Острова, острова, острова…
Стадо белых коней Посейдона.
От земных вас корней оторвав,
Он свои навязал вам законы.
Возвращает преданий прибой
Чудеса, что ушли безвозвратно,
И как будто ведет за собой
В лабиринты времен Ариадна.
Рассматривая мифы об олимпийцах, мы узнали, что многие острова Восточного Средиземноморья фигурируют как места рождения или воспитания небожителей: Зевса, Аполлона и Артемиды, Гефеста, Афродиты, Посейдона, Гелиоса. Это бесспорное свидетельство древности островных культур, интенсивности этнических и культурных связей с Балканским и Малоазийским полуостровами, а также сирийско‑финикийским побережьем. Мифы о героях Крита, Кипра, Эгины, Родоса, Феры, Эвбеи, Лесбоса, Саламина дополняют картину этих связей, давая немало материала для лучшего понимания этнических и культурных перемен во всем регионе применительно ко II тыс. до н. э. Многие народы, на материке давно исчезнувшие, в полисную эпоху проживали на островах, представлявших собой этнические заповедники.
Ко всему этому можно прибавить географическую и историческую близость Крита к Египту и Ближнему Востоку, наложившую отпечаток на его культуру и религию и нашедшую отражение в таком мифе, как похищение Европы, а также господство критян на морях, отразившееся в мифах о Тесее и Дедале.
Необычайное разнообразие и богатство мифического наследия Крита стало в какой‑то мере понятно лишь после того, как археология освободила некоторые из неполной сотни критских городов от поздних наслоений. Такие Тесеи археологии, как А. Эванс, Дж. Пендлбери и Н. Платон, сделали для понимания критских мифов всего лишь за полвека больше, чем все их древние и современные толкователи за две тысячи лет. Крит, как незадолго до него Троя и Микены, стал почвой священного брака Мифа с Наукой, плодом которого явилась прекрасная ясноглазая Алетейя – Истина. И если еще в первой половине нашего века она, представшая в одеянии критской жрицы, молча показывала владения древних критских царей, то во второй его половине она заговорила на языке ахеян, и – о чудо! – уже начала произносить отдельные слова на языке «первоплеменной породы воинственных критян», или минойском языке, как его впервые условно назвал А. Эванс, по имени главного героя критских мифов.
Главным героем Крита был Минос, сын Зевса и Европы. Рассказами о его подвигах и злодеяниях переполнены произведения древних поэтов и историков. Уже в древности понимали, что одному герою не под силу столько свершить, и выделили двух Миносов: одного, владевшего островом до Девкалионова потопа, и другого – ахейского Миноса, пришельца с материка, считая их дедом и внуком. Но деяний этих Миносов не разграничивали. Мифы о Миносе (или Миносах) прошли в полисную эпоху через основательную переработку, в результате которой противником Крита стал афинянин Тесей, которому приписали уничтожение морской державы Миноса. Миф о другом афинянине, Дедале, бежавшем на Крит и ставшем там строителем лабиринта и пленником Миноса, отражает сложные религиозные и мифологические представления, на самом деле не имеющие никакого отношения к Афинам. Дедал – типичный критский бог лабиринта, подземного погребально‑храмового сооружения. Приписанное ему изобретение воздухоплавания, очевидно, отражает его функции наделенного крыльями проводника душ мертвых, критского Гермеса. В образах Европы и Пасифаи нашли отражение религиозные представления древних критян о великой богине‑матери как супруге бога Неба в образе быка. Древняя церемония священного брака богини (или ее заместительницы – жрицы) преобразилась в мифы о похищении богом‑быком девушки и о противоестественной любви к быку, принадлежащему богу.
Остров Лесбос, прославленный именами его уроженцев – поэтов Алкея, Сапфо, историка Гелланика, философа Феофраста, – имел историю, уходящую в глубокое мифологическое прошлое. Предания о Ксанфе и Макарее отражают ранние этапы колонизации острова, а также появление первых писанных законов. Как законодатель Макарей – фигура, параллельная Миносу и Радаманту, царям Крита.
Мифы Кипра, третьего по величине острова Средиземноморья, характеризуют древние культурные, этнические и религиозные связи его обитателей с Передней Азией и Египтом. В середине II тыс. до н. э. киприоты пользовались линейным письмом, сходным с критским. На Кипре вплоть до полисной эпохи сохранялись города с финикийским населением.
