Ярость душила Кидда, когда он покидал атепетль; мысли о мести, одна ужаснее другой, роились в голове бандита. Не то чтобы в его гнилой душонке сохранилась еще какая-то чувствительная струна, способная зазвучать под влиянием благородного негодования. Какое значение имел для него тот факт, что он был публично унижен и изгнан, как последний негодяй? Никакого! Оскорбления, нанесенные Кидду, никогда не задевали его самолюбия. Нет, бандита бесило другое: выводила из себя мысль, что благодаря вмешательству Твердой Руки внезапно улетучился источник обогащения, который так заманчиво поблескивал перед его алчным взором после беседы с капитаном Маркосом де Ниса. Кидд ведь надеялся, что при помощи предательства и измены богатство, в виде золотых унций капитана, так и потечет в его карманы. Теперь об этом нечего было и думать; скудные и случайные сведения, которые он сумеет еще собрать, не стоят, конечно, золота, обещанного комендантом Квитовака. Да, было от чего прийти в отчаяние такому человеку, как Кидд! На ком сорвать свою злобу?
В характере Кидда, в дополнение ко всем прочим «милым» его качествам, была одна черта, довольно странная для бандита такой закалки: Кидд был храбр… как волк. А волки, как известно, нападают только стаями, когда они уверены в своем численном превосходстве.
Иначе говоря, когда надо было биться один на один, он праздновал труса. Впрочем, бандит и сам был не очень высокого мнения о своей храбрости; одна только мысль о поединке с Твердой Рукой бросала его в дрожь.
Итак, Кидд возвращался в городок золотоискателей в самом мрачном, прямо-таки отчаянном настроении; он еще не решил, следует ли ему заезжать в Квитовак или отправиться искать счастья в другом месте.
|
|
Внезапно его внимание было привлечено каким-то необычным и непрекращающимся колыханием высокой травы немного левее тропы, по которой он следовал. Поистине удивительно, каким инстинктом самосохранения обладают разбойники, какую изобретательность проявляют они, когда над ними нависает угроза! При первом же подозрительном шорохе, еще до появления признаков реальной опасности, эти люди, ни в грош не ставящие чужую жизнь, спешат уже спасать свою шкуру.
Первым движением Кидда было соскочить с коня и притаиться вместе с ним за спасительными кустами алоэ. Почувствовав себя в относительной безопасности, бандит стал внимательно наблюдать за колыханием травянистых волн. Так продолжалось четверть часа; но вот из кустарника вынырнули верхами на мулах четверо всадников, одетых с ног до головы во все черное.
Бандиты и воры обладают каким-то особым чутьем, позволяющим им распознавать полицейских в любом наряде. Так и Кидд, завидев приближавшихся к нему всадников, немедленно и безошибочно признал в них представителей «благородной» корпорации полицейских крючков. Четвертый всадник был также одет во все черное, но по его угрюмому лицу, в чертах которого сквозили коварство и злоба, Кидду нетрудно было признать начальника. Это был старший альгвасил; в других странах этот чиновник называется судебным исполнителем, что нисколько не меняет бездушной и бессердечной сущности этой особой породы двуногих хищников. Впереди кавалькады бежал ее проводник, индеец мансо, оборванец в разодранных штанах, босой, с обнаженной головой и голыми руками.
|
|
– Смотри, Хосе, – крикнул индейцу старый альгвасил, прибегая к общеупотребительному здесь прозвищу бедняков индейцев, – не сбейся с пути! Мы направляемся в Квитовак по важным делам, и, если не поспеем туда к вечеру, несдобровать твоей спине!
– Мы можем поспеть туда часа через два, если сеньоры решатся пришпорить своих мулов; ну, а если сеньоры будут и дальше так трусить, мы, пожалуй, и к ночи не доедем.
– Черт возьми! – гневно воскликнул алывасил. – Воображаю, как отнесется к этому сеньор дон Руфино де Контрерас! Сколько дней уж ждет он нас! Всякое терпение лопнет.
– Ба! Ба! Ваша милость успеет еще вдоволь потешиться, терзая честных людей, – вымолвил индеец.
– Как ты смеешь, негодяй! – воскликнул алывасил, замахнувшись хлыстом.
