– Ортигия! – обратилась она к нему. – Ты так же скитаешься, как и я. Тебя гонят ветры, меня преследует гнев Геры. Только ты, одинокая, сможешь меня понять и дать убежище в своих скалах. Чувствую я, что скоро дам жизнь тому, кто сможет меня защитить.
Взглянула Ортигия на уже распоясанную Латону и спросила нерешительно:
– А не причинит ли мне зла тот, о ком ты говоришь?
– Не бойся! – выдохнула Латона. – Он будет тебе опорой. Он даст тебе славу, какой не имеет ни один из островов беспредельного моря.
И причалила Ортигия к материку. Когда же Латона с трудом перебралась на нее, понеслась, как корабль, принявший драгоценную добычу.
Бесприютен был остров, как дерево, у которого нет корней, как бродяга без роду и племени. Даже птицы пролетали мимо него, выводя птенцов на других островах. На оголенных ветром и обожженных солнцем камнях Ортигии не росло ни кустика, ни травинки. Лишь у подножия горы Кинеф, куда с вершины сбегал ручеек, одиноко зеленела пальма. Направила туда Латона свои стопы, тяжело опустилась на землю и, схватившись обеими руками за ствол, издала вопль, который всегда сопровождает рождение новой жизни.
Услышали крик Латоны земля, море и небо. Зашелестели деревья листвой, передавая ошеломляющую весть: «Родился Аполлон!» Лебеди, возвращавшиеся в ту сторону, что лежит за Бореем, северным ветром, опустились на волны и, оплыв остров семь раз, пропели «Слава Аполлону!». Дельфины высунулись из воды и разинули пасти, увидев, что Ортигия [112]уже не плывет, а, остановившись, испускает чудесный свет. С тех пор остров называется Делосом («Сверкающим»).
Аполлон – а сияние исходило от него, недаром его прозвали Фебом («Пламенеющим») – улыбался матери так, как могут улыбаться только боги. Он не требовал молока, как дети смертных. В его лепете Латона услышала явственное: «Амброзии!» На этот зов отозвалась Фемида, справедливейшая из богинь. И вкусил Аполлон из ее рук сладостной амброзии – пищи, достойной одних небожителей. И сразу же он отбросил пеленки и встал.
|
|
И сделал Аполлон первый шаг, и тотчас же скалистый Делос покрылся цветами и травами. Их аромат наполнил все вокруг. Легко ступая, шел Аполлон к горе, под которой родился, ибо ему были милы все горы, все уходящие в облака вершины, все башни и высоты.
Поднявшись, он выхватил взглядом изгиб неба, похожий на лук, открытый для неисчислимых стрел – солнечных лучей. Но тотчас же его воображение превратило тот же край неба в кифару, а те же лучи‑стрелы стали струнами. И эти два наложившихся один на другой образа определили противоречивую сущность Аполлона: бога, несущего миру гибель, и бога, открывшего в том же мире меру, гармонию форм и звуков. С тех пор лук и лира сопровождали Аполлона, хотя в них не было ничего общего, кроме округлости форм.
Аполлон с луком и колчаном за спиной настраивает лиру, путешествуя по морю на пророческом треножнике, который изображен здесь с крыгльями (роспись на сосуде)
В облике юного бога такая завораживающая красота, что никто не мог отвести от него глаз. Но было в ней что‑то вызывающее тревогу и внушающее страх. Прекрасный, как один из белых лебедей, оплывавших Делос в день освобождения матери от бремени, Аполлон мог быть жестоким и губительным, как волк. Поэтому его называли «Волчьим» и приносили ему в жертву тех животных, которых предпочитают эти четвероногие губители стад. В одном из храмов сына Латоны стояло отлитое из меди изображение Аполлона в виде волка. Аполлон – и волк и волкодав. И вместе с тем он мыслился как пастух с ягненком на плечах.
|
|
Как лучезарный бог, Аполлон пронизывает своим взглядом мрак, освещает прошлое и будущее. И в этом своем значении он прорицатель, пророк. Ему посвящены оракулы, где вдохновленные им жрицы дают богомольцам советы, отвечая на их вопросы.
Еще юношей отправился Аполлон в поход против Пифона, порожденного злобной Герой. Силой Пифон был не слабее Зевса и имел облик чудовищного змея. Томимый местью чудовищу, причинившему много зла матери, опустился Сребролукий у входа в мрачную пещеру, ставшую жилищем Пифона.
