Одновременно с вышеописанными происшествиями в асиенде дель Торо крепость Квитовак стала ареной событий, несравненно более серьезных.
Едва расставшись с Киддом, сенатор после недолгих сборов отправился в Квитовак под охраной надежного конвоя. Дон Руфино прибыл в город на другой день в восемь часов утра и тотчас же поспешил посетить коменданта дона Маркоса де Ниса. Капитан принял его более чем холодно. Принужденность капитана в беседе с ним не ускользнула, конечно, от зоркого ока сенатора, но ничуть не смутила его.
– Дорогой капитан, – начал дон Руфино после первых же слов приветствия, – на мою долю выпала великая честь быть представителем мексиканского правительства перед военными властями штата Соноры. Я вдвойне счастлив, и это по двум причинам.
Капитан молча поклонился.
– Во-первых, потому, – продолжал сенатор со своей неизменной улыбкой, – что мне представилась возможность познакомиться с таким замечательным кабальеро, как вы; вовторых, потому, что, желая начать наше сотрудничество с приятного почина, я исходатайствовал для вас чин полковника, чин, который, кстати сказать, вы давно уже заслужили. На мою долю выпало также счастье вручить вам приказ президента о вашем производстве.
С этими словами сенатор извлек из своего портфеля большой казенный конверт и передал его дону Маркосу, машинально протянувшему за ним руку.
Сенатор правильно рассчитал действие этой ловко подготовленной проделки. Капитан, ошеломленный этой запоздалой оценкой его заслуг, не нашелся что ответить сенатору, мгновенно завоевавшему симпатию вновь произведенного полковника. Теперь дон Руфино был уверен, что, не случись каких-нибудь непредвиденных обстоятельств, ему нечего больше опасаться дона Маркоса, которого он так ловко обязал, не ударив для этого палец о палец.
Дело в том, что губернатор Ариспы уже несколько дней назад получил приказ президента о производстве капитана. Сенатор, случайно проведавший об этом, вызвался сам свезти приказ в Квитовак. Естественно, что губернатор, не видя никаких препятствий к тому, доверил это дело дону Руфино, который и воспользовался этим с присущей ему изобретательностью.
– Теперь, дорогой полковник, – заговорил сенатор, словно желая предотвратить возможные выражения благодарности со стороны де Ниса, – позвольте поговорить с вами о деле, касающемся лично меня.
– Сделайте одолжение, кабальеро, – ответил полковник. – Чем могу служить?
– О, одним только советом! – прервал его дон Руфино. – В двух словах дело заключается в следующем: как вам, может быть, известно, я очень дружен с одним вашим родственником – маркизом де Могюер. Я недалек даже от того, чтобы породниться с ним.
Дон Маркос ответил утвердительным кивком головы.
– Но, – продолжал сенатор, – и это, вероятно, вам также известно, дела маркиза сильно пошатнулись, вернее говоря, – это, конечно, между нами, – он почти разорен. Уже несколько раз на мою долю выпадало счастье приходить ему на помощь. Но вы понимаете, когда такое несчастье обрушивается на какое-нибудь семейство, самые благие намерения ни к чему положительному не приводят. В лучшем случае можно только немного отсрочить час катастрофы. Желая во что бы то ни стало спасти человека, с которым я надеюсь скоро быть связанным не только дружбой, но и узами самого близкого родства, я скупил все его векселя. Другими словами, я стал его единственным кредитором, а если сказать еще проще, – маркиз никому ничего больше не должен. Я назначил здесь свидание с лицом, которому я поручил скупить все векселя маркиза, и жду его прибытия с часу на час.
– Он уже несколько дней как здесь, – ответил полковник.
– Неужели?! – притворно удивился сенатор. – Видимо, он оказался более расторопным, чем я предполагал. Тем лучше! Тысячу раз лучше! Теперь мне остается только просить вас об одной услуге.
– Услуге? – с инстинктивным недоверием произнес полковник.