Но индеец отпарировал удар своей дубиной и так дернул за узду мула, что тот мгновенно вздыбился, к великому ужасу его всадника.
– Берегитесь, сеньор, – сухо произнес индеец. – Вы позволяете себе называть меня Хосе и обращаться со мной, как со скотом. Но мы находимся сейчас не в ваших цивилизованных городах, мы в дикой прерии; здесь, на родной земле, я твердо стою на ногах и не позволю оскорблять себя! Можете называть меня дуралеем или идиотом – меня мало трогает ругань человека, которого я глубоко презираю. Но при первой же вашей попытке ударить меня я всажу вам в самое сердце нож! Запомните это, ваша милость!
Тут перед глазами испуганного служителя правосудия блеснул нож, голубоватое лезвие которого зловеще сверкало.
– Вы с ума сошли, Хосе! – возразил алывасил, прикидываясь спокойным, хотя сердце его забилось от страха. – У меня не было и никогда не будет никакого намерения оскорбить вас. Отпустите же, Бога ради, моего мула, и давайте мирно продолжать наше путешествие!
|
|
– Вот это хорошо сказано! – произнес индеец со смешком. – Так и надо разговаривать, если хотите, чтобы мы остались добрыми друзьями до конца нашего путешествия. И, отпустив мула, индеец как ни в чем не бывало снова пошел вперед тем беглым шагом, секретом которого владеют одни индейцы. Они могут шагать так в продолжение целого дня, поспевая за рысью коня и нимало при этом не уставая. Кидд отчетливо слышал весь разговор с того места, где он притаился.
«Какие дьявольские дела могут быть у этих филинов с доном Руфино?» – ломал он себе голову.
Внезапно он встрепенулся: в его изобретательной голове созрело какое-то решение. Дав всадникам отъехать, но не так далеко, чтобы невозможно было догнать их, он вскочил на лошадь и помчался вдогонку за ними.
На повороте тропы он увидел их на небольшом расстоянии от себя. Всадники, услышав позади себя топот коня по высохшей и отвердевшей земле, тревожно оглядывались. Как ни старался Кидд придать себе вид порядочного человека, он не мог ввести в заблуждение этих опытных полицейских ищеек. Они сразу признали в нем того, кем он был на самом деле, то есть бандита. Но в Мексике, так же как и во многих других так называемых цивилизованных странах, полицейские и бандиты умеют при случае прекрасно ладить друг с другом. И не находись они в столь глухом месте, дон Порфиадо Бурро (так звали старшего алывасила) не имел бы ничего против встречи с этим рыцарем большой дороги. А тот продолжал двигаться вперед, красуясь и хорохорясь. Лихо надвинув набекрень шапку, Кидд то разговаривал со своим конем, то ласково похлопывал его по шее.
– Добрый вечер, сеньоры! – приветствовал он их, сдерживая своего коня, чтобы приноровить его ход к шагу мулов. – Какому счастливому случаю обязан я этой встрече, да еще в столь поздний час?
– Счастливому для нас, кабальеро, – вежливо ответил дон Порфиадо. – По вине этого индейца – будь он проклят! – мы бродим тут наугад; боюсь даже, что вопреки его уверениям мы сбились или сбиваемся с пути.
– Гм, – пробурчал Кидд, – всякое бывает. Но, простите мой нескромный вопрос, куда путь держите? Впрочем, чтобы развязать вам язык, я готов первым удовлетворить ваше любопытство: я направляюсь в Квитовак.
– Ну вот и прекрасно! И мы тоже должны заехать туда, прежде чем продолжать дальнейшее путешествие… Но скажите, кабальеро, далеко еще до Квитовака?
– Всего несколько миль! Не более двух часов езды. Если хотите, я готов заменить этого индейца в качестве вашего проводника.
– Предложение ваше мне по душе, кабальеро, и я с радостью принимаю его, – сказал алывасил.
– Так, значит, решено! Я могу даже найти вам в городке прекрасную квартиру, где вы будете чувствовать себя как дома.
– Благодарю вас, кабальеро! Я старший альгвасил в Эрмосильо и еду впервые в Квитовак.
– Альгвасил! – воскликнул бандит. – Карай! У вас превосходная должность, сеньор!
– Готов служить вам, сеньор, в случае нужды, – самодовольно ответил полицейский.