Заслышав воинственный клич Аполлона, дракон выполз на свет, изрыгая из пасти огонь. Но как ни ярился, не мог он причинить зла Сребролукому. Улыбаясь, Аполлон посылал стрелу за стрелой в пасть чудовища. Зверь захрипел, терзаемый тяжкой болью. Хвост его бил по земле, сметая вековые деревья. Такого шума еще не слышало небо. Но вот все затихло. Мглой покрылись огромные выпученные глаза, и дракон испустил дух.
Наступив ногой на убитого, Аполлон прокричал победный гимн:
– Вот твой достойный конец! Изгнивай на земле, кормилице смертных. Больше не будешь ты ужас внушать и нести им погибель. Здесь, на склоне Парнаса, твоею кровью омытом, в самом центре земли, будет выситься храм. Здесь будут жертвы мне возносить и испрашивать судьбы у пифии‑девы [113].
Все было так, как предсказал победитель. Храм возник сначала воздушный – из перьев и пуха лебедей Аполлона, и парил он в воздухе, такой же легкий, как пух. Потом, опустившись на землю, перья и пух стали мрамором, сверкающим под взглядом Гелиоса. Но было святилище пустым, не имевшим названья, пока Аполлон не спустился на палубу проплывавшего поблизости критского судна.
|
|
– Кто ты, чужеземец? – спросил кормчий. – Не ты ли нас кружишь по морю, и не можем мы пристать к песчаному берегу и найти город Пилос?
– Я Аполлон, сын великого Зевса, – отвечал Сребролукий. – Я кружу вас по морю, но зла не имею. Вам во владенье я храм отдаю. Туда приведет вас дельфин, скиталец морей, и храм имя Дельфы получит.
Едва он это сказал, как дельфин показал свою черную спину. И понесся за ним быстроходный корабль. Недолог был путь. Вступив в узкий пролив, судно причалило к берегу. Моряки, подчиняясь воле Аполлона, развязали ремни, державшие мачту, и опустили ее на палубу, подняли весла и сбежали по сходням. Они двинулись за богом, игравшим на лире, а когда оглянулись, залив был пуст. Корабль исчез, словно его и не было.
– Вот ваш новый корабль! – показал Аполлон на храм. – В нем вы будете плыть в веках, не ведая бури, не страшась подводных камней. Смертные сюда приведут столько овец и баранов, что в мясе не будете знать вы нужды. Вашим богатствам завидовать будут цари. И достанутся вам они за то, что будете здесь вы службу нести мне, Аполлону!
Переглянулись критяне, не веря свалившемуся на них с неба счастью. Кормчий же запел песню. И моряки подтянули ее хриплыми голосами, славя щедрость того, кто назвал себя Аполлоном.
Как у всех богов, были у Аполлона любимые народы, среди них прежде всего обитатели той северной страны, откуда прилетели лебеди приветствовать его рождение, – гипербореи. В страну гипербореев нет доступа ни сушей, ни морем, и никто не мешает Аполлону уединяться среди людей, живущих за северным ветром, и радоваться их веселью и благочестивым молитвам. В описаниях древних авторов гипербореи такой же счастливый и благочестивый народ, как живущие на южной оконечности Океана эфиопы. Их земля необычайно плодородна, реки несут золотой песок. Они живут, не зная ни болезней, ни губительной старости, ни иных несчастий, которые принесла людям Пандора, и умирают без страданий, достигнув тысячелетия.
Казалось бы, кроме гнездования там лебедей, страна гипербореев не обладает ни одним признаком северной страны. Но есть еще деталь, которая свидетельствует о том, что в легенду о гипербореях вплелось реальное знание: принесение гипербореями в жертву ослов, чьим повадкам удивлялся Аполлон, наблюдая, как они свирепо встают на дыбы. Ощущение необычности для Аполлона этого зрелища позволяет думать, что тот, чей рассказ вдохновил создателей мифа, наблюдал не ослов (более чем обычных для грека), а каких‑то иных животных, похожих на ослов. Ими могли быть только северные олени, которые сбрасывают рога как раз в ту пору, когда на север прилетают лебеди и весна открывает суровый край гипербореев для посещений Аполлона.
Была мила Аполлону Троя. Вместе с Посейдоном он воздвиг ее неприступные стены, а в Троянской войне помогал троянцам отражать ахейцев, неся своими стрелами в их лагерь чуму и убивая их героев.