Маленький островок Фера занимает в мифологии место, не соответствующее его величине. Раскопки Феры в 60‑х годах прошлого столетия дали этому объяснение. Выявлено городское поселение бронзового века, уничтоженное гигантским взрывом вулкана, находившегося на Фере. Установлено, что это извержение вызвало гигантскую приливную волну, затопившую Крит и уничтожившую его древнейшую культуру, которую принято называть по имени царя Миноса минойской. Самым удивительным свидетельством древности островных мифов являются обнаруженные на Фере рисунки «допотопного» периода с изображением кораблей, входящих в гавань, и большой реки, на берегах которой растут пальмы. Это, бесспорно, Ливия. Не случайно миф объясняет возникновение Феры милостью ливийского Посейдона.
Крит
Царица Крита
Покинув пещеру, Европа побрела по еле заметной тропе, которую ей указал тот, кто сменил облик быка и назвался Зевсом. На ней оставалось ее девичье одеяние, пахнущее морской солью, шею же холодило ожерелье из драгоценных камней как знак чего‑то нового, неведомого. Европе еще не приходилось носить украшения, ибо мать, видя, как загораются у девушки глаза при виде содержимого шкатулки, наставляла:
– Царевну украшают не золото и драгоценности, а скромность.
Европа нащупала почти квадратный камушек и вслух повторила ранее неведомое ей название – «сарпедон». Ибо ей нравилась не только игра этого камня, но и его название, означающее на ее языке «утес спасения». Что имел в виду Зевс, выделяя этот камень среди других? Утес, где они вышли на берег после страшного плавания среди морских чудовищ? Или холм, на котором возвышается дворец невиданной на ее родине формы? Возлюбленный, прощаясь, велел ей идти туда, объяснив, что ее ожидает Астерий и что она станет его законной супругой и царицей острова, имя которому Крит.
Военный танец аттических юношей
Случилось так, как было решено и предсказано Зевсом. Астерий действительно ждал Европу много лет. Цари восьмидесяти девяти городов острова конечно же были счастливы отдать за юношу с сияющими, как звезды, глазами любую из своих дочерей. Но оракул Зевса на горе Иде поведал, что к царю явится с моря девушка в восточном одеянии с прекрасным ожерельем на шее и, став его женой, родит ему трех могучих и мудрых сыновей. Благочестивый Астерий покинул свой город Кносс и, поселившись на восточной оконечности Крита, терпеливо ждал.
Увидев Европу, он упал перед нею на колени и объяснился в любви. Затем, увезя чужестранку в Кносс, он никогда не спрашивал, из какого она рода и как попала на Крит, ибо оракул объяснил, что как только он проявит несвойственное мужу любопытство, супруга покинет его навсегда.
Завершили свой круг девять полнолуний, и у супругов родился первенец, которому отец дал имя Минос. Одновременно с этим все восемьдесят девять городов признали Астерия своим владыкой и принесли ему дары как царю. Не догадывался Астерий, что не случайно такое совпадение. Но Европа понимала, что это Зевс не забыл о своем сыне, которому суждено стать наследником Астерия. Второго мальчика, вскоре появившегося в царской семье, Астерий назвал Радамантом, по имени своего покойного отца. Могла ли возразить Европа и попросить назвать новорожденного в честь своего отца Агенором? Когда же родился третий сын, она сразу объявила, что его имя будет Сарпедон.
Настойчивость показалась Астерию странной, и он сразу же спросил, что означает это имя. Европа имела неосторожность объяснить, что это название драгоценного камня, и даже показать, как он выглядит. С тех пор в душе царя зародились подозрения. Он вспомнил, что в тот день, когда к нему пришла Европа, к берегу не причаливал ни один корабль. Если бы дева каким‑то чудом добралась вплавь, на ней не могло быть ожерелья: оно бы смылось волнами. Следовательно, кто‑то подарил его уже на Крите. Кто же был этот человек или бог, сделавший такой подарок? И чем его заслужила чужестранка, назвавшаяся Европой?
И стал Астерий, забыв предостережение оракула, засыпать супругу вопросами. Европа ничего не знала об оракуле, но, как любая женщина, она имела свои тайны и не хотела ими делиться.
Однажды, когда Астерий вернулся домой после битвы с напавшими на Крит пиратами, он не застал ни Европы, ни младшего сына. Напрасно он разослал по всему морю корабли, чтобы вернуть беглянку. Она исчезла бесследно. Привратник, которого обвинили в пособничестве похитителю, уверял, оправдываясь, что видел, как Зевс поднимал на небо Европу с мальчиком на руках. И когда уже все в это поверили, критский купец, вернувшийся из Ликии, явился во дворец с вестью, что видел Европу вместе с юношей, охранявшим любимую мать не только от бесчисленных женихов, но и от злых помыслов. Ликийцы называли юношу Сарпедоном.
