В гористой Греции имеется лишь одна обширная равнина, с трех сторон замыкаемая горами, а с четвертой, восточной, омываемая морем. В I тыс. до н. э. ее называли Фессалией, по племени фессалов, переселившемуся сюда из Эпира. Во II тыс. до н. э., к которому относится действие мифов, Фессалия фигурирует в источниках как «пеласгийский Аргос», «ахейская Фтиотида», «Фтия». В качестве ее обитателей называются пеласги, ахейцы, мирмидоняне, минийцы. Последним принадлежал один из древнейших центров микенского времени Орхомен, находившийся на северном берегу беотийского озера Копаиды. Именно поэтому логично объединить в этой главе мифы Фессалии и Северной Беотии.
Первым героем пеласгийского Аргоса был Иксион, считавшийся родоначальником кентавров и смертным отцом царя лапифов Пирифоя. Наказание Иксиона, который был прикован к крылатому огненному колесу, вращавшемуся в эфире, рисует его как солнечного бога: колесо у многих народов от Индии до Прибалтики рассматривалось как символ солнца. В пользу этого предположения свидетельствуют такие детали мифа, как приглашение Иксиона на Олимп и его попытка обнять облако, которому Зевс придал облик Геры.
В кентаврах, рожденных от соединения Иксиона с облаком, логично видеть горных духов. Лапифы, изгнавшие кентавров в Пелопоннес, не могут быть отождествлены с каким‑либо из исторических народов. Это сказочный народ, локализованный в Северной Фессалии, на южных отрогах Олимпа, по обоим берегам Пенея. Царь лапифов Пирифой выступает в мифах не только как победитель кентавров, но и как ближайший друг Тесея.
Фессалия, граничащая с Олимпом, считалась местом битвы богов и гигантов, а также почвой дерзких подвигов Ота и Эфиальта, которые сковали цепями Ареса и, чтобы забраться на Олимп, взгромоздили друг на друга горы Оссу и Пелион. Здесь же были локализованы некоторые из любовных похождений Аполлона и его служба пастухом у царя Адмета. Фессалию считали родиной многих героев Пелопоннеса. Так, от фессалийки Тиро и Посейдона вел происхождение Нелей, родоначальник героев Мессении, родной брат Пелия. Фессалийцами считались герои той же Мессении Мелампод и Биант. Эти генеалогические связи отражают этническую близость Фессалии (пеласгийского Аргоса) и Пелопоннеса.
|
|
В мифах Фессалии и Северной Беотии упоминаются города Иолк, откуда отправился знаменитый корабль «Арго», Орхомен, богатство которого вошло в поговорку, а также Фера и Филака. Иолк и Орхомен выявлены археологически как микенские центры, и это указывает на существование исторической основы связанных с этими городами мифов. В изложенной нами версии мифа Трофоний и Агамед – сыновья царя Орхомена Эргина, прославленные строители. В другой версии Трофоний – сын Аполлона и Эпикасты, основатель знаменитого оракула в Беотии.
Иксион
В том обруче волшебном будешь ты
Кататься по эфиру, раскаляясь.
Иннокентий Анненский
В незапамятные времена жил под Олимпом Иксион, царь лапифов [153]. Никто не знал в точности имени его отца, но матерью его была Перимела. Полюбил Иксион прекрасную Дию, дочь Дейонея, и обещал отцу за невесту богатые дары.
Но жадность оказалась сильнее любви. Вырыл он яму и, наполнив ее пылающими углями, прикрыл сверху тонкими досками и землей. И когда отец отправился смотреть на золото, он провалился в оказавшуюся на его пути ловушку и умер в муках от страшных ожогов.
|
|
Иксион первым на земле убил существо себе подобное, и потому боги и люди, к которым он обратился с просьбой очистить его от пролитой крови, единодушно ему в этом отказали. Но Зевс, сжалившись над Иксионом, совершил обряд очищения и, более того, пригласил его по‑соседски на Олимп. Неблагодарный, он обмочил губы в амброзии – напитке бессмертных, поднял глаза на супругу Зевса прекрасную Геру.
Чтобы испытать гостя, Зевс придал облаку подобие Геры и удалился. Иксион тотчас бросился на облако, полагая, что это Гера. От оплодотворенного царем облака вскоре родилась и упала на землю надменная порода существ, названных кентаврами. Были этим полулюдям‑полуконям чужды музы и хариты, не умели они петь и танцевать. Радовала их лишь одна пища.
В наказание за оба преступления Зевс приказал распять Иксиона на огромном медном колесе таким образом, чтобы его руки и ноги образовали спицы, привязанные змеями к ободу, и пустил это колесо в эфир [154]. Вечна эта кара, как вечен Иксион, глотнувший амброзию и посягнувший на божественную красоту.