Разумеется, не только среди гипербореев и троянцев легко и свободно чувствовал себя Аполлон. И в других землях находил он любимцев среди смертных, с которыми охотно проводил время, играя на лире или состязаясь в ловкости и силе. Особенно дороги были богу прекрасные юноши Гиацинт и Кипарис. И оба они стали для него источником горя. Первого он по оплошности убил, соревнуясь в метании диска, и пришлось, чтобы сохранить намять о Гиацинте, превратить его в нежный цветок. Кипарис же, случайно поразивший насмерть своего любимого ручного оленя, испытывал такую смертную тоску и так молил отнять у него ставшую ненавистной жизнь, что Аполлон, сжалившись, превратил его в это стройное мрачное дерево, которое с тех пор греки стали сажать на кладбищах.
Неравнодушен был Аполлон, как и его отец Зевс, к смертным девам и нимфам, и они обычно с радостью отвечали на его любовь, увеличивая на земле число героев. Среди возлюбленных Аполлона называли нимфу Кирену, родившую от него в Ливии, куда он ее переселил, полубога Аристея, охранителя посевов от засухи и града, покровителя пастухов, зачинателя пчеловодства, виноградарства, оливководства.
В отличие от Зевса приходилось вечно юному богу знать и поражения. Так, отвергла его любовь дочь троянского царя Кассандра, но особенные страдания принесла ему Дафна, дочь речного бога Пенея. Аполлон, домогавшийся любви прекрасной нимфы, вызвал у нее ужас. Словно бы она увидела в нем сквозь ослепляющую красоту свирепость волка.
Аполлон играет на кифаре, стоя между своей матерью Латоной и сестрой Артемидой (роспись на сосуде)
Но в душе бога, разгоряченного отказом, все более и более разгоралось чувство.
– Что же ты бежишь от меня, нимфа? – кричал он, пытаясь ее догнать. – Не разбойник я! Не дикий пастух! Я – Аполлон, сын Зевса! Остановись!
Дафна продолжала бежать что было сил. Все ближе погоня, девушка уже ощущает за спиной жаркое дыхание Аполлона. Не уйти! И она взмолилась отцу Пенею:
– Отец! Помоги дочери! Спрячь меня или измени мой облик, чтобы меня не коснулся этот зверь!
Едва прозвучали эти слова, как Дафна почувствовала, что ноги ее деревенеют и уходят в землю по лодыжки. Складки влажной от пота одежды превращаются в кору, руки вытягиваются в ветви. Стала Дафна лавром (по‑гречески daphne – лавр), и с тех пор это дерево посвящено Аполлону. Украсил он в память о Дафне голову венком, сплетенным из лавровых ветвей. И такие же венки стали получать победители в состязаниях в честь Аполлона.
Как бог музыки и поэзии Аполлон считался владыкой Парнаса, где он ведал играми муз. Его оракулы имели стихотворную форму. Он считался вдохновителем поэтов, так же как Дионис. Но вдохновение, посылаемое Аполлоном, было иным, чем у Диониса. В нем дышали гармония и разум, а не неистовство хмеля.
Артемида
Упала ткань на недозрелость грудей,
Предчувствием грядущего полна.
Какой она в тебе порыв разбудит?
Рванешься ли ты, сердцем холодна,
Высокоподпоясанная, в чащу
С собаками и нимфами своими,
Налаживая ст релы на ходу?
Иль зов людской тебя у гор отнимет,
Ты спустишься к роженице кричащей,
Чтоб отогнать страданья и беду?
Райнер Мария Ри льке
Дочь Латоны (по другой версии – Деметры) и Зевса Артемида [114]была богиней гор и лесов. Об ее почитании греками уже во II тыс. до н. э. свидетельствуют имя A‑li‑mi‑le, написанное слоговым письмом на одной из кносских глиняных табличек, и данные о малоазийской богине Артемиде Эфесской, характеризующие ее как владычицу природы и госпожу зверей. В олимпийской религии Гомера она – вооруженная луком охотница и богиня смерти, сохранившая от своей малоазийской предшественницы приверженность к троянцам и функции покровительницы рожениц [115].