– А что же вы думаете! Вполне возможно, что вы и мне понадобитесь… Когда ворочаешь большими делами, знакомство с таким высокопоставленным кабальеро может весьма пригодиться.
– Вы, право, смущаете меня…
– Но я нисколько не преувеличиваю, я действительно так думаю. Да вот… на днях только я говорил об этом дону Руфино де Контрерас. Он также очень богат и, следовательно, обременен многими судебными процессами.
– Как! Вы знакомы с доном Руфино де Контрерас? – с явной ноткой уважения к собеседнику воскликнул альгвасил.
– Вы имеете в виду знаменитого сенатора?
– Его самого! – ответил альгвасил.
– Да, это один из самых близких моих друзей. Так вы, значит, тоже знакомы с ним?
– А как же! Он поручил мне взыскать долги с некоторых его должников.
Лицо бродяги расплылось в притворном восторге.
– Vivo Dios! – воскликнул он. – Какое чудесное совпадение!
– Благороднейшая личность этот сенатор! – не преминул восхититься альгвасил.
– И честнейшая! – млея от восторга, поддакнул Кидд. Оба проходимца отлично поняли друг друга: плут плута понимает с полуслова; между ними тотчас же установилось взаимное доверие.
Беседа продолжалась и дальше в том же дружественном тоне. Кидд искусно вызывал своего собеседника на откровенность, а тот, приняв Кидда за сообщника дона Руфино, знакомого не меньше его самого с грязными делишками сенатора, стал без тени смущения рассказывать Кидду о темных махинациях почтенного сенатора.
Вот что выведал Кидд. Дон Руфино де Контрерас скупил через третьи руки все долговые обязательства маркиза де Могюер. Заручившись ими, он начал от имени тех же третьих лиц судебный процесс против маркиза. Он поставил себе задачу завладеть всем имуществом маркиза, особенно асиендой дель Торо. Сватовство к донье Марианне было пустой приманкой, предназначенной для усыпления бдительности маркиза. Сенатор всеми средствами домогался стать владельцем дель Торо. Но так как для успеха своего предприятия дону Руфино надо было сохранить обличие друга, которое до сих пор помогало ему обманывать маркиза, он поручил вести это дело своему доверенному человеку. При этом сенатор наказал ему, не входя ни в какие переговоры с маркизом, поступить с ним по всей строгости закона. Дон Порфиадо Бурро, которому было поручено привести в исполнение злодейский замысел сенатора, получил от последнего точные и неукоснительные инструкции и горел желанием исполнить, как он высокопарно выразился, свой долг.
При всей нашей горячей симпатии к Мексике, мы вынуждены признаться, что нельзя себе представить ничего более комического, шутовского и в то же время печального, чем правосудие в этой стране.
В судьи здесь идут обычно полнейшие невежды. Не получая фактически никакого содержания от государства, так как казначейство никогда не выплачивает им жалованья, они стараются вознаградить себя за счет тяжущихся, обирая их без всякой жалости и без малейшего стеснения. Взяточничество так процветает в здешних судах, что никто не может быть заранее уверен в исходе процесса; все решают деньги. Приведем один пример. Некий человек совершил убийство; его виновность не подлежала сомнению: убийство было совершено средь бела дня на улице, на глазах у доброй сотни людей.
Родственники убитого подают жалобу судье. Тот терпеливо и бесстрастно выслушал их подробное сообщение, ничем не выдавая своего одобрения или негодования. Когда истцы закончили свое объяснение, судья задал им невинный с виду вопрос:
– У вас имеются свидетели?
– А как же!
– Очень хорошо… И, вероятно, ценные свидетели? – продолжал допрашивать судья.
– Безусловно. Каждый стоит не менее тысячи пиастров.
– Гм… – протяжно произносит судья.
– А сколько их?
– Десять!
– Какое несчастье! – продолжал судья самым добродушным тоном. – Представьте, у вашего противника, который, между нами будь сказано, кажется мне весьма почтенным кабальеро, столько же свидетелей; причем все они люди, заслуживающие самого высокого доверия, и каждый из них стоит не менее двух тысяч пиастров.