Лапифы и кентавры
За грань фессали йского мифа,
Во мглу пеласгийских времен,
В звериное царство Лапифа
Бросает лучи Аполлон.
Сли вается рокот литавров
С ударами гулких копыт.
Дымящейся кровью кентавра
Был свадебный праздник залит.
Из млечной дороги небесной
Кровавая всходит луна.
И горько рыдает невеста
Над черною лужей вина.
Конелюбивое племя лапифов испокон веков населяло обильную водами равнину под вершинами Олимпа и Пинда, по обоим берегам Пенея. После Иксиона лапифами правил его сын Пирифой, друг аттического героя Тесея. Вместе они совершали великие подвиги.
|
|
На горе Пелион, что на юге Фессалии, жили и кормились братья лапифов кентавры, с четырьмя лошадиными ногами, двумя руками и человеческой головой. Им хватало горных пастбищ, и они никогда не вытаптывали угодий, принадлежавших их равнинным братьям. Лапифы же никогда не вторгались во владения кентавров. Были праздники, которые отмечались ими вместе. Кентавры, отличавшиеся дикостью, обычно вели себя чинно, и поэтому царь Пирифой не побоялся пригласить на свою свадьбу четвероногих соседей.
Кентавры прискакали целым табуном, но для всех нашлось место за столом, уставленным яствами. Радовалось сердце Пирифоя при виде стольких гостей, и он решил предложить им вина, давно уже припасенного в кожаных мехах.
Элидские монеты с изображением Зевса
От каждого глотка величиной в добрый пифос разгорались у кентавров глаза, и они стали задевать невесту и других благородных лапифянок. И вот уже один из них, самый наглый, вообразив, что он у себя на пастбище, задрал лошадиную ногу. Не стерпели лапифы нанесенного им оскорбления. Навалившись на кентавра, они повалили его и обрезали ему столовыми ножами уши и нос. Кентавры возбужденно заржали: «Не по‑братски! Не по‑братски!» – и опрокинули стол. Разъяренный Пирифой выхватил из ножен кинжал, нанес удар кентавру, находившемуся поблизости. На помощь прискакали другие кентавры. И полилась кровь, смешиваясь с вином, и веселая свадьба превратилась в кровавую сечу. Не было у кентавров оружия, кроме копыт. Не захватили они с собой камней, какими оборонялись от волков и медведей. Взяли они с собой лишь подарки невесте: цветы с горных круч, мед в дубовых корягах и пучки целебных трав. Поэтому битва была неравной. Бросились кентавры бежать, а лапифы пустились за ними следом, посылая вдогонку стрелы.
Немногим удалось уйти от кары, которую не назовешь справедливой.
Стало тихо на горе Пелион, и больше оттуда не доносилось веселое ржанье кобылиц. Уцелевшие кентавры ушли в глухомань, забрались в недоступные пещеры. Затаили они гнев на двуногих, и худо было тому, кто попадался им на пути. Они забивали его копытами или, налетев, разом сталкивали в пропасть.
Хирон и его ученики
Сорвавшись с дальних гор гудящею лавиной,
Бегут в бреду борьбы, в безумье мятежа.
Над ними ужасы проносятся, кружа,
Бичами хлещет смерть, им слышен запах львиный…
Порой один из них задержит бег свой звонкий,
Вдруг остановится, и ловит запах тонкий,
И снова мчится вслед родного табуна.
Вдали, по руслам рек, где влага вся иссякла,
Где тени бросила блестящая луна ‑
Гигантским ужасом несется тень Геракла…
Жозе‑Мариа де Эредиа (пер. М. Волошина)
И только мудрый кентавр Хирон не таил зла на людей. Ибо он, сын Крона, брат олимпийских богов, был кентавром только по виду. У него были четыре ноги с крепкими копытами, пышный хвост, его лошадиный круп плавно переходил в человеческое туловище с двумя сильными руками, как у других кентавров, но его прекрасная голова была головой мыслителя. Не утратив связи с животным миром, Хирон обладал способностью осмысливать его сокровенные знания. И если люди хотели припомнить язык растений, речь птиц, познать гармонию природы, им приходилось обращаться к Хирону, в духовном облике которого переданы черты воспитателя и учителя в лучшем смысле этих слов.
Как‑то раз высунув из пещеры голову и руки, Хирон играл на лире. Уйдя в звуки, он не заметил прижавшуюся к дереву нереиду в одеянии из зеленых водорослей. Устремив на музыканта глаза цвета морской волны, Фетида внимала игре, и по ее белым щекам скатывались слезы. Рожденная в море, она полюбила человека земли и познала с ним счастье. Но ее сыновья оставались смертными. Напрасно Фетида пыталась ввести их, пока они были младенцами, в свою текучую стихию. Малыши тонули один за другим.