Царь Минос
Незадолго до кончины Астерий назначил своим наследником Миноса. Пожелав убедиться в правильности выбора, престарелый царь вышел на берег и обратился к владыке тяжелогремящего моря с мольбой, чтобы дал он в качестве знака одобрения жертвенного быка. И выкинул Посейдон из морской глубины быка невиданной красоты, который вплавь добрался до берега и вышел на землю Крита [135].
Так стал Минос царем, оставив Радаманта не у дел [136]. При нем Кносс стал столицей всего Крита. Только два города отказались подчиниться Миносу.
Начал новый царь свое правление с того, что удалился на гору Иду, где Зевс продиктовал законы для его народа. Таким образом, Минос считался греками первым законодателем. О законах восточных царей в эпоху формирования мифов греки представления не имели [137].
В Миносе видели также первого обладателя военного флота, установившего владычество Крита на морях. Как обратили внимание ученые нового времени, мифы о завоеваниях Миноса приурочены к тем местам, которые назывались «Миноя». Такое место имелось и в Мегарах.
Рассказывали, что в Мегарах правил царь Нис, сын Ареса. У него на макушке имелась прядь волос того же пурпурного цвета, как и его царская мантия. Всем было известно, что царь умрет, как только лишится удивительной пряди. Знал об этом и Минос, мечтавший о завоевании Мегар. У Ниса не было сыновей, и после его смерти город легко было захватить.
Минос послал к берегам Аттики, с которой граничили Мегары, флот и вступил в переговоры с дочерью Ниса Скиллой [138], обещав ей великолепное золотое ожерелье, если она срежет у отца пурпурную прядь. Жадная Скилла ночью пробралась в спальню отца и, срезав у него волосы на макушке, поспешила к Миносу, чтобы обменять их на ожерелье. После этого она сняла массивную цепь, которой запирался вход в гавань. В гавань вошли корабли, и, захватив город, воины перебили его жителей. Скилла получила обещанную награду. Но недолго радовалась она своему приобретению. Минос счел справедливым, чтобы получила она воздаяние не только за помощь, но и за предательство. Привязав к корме своего корабля канат, он закрепил другой его конец вокруг поясницы предательницы и бросил ее за борт. Недолго барахталась Скилла в волнах – тяжелое ожерелье быстро увлекло ее на дно в назидание всем, кто ради блеска золота готов забыть о верности и чести.
Захвачен был Миносом и Кеос. Прибыв туда на пятидесяти кораблях, Минос обнаружил на острове всего трех девушек, царских дочерей. Оказалось, что за три дня до этого Зевс ударами молний истребил остальных островитян‑тельхинов вместе с их царем за то, что они своим злым взглядом заколдовывали посевы. Минос поселил на Кеосе половину своего отряда. Оставил там наследника и он сам. Ведь его полюбила одна из царевен и родила ему сына.
Завоеванные земли управлялись многочисленными сыновьями Миноса, основывавшими там города. Беспрепятственно плавали корабли Миноса по всем морям и заходили в любой порт, как в свой собственный: к Криту же не мог пристать ни один корабль. За этим следил исполин Талос, несокрушимый, как все существа медного поколения, к которому он принадлежал. В его огромном теле текла кровь, подобная расплавленному свинцу. Трижды в день обходил он Крит побережьем по протоптанной медными стопами тропе и швырял в пришельцев огромные камни.
Была у Миноса и сухопутная армия, делившаяся на отряды в два‑три десятка хорошо вооруженных воинов. Ими командовали его сыновья.
Участвуя в походах или проверяя свои многочисленные владения, Минос был редким гостем в собственном дворце, и его супруга Пасифая, дочь Гелиоса, полюбила то ли одного из могучих быков из стада своего отца, то ли быка, присланного Миносу Посейдоном. Во всяком случае, все сходились на том, что это был бык, а не человек.
Вернувшись после очередного отсутствия во дворец, Минос услышал о рождении сына и поспешил в покой царицы. Каковы же были его удивление и ярость, когда он увидел, что у новорожденного тело ребенка, а головка молодого бычка. Первым помыслом Миноса было убить уродца, но, подумав, что бык, вступивший в связь с его женой, мог принадлежать Посейдону, он не решился ссориться с владыкой морей. Минос стал искать мастера, который сумеет соорудить подземелье для подрастающего чудовища, получившего имя Минотавр.
К счастью, мастер появился сам. Это был афинянин Дедал, прославившийся как строитель у себя на родине, но вынужденный ее покинуть за совершенное преступление [139]. Показав Миносу изобретенные им в Афинах гончарный круг и циркуль, Дедал убедил царя в том, что с помощью многочисленных рабов он сумеет прославить Крит в веках.
