстоятельства, произвести уместные изменения и разрешить наши проблемы. Человек, подвергнув­шийся жестокому обращению, не сможет принять решений, необходимых для прекращения жестокого обращения с собой до тех пор, пока он (или она) не признает, что с ней (ним) жестоко обращаются. За­тем человек должен перестать притворяться, что жестокое обращение каким-то магическим образом прекратится, он должен перестать притворяться, что жестокого обращения не было, что оно не существует или перестать приносить извинения за то, что оно существует. В состоянии принятия мы способны реагировать должным образом на окружающие нас обстоятельства. В этом состоянии мы получаем власть изменить те вещи, которые мы можем из­менить. Алкоголики не могут перестать пить до тех пор, пока они не примут свое бессилие перед алко­голем и своим алкоголизмом. Люди с нарушениями питания не могут разрешить своих проблем до тех пор, пока они не воспримут свое бессилие перед пищевыми продуктами. Созависимые не могут из­мениться до тех пор, пока они не воспримут свои созависимые характеристики — свое бессилие перед людьми, алкоголизмом и другими обстоятельства­ми, которые мы так отчаянно пытались взять под контроль. Принятие — это в конце концов парадокс. Мы не можем изменить себя, т. е. кто мы есть, пока мы не примем себя такими, какие мы есть.

Привожу отрывок о самопринятии из книги «Оказывать честь себе».

«Если я могу принять, что я есть тот, кто я есть, что я чувствую то, что я чувствую, что я сделал то, что я сделал, — если я могу принять все это не­зависимо от того, нравится это мне или нет, — тогда я могу принимать себя. Я могу принимать мои недостатки, мои сомнения относительно себя само­го, мое низкое самоуважение. И когда я могу при­нять все это, я помещаю себя скорее на сторону реальности, а не пытаюсь бороться с реальностью. Я больше не перекручиваю свое сознание, не завязы­ваю его узлами, чтобы поддерживать обманчивые представления о моем нынешнем состоянии. Тем самым я расчищаю путь для первого шага по укреплению моего самоуважения. До тех пор, пока мы не можем примириться с фактом о том, что мы собой представляем в каждый данный момент нашего существования, до тех пор, пока мы не можем позволить себе полностью осоз­навать природу наших выборов и действий, пока мы не можем допустить правду в наше сознание, мы не можем измениться».

По моему опыту складывается также такое впе­чатление, что моя Высшая Сила, похоже, не спешит вмешиваться в мои обстоятельства до тех пор, пока я не признаю, что Он уже дал мне. Принятие — это не навек. Это для настоящего момента. Но это должно быть сделано искренне и где-то очень глубоко внутри нас.

Как мы достигаем этого умиротворенного сос­тояния? Как мы можем пристально смотреть на непреклонную реальность, не мигая и не закры­вая глаз? Как мы принимаем все утраты, изменения и проблемы, которые жизнь и люди швыряют на нас?

Не без того, чтобы немного побрыкаться и прон­зительно покричать. Мы принимаем все это через процесс, состоящий из Пяти шагов. Элизабет Кюблер-Росс впервые идентифицировала стадии этого процесса, изучая то, как люди, умирая, принимают свою смерть, эту максимальную утрату. Она назвала это процессом оплакивания потерь. С тех пор про­фессионалы в области психического здоровья на­блюдали людей, проходящих через эти стадии всег­да, когда они сталкивались с любой утратой. Утрата может быть незначительной — пятидолларовая бу­мажка, неполученное ожидаемое письмо — либо она может быть существенной — потеря супруга из-за развода или смерти, потеря работы. Даже позитив­ные изменения несут в себе утрату — когда мы покупаем новый дом и оставляем старый — и тогда требуется пройти через следующие пять стадий.

Отрицание

Первая стадия — отрицание. Это состояние шока, затуманивания сознания, паники и общего отказа принимать или признавать реальность. Мы делаем все, готовы на любые действия, чтобы вернуть ситу­ацию назад, на прежнее место или притворяемся, что ничего не случилось. В этой стадии очень много тревоги и страха. Типичные реакции отрицания: отказ верить реальности («Нет, этого не может быть!»); отрицание или минимизация важности утра­ты («Это не такое уж большое дело»); отрицание любых чувств, связанных с утратой («А мне напле­вать»); или психическое избегание (сон, навязчи­вости, компульсивное поведение, стремление быть постоянно занятым какой-то деятельностью). Мы можем почувствовать себя несколько отстраненны­ми от самих себя, наши эмоциональные реакции могут быть тусклыми, уплощенными, как будто у нас и нет эмоций, либо неуместными (смех, когда мы должны бы плакать; плач, когда мы должны были бы чувствовать себя счастливыми).