Окончив игру, Хирон бережно положил лиру на траву перед собой и, скользнув взглядом, увидел нереиду.
– Это ты, Фетида, – молвил Хирон и, заметив на глазах нереиды слезы, устремился к ней. – Ты плачешь? Тебя расстроила моя музыка?
– Она заставила меня заново пережить мои горести, – отозвалась нереида. – Я не стала приучать моего любимца Ахилла к морю, я погрузила его в огонь, чтобы даровать бессмертие. Но его неразумный отец, испугавшись, выхватил мальчика из пламени. Теперь он, кратковечный, должен умереть, совершив великие подвиги. Но как подготовить Ахилла к этим подвигам? Как наполнить его жизнь радостью?
– Полноту жизни и радость смертным дает знание, – проговорил Хирон. – Где твой сын, Фетида? Я готов ввести его в мир знания…
– Ахилла приведет его отец Пелей, – сказала Фетида. – Мне же пора спускаться на морское дно к сестрам.
– Пелей! – радостно воскликнул Хирон. – Мой любимый ученик. Я спас его от свирепых кентавров.
– Я знаю! – проговорила Фетида. – Мы часто вспоминаем об этом благодеянии, поэтому нам пришла мысль отдать Ахилла на воспитание именно тебе.
Так Ахилл попал к Хирону. Мудрый кентавр обучил его всему, что должен знать и уметь воин: метанию копья, стрельбе из лука, верховой езде. От Хирона мальчик узнал о повадках зверей. У него он научился выманивать хищников из их убежищ. Уже в шестилетнем возрасте он уложил дротиком льва, а стрелой – кабана и сам притащил добычу в пещеру Хирона, вызывая удивление богов, наблюдавших за охотой мальчика с высоты Олимпа.
Ни одно застолье в те времена не обходилось без величания предков. Устроитель пира и его гости с удовольствием слушали песни о подвигах героев, сочиненные задолго до Гомера. Певцы‑аэды подыгрывали себе на струнных инструментах – кифаре и лире. Иногда сам хозяин дома или кто‑либо из знатных гостей мог взять инструмент в руки. На этот случай Хирон обучил Ахилла игре на лире. Впоследствии в минуты душевных тревог герой успокаивал себя ее звуками.
Другим учеником Хирона был Асклепий. Его привел сам Аполлон, родитель Асклепия, вырезавший младенца из чрева его матери‑нимфы. Сначала Хирон поручил наблюдение за воспитанником своей собаке, ставшей для Асклепия кормилицей и нянькой. Когда же младенец возрос настолько, что мог понимать человеческую речь, взялся за его воспитание сам. Посадив Асклепия на спину, он возил его по горным склонам. Немало времени провели они в Пелефренской долине, прославленной целебными растениями. Там кентавр взрывал острым копытом землю и, освободив растение, объяснял малышу, какими свойствами обладают его плоды, листья и корень. Асклепий по длине стебля и форме листьев научился различать черную чемерицу, губящую лошадей и скот, от благотворной белой чемерицы. Он узнал, в какие дни и время суток надо выкапывать корни, чтобы они приносили пользу. Ему стали известны растения‑отравители и растения‑противоядия. Названия трав и цветов, поначалу чуждые его духу, наполнялись смыслом и все вместе складывались в удивительное повествование о всемогуществе матери‑земли, дающей исцеление и продляющей жизнь.
Однажды, когда под наблюдением Хирона Асклепий выкапывал корешки, послышался легкий шелест. Мальчик с ужасом увидел ползущую к нему змею.
– Не бойся! – успокоил его учитель. – Змея ближе нас всех к матери‑земле и посвящена в ее скрытые для смертных тайны. Змеиный яд может приносить не только смерть, но и исцеление.
Так змея стала спутницей Асклепия, и много веков спустя люди изображали отца медицины с выкормившей его собакой и со змеей.
С помощью Хирона Асклепий стал великим целителем людских страданий. К нему за помощью шли изъязвленные, пораженные медью и камнем, укушенные змеями и скорпионами, обожженные морозом и иссушенные зноем. Асклепий научился изгонять жгучую боль и отпугивать недуги, выпущенные из ларца неразумной Пандорой. Но не смог Хирон вложить в душу ученика присущего ему самому бескорыстия. Асклепий как‑то прельстился золотом и вернул к жизни умершего. Зевса возмутило не лихоимство целителя – это зло он стерпел, но им овладел страх, что Асклепий даст людям бессмертие и сделает их равными богам. Он метнул с неба молнию и испепелил Асклепия.