Дедал знал, что никто лучше египтян не умеет строить дворцы и храмы из вечного камня. Его память хранила как самое удивительное из чудес сооружение с двенадцатью дворами и тремя тысячами покоев, которое он видел в городе крокодилов, что выше озера Мериды. Там в подземной половине находились гробницы жрецов и священных крокодилов, превращенных в мумии и завернутых в благоуханные полотна. Это сооружение египтяне называли лабиринтом, и Дедал решил, что построит для Миноса если не такое величественное, то все же подобное здание.
Кносская монета с изображением Минотавра и лабиринта
И возвел он в Кноссе лабиринт с подземельями, имеющими бесчисленное множество проходов и коридоров [140]. Такого не было ни в Микенах, ни в Фивах. Всего лишь один вход в лабиринт сделал Дедал, и не выбраться было из путаницы коридоров тому, кто оказался бы в его глубине. Минос приказал немедленно завести Минотавра как можно глубже.
Теперь он был спокоен за свою столицу и мог осуществить давний замысел порабощения всей Греции. Нашелся и повод для войны. Сын Миноса Андрогей, победивший в Панафинейских играх, вызвал чью‑то зависть и был убит.
Весть о гибели сына застала Миноса на Паросе, где он приносил жертвы харитам вместе со своими четырьмя сыновьями, которым отдал остров во владение. Сбросив с головы венок, оборвав игру флейтистов, рванулся Минос к кораблям. Вскоре огромный флот окружил Аттику, обложив ее цепью кораблей, как вепря. В осажденной стране начались голод и мор потому, что, как были уверены все, Минос призвал своего отца Зевса покарать убийц Андрогея. Обратились афиняне к дельфийскому оракулу, и тот повелел подчиниться Миносу, приняв все его условия. Минос пожелал, чтобы афиняне присылали каждое четырехлетие на съедение Минотавру семь юношей и столько же девушек. От той позорной дани впоследствии освободил Афины Тесей.
Дедал и Икар
Радетели пошлого сыты,
Их доля светла и легка,
А крылья Икара разбиты
За дерзость обнять облака.
Шарль Бодлер (пер. В. Брюсова)
Под небесными пловцами уже синело море, когда Дедал оглянулся и увидел остров, напоминавший дельфина, обращенного носом к Азии, а широким хвостом – к Гесперии. На глазах у мастера невольно выступили слезы. Ведь он оставлял навсегда не только деспота и насильника Миноса, но и счастье творчества, достигавшего тем больших высот, чем большим стеснениям подвергался творец. Там внизу, уже неразличимые глазом, но живущие в памяти, были творения, которые прославят его имя. Но ведь и эти несущие его над землею крылья порождены несвободой. Столетия спустя мудрецы будут рассуждать о причинах того странного явления, что человек, вступивший в соперничество с птицами, оттолкнулся не от земли свободных Афин или златообильных Микен, а от враждебной и ненавистной всем обитателям материка земли минойского Крита. И этим человеком оказался он, Дедал.
Как это случилось? Прошло пятнадцать лет с тех пор, как во время родов скончалась супруга Дедала, мать Икара. Он выкормил и воспитал Икара, но сын вынужден был делить с ним заточение. Минос, к которому обратился Дедал с просьбой отпустить мальчика в большой мир, сказал:
– Твой сын жил с тобой и знает секреты твоего мастерства. Он родился на Крите, на Крите и умрет.
«Секреты мастерства! – с горечью подумал Дедал. – Кому они нужны? Захотят ли ахейцы соорудить еще один лабиринт после египетского и критского? Им хочется иметь своего медного Талоса, но это не мой секрет. Для того чтобы его открыть, надо опуститься на дно моря, где лежат обломки медного исполина. К тому же, Икара никогда не интересовало мое ремесло, а если он был свидетелем моих трудов, то они вызывали негодование. "Отец, зачем ты строишь тюрьму?" – спросил он меня, когда я сооружал лабиринт.
Я пытался объяснить ему сложность плана лабиринта, над которым ломал голову долгие годы, прежде чем приступить к его сооружению. Но он пожимал плечами: "Зачем? В природе нет лабиринта, не нужен он и человеку". Ему тогда было двенадцать лет. Но еще раньше, в восьмилетнем возрасте, он протестовал против моей медной коровы, не оценивая трудностей, какие мне пришлось преодолеть при ее отливке. Он кидал в мой шедевр камнями. Пустотелая медь гудела, как корабельный колокол во время бури, и со всех сторон сбегались перепуганные царские воины. Мне пришлось поскорее покрыть медную фигуру коровьей шкурой. Площадка для плясок, построенная мною для дочерей Миноса, вызвала у Икара пренебрежительный смешок: "Стоило три года трудиться, чтобы критские дуры могли прыгать и визжать, как резаные!"