Оставаясь всю свою жизнь незамужней и вечно юной девой, Артемида не отличалась девичьей мягкостью и сердобольностью. В ней много общего с амазонками, которым приписывается основание древнейшего и самого знаменитого храма Артемиды в малоазийском Эфесе [116]. Главные ее черты – энергичность, непреклонность и беспощадность. Ей были любы кровь и мучения. В древнейшие времена на алтарях Артемиды совершались человеческие жертвоприношения. После их отмены в Спарте в дни празднества Артемиды ивовыми прутьями секли юных спартанцев, и их кровь орошала ее алтарь. Жрица, наблюдавшая за истязанием, держала в руках статуэтку Артемиды и наклоном или подъемом ее указывала, что нужно усиливать или ослаблять удары [117].
Храм Артемиды в Спарте находился на поросшем ивами берегу Эврота. Согласно легенде, там нашли древнейшее изображение богини. Но, скорее всего, это быстрорастущее дерево было посвящено богине, и первое ее изображение было сплетено из ивовых прутьев таким же образом, как из них сплетали щиты и корзины. Древнее неувядающее искусство! Древняя богиня произрастания! Богиня‑охотница, которой поручалось воспитание юных охотников и воинов. Богиня – владычица зверей [118].
Артемида не только убивала кабанов, оленей, но и заботилась о них, брала на руки их детенышей, защищала от хищников. Но это было проявлением не доброты, а божественной предусмотрительности. Артемида охраняла дикую природу от бессмысленного уничтожения. Ей был мил целинный, не вытоптанный стадами луг, где только пчелы и шмели, собирая пыльцу, жужжали хвалу природе. Она устраивалась на отдых в самых отдаленных местах гор и лесов, обычно в пещерах близ источника. Горе было тому, кто нарушит ее покой.
Неумолима и жестока Артемида. Вот что рассказывали о судьбе неразумного Актеона [119]. В жаркий полдень, покинув других охотников, Актеон, сопровождаемый охотничьими собаками, забрался в непроходимую чащу. С трудом выбравшись из нее, он увидел ручей и рядом с ним тенистый грот. Ему бы бежать без оглядки! А им овладело любопытство, не раз уже губившее смертных. Неслышными шагами он подошел к гроту и заглянул внутрь. Его взору предстали красавицы нимфы. С криком они окружили Артемиду, уже раздевшуюся для омовения. Лицо богини покрылось румянцем, глаза зажглись гневом.
С головы Актеона внезапно упал петас, хотя было безветренно. Бросив взгляд на запруду для купания, охотник с ужасом увидел, что у него выросли ветвистые рога. «О боги! Что со мною делается?» – подумал он. Лук выпал из его руки, ибо пальцы срослись, превратившись в копыта, и он уже не мог держаться прямо, а стал на четыре ноги. Пятнистая шкура покрыла тело. Уже ему не подвластен язык. Вместо мольбы из уст вырвалось мычание.
Артемида со смехом вышла из пещеры. Ей нечего было скрываться. Перед нею уже не человек, а дрожащий от ужаса олень. Хотя он сохранил человеческий разум, ему не рассказать, как выглядит Артемида. Но люди узнают, как она наказывает за дерзость!
Вдоволь насмеявшись, богиня подняла с земли тугой лук и оттянула тетиву. Напуганный Актеон бросился бежать. Лучше бы он остался на месте и принял смерть от руки той, которая так бессердечно изменила его облик.
Бежит прекрасный олень по ущельям Киферона, и за ним несется неудержимая свора псов. Все ближе и ближе их лай. Актеон понимает, что ему не уйти. Остановившись, он обращается к каждой из собак:
– Не прыгай так, Ниса! Вспомни, как я поднял тебя на ноги, когда тебя поразил кабан. Ларк! Как ты смеешь бросаться на своего хозяина? Ведь я всегда отличал тебя в своре.
Но не различают собаки в мычании человеческого голоса. Не могут они учуять нюхом, что перед ними в шкуре оленя их хозяин, их бог. Ниса впилась в горло. Ларк вцепился в бедро.
Актеон упал на колени. В его огромных выпуклых глазах застыло такое горе, что если бы сама Артемида оказалась на этой поляне, растаяло бы ее каменное сердце!
Подоспевшие охотники, отогнав собак, с удивлением разглядывали прекрасного оленя.
– Ну и добычу послала псам Актеона милостивая Артемида! – воскликнул старший охотник.
– За это она получит заднюю ногу, – отозвался другой, доставая нож.
– Куда это запропастился сам Актеон? – проговорил третий охотник. – Вот обрадуется, когда узнает, какого оленя загнала его свора!