Всему, чему Хирон научил Ахилла и Асклепия, он обучил и Ясона, сына царя Иолка Эсона. Но у мальчика не было никакого пристрастия ни к воинскому делу, ни к врачеванию. С большим интересом он воспринимал лишь рассказы Хирона о звездном небе и поэтому очень быстро научился отличать одно созвездие от другого, а узнав, что мореходы определяют курс своих кораблей по Большому и Малому Семизвездиям, а также по Плеядам и Гиадам, стал расспрашивать о кораблях и странах, куда они плывут. Хирон поведал мальчику об Океане, который в четырех местах вливается в землю, образуя Гирканское, Персидское, Арабское, Красное и огромное Внутреннее море, соединенное проливом с Понтом Эвксинским. Он рассказал о народах, живущих по берегам этих морей, и об их удивительных обычаях. Так Ясон узнал и о колхах, обитавших в низине реки Фасиса, и о Фриксе, доставленном в эту страну бараном с золотой шерстью.
– И никто не добыл шкуру этого барана? – спросил мальчик.
– Никто! – ответил Хирон. – Многие об этом думали, но еще не построили такого корабля, который мог бы проделать столь далекий и опасный путь.
На попечении Хирона оказался и юный Геракл. Кентавр учил мальчика конной езде, стрельбе из лука, игре на лире, сбору целебных растений. Смышленый и сильный, Геракл послушно выполнял наставления учителя. Но с музыкой у него не ладилось. Однажды, слишком крепко сжав лиру, он ее раздавил. С трудом также юный ученик отличал целебные растения от ядовитых. Однако везде, где требовались сила и ловкость, Гераклу не было равных. При этом он не кичился своей силой и не растрачивал ее попусту. Так же как Хирон, будущий герой отличался щедростью, справедливостью и готовностью оказать помощь слабому. Но случилось так, что этот самый близкий Хирону ученик стал виновником гибели кентавров и самого Хирона.
Однажды посетил Геракл пещеру кентавра Фола, рожденного от наяды и Силена. Это было вскоре после того, как герой напитал свои стрелы ядом убитой им гидры. Незадолго до того принес Силен своему зятю несколько сосудов с вином. Открыл Фол один из сосудов, чтобы попотчевать гостя даром Диониса. И вдруг послышались снаружи храп и удары копыт. Это, почуяв запах вина, отовсюду сбежались лесные кентавры.
Рвутся они, тесня друг друга, в пещеру. Перепуганный Фол закрыл сосуд с вином, Геракл схватился за головню. Крутясь, полетела она к выходу, и оттуда раздался вой и запах горящей шерсти. Рев усиливался, и вдруг Геракла охватило безумие. Он выбежал из пещеры и, натянув лук, стал выпускать одну стрелу за другой. Всю поляну заполнили трупы. Бросились кентавры в бегство. Остановиться бы Гераклу, но его охватила не раз губившая его бессмысленная ярость. Как вихрь, он мчался за кентаврами. Напрасно его пытался остановить Фол, нашлась стрела и для него. Два кентавра ринулись в пещеру Хирона, но это не остановило Геракла. Убил он несчастных на глазах учителя.
И тут безумие покинуло Геракла. Упав на землю, он зарыдал, моля учителя о прощении. Успокоил его Хирон, и Геракл впал в глубокий сон. Наутро, прощаясь с учителем, он не заметил, как выронил из колчана стрелу. Она впилась в лошадиную ногу кентавра. Хирон ощутил страшную боль, но не проронил ни звука. Он вытянул стрелу из ноги, сделав вид, что она вонзилась в землю. Взял Геракл стрелу и, всунув ее в колчан, покинул пещеру.
Мучения Хирона становились невыносимыми, и он решил добровольно уйти из жизни. В последние свои мгновения он вспоминал учеников, радуясь, что ему удалось воспитать таких героев.
Так умер Хирон. Зевс, узнав об этом, назвал его именем одно из созвездий. Но бессмертие учителя не на небе, а на земле, в подвигах его учеников.
Флегии
И еще один мифический народ был связан с Фессалией – флегии, обитавшие близ Копаидского озера. Это был воинственный народ. Не случайно эпоним и царь этого народа Флегий считался сыном бога войны Ареса. Была у Флегия дочь Коронида, которую полюбил Аполлон. Но она предпочла ему смертного и была убита богом. Произошло это в то время, когда Флегий находился в Пелопоннесе, разведывая, как напасть на его царей. Возвратившись, он узнал о несчастье и повел свой народ на дельфийский оракул Аполлона. С факелами в руках Флегий попытался обратить в пепел это гнездо Аполлона. Но молнии сильнее факелов. Нападение флегиев было отбито и их царь отправлен на вечные муки в аид. Наследовал Флегию его племянник Хрис, сын Посейдона и Хрисогенеи, чьи имена говорят об их богатстве.