Есть ли что‑нибудь, могущее заставить переменить его мнение о мастерстве? Я вспомнил его слова: "В природе нет лабиринта, зачем он человеку?" – и решил подражать природе. Я стал наблюдать за полетом орлов и морских ворон, проводя целые часы с задранной кверху головой. Критяне надо мной потешались, думая, что я сошел с ума. Но Икар, узнав о моих намерениях, обнял меня и поцеловал. "Наконец ты занялся делом, старик!" – сказал он. И я гордился этой похвалой. Ведь мы живем не для чужих, а для своих сыновей. И мы должны, смирив гордыню, добиваться их похвалы.
Так мы начали сооружать крылья нашей свободы. Мы оба собирали перья, объясняя критянам, что это для подушки. Вместе тайком их склеивали воском и смолой. Он работал с воодушевлением. Помогая мне, помогал и себе.
Когда крылья были готовы и мы могли уже закрепить их на руках, я, зная характер Икара, усадил его рядом с собой и показал на воск, которым были склеены перья.
"Воск и смола не выдержат жгучего взгляда Гелиоса! – сказал я ему. – Ты должен лететь рядом. Сыновнее ослушание всегда приводило к беде. Вспомни Фаэтона, выпросившего отцовскую колесницу".
"Отец! – прервал он меня. – Я давно уже знаю эту нравоучительную басню. Вместо того чтобы поучать, возьмись за дело. Нам дорого каждое мгновение".
Я закрепил крылья на его руках, а потом он помог мне надеть крылья. Мы плавно поднялись в воздух и несколько мгновений летели рядом. Когда же я оглянулся, чтобы проститься с Критом, Икар взмыл вверх. Напрасно я кричал: "Остановись, Икар!" Он меня не слушал, пренебрегая моими советами в воздухе, как он поступал на земле. Он кувыркался в небе, как ласточка, то взлетая вверх, то стремительно падая вниз. Крылья словно приросли к его рукам, как будто он родился птицей.
Обретя свободу, о которой он, сын узника, мог только мечтать, Икар поднимался все выше и выше и вскоре стал едва заметной точкой в небе. Но вдруг эта точка стала увеличиваться. Икар падал. Будь я Зевсом, а не Дедалом, я смог бы его удержать.
"Икар!" – кричал я, раздирая горло. Птицы, напуганные моим воплем, улетали прочь. А только они могли бы поддержать в воздухе моего мальчика, как дельфины поддерживают в море тонущих пловцов».
На Сицилии
Сицилия, куда опустился Дедал, была в это время заселена несколькими народами. Первыми на пути беглеца оказались сиканы, управляемые царем Кокалом. Радостно принял Кокал великого мастера, и тот в благодарность создал немало различных сооружений, возвеличивших ранее мало кому известного царя. Прежде всего он построил для него неприступную крепость Камик. В нее, расположенную на высокой горе, вел один‑единственный путь. Был он таким узким и извилистым, что его легко могли охранять два‑три воина. Кокал сделал Камик столицей и перенес туда свою казну.
И не только о безопасности давшего ему приют царя подумал Дедал. Он соорудил под землей возле горячих источников своеобразные паровые бани: находящийся в них нежился в клубах заполнявшего пещеру пара, не страдая от жары и духоты. Украсил мастер и великолепными золотыми изваяниями храм Афродиты, располагавшийся на горе Эрикс.
Минос же тем временем, не желая примириться с бегством Дедала, которого считал своей собственностью, начал его поиски. Зная, что никто из царей ни за какие деньги не расскажет о таком великом мастере, он не стал назначать награды за его выдачу, а применил хитрость. Разосланные им по всей ойкумене гонцы предлагали небывалую награду за решение сложной задачи: необходимо продеть нить через все ходы раковины. Минос понимал, что справиться с этой головоломкой под силу только такому мастеру, как Дедал.
Долго никто не приходил за наградой. Наконец, явился посланец сицилийского царя Кокала и предъявил раковину с продетой ниткой. Вручив посланцу назначенное золото, Минос спросил как бы невзначай:
– Как же удалось твоему повелителю продеть через раковину нить?
– Очень просто! – ответил сицилиец. – Он привязал к муравью нитку, и тот проволок ее по всем проходам.