Так и пряталась в чащах и пещерах Артемида, не подпуская к себе ни одного мужчину. Но однажды она услышала об Орионе, сыне Посейдона и Эвриалы, дочери царя Миноса. Слава о его мощи, красоте и охотничьих успехах наполнила весь мир. И более всего боги и смертные удивлялись тому, что Орион переходил с острова на остров по воде. Дар хождения по волнам был от Посейдона, выделявшего Ориона среди других сыновей. Пользуясь им, он быстро добрался до острова Хиоса и перебил своей медной дубиной множество расплодившихся и нападавших на островитян зверей. Орион обладал такой силой, что ему ничего не стоило передвинуть горы, чтобы создать гавань или воздвигнуть на понравившемся ему месте храм Посейдону [120].
Артемида поражает стрелами Актеона (роспись на сосуде)
И решила Артемида охотиться с Орионом. У великана была жена Сиде («плод граната»), родившая ему 50 сыновей и двух дочерей. Долго уговаривала она супруга, чтобы тот держался подальше от богини, погубившей множество смертных. Но ему не терпелось показать Артемиде, что не уступает он ей ни в силе, ни в ловкости.
Так Артемида и Орион стали охотиться вместе, преследуя зверей по всему свету. Их сопровождал верный пес Ориона Сириус, обладавший невероятной неутомимостью и остротой нюха.
Все чаще и чаще заглядывалась Артемида на своего спутника. Она, враждебная Афродите и ее дарам, впервые ощутила ранее непонятное ей желание быть ближе к существу другого пола, прикоснуться к его лицу, ощутить его дыхание. Кто знает, к чему бы это привело, если бы они не вышли на широкий луг, словно приспособленный для метания камня или диска.
Взяли Орион и Артемида в ладони медные диски [121].
– Бросай первая! – предложил Орион.
Он всегда уступал Артемиде как женщине и богине.
Артемида занесла руку назад, и диск, вырвавшись со свистом, описал огромную дугу. На месте падения образовалась видная издалека яма.
Орион кинул свой диск дальше. Не выдержала богиня того, что смертный оказался победителем, и поразила Ориона стрелой. Опомнившись, она зарыдала и стала рвать свои прекрасные волосы. Ринувшись к Зевсу на Олимп, она взмолилась, чтобы он вернул Ориону жизнь.
– Это не в моих силах, дочь моя, – объяснил ей Зевс. – Лучше бы ты научилась сдерживать свой гнев.
– Тогда сделай так, чтобы я могла любоваться красотой Ориона! – не унималась Артемида.
– Это я могу! – проговорил Зевс.
И вскоре на небе появилось новое созвездие – Орион. Оно до сих пор сияет в небе Эллады с начала лета и до наступления зимы.
Рядом с Орионом звезда Сириус. Верного пса Зевс также вознес на небо, чтобы небесному охотнику не было скучно одному в небесных дебрях.
Формированию образа Артемиды как девственницы, лишенной женских страстей и слабостей, способствовало ее сопоставление с Афродитой. Стрелы Артемиды направлены против зверей. Стрелы Афродиты – против людей, и они порождают чувство, не отличимое от безумия. Мифы не сталкивают обеих обитательниц Олимпа, у каждой из них свой круг персонажей. Но сравнение их напрашивалось само собой, и впервые Еврипид, изображая юношу Ипполита страстным последователем Артемиды, делает его ненавистным Афродите. Вспыхнувшая на почве этих различных подходов к жизни трагедия приводит к всеобщей катастрофе и гибели всех участников действа.
Это дает возможность понять жестокость Артемиды к Актеону. Она покарала его не за то, что нарушил ее уединение, а за то, что, увидев обнаженной, усмотрел в ней женщину. Наказание Актеона – это самооборона девы, которая не приемлет брака. Подобно тому как амазонки убивали своих супругов, Артемида уничтожала каждого, кто даже мысленно покушался на ее девственность. И в силу этого она покровительница и воспитательница юношей и девушек, не достигших брачного возраста, и тех, кто, дав обет служения ей, отказывается от брака и связанных с ним обязательств.
Гермес
В самом сердце центральной части Пелопоннеса Аркадии, которую греки называли «счастливой», высилась поросшая лесом гора Киллена. В пещере этой горы жила горная нимфа Майя, одна из дочерей титана Атланта. Заприметил с высоты своего Олимпа Зевс юную красоту Майи и тайком от своей пышнотелой Геры зачастил в пещеру горы Киллены. В назначенное время родила Майя младенца, да такого смышленого, какого и свет не видывал. Было в маленьком тельце Гермеса (так назвали новорожденного) столько ума и изворотливости, что ему ничего не стоило обмануть взрослого, умудренного бога [122].