Торг закончен. Но как? А очень просто: если родственникам жертвы не под силу перебить цену убийцы, последний будет оправдан, признан невиновным и тем самым приобретает право за ту же цену убивать средь бела дня кого только вздумается.
Вот как выглядит правосудие в Мексике[78]. Теперь понятно, в каком выгодном положении находился трижды миллионер дон Руфино в своей игре против маркиза, лишенного возможности благодаря плачевному состоянию своих дел перетянуть на свою сторону судей.
Итак, Кидд внимательно прислушивался к откровениям альгвасила, язык которого был развязан желанием угодить дону Руфино.
Рассказ альгвасила навел Кидда, привыкшего ловить рыбу в мутной воде, на мысль закинуть сюда же и свою удочку. Городок не успел еще показаться, как у проходимца созрел точный и подробный план действий.
Было уже темно, когда наши друзья добрались до Квитовака. Часовые, из той же компании рыцарей большой дороги, что и Кидд, несмотря на то, что хорошо знали бандита, а может быть и поэтому, отказывались пропустить его и его спутников в крепость. Понадобился специальный приказ дона Маркоса, чтобы после часа бесплодных переговоров перед ними открылись крепостные ворота. Кидд, продолжая играть свою роль проводника, привел полицейских в одну таверну и, предоставив им располагаться на ночлег, отвел свою лошадь в кораль и заботливо укрыл ее плащом; а сам, надвинув шляпу на глаза, чтобы не быть узнанным, прошмыгнул незаметно к жилищу Маркоса де Ниса. Двери этого дома, как мы уже сказали выше, были открыты для лазутчиков в любой час дня или ночи. Кидд вошел и застал капитана в том самом кабинете, в котором был уже однажды принят им.
– Ба, маэстро Кидд! – воскликнул капитан, не вставая со своего обычного места за письменным столом. – Давненько не видал вас! Ну что же, добро пожаловать! Привезли чтонибудь новенькое?
– И весьма интересное, капитан! Особенно для вас.
– А для кого же еще, черт возьми! Или, кроме меня, имеется еще и другой комендант этой крепости?
– Так-то оно так, да ведь новости мои на этот раз не военного характера.
– Убирайся тогда к черту, мошенник! Ты, может быть воображаешь, что у меня только и дела, что слушать твои глупые басни?
– Я, ваша милость, ничего не выдумываю; просто мне посчастливилось сегодня докопаться до одной тайны, очень важной для вас. Только и всего.
– Гм!.. Да уж ладно, выкладывай!.. Посмотрим, что это такое.
– Это касается ваших дел.
– Моих дел! – расхохотался капитан. – К черту!.. Да разве я веду какие-нибудь дела?
– Но речь идет о делах вашего близкого родственника маркиза де Могюер.
Дон Маркос мгновенно преобразился: лицо стало серьезным, брови грозно нахмурились; даже Кидду, несмотря на всю его наглость, стало не по себе.
– Говори, только не виляй! – сказал капитан и, достав из ящика письменного стола несколько золотых унций, швырнул их бандиту.
– Вы не пожалеете о своих деньгах, ваша милость, – произнес бандит, поймав на лету золото и с видимым удовольствием опуская его в свои карманы.
Надеюсь. Ну, получил свою плату, так говори, мошенник! Кидд без дальних околичностей подробно рассказал капитану весь свой разговор с альгвасилом. Капитан слушал его с напряженным вниманием.
– Все? – спросил он, когда Кидд замолк. – Да, ваша милость.
– Хорошо, можешь идти, но продолжай следить за полицейским и держи меня в курсе всего, что он предпримет. Кидд поклонился и вышел.
Капитан призадумался на несколько минут, потом уселсх писать. Когда письмо было закончено, он запечатал его и позвал своего ординарца.
– Исидро, – сказал ему капитан, – это письмо во что бы то ни стало должно быть вручено маркизу де Могюер. И не позже чем через шесть часов. Ты понял меня: во что бы то ни стало!
– Будет исполнено, сеньор капитан!
– Это для тебя, – сказал капитан Маркос, протягивая ординарцу две золотые унции, – а вот и пропуск на выезд из города и въезд в него. Отправляйся немедленно! Солдат опустил письмо в карман своего мундира и молча вышел.
– Посмотрим, что станут они теперь делать! – усмехнулся про себя капитан.