Отпустив сицилийца, Минос стал готовить флот к походу на Сицилию. Высадившись близ владений Кокала, Минос отправился к нему со свитой. Предложив царю огромное вознаграждение за выдачу Дедала, он был уверен, что мастер уже в его руках. Кокал же, ценивший Дедала как строителя, подговорил дочерей убить Миноса. Поэтому, когда Минос захотел принять после дороги ванну, они вылили на него кипяток. Так могучий критский царь нашел свою кончину на Сицилии.
Дети Миноса
Было у Миноса множество возлюбленных. Так, он делил ложе с нимфой Пиреей, от связи с которой родились сыновья, поселившиеся на Самосе, где они были убиты Гераклом. Дольше других Минос преследовал дочь Латоны Бритомартис. Убегая от него, она бросилась в море, где ее тело было выловлено в рыбачьих сетях. По настоянию подруги, богини Артемиды, она была обожествлена под именем Диктина, но на острове Эгине ей поклонялись как Афайе.
Пасифая родила Миносу четырех сыновей и столько же дочерей. Самые известные из них – Андрогей и Ариадна. Остальные дети Миноса не были так знамениты, но без них представление о Крите и его обитателях будет неполным.
Сын Миноса Главк, будучи ребенком, гонялся за мышью и угодил в пифос с медом. Никто не мог понять, куда делся Главк [141]. Одни говорили, что он играл мячом и, когда мяч попал в море, бросился за ним и утонул; другие уверяли, что видели, как его унесла в когтях огромная птица. Не нашли Главка и куреты, но они сообщили, что отыскать его сможет лишь тот, кто подыщет наилучшее сравнение для бродящей среди царских стад коровы, становящейся из белой красной, из красной – черной. Созвали гадателей, и Полиид [142], правнук Мелампода, сравнил изменение окраски коровы с изменением цвета ягоды ежевики. Тогда Минос потребовал у Полиида, чтобы он отыскал Главка. Отправился Полиид на берег моря, где на его зов спустился с неба орел и поведал, что мальчик не утонул и не похищен какой‑либо птицей. Возвратившись во дворец, предсказатель взглянул на кровлю кладовой и увидел нахохлившуюся сову и вьющийся над нею рой пчел, которых она спугнула. Это навело его на мысль, что мальчика надо искать в кладовой, и он нашел его мертвым в пифосе с медом.
– А теперь оживи моего Главка, если хочешь жить сам! – приказал Минос, распорядившись, чтобы Полиида отвели в погребальный склеп.
Полииду никогда еще не приходилось заниматься оживлением мертвых, и он не знал, как это делается. Вдруг в склеп вползла змея, а когда он убил ее камнем, появилась другая и обвила неподвижного самца. Полиид заметил возле ее жала какую‑то траву и понял, что она пытается вернуть убитую змею к жизни. Вырвав из змеиной пасти зеленый пучок, Полиид разжевал растение и натер им холодное тельце ребенка. Главк вздохнул и заплакал. И тотчас страж, приставленный к склепу, распахнул двери.
Кто‑либо другой немедленно отпустил бы кудесника, одарив его по‑царски. Но не таков Минос! Он приказал Полииду обучить мальчика своему тайному знанию. И только когда Главк овладел всеми секретами нелегкого мастерства, Минос разрешил Полииду покинуть остров. Однако Полиид наказал неблагодарного царя: прощаясь с Главком, он попросил его дунуть себе в рот, и тот сразу же забыл все, чему научился. Так что не стало у критян своего предсказателя.
После смерти отца Главк отправился в Италию. Там на юге осели критяне. Они попали туда из Сицилии, где три года осаждали Камик, в котором был предательски убит их царь Минос. Не взяв неприступной крепости, построенной Дедалом, они сели на корабли, чтобы вернуться на родину. Но буря выбросила их на италийский берег. Пришлось критянам остаться на чужбине и построить город Гирию.
Другой сын Миноса, Катрей, прославился больше потомством, чем собственными деяниями. Дочерей своих Аэропу и Климену он велел мореходам утопить в открытом море или продать в рабство куда‑нибудь подальше от Крита не потому, что был жестоким отцом, а чтобы избежать предсказанной оракулом гибели от руки одного из своих детей. Но оказавшийся на корабле царь Эвбеи Навплий взял приглянувшуюся ему Климену в жены и увез к себе на остров, где она стала матерью известного героя Паламеда. Аэропа же попала в Аргос и, взятая в жены царем, родила ему не менее знаменитых сыновей – Агамемнона и Менелая.