– Да, – нимало не смущаясь, продолжал сенатор. – Я, право, даже не знаю, как изложить вам свою просьбу… Поймите, что, несмотря на самую тесную дружбу с человеком, как-то неловко прямо выпалить ему в глаза следующее: «Вы задолжали уйму денег, я выкупил ваши векселя. Вот они. Возьмите и сожгите их – вы никому ничего больше не должны!» Когда действуешь таким образом, то невольно выглядишь человеком, который сейчас же, вслед за этими словами, предъявит какие-то условия – короче говоря, предложит сделку. А мне, признаться, претит такое положение, и без помощи какого-нибудь общего друга я не найду выхода из этого тупика.
– Нет, – вскричал полковник, вне себя от восторга, – вы серьезно намерены поступить так?
– Ничего другого у меня и в мыслях не было, – скромно потупив взор, отвечал сенатор.
– Но это благородный и великодушный поступок!
– Да нет же! Напротив, все это вполне естественно. Дон Фернандо – мой друг, я собираюсь жениться на его дочери. Всякий на моем месте поступил бы так же.
– Ох, не говорите, никто не сделал бы этого! Увы! Человека с таким сердцем, как ваше, днем с огнем не сыщешь!
– Это плохо, это очень плохо… Я скорблю за человечество, – произнес дон Руфино, воздев руки кверху.
– О какой же услуге хотели вы просить меня, сенатор?
– Весьма несложной. Дело в том, что я собираюсь сегодня же вручить вам эти злосчастные векселя и просить вас лично передать их маркизу. Вам будет легче, чем мне, убедить его в чистоте моих намерений. А кроме того, прошу вас уверить его в том, что я и не помышляю кичиться этим поступком и не желаю, чтобы он как-нибудь повлиял на ответ маркиза насчет моего сватовства.
Огорошив так полковника своим благородством, сенатор поднялся и удалился. Он спешил в таверну, где остановился дон Порфиадо. Дон Руфино принял из рук алывасила векселя и, щедро вознаградив его, расстался с ним только у самых ворот крепости.
К полковнику он возвращался не спеша, потирая руки и бормоча себе под нос: «Ну, теперь мы, кажется, можем не бояться ваших доносов, достопочтенный маэстро Кидд!.. Да, кстати, куда он запропастился? При следующей нашей встрече придется все же освободиться от него раз и навсегда». Дон Руфино застал полковника де Ниса в окружении офицеров, которым дон Маркос объявлял о своем производстве. Комендант воспользовался возвращением сенатора, чтобы представить его своим подчиненным. Полковник прибавил при этом, что они обязаны повиноваться сенатору, который прислан сюда правительством для наблюдения за ходом военных операций.
Офицеры почтительно поклонились сенатору, откланялись и удалились.
Дон Руфино и дон Маркос снова остались наедине. На этот раз холодок между ними уступил место теплым дружеским отношениям.
– Ну как? – спросил полковник.
– Готово, – отвечал сенатор, показывая векселя.
– Карамба! Вы проворны в делах.
– А добрые дела всегда делаются быстро. Ну вот они, уберите от меня эту пачкотню и делайте с ней что хотите. Уф! Как я рад отделаться от них!
С этими словами сенатор, великолепно разыгрывая радостное облегчение, швырнул кучу векселей на стол.
– Однако позвольте, кабальеро! – рассмеялся полковник. – Я возьму, конечно, эту, как вы ее называете, пачкотню, но я выдам вам расписку в получении.
– О нет! – воскликнул сенатор. – Вы испортите все дело!
– Но как же?
– Ни слова больше! Я не желаю, чтобы дон Фернандо чувствовал себя моим должником.
Возможно, полковник и продолжал бы настаивать, если бы в передней не поднялся шум; вслед за тем в комнату влетел до смерти испуганный человек и не своим голосом завопил:
– Индейцы! Индейцы! Индейцы!