Орхомен
Вы, что живете
В крае прекрасных коней над водами Кефиса,
О, Хариты, воспетые в песнях
Владычицы светлого Орхомена.
Пиндар (пер. М. Гаспарова)
На севере области, которая впоследствии стала называться Беотией, на западном берегу ныне не существующего Копаидского озера, у подножия горы Аконтия, находился один из самых древних городов Греции – Орхомен, богатство которого вошло в греческую поговорку. Археологические раскопки Орхомена подтвердили глубокую древность этого поселения, существовавшего на протяжении нескольких тысячелетий с эпохи неолита. По керамическим находкам и формам жилищ ученые выделили четыре периода древнейшей истории Орхомена (Орхомен, I‑IV). Памятником IV, микенского Орхомена была раскопанная Генрихом Шлиманом купольная гробница, по размерами немногим уступавшая знаменитой гробнице Атрея в Микенах.
Первым обитателем этих мест считался Этеокл, сын речного бога Кефиса, впервые установивший культ харит. Знамением послужило падение с неба трех камней. Почитание трех харит распространилось по всем землям, населенным пеласгами и ахейцами.
После смерти Этеокла власть в этих местах перешла к сыну Сизифа Альму. У одной из его дочерей родился от бога Ареса такой же буйный, как отец, сын Флегий.
Внучатым племянником Флегия был Миний, оставивший свое имя минийцам, народу, расселившемуся по всей равнине от Олимпа до Пинда. Орхомен называли городом минийцев. Когда в Орхомене правил Эргин, сын Клемена, он с братьями начал войну против семивратных Фив и одержал в ней внушительную победу. Фиванцам пришлось заключить позорный мир – выдать победителям оружие и ежегодно доставлять в Орхомен по сто бычков.
Занятый войной, Эргин не успел вовремя устроить личную жизнь и оставался холостым до седой бороды. Когда же положение Орхомена упрочилось, он отправился в Дельфы, чтобы узнать, стоит ли ему вступать в брак и будут ли у него наследники. Пифия дала уклончивый ответ:
Поздно пришел ты сюда и жаждешь потомства, но все же
Пробуй на старое дышло накинуть новую петлю [155] .
Без особой надежды на успех Эргин взял в дом молодую жену. Она родила ему двух сыновей – Трофония и Агамеда, ставших в зрелые годы прославленными строителями. Они, на удивление всем, соорудили в Фивах брачные покои для матери Геракла Алкмены, воздвигли храм Посейдона в Аркадии и несколько сокровищниц в Элиде и Беотии.
Более всего известен рассказ о сооружении беотийской сокровищницы в Орхомене для богача Гириея, превративший знаменитых архитекторов в заурядных грабителей. Если ему верить, братья оставили в сокровищнице Гириея несколько незакрепленных камней. Это позволяло им проникать внутрь здания и обирать богача. Гирией не мог понять, каким образом при целых печатях и нетронутых замках у него пропадает золото и серебро. Кто‑то надоумил его приделать к сундукам и сосудам капканы, какие ставят на хищников. Когда братья‑разбойники в очередной раз проникли в сокровищницу, Агамед просунул руку в сосуд, и ловушка захлопнулась. Трофоний, чтобы не было открыто его участие в преступлении, отрубил брату голову и унес с собой. Золота Гириея Трофонию с лихвой хватило на сооружение подземного дворца для самого себя [156].
Филака
В долине полноводного Гальмира, по низким берегам которого паслись необозримые стада овец и коров, находился в древности небольшой город Филака, носивший имя своего основателя. От Климены, дочери царя Миния, Филак имел сына Ификла. Однажды отец взял мальчика с собой на луг, где обычно стриг овец. Ификл, расшалившись, мешал Филаку работать. Несколько раз отец грозил шалуну ножом, но тот не унимался. Тогда, чтобы напугать сорванца, он кинул нож с такой силой, что тот ушел по рукоятку в растущий неподалеку священный дуб. Как ни старался Филак, нож он не вытащил. Пришлось идти домой за другим.
С этого дня стал мальчик чахнуть и вскоре вообще перестал ходить. Предсказатель Мелампод, к которому обратились родители, вызвался им помочь. Он отправился на берег Гальмира, отыскал священный дуб, извлек из ствола нож, уже заросший корой, соскреб с лезвия ржавчину и наказал пить ее десять дней, смешав с вином. После этого Ификл избавился от хвори, став самым сильным и быстрым среди сверстников. Он мог бежать по пашне, не приминая колосьев, мчаться по волнам, не замачивая ног.