И оказалось, зря спешил неразумный отец избавиться от дочерей: еще никому не удавалось уйти от судьбы. Напрасно и сын Катрея Алфемен, узнав о предсказании, бежал на остров Родос, чтобы не на него пал страшный жребий отцеубийства. Тосковал Алфемен в добровольном изгнании, часто поднимался на гору Атабирий, откуда среди разбросанных в море островов был виден и радовал взгляд Крит. Чтобы быть ближе к родине, он соорудил на самой вершине горы алтарь Зевсу Атабирийскому и вместе с ним оракул.
Но не помог Зевс избежать предначертанной судьбы. Когда Катрея стала угнетать старость, он решил передать власть Алфемену и отправился на Родос. Ночью корабли пристали к пустынному берегу, и пастухи, приняв пришельцев за грабителей, стали забрасывать их камнями. Напрасно Катрей пытался объяснить цель своего появления. Слова заглушались лаем сторожевых собак. Вскоре к пастухам присоединился Алфемен, метнувший дротик в того, кого принял за главаря разбойников. Утром по этому дротику он понял, что убил собственного отца.
Горе, охватившее невольного отцеубийцу, было настолько невыносимо, что он не смог оставаться среди людей. Вняли боги его мольбам, и он был поглощен землей, а основанный им оракул предписал оказывать ему почести как герою.
Более счастливой оказалась судьба Девкалиона (тезки сына Прометея), сына Миноса от Пасифаи, унаследовавшего отцовское царство. По одному из преданий, именно он примирился с Афинами и даже отдал в жены Тесею свою дочь Федру. Правда, по другой версии, отношения между героями были отнюдь не мирными: рассказывали, что Девкалион потребовал у Тесея скрывшегося в Афинах Дедала, но Тесей, быстро собрав корабли, высадился на Крите и, застигнув Девкалиона у входа в лабиринт, убил его и лишь тогда при посредничестве Ариадны заключил с критянами мир и дружественный союз.
Сыном этого Девкалиона был Идоменей, претендовавший на руку Елены, один из наиболее прославленных героев Троянской войны, по словам Гомера, «отважный», «дерзостный», «могучий, как вепрь». Он принадлежал к числу девяти героев, из которых Гектор мог выбрать себе одного как равного на поединок. В битве у кораблей Идоменей поразил многих троянцев, отличился в сражении за тело Патрокла, вместе с другими смельчаками был внесен в Трою в чреве деревянного коня и ночью участвовал в штурме троянской твердыни.
Благополучно возвратившись в Кносс, Идоменей не застает дома своей жены Меды. Она была убита своим любовником Левком, захватившим власть над десятью критскими городами. Возможно, из огорчения Идоменей покидает родину и отправляется в Италию, где на земле племени саллентинов (Калабрия) воздвигает храм Афины [143]. Одно из преданий сделало Идоменея судьей в споре между Фетидой и Медеей, кто из них красивее. Признав более красивой Фетиду, Идоменей был проклят Медеей, и с тех пор ни он, ни его потомки больше никогда не говорили правды. «Критянин» стало для греков синонимом слова «лжец».
Кикладские острова
К северу от Крита, в самом центре Эгейского моря раскинулись небольшие острова, образующие подобие круга. Отсюда их название Киклады (Круговые) [144]. В центре круга находился наименьший из островов архипелага – Делос, почитавшийся как место рождения Аполлона и Артемиды. Мифы вопреки геологии объясняли, что остров был выведен со дна морского трезубцем Посейдона и превращен в своего рода плавучее судно, пока не был укреплен на предназначенном ему месте Аполлоном.
Поминал ьное жертвоприношение
Другой из Кикладских островов, Кеос, по занимаемой площади был намного больше Делоса (20 км в длину, 10 – в ширину), но менее знаменит. Однако и у кеосцев был герой, которого они могли называть своим, хотя с не меньшим основанием на него могли претендовать жители ливийской Кирены, беотийцы и обитатели Сицилии и Сардинии. Это был Аристей, сын Аполлона и нимфы Кирены. Гея дала ему бессмертие, нимфы, кентавр Хирон, музы научили его многим необходимым человечеству навыкам и знаниям: заквашивать молоко и изготавливать сыр, сооружать ульи, облагораживать маслину.
Однажды остров Кеос поразила страшная эпидемия, грозившая не только уничтожить население острова, но и перенестись на все остальные земли, заселенные эллинами и неэллинами. Вот тогда и послал дельфийский оракул на остров сына Аполлона, бога, в силах которого было распространять, а следовательно, и останавливать моровую язву. Уже по пути на Кеос Аристей понял, что эпидемия вызвана нестерпимым светом звезды Пса [145]. Но почему ее жертвой оказались жители одного лишь острова? Оказалось, что кеосцы предоставили убежище подлым убийцам Икария.