Этим человеком был Кидд. Его лицо и руки были в крови, разодранная одежда была покрыта густым слоем пыли; по всему было видно, что он едва ушел от своих преследователей.
Все возрастающий гул голосов, доносившихся с улицы, подтверждал слова Кидда. Полковник и сенатор вскочили со своих мест.
– Кидд?! – воскликнул полковник.
– Да, я… Но не теряйте времени, капитан, язычники следуют за мной по пятам! Я опередил их на какие-нибудь полчаса. Ничего далее не слушая, дон Маркос поспешно вышел.
– Откуда ты? – обратился дон Руфино к бандиту, как только они остались наедине.
От взора дона Руфино не ускользнул жест досады, невольно вырвавшийся у Кидда при виде сенатора, присутствие которого он сразу не заметил.
– А вам что до того? – сердито ответил Кидд.
– Мне надо знать.
– У каждого свои дела! – насмешливо произнес бандит.
– Опять задумал какое-нибудь предательство?
– Возможно! – с сардоническим смехом произнес бродяга.
– Может быть, против меня?
– Как знать!
– Ты будешь говорить?!
– Зачем говорить, раз вы сами догадались?
– Итак, ты затеваешь новую интригу против меня?
– Я принимаю меры предосторожности, только и всего.
– Негодяй! – крикнул сенатор.
– Не кричите, – презрительно пожал плечами Кидд. – Я не боюсь вас. Все равно вы не посмеете убить меня.
– А почему бы и нет?
– Хотя бы потому, что капитан не так уж расположен к вам, чтобы простить, если вы проделаете подобную штучку в его доме.
– В этом ты глубоко заблуждаешься, злодей. Сейчас я докажу тебе!
– Что вы сказали?! – произнес бродяга, тревожно озираясь и пятясь к выходу.
Но дон Руфино молниеносным движением уже схватил со стола один из пистолетов дона Маркоса, и, прежде чем Кидд успел выбежать из комнаты, раздался выстрел, и бандит упал на пол с простреленной грудью.
– Умри, разбойник! – крикнул сенатор, отшвырнув в сторону пистолет.
– Да, я умру, но буду отомщен, – прошептал бандит. – Хорошо сыграно, маэстро, но скоро наступит и ваш черед. Скорчившись в предсмертной судороге, бродяга испустил последний вздох. Но и мертвое, искаженное агонией лицо Кидда сохранило выражение дерзкого вызова, от которого невольно содрогнулся сенатор.
– Что случилось? – воскликнул полковник, поспешно входя в комнату.
– Ничего страшного, – равнодушно ответил дон Руфино. – В порыве гнева я прикончил этого негодяя.
– Vivo Dios! Вы прекрасно сделали; жаль только, что вы опередили меня: дело в том, что я получил сейчас доказательства его измены… Эй, кто там! Убрать отсюда эту падаль и выбросить ее на улицу! – крикнул полковник. Вбежавшие солдаты исполнили в точности это приказание.
– А что, индейцы, действительно, подходят? – поинтересовался сенатор.
– Видна уже пыль, поднятая их конницей. Нельзя терять ни минуты. Я могу рассчитывать на вас, сенатор?
– Вполне!
– В таком случае, идемте. Они вышли.
Кидд, действительно, со свойственным ему макиавеллизмом[79], подготовил новое предательство, первой жертвой которого стал он сам.
В городе царило смятение. Улицы были запружены спешившими на свои посты солдатами, бегущими куда-то в панике стариками и женщинами с детьми, пеонами, примчавшимися в крепость с искаженными от страха лицами; повсюду носился ошалелый скот, брошенный на произвол судьбы погонщиками, которые были призваны занять свои посты на укреплениях. А вдали в облаках пыли показалась уже лавина индейской конницы, катившейся к стенам крепости со скоростью вихря.
– Их много! – шепнул сенатор на ухо полковнику.
– Их слишком много, -ответил полковник. – Но тише! Не подавайте вида!