И аппетит был у него не по возрасту. Однажды ветер донес в пещеру дразнящий запах мяса: пастухи жарили на вертеле барана. У Гермеса потекли слюнки. Заворочался он в своей колыбельке, но матери ничего не сказал. Когда она вышла, оставив его спящим, он тотчас же сбросил одеяльце и выскочил наружу.
Солнце уже закатилось, но на небе сияла Селена, и бледный свет ее освещал далекий луг и пасущихся на нем четвероногих животных. Это было большое стадо священных коров, находящихся под покровительством олимпийских богов.
В одно мгновение малютка оказался на лугу. Среди животных отличались статью и красотой пятьдесят коров, принадлежавших грозному Аполлону. Никто их не охранял, ибо все знали, что Аполлон скор на расправу. Гермес отделил этих животных и стал думать, как их увести, чтобы на него не пало подозрение. Он сломал несколько гибких прутьев тамариска и мирта, связал ими две охапки древесных ветвей и всунул в них ножки. Теперь он сам не будет оставлять следов. А как быть с коровами? Ведь животным не нацепишь на копыта таких ветвей. Даже если удастся это сделать, долго они не удержатся. Тогда Гермес развернул коров задом наперед и погнал их таким образом, что следы вели не с луга, а на луг.
Обнаружив близ реки Алфея просторный хлев, Гермес загнал туда животных и задал им вдоволь корма, чтобы они не мычали. Только после этого он насытил свой аппетит, поджарив на костре пару коров. Тщательно уничтожив следы своего пиршества, Гермес закрыл хлев и отправился домой.
Мраморная статуя Гермеса (Пракситель, ок. 340 г. до н. э., Олимпия)
Когда Гелиос, выйдя из своего ночного убежища, заглянул в пещеру, Гермес как ни в чем не бывало дремал в своей колыбельке. Об его отсутствии ничего не узнала и Майя, так как уходя малютка свернул одеяло таким образом, словно это было его тельце.
Как раз в это время Аполлон обнаружил пропажу пятидесяти коров. Ярости его не было предела! Особенно удивляло то, что грузные животные не оставили на мокрой земле никаких следов. Все следы вели на священный луг. Ни один не вел с луга! Не иначе кто‑то приставил к бедрам коров крылья!
Долго бы терялся Сребролукий в догадках, если бы ему не встретился старец, шедший за плугом. От него узнал Аполлон о бессовестном младенце, гнавшем коров задом наперед.
«Не иначе это еще один отпрыск Зевса!» – со злобой подумал Аполлон и отправился на его поиски. Так он оказался у входа в пещеру горы Киллены. Увидев Майю, сидевшую на камне, он сразу понял, что находится на верном пути. «Не мог же мой отец пропустить такую красавицу! – подумал он. – Конечно же, вот и колыбелька! Кто же там под одеяльцем притворяется, что не слышит моей поступи? Не глух же он от рождения?»
– Негодный! Возврати мне коров! – заорал Аполлон во всю мочь. – Иначе я возьму тебя за ножку, и ты окажешься там, где тебя никто не отыщет! В Тартаре!
– Коров! – послышался младенческий лепет. – А что такое коров? Мать! Что от меня хочет этот смертный?
– Смертный! – рассвирепел Аполлон. – Ты называешь меня смертным и делаешь вид, что не знаешь, что такое корова. Но мне известно, что ты гнал моих коров.
– Как я их мог гнать! Не мешай мне спать!
– Не притворяйся! – загромыхал Аполлон. – Сейчас ты у меня узнаешь, что такое корова!
С этими словами он стащил одеяльце и на мгновение застыл.
– Это ты похитил у меня коров! – расхохотался Аполлон при виде младенца. – Ха! Ха! Ну и далеко же ты пойдешь, разбойник, если в таком нежном возрасте… Ха! Ха!
– Не смейся надо мной! – хныкал Гермес. – Я такой слабый и маленький. Я буду жаловаться Зевсу…
– Зевсу! – грозно повторил Аполлон. – Ты будешь жаловаться! Да я сам отнесу тебя на Олимп, чтобы Зевс увидел, какую мерзость он породил.
Сказано – сделано! Но, увидев Зевса восседающим рядом с Герой, Аполлон сразу же понял, что не стоит говорить о происхождении наглого младенца. Ведь и Латона была в положении Майи!
– Зачем ты притащил этого сосунка? – первым проговорил Зевс. – Чем он провинился?
– Он украл моих коров и съел их!
– Съел? – расхохотался Зевс. – Послушай, Аполлон! Твои слова кажутся мне странными! Разве может он съесть хотя бы одну корову?
– Если смог украсть, значит, может и съесть! А если он спрятал, пускай вернет!
– Каких коров? – оправдывался младенец. – Я спал, a он ворвался в пещеру, схватил меня и потащил…
При слове «пещера» Зевс догадался, что видит своего сына. Опасаясь, что тот проговорится о матери, он перебил младенческий лепет:
– Отнеси, Аполлон, его туда, откуда взял. А я позабочусь, чтобы тебе вернули украденное.
Когда братья удалились, Зевс взял Геру за руку и сказал:
– Не правда ли, удивительный случай? Маленький и уже такой ловкий.
Быстрота и расторопность, характеризующие Гермеса‑младенца, определили изменения, которые претерпел его образ в греческой поэзии. В «Илиаде» волю Зевса возвещала Ирида (Радуга). В «Одиссее» самые деликатные его поручения выполняет Гермес. В дальнейшем Гермес по преимуществу гонец, и его атрибутами становятся широкополая дорожная шляпа петас, жезл кадуцей [123]и крылатые сандалии. Он превращается в бога гонцов, вестника войны и мира, но также разносчика информации, без которой немыслима торговля. Последняя функция преобразует Гермеса в бога торговли и одновременно в покровителя воров, ибо кто лучше, чем Гермес, знает, где и что плохо лежит и как наилучшим образом укрыть похищенное.
Гермес в «кинее» и крылатых сандалиях держит в левой руке канфар с кадуцеем, а в правой – ойнохою (роспись на сосуде)
На этом метаморфозы Гермеса не завершаются. Живой, быстроногий бог делается вестником смерти и проводником душ в аид, и эта роль многоликого бога становится одной из главных. Частое посещение потустороннего мира привносит еще одну черту в облик Гермеса. Он знаток тайн аида, не доступных людям и богам верхнего мира.
Вся эта кипучая деятельность оставила Гермесу мало времени для любовных похождений. И все же у него были встречи с нимфами, увеличившие число героев. Он имел длительную связь с двумя дочерьми афинского царя Кекропа и стал отцом Керикса, родоначальника элевсинцев [124].
Среди гомеровских героев хитрее всех был Одиссей, которому удалось выйти невредимым из столкновений с чудовищами и людоедами, преодолеть злобу враждебных богов и возвратиться на родину. Близость характеров Гермеса и Одиссея объясняли тем, что Одиссей – правнук Гермеса по материнской линии, внук его сына Автолика, разбойника, проживавшего на Парнасе, «самого вороватого из людей».
Рассказ о первых днях Гермеса обрисовывает и другую черту этого многоликого бога. Гермес был покровителем пастушества, охранителем и умножителем стад. Поэтому его часто изображали с ягненком на плечах. Когда пропадало животное, обращались к Гермесу, веря, что он укажет место, куда оно забрело, или назовет похитителя.
Обычно пастухи были музыкантами. Используя свободное время, они играли на свирели или других самодельных инструментах. Это послужило основанием приписать именно Гермесу изготовление из панциря черепахи семиструнной лиры [125]. Согласно мифу, он отдал ее вместе с пастушеской свирелью Аполлону и получил взамен золотой кадуцей и дар предсказания будущего.
Гермесу посвящались каменные столбы дверей и ворот, что делало его покровителем входа и выхода, а также всех тех, кто покидает дом, – путников. Считалось, что их сопровождает Гермес, и на бортах повозок обычно изображали его силуэт. Воплощением Гермеса считалась куча камней, впоследствии одиночный камень с головой юного бога – герма. Такие гермы ставились обычно на перекрестках и скрещении дорог.
Афродита
Вначале Хаос был и облекал светила;
Пространства и века без меры мчались в нем;
Потом большой груди обильным молоком
Земля, благая мать, титанов напоила.
Титаны пали. Стикс их принял, как могила.
И никогда весна под неумолчный гром
Не зажигала солнц сияющим огнем.
И осень щедрая полей не золотила.
Не знающий забав и радостей, суров,