Я убеждена, что большинство наших созависимых действий мы совершаем в этой стадии — это навязчивые мысли и действия, контролирующие по­ведение, вытеснение чувств. Я таже думаю, что боль­шинство тех наших чувств, когда нам кажется, что мы «сходим с ума», связаны с этим состоянием. Мы чувствуем себя ненормальными, потому что мы об­манываем себя. Мы чувствуем себя ненормальными, потому что нам верится, что и другие люди врут. Ничто не помогает нам так быстро почувствовать, что ты ненормальная или сходишь с ума, как те случаи, когда тебе врут. Если мы верим в ложь, то это разрушает саму суть нашего существования. Глубинная, инстинктивная часть нашего я знает правду, но мы отбрасываем в сторону ту часть и говорим ей: «Ты ошибаешься. Заткнись». Как считает консультант Скотт Иглстоун, что в нас самих что-то не так, что-то фундаментально нарушилось, из-за чего мы стали подозрительными, и тогда мы делаем ложное заключение, что мы сами и наше глубинное, интуитивное «я» не заслуживают доверия.

Мы отрицаем что-либо не потому, что мы глупы, упрямы или дефици тарны в каком-либо смысле. Мы и обманываем себя не сознательно. «Отрицание — это не ложь, — объяснял Ноэль Ларсен, лицензиро­ванный консультант-психолог. — Это — непозволе­ние себе знать, что происходит в действительности. Отрицание — это пугало жизни. Это похоже на состояние сна. Мы не осознаем своих действий до тех пор, пока мы не сделали что-то. Мы на каком-то уровне действительно верим в ту ложь, которую мы говорим самим себе. Для этого тоже есть своя при­чина.

«Во времена большого стресса мы эмоционально зашториваем наше осознание, иногда мы делаем это интеллектуально, а иногда и физически, — объясня­ла Клаудиа Джеветт в своей работе «Как помочь детям перенести разлуку и утраты». Встроенный механизм работает на отсеивание разрушающей ин­формации и на то, чтобы уберечь нас от состояния перегрузки. Психологи говорят нам, что сознатель­ная или бессознательная защита, которую все мы используем для того, чтобы избежать тревоги или преуменьшить либо предупредить ее, когда нам что-то угрожает, — продолжала Джеветт. — Мы исполь­зуем эту защиту для того, чтобы не допускать осоз­нания тех вещей, которые слишком расстраивают нас, когда мы их знаем». Отрицание — это амортизатор шока для души. Это инстинктивная и естественная реакция на боль, утрату или изменение. Отрицание защищает нас. Оно отражает жизненные бури до тех пор, пока мы соберем все свои ресурсы для того, чтобы справиться с теми бурями.

Гнев

Когда мы перестаем отрицать нашу утрату, мы продвигаемся к следующей стадии: гневу. Наш гнев может быть разумным или неразумным. Нас иногда можно оправдать за выражение нашей ярости, иног­да же мы можем выплеснуть свое неистовство на кого-нибудь или на что-нибудь совершенно ирра­ционально. Мы можем обвинять себя, Бога и любого человека из нашего окружения за то, что мы поте­ряли. В зависимости от характера утраты мы можем быть немножко раздраженными, несколько рассер­женными, откровенно яростными, либо мы можем быть схвачены в тиски потрясающего душу негодо­вания.

Вот почему попытки помочь кому-либо, ука­зание на свет в конце туннеля, конфронтация с серьезной проблемой не поворачивает дело в ожида­емую сторону. Если мы отрицаем ситуацию, мы не будем двигаться в направлении принятия реаль­ности — мы будем двигаться в сторону гнева. Вот почему также нам необходимо быть осторожными с большими конфронтациями.

«Стремление помогать людям тем, чтобы «ста­вить их на ноги», срывать с них маски, принуждать их посмотреть вытесненной правде в глаза — очень опасное и разрушающее занятие, — писал Джон Пауэл в книге «Почему я боюсь сказать тебе, кто я есть?» — Он не может жить с определенной частью реальности. Так или иначе, он держит свои психологические кусочки интактными, используя некото­рые формы самообмана. Если психологические ку­сочки остаются несклеенными, кто соберет их и снова сделает бедняжку Гампти-Дампти человеческим существом.