Прошло двадцать минут – двадцать минут невыразимо тревожной тишины, в продолжение которой защитники Квитовака могли наблюдать за противником и представить себе грозную опасность, надвигавшуюся на них. Да, это не бьм один из обычных партизанских индейских набегов на границу; на этот раз, говоря словами одного очевидца, «казалось, что индейское море вышло из своих берегов».
Индейцы мчались во весь опор. Большинство их были вооружены огнестрельным оружием. Они неслись с диким воинственным гиканьем, припав к лукам своих седел и вызывающе потрясая в воздухе копьями, луками и ружьями.
Подскакав к стенам укреплений, всадники взвихрились, потом, внезапно приподнявшись на стременах, осыпали мексиканцев градом пуль и стрел. Солдаты, не дрогнув, послали ответный залп; десятки заметавшихся по степи коней без седоков наглядно свидетельствовали о меткости их огня. К несчастью для мексиканцев, солнце уже садилось. Очевидно, индейцы, любители ночных атак, заранее приурочили свое появление к этому времени.
Полковник, предвидя, что ему придется, быть может, спасаться бегством, поставил в резерв отряд из полусотни самых смелых кавалеристов, приказав им ожидать его дальнейших распоряжений.
Между тем после первой отбитой атаки индейцы отступили за пределы ружейного выстрела и не возобновляли нападения. Только немногие из всадников, на самых горячих скакунах, носились врассыпную под стенами крепости, подбирая раненых и заарканивая коней. Полковник запретил стрелять по ним – не из чувства человеколюбия, конечно, а ради экономии боевых припасов, которыми гарнизон располагал в весьма ограниченном количестве.
Тем временем на землю спустилась темная, непроглядная ночь.
Индейцы не разжигали огней. Это обстоятельство крайне тревожило полковника. Прошло несколько часов, а индейцы все еще не начинали штурма.
Над городом и его окрестностями нависла гнетущая тишина. Казалось, что индейцы сгинули по мановению руки. Тщетно пытались мексиканцы разглядеть в потемках какиенибудь движущиеся или ползущие тени: никого не было видно, ничего не было слышно.
Нет ничего мучительнее такого ожидания нависшей и близкой опасности.
Вдруг громадное зарево осветило окрестные поля; в причудливых отблесках пламени отовсюду повыскакивали черные силуэты, и могучий, дикий и нестройный боевой клич оглушил мексиканцев. В то же мгновение тучи зажженных стрел градом посыпались на осажденных, а на самом гребне крепостного вала появились головы индейцев.
И вот при фантастическом свете подожженного индейцами леса, который, как гигантский факел, освещал им путь, завязался рукопашный бой – ожесточенная и беспримерная схватка между мексиканцами и индейцами.
Место каждого поверженного индейца мгновенно занимал другой; несмотря на отчаянное мужество мексиканцев, невзирая на их решимость стоять насмерть, наступил час, когда мощная, все возрастающая волна индейцев, нахлынув со всех сторон на укрепления, затопила и поглотила защитников крепости своей численной громадой.
Квитовак был взят; дальнейшее сопротивление стало невозможно. Уже горело немало домов; еще несколько минут – и весь город превратится в пылающее горнило. Полковник и сенатор храбро дрались, пока оставался хоть луч надежды отстоять город. Когда же и эта надежда погасла, они направили все свои усилия на спасение тех, кто каким-то чудом выскочил живым из этого страшного побоища. Собирая попутно вокруг себя всех уцелевших защитников, они кинулись на главную площадь, где все еще стоял в резерве кавалерийский эскадрон полковника де Ниса. Все вскочили в седла, и полковник отдал приказ к отступлению.
Маленький отряд понесся как ураган, опрокидывая и сметая все на своем пути. Потеряв треть своего состава, отряд прорвался сквозь линии индейцев и, оторвавшись от неприятеля, направился к асиенде дель Торо.