У Ификла, когда он возмужал, родился сын Протесилай. К тому времени, когда Менелай собирал воинов для похода в Трою, Протесилай был уже юношей, недавно взявшим в дом прекрасную Лаодамию, дочь Акаста. Протесилай стал первым, кто спустился с корабля на враждебную землю Троады, и первым, кто пал от руки врага.
Велико было горе Лаодамии, узнавшей, что Протесилай не вернется. Напрасно Акаст пытался найти ей нового супруга. Лаодамия заперлась в своих покоях и никого не хотела видеть. Но однажды к Акасту прибежал слуга с вестью, что в покоях дочери находится мужчина. Отец взломал дверь и увидел Лаодамию, обнимавшую восковое изображение Протесилая. Захотел отец бросить его в пылающий очаг, но Лаодамия, сжав восковую фигуру в объятиях, умоляла, чтобы он бросил в пламя и ее.
О необыкновенной любви Лаодамии стало известно на Олимпе. Послал Зевс к Аиду Гермеса с просьбой вернуть в верхний мир Протесилая. Аид скрепя сердце дал на это согласие, но назначил для свидания супругов очень короткий срок.
Гермес привел Протесилая к дверям покоев Лаодамии и удалился. С ликованием бросилась страдалица в объятия мужа. Целуя его, она шептала сквозь слезы:
– Я никогда не верила, что ты погиб, что бы мне ни говорили! Я знала – ты вернешься.
У Протесилая не хватило решимости объяснить любимой, откуда он пришел. Но когда за дверями послышался нетерпеливый свист Гермеса, он признался во всем.
Как только за Протесилаем закрылась дверь, Лаодамия схватила кинжал и с возгласом «Иду за тобой!» вонзила его себе в грудь.
Фивы
О, где вы, луга Пиерии,
Высокое пастбище слов?
Герои поднялись какие
Из белых драконьих зубов?
От Кадма, посланца Востока,
До Пиндара трепетных од
Такая змеится дорога,
Какую Геракл не пройдет.
Когда ж пред неправым законом
Трусливо склонятся мужи,
Свой подвиг свершит Антигона,
И царство рассеется лжи.
В нашей вскормленной экономной школьной мудростью памяти Греция представлена двумя городами‑соперниками – Афинами и Спартой. В своей яркой контрастности они составляют как бы два полюса, отодвигающие в тень все, что находилось между ними. Но мифы вносят поправку в привычные представления о главном и второстепенном. Был еще один город, столь же древний, как Афины, и продолжающий вместе с ними жить и после того, как такие древние центры, как Микены, Пилос, Аргос, Тиринф, ушли в небытие. Ведь именно Фивы после победы Спарты над Афинами стали соперником могущественного Лакедемона и нанесли ему страшное поражение. Вспомним также, чем завершилась победа Македонии над восставшей Грецией: разрушением Фив.
Глубина историко‑мифологической почвы, над которой возвышались классические города‑государства (полисы), играла в их истории не менее значительную роль, чем географическое положение, политическое устройство и военная организация. Подобно сыновьям Геи Алкионею и Антею, мифологическая традиция давала даже слабым центрам второе дыхание, защищая их от удушья в неостановимом беге времен. Так и Фивы сумели занять свое место в истории I тыс. до н. э., хотя их древняя слава связана с эпохой, предшествующей Троянской войне.
В рассказах о героических временах Фив этот город возникает как детище выходца из Финикии Кадма, основателя цитадели Кадмеи. Из посеянных им зубов дракона вышли вооруженные «спарты», помощники во всех начинаниях финикийского героя и первопредки аристократических родов. Кадм в рассказах древних авторов не только основатель великого города, но и герой, обучивший всех греков письму и рудному делу.
Восточное происхождение Кадма и его потомков долгое время считалось в европейской науке вымыслом, ибо господствовало представление, что восточная культура, пусть и более древняя, чем греческая, не могла быть органически воспринята греками и всегда оставалась чужеродным телом.
Историческая основа мифа о Кадме была установлена с помощью матери‑земли, когда в нее углубились археологи. Еще в 1909 г. греческий ученый А. Керамопулос обнаружил на месте древней Кадмеи остатки здания, в котором распознал дворец финикийца Кадма. Однако это мнение было бездоказательным, поскольку найденные в развалинах вещи ничем не отличались от материалов Тиринфа и других микенских дворцов. Можно было лишь утверждать, что в XIV в. до н. э. Фивы являлись микенским поселением. Возобновление раскопок в Кадмее в 60‑х гг. прошлого века дало сенсационные результаты. Был обнаружен дворец микенской эпохи, превосходящий другие дворцы материковой Греции. Его стены были украшены фресками. Найдены обломки сосудов, орудия, изделия из золота. Особый интерес представляют цилиндрические печати из лазурита, нередко с клинописными надписями. Обитатели Кадмеи, как их современники в Микенах и Пилосе, пользовались линейным письмом Б. Все это раскрывает историческую подоплеку легенды о Кадме – переселенце с Востока.
Миф об Эдипе в изложенном нами варианте представлен в произведениях трагиков V в. до н. э. По первоначальной версии мифа, Эдип считался сыном богини Земли (Иокасты, Эврикасты, Эвриганеи, Астимедузы). Местом действия мифа была Беотия. «Одиссее» известна мать Эдипа Иокаста, наложившая на себя руки от отчаяния, после того как она прокляла сына. Согласно Гесиоду, Эдип царствовал в Фивах во время ужасной войны из‑за стад. Очевидно, имелась в виду война с соседями – флегийцами или минийцами, стремившимися овладеть фиванскими богатствами.
Тенденции последующей переработки мифа достаточно очевидны. Повествуя о старине, рассказчики имели в виду соперничество между городами Средней Греции (Фивами, Афинами) и городами Пелопоннеса. Заметно стремление ввести в мифическую историю Фив афинских героев (не без Тесея!). На примерах древней истории Фив разрабатывается проблема тиранической власти, несущей гибель всем, кто с нею связан. К этому можно добавить и постановку вопроса о месте в обществе женщины (Антигона и Исмена), вопроса, который непредставим для бронзового века, но отражал споры эпохи расцвета демократии в Афинах.
Кадм и Кадмея
В доме правителя Тира Агенора царило горе. Подружки Европы, плача и перебивая друг друга, поведали, что неведомо откуда появившийся бык похитил севшую на его спину царевну и исчез. Европа была на выданье, и многие цари из соседних городов сватались к ней, предлагая свои богатства. И тут какой‑то грубый бык, опередив достойных женихов, нахрапом увез милую и нежную Европу.
«Конечно же, – думал Агенор, – это хитрость какого‑нибудь нищего заморского царька, рассчитывающего на приданое. He видать ему его!»
Призвав трех сынов – Кадма, Килика и Фойника, а также супругу Телефасу, Агенор повелел, чтобы они немедля отправились за море на поиски Европы и без нее не возвращались. Но море не оставляет следов, и к кому бы ни обращались посланцы Агенора, никто не слышал о девушке, похищенной быком. Братья не только не нашли Европу, но порастеряли друг друга, а мать, не вынося горя и страданий, умерла на чужбине. В поисках Европы Кадм посетил Дельфы, дабы узнать у оракула, где ему искать сестру. Ответ пифии, переведенный жрецами, был странным:
– Отыщи корову с двумя лунными пятнами на боках и следуй за нею, пока она не ляжет. На том месте воздвигни город.
Не зная порядков оракула, чужестранец возмутился:
– Я принес в дар вашему богу отборных овец. Я подарил все золото, которое у меня осталось, не для того, чтобы искать какую‑то корову. Скажите мне, где моя сестра Европа?
Жрецы вытолкали Кадма из храма, объяснив ему, что устами пифии вещает сам Аполлон и его не принято вопрошать об одном и том же дважды.
Спустившись в низину, Кадм пребывал в горестном раздумье, как вдруг узрел белую корову с двумя лунными пятнами на боках и машинально последовал за нею. Корова упорно шла в одном направлении, лишь иногда останавливаясь пощипать траву. Казалось, ее вел какой‑то невидимый пастух. Обойдя холм, животное взошло на него и разлеглось на траве.
Все это произвело на Кадма впечатление, и он поверил в могущество бога, которого жрецы назвали Аполлоном. «Первая часть предсказания исполнилась, – думал Кадм. – Но как быть со второй? Легко сказать «воздвигни город». Как это осуществить в чужой стране с несколькими слугами?»
Пока Кадм размышлял, слуги отправились к ближайшему источнику, давшему о себе знать журчанием струй. Но едва они погрузили кувшины в быструю воду, как послышалось громкое шипение. Из пещеры, извиваясь кольцами, выползал огромный змей, хранитель источника. При виде его слуги онемели, и Кадм не услышал их предсмертных стонов. Прошло немало времени, пока он двинулся на поиски своих спутников и увидел растерзанные тела и лежащего с ними рядом змея.
Кадм поднял копье, и битва началась. Длилась она бесконечно долго, и много раз герою казалось, что у него иссякают силы. Но каким‑то чудом руки вновь обретали мощь, а взгляд зоркость. Змей бешено мотал чешуйчатым хвостом, сметая, как тростники, вековые деревья, но ни разу ему не удалось задеть Кадма. Отбегая в сторону, герой отыскивал в теле чудовища уязвимые места и без промаха поражал их копьем. Последний, смертельный удар был нанесен мечом. Вложив в него все силы, Кадм свалился в беспамятстве.
