Разумеется, Гунъи Сяо тоже подумал о том, чтобы использовать какого-нибудь случайного адепта в качестве противовеса. После того, как Шэнь Цинцю проделал это сам, он вздохнул с облегчением, что ему не пришлось нападать на товарища по ордену. После этого они наконец покинули платформу. Глядя на то, как Шэнь Цинцю бессознательно запахивает потуже полы черного одеяния, Гунъи Сяо ощутил ком в горле.
У него болело сердце за Шэнь Цинцю, которого положение горного лорда не спасло от заточения и унижений, венцом которых было то, что ему даже нечем было прикрыть тело, кроме одежды своего же мучителя. Воистину, это зрелище переполнило бы состраданием любое сердце!
При виде того, что глаза Гунъи Сяо блестят от сочувствия и чего-то вроде праведного гнева, Шэнь Цинцю оставалось лишь сохранять безучастное выражение на лице.
Наконец Гунъи Сяо не выдержал:
– Старейшина, прошу, снимите это!
Шэнь Цинцю воззрился на него в немом изумлении.
Что?
Не дожидаясь его реакции, Гунъи Сяо принялся стягивать собственное верхнее платье. Прежде чем Шэнь Цинцю успел решить, не стоит ли осадить этого чересчур сердобольного юнца, Гунъи Сяо уже протянул ему свое одеяние обеими руками.
– Прошу, наденьте это!
В мозгу Шэнь Цинцю наконец-то забрезжила догадка.
Так вот что он имел в виду! Одежды Ло Бинхэ были черны, словно его душа – ученик Шэнь Цинцю не устоял перед столь эффектным образом подчеркнуть свою мнимую невиновность, вырядившись столь отличным от прочих обитателей дворца образом. Эти одежды неминуемо притягивали взгляд, так что Шэнь Цинцю и впрямь лучше бы переодеться в куда менее заметный белый – как выяснилось, Гунъи Сяо на поверку был весьма предусмотрительным юношей.
Мужчина решительно скинул черное одеяние, переодевшись в белое с плеча Гунъи Сяо. Прежде чем уйти, он потратил пару мгновений на то, чтобы аккуратно сложить верхнее платье Ло Бинхэ, прежде чем положить его на пол.
Стоило Шэнь Цинцю покинуть Водную тюрьму, как ноги сами понесли его вперед, и все же он не мог не признать, что лабиринт дворца Хуань Хуа – поистине ужасающее место. Пещеры и переходы соединялись друг с другом так, что на каждые три шага приходилось по девять поворотов, отчего у него вскоре немилосердно закружилась голова. Он шел, чуть не наступая на пятки Гунъи Сяо, но при этом несколько раз умудрился почти потерять своего провожатого. Если бы Гунъи Сяо не знал этих подземелий как свои пять пальцев, кто знает, на сколько патрульных команд они бы уже наткнулись?
Полчаса спустя они наконец выбрались на свет божий и, прошагав с десяток ли[1], вышли к лесу Бай Лу. Поскольку по пути они так и не услышали сигнала тревоги, пропажу пленника, по-видимому, еще не обнаружили. Положа руку на сердце, Шэнь Цинцю не мог не признать, что отчасти успеху побега способствовал сам Ло Бинхэ, запретив остальным посещать Водную тюрьму.
Немного передохнув, Шэнь Цинцю заявил:
– Молодой господин[2] Гунъи, дальше я управлюсь сам. Вам следует вернуться, пока никто не заметил вашего отсутствия. – Помедлив, он добавил: – Если в течение этих семи дней вам случится проезжать через город Хуаюэ[3], то вы непременно найдете меня там.
– Раз старейшине не требуется моя помощь, то этот адепт его оставит, – отозвался Гунъи Сяо. – Хотя старейшина наверняка знает, что делает, я все же попрошу его быть предельно осторожным. Что до суда, то старейшине не следует тревожиться по этому поводу: как сказал он сам, правда будет говорить сама за себя. Главы кланов и прочие члены суда наверняка очистят ваше имя от всякой клеветы.
При этих обнадеживающих словах Шэнь Цинцю не смог сдержать горькой усмешки. Прежде всего, его темное прошлое никуда не денется. А во-вторых, на самом деле, предстоящее судилище нимало его не занимало. Небрежно сложив руки в вежливом жесте, он поклонился:
– Мы еще встретимся.
Тропа, ведущая от владений дворца Хуань Хуа к городу Хуаюэ, проходила прямиком по Центральной равнине – многолюдному процветающему региону, а это значило, что и недостатка в больших и малых орденах заклинателей в этом районе не наблюдалось