Я была свидетелем пугающих и насильственных действий, когда люди наконец-то сталкивались ли­цом к лицу с длительно отрицавшейся правдой. Если мы планируем интервенцию, нам необходимо по­искать профессиональную помощь.

«Торги»

После того как мы успокоились, мы пытаемся заключить торговую сделку с жизнью, с собой, с другим человеком или с Богом. Если мы поступаем так-то и так-то или кто-то еще делает то или это, тогда мы не будем вынуждены страдать из-за утра­ты. Мы не пытаемся отодвинуть неизбежное; мы пытаемся предотвратить его. Иногда вопросы, из-за которых мы торгуемся, являются разумными, и на­ши усилия будут продуктивными: «Если мой супруг и я пойдем к консультанту, тогда нам не придется терять наши взаимоотношения». Иногда же наши торги являются абсурдными: «Я привыкла думать, что если я буду содержать дом в еще большей чистоте или если я вымою достаточно хорошо на сей раз холодильник, то мой муж больше не будет пить», — вспоминает жена алкоголика.

Депрессия

Когда мы видим, что наша торговая сделка не получилась, когда мы в конце концов стали исто­щенными нашей борьбой за то, чтобы укрыться от реальности, и когда мы решили признать, что жизнь крепко нас побила, нам становится грустно, а иногда мы впадаем в ужасную депрессию. Это суть печали: траур во всей его полноте. Это то, чего мы пытались избежать любой ценой. Настало время плакать, и это больно. Эта стадия процесса начина­ется, когда мы смиренно сдаемся, говорит Эстер Олсон, семейный консультант, которая работает с ситуациями печали или, как она это называет, «про­цессом прощения». Это пройдет, говорит она, только тогда, когда процесс выработается и завершится.

Принятие

После того как мы уже закрывали глаза на дейст­вительность, проявляли строптивость, пронзитель­но кричали, вели переговоры, напоминавшие торги, и, наконец, испытали боль, мы приходим к состо­янию принятия.

«Это не покорная «уступка» с чувством безнадеж­ности, это не такое чувство, которое заключено во фразах «а что толку?» или «я просто не могу уже больше бороться», хотя и такие утверждения мы слышим, — писала Элизабет Кюблер-Росс. — Все это также указывает на начало конца борьбы, но это еще не знаки принятия. Принятие не следует путать со счастливой стадией. Это также пустота чувств. Это такое состояние, как будто боль уже ушла, борьба закончилась.

Мы примиряемся с тем, что есть. Мы свободны остановиться, свободны продолжать; свободны при­нять любое решение, какое нам необходимо при­нять. Мы свободны! Мы приняли нашу утрату, не­важно какая она — маленькая или значительная. Она стала приемлемой частью наших настоящих обстоятельств. Мы чувствуем себя удобно с ней и нашей жизнью. Мы приспособились и ре организо­вались. Более того, мы чувствуем себя удобно в наших настоящих обстоятельствах и не испытываем внутреннего дискомфорта. Нам не только удобно в теперешних обстоятель­ствах и при тех переменах, которые мы вынесли, но мы верим, что в некотором роде мы приобрели что-то хорошее, извлекли пользу из нашей утраты или перемены, даже если мы не можем полностью понять как и почему. У нас появилась вера, что все хорошо и что мы духовно выросли благодаря наше­му опыту. Мы глубоко убеждены, что наши ны­нешние обстоятельства — каждая их деталь — это в точности то, что и должно быть в настоящий мо­мент. Несмотря на наши страхи, чувства и замеша­тельство, мы понимаем, что все идет хорошо, даже если нам недостает глубокого понимания (инсайта). Мы принимаем то, что есть. Мы успокаиваемся. Мы прекращаем беготню, увертки, оставляем контро­лирующее поведение и игру в прятки. И мы знаем, что только начиная с этого момента мы можем идти вперед.

Вот таким путем люди принимают ситуации. Несмотря на то что это называется процессом про­хождения печали, консультант Эстер Олсон называ­ет это процессом прощения, исцеляющим процес­сом и «тем способом, каким Бог работает с нами». Это не очень комфортно. Это состояние неловкости и боли. Мы можем чувствовать, как будто мы рассы­паемся на кусочки. Когда процесс начинается, мы обычно чувствуем шок и панику. По мере прохождения через стадии мы часто чувствуем замешатель­ство, ранимость, одиночество и изоляцию. Обычно присутствует чувство утраты контроля, равно как и надежда, часто нереалистичная. Возможно, мы бу­дем в этом процессе сталкиваться с чем-то таким, что является фактом нашей жизни, но чего мы до сих пор не принимали. Созависимый человек или химически зависимый человек может находиться в одно и то же время во многих стадиях процесса изживания печали в связи с несколькими утратами. Отрицание, депрессия, «торги» и гнев могут все на­броситься в одночасье. Мы можем даже не знать, что мы пытаемся принять. Мы можем даже не знать, что мы боремся за то, чтобы принять ситуацию. Мы можем просто чувствовать, как будто мы сошли с ума.

Но это не так. Мы не сошли с ума. Познакомьтесь с этим процессом. Весь процесс может занимать тридцать секунд, если речь идет о незначительной утрате; он может продолжаться годами или всю жизнь, если утрата существенна. Поскольку это всего лишь модель, мы не можем пройти через все стадии процесса в точности так, как я их здесь описала. Мы можем путешествовать назад и вперед: от гнева к отрицанию, от отрицания к «торгам», от «торгов» снова к отрицанию. Независимо от ско­рости, с которой мы проходим через эти стадии, и той дороги, которой мы идем через эти стадии, мы должны пройти через них. Элизабет Кюблер-Росс говорит, что это не только нормальный процесс, это необходимый процесс и необходима каждая его ста­дия. Мы должны укрываться от жизненных бурь с помощью отрицания до тех пор, пока мы будем лучше подготовлены для того, чтобы справиться с ними. Мы должны чувствовать гнев и обвинять до тех пор, пока не изгоним эти чувства. Мы долж­ны пытаться вести переговоры, «торговаться», и мы должны плакать. Нам не обязательно позволять этим стадиям диктовать нам, как себя вести, но каждый из нас, для нашего благополучия и в конце концов для принятия, нуждается в том, чтобы ин­дивидуально провести какое-то уместное время в каждой стадии. Джуди Холлис цитирует Фрица Перлза, отца гештальт-терапии, следующим образом: «Единственный выход — это пройти через все». Мы — упрямые, жесткие существа. Но во многих отношениях мы хрупкие. Мы можем принять изме­нение и утрату, но все это приходит к нам со своей скоростью и своим собственным путем, очень ин­дивидуально. И только мы и Бог могут определить время.

«Здоровы те, кто оплакивает и хоронит свои по­тери», — пишет Дональд Андерсон, известный пси­холог, в книге «Лучше, чем быть благословенным». Только очень недавно мы начали понимать, что отрицать горе — значит отрицать естественную че­ловеческую функцию и что такое отрицание иногда приводит к ужасным последствиям, — продолжает он. — Печаль, оплакивание горя, подобно любой глубоко естественной эмоции, сопровождается определенными физическими изменениями и истече­нием какой-то формы психической энергии, если эта энергия не расходуется в нормальном процессе оплакивания, она становится разрушительной внут­ри человека». Даже физическая болезнь может быть взысканием за неоплаканное, неотреагированное го­ре. Каждое событие, каждое явление, которое со­держит для вас чувство утраты, может и должно быть оплакано. Это не означает, что вся жизнь должна быть беспрерывной печалью. Это означает, что вы честно хотите отметить у себя имеющееся чувство, а не стремитесь прятать боль за маской смеха. И не только позволительно отмечать, призна­вать печаль, сопровождающую любую потерю, — это здоровый выбор.

Мы можем дать себе разрешение пройти через этот процесс, когда сталкиваемся с утратой или переменой, даже если это маленькие утраты или перемены. Будьте нежными, ласковыми в обраще­нии с собой. Это истощающий, изматывающий про­цесс. Он может лишить нас запаса энергии и выбить нас из равновесия. Наблюдайте, как мы проходим через стадии, и чувствуйте, что нам необходимо чувствовать. Говорите с людьми, с людьми надежными, которые дадут вам поддержку, комфортное чувство и понимание, в которых мы нуждаемся. Вам необходимо выговориться, пройти через все с по­мощью словесных излияний. Есть одна вещь, кото­рая помогает мне. Это благодарение Бога за утрату — за мои настоящие обстоятельства — независимо от того, как я себя чувствую или что я думаю о них. Другая вещь, которая помогает многим людям, — это молитва о спокойствии духа. Нам не обязательно вести себя неуместным образом или совершать ненужные действия, но нам необходимо пройти через процесс. Другие люди делают то же самое. Пони­мание этого процесса помогает нам оказывать боль­ше поддержки другим людям, и оно дает нам силу решить, как мы будем вести себя и что мы будем делать, чтобы позаботиться о себе, когда мы про­ходим через все это.

Учитесь искусству принимать себя и реальность. В этом много печали.

Задание

1. Находитесь ли вы или кто-либо из ваших близ­ких сейчас в процессе оплакивания значительной утраты? Как вы думаете, на какой стадии находитесь вы или тот человек?

2. Пересмотрите свою жизнь и решите, через какие значительные утраты и изменения вы прошли. Вспомните свой опыт оплакивания своих потерь. На­пишите о своих чувствах, как вы их помните.

Испытывать свои собственные чувства

Когда я подавляю свои эмоции, мой жи­вот набирает очки.

Джон Поуэлл

«Я привыкла содействовать группам в том, чтобы они помогали людям иметь дело со своими чувст­вами, — говорит жена алкоголика. «У меня вошло в привычку открыто выражать мои эмоции. Сейчас, после восьми лет этих моих взаимоотношений, я не могла бы сказать вам, что я чувствовала в связи с жизнью с этим человеком».

Будучи созависимыми, мы часто теряем связь с эмоциональной частью самих себя. Иногда мы отда­ляемся эмоционально с тем, чтобы не быть раздав­ленными. Быть эмоционально ранимой(ым) опасно. Обида наслаивается на обиду, и никому как будто нет дела до этого. И становится безопаснее уйти подальше, отдалиться. Мы становимся перегружен­ными болью, так что мы сами делаем как бы корот­кое замыкание, чтобы защитить себя.

Мы можем отдалиться эмоционально от опреде­ленных людей — от людей, которые, как мы думаем, могут причинить нам душевную боль. Мы им не доверяем, поэтому мы прячем эмоциональную часть нас самих, когда мы находимся вблизи их.

Иногда мы чувствуем, что нас принуждают пря­тать эмоции. Семейные системы, страдающие от эф­фектов алкоголизма и других расстройств, отверга­ют эмоциональную честность и временами, похоже, требуют нечестности. Представим наши попытки рассказать пьянице, что мы чувствовали по отно­шению к нему или к ней, когда он(а) разбил(а) машину, испортил вечеринку в день рождения или ругался в нашей постели. Наши чувства могут провоцировать в других неприятные реакции, такие, как гнев. Выражение наших чувств может быть даже опасным для нашего физического благополучия, по­скольку это раскачивает семейную лодку.

Даже семьи, где не было алкоголизма, отрицают чувства. «Ты не должен так чувствовать. То чувство неуместно. Фактически ты вообще не должен чувст­вовать» — вот такой скрытый смысл может быть в том, что мы слышим. Мы быстро усваиваем ту ложь, что наши чувства не принимаются во внимание, что наши чувства являются каким-то образом невер­ными. Наши чувства остаются не услышанными, и мы тоже перестаем их слышать.

Может оказаться временами, что легче не чувст­вовать. У нас так много ответственности, потому что мы взяли на себя так много ответственности за тех людей, что рядом с нами. В любом случае мы обяза­ны делать то, что необходимо. Зачем тратить время на чувства? Что это изменит?

Иногда мы пытаемся сделать так, чтобы наши чувства исчезли, потому что мы боимся их. При­знать, как мы в действительности чувствуем себя, потребует решения — действия или изменения — с нашей стороны. Это поставит нас лицом к лицу с действительностью. Мы будем осознавать, о чем мы думаем, чего мы хотим и что нам необходимо делать. А мы еще не готовы делать все это.

Созависимые склонны угнетать, подавлять и вы­теснять свои чувства. Многие из нас могут быстро сказать, что чувствует кто-нибудь другой, почему тот человек так себя чувствует, как долго он уже так себя чувствует и что тот человек, быть может, наме­ревается делать из-за того чувства. Многие из нас тратят свои жизни на суету вокруг чувств других людей. Мы пытаемся справиться с чувствами других людей. Мы пытаемся контролировать чувства дру­гих людей. Мы не хотим обижать людей, мы не хотим огорчать их, и мы не хотим оскорблять их. Мы чувствуем себя очень ответственными за чувства других людей. Тем не менее мы не знаем, что чувст­вуем мы. А если и знаем, то мы не знаем, что делать, чтобы справиться с чувствами. Многие из нас от­вергли свое эмоциональное «я» или никогда не бра­ли ответственности за него.