Он пробудился от властного женского голоса, доносившегося с неба:
– Вырви зубы дракона и посей их, как семена, на вспаханном поле.
Только занявшись зубами, Кадм до конца понял, какое чудовище одолел. Зубы были вдвое, если не втрое, крупнее волчьих и сидели в гнездах так крепко, что приходилось действовать мечом, обнажая корни, а затем тащить с помощью веревки. Несколько раз Кадм ранил себе руки, а когда завершил работу, подумал, что убить змея было легче, чем вырвать у него зубы.
Кадм с камнем в руке собирается убить дракона. По краям стоят покровительница Кадма Афина и отец дракона Арес. Сидящая женщина, возможно, Гармония (роспись на сосуде)
А еще предстояло самому вспахать поле и засеять его зубами змея. И мало трудов! Сколько пришлось пережить страха, когда из брошенного зуба сразу вырастал закованный в медь и вооруженный до зубов воин. К счастью, воины не обращали на сеятеля никакого внимания, а вступали в сражение между собой. Вся местность наполнилась боевыми выкриками и звоном мечей. Вскоре поле было устлано трупами павших. И тут один из сражающихся бросил на землю оружие в знак примирения. Остальные последовали его примеру и подали друг другу руки. Оставшихся в живых было пятеро. Это были «спарты» («посеянные»). С ними Кадм заложил крепость нового города Фивы, впоследствии получившую название Кадмея. Страна же, в которой все это происходило, по корове, за которой следовал Кадм, стала называться Беотией.
За убийство дракона, насланного Аресом, Кадм должен был служить свирепому богу войны долгие годы. По окончании срока службы он породнился с богом: Арес дал ему в жены прекрасную Гармонию, матерью которой была сама Афродита.
Великолепен был свадебный пир, собравший в Фивах всех олимпийцев. Они принесли новобрачным богатые дары, среди которых выделялись расшитый золотом пеплос, работа харит, и ожерелье, изготовленное божественным кузнецом Гефестом [157].
Соорудив крепость Фив, Кадм стал одним из наиболее могущественных царей Эллады. Но в памяти потомков он сохранился как человек, принесший эллинам знания и искусство. Кадма считали зачинателем рудного дела и добычи камня. С его именем также связано изобретение письма, которое получило название «кадмейского».
Заклятое золото
И заняли Кадм с Гармонией царский дворец. Одна за другой рождались у них дочери – Автоноя, Агава, Семела, Ино, а затем и сын Полидор. Но не дали боги царской чете и семейству счастья. Причиной бед стало золотое ожерелье, которое Кадм по просьбе Гармонии добыл в пещере под скелетом чудовищного змея. Клад этот был проклят и сулил гибель каждому, кто его коснется.
Входя во дворец с драгоценной добычей, услышал Кадм рыдание – оплакивали его единственного сына Полидора, сраженного на охоте клыком свирепого вепря.
Не захотела несчастная мать носить ожерелье и передала его дочери Семеле, в то время бывшей возлюбленной Зевса. Но вскоре Семела была испепелена молнией Зевса, не доносив в своем чреве сына его Диониса. Ожерелье досталось Агаве, полагавшей, что это золото к лицу ей, породившей Пенфея, которому вскоре достанется царская власть и дворец Кадмеи.
И в самом деле престарелый Кадм передал корону Пенфею, хотя ею должен был обладать другой внук – Дионис, сын Зевса и Семелы. Цепляясь за положение царицы‑матери, Агава уверяла, что нет никакого Диониса и что ее покойная сестра пострадала за выдумку, будто бы Зевс находился с ней в супружеской связи.
За честь Семелы вступился слепой прорицатель Тиресий, ставший проповедником Диониса, но Агава стояла на своем. И тогда за мать и себя самого выступил Дионис. Приняв облик молодого жреца, он явился в Фивы и там привел в исступление Агаву, ее сестер и всех других женщин. Покинув город, они ринулись к Киферону и стали там оглашать леса и поляны воплями в честь Диониса. Дионис явился к царю и обещал ему вернуть вакханок, если тот добровольно откажется от того, что ему не принадлежит [158].
– Я верну их сам! – выкрикнул Пенфей.
Зная, что одержимые женщины убивают мужчин и зверей, Пенфей облачился в женский наряд и направился к Киферону. Вакханки, утомленные от бега, отдыхали на Священной поляне. Увидев незнакомку, они приняли ее за льва и всей толпой бросились на переодетого царя. В один миг он был растерзан. Агава подобрала окровавленную голову сына и, вонзив в нее тирс, вернулась в Фивы, похваляясь, что убила льва.