Прибыв на Кеос, Аристей приказал казнить убийц, а на самом высоком холме воздвигнуть алтарь и принести на нем жертву Зевсу и звезде Псу. Сразу же подули пассатные ветры. Моровая язва прекратилась, и кеосцы с тех пор приносят жертвы и чтят Аристея как своего бога‑героя.
Лемнос и Ферл
На благословенном богами острове Лемнос проживал Эвфем, сын Посейдона и смертной женщины, наделенный отцовской способностью ходить по волнам не замачивая ног. Наслаждался он дарами земли, пока на остров не прибыли владыки морей тиррены. Заняв Лемнос, они стали принуждать островитян работать на себя, а также давать им в жены своих дочерей. Не выдержал Эвфем рабской доли и, сев вместе с семьей на пятидесятивесельный корабль, поплыл на поиски новой родины.
Борей надул паруса и погнал судно на юг. За три дня плавания скитальцы достигли плоского берега, покрытого странными деревьями со спускающимися вниз веерами длинных узких листьев. Сойдя на прибрежный песок, Эвфем увидел исполина, шагающего за плугом. Это был сам Посейдон, владыка пустынной Ливии, но выдал он себя за смертного, назвавшись Еврипилом.
Расспросив странника, кто он родом и откуда плывет, бог предложил ему и его спутникам поселиться в Ливии, где места хватит всем.
– Благодарю тебя за доброе слово, Еврипил! – проговорил Эвфем. – Но я родился на острове, и предки мои жили на нем всегда. И привык я к тому, чтобы со всех сторон шумело море.
Выслушал Посейдон Эвфема и, наклонившись, поднял глыбу земли. Протягивая его собеседнику, он сказал:
– Вот тебе и островок!
Эвфем принял дар и, поблагодарив незнакомца, спросил:
– Как же нам уместиться на нем?
– Брось его в открытом море, – ответил Еврипил, – и вырастет остров не хуже твоего Лемноса.
Простился Эвфем со своим доброжелателем и пошел к кораблю по волнам, не замочив ног.
Ветер, все время дувший с севера, переменился и понес судно с юга на север. Через два дня, когда был пройден Крит, Эвфем дал знак гребцам поднять весла и бросил дарованную ему Посейдоном глыбу за борт.
И тут же из глубины поднялся остров, заросший лесом, обильный ручьями, изрезанный глубокими бухтами, которые могли дать приют множеству кораблей.
– Прекраснейшая земля! – воскликнул Эвфем. – Мнится мне, что тот, кто назвал себя Еврипилом, был моим отцом, земледержцем и землеколебателем Посейдоном. Ибо кто, как не он, смог бы поднять остров из морских глубин.
Высадились скитальцы на остров, который по первому слову, произнесенному Эвфемом, стал называться Каллиста (Прекраснейшая). Именовали его и «матерью городов», ибо суждено было потомкам Эвфема основать города на многих островах, а затем семнадцать поколений спустя заселить и Ливию.
Сама же Каллиста была залита Девкалионовым потопом, причинившим много бед и другим островам. Через несколько столетий Каллисту заняли дорийцы во главе с Фером, и остров получил его имя.
Родос
Когда Зевс и другие олимпийские боги делили между собой острова и материки, среди них не было Гелиоса. Честнейший и справедливейший из богов оказался обделенным.
Поднял как‑то Зевс голову и, увидев несущуюся солнечную колесницу, вспомнил, что у Гелиоса нет собственного удела. Созвал Зевс небожителей, чтобы исправить свою оплошность и перераспределить владения. Узнав об этом, Гелиос удержал отца богов от передела, всегда вызывающего обиды и недовольство.
– Вижу я с высоты, – сказал Гелиос, – что поднимается из глубин вечношумящего моря суша. Призови, Зевс, украшенную золотом Лахесис [146], чтобы она утвердила мою власть над этой новорожденной землею.
Вскоре увидели и боги с Олимпа, что из пучины появилась земля. Была она так прекрасна, что боги единодушно назвали ее Родой (Родосом, Розой) [147].
Гелиос не воспользовался своим владением. Остров захватили тельхины, скорые на руку и дерзкие сыновья богини моря Талассы. Вместе с Кафирой [148], дочерью могучего Океана, они выкормили на острове Посейдона, которого еще младенцем передала им Рея, подобно тому, как она поручила младенца Зевса заботам куретов Крита. Вместе с тельхинами жила на Родосе их сестра Галия. Ее полюбил возмужавший Посейдон и имел от нее шестерых сыновей и дочь Роду.
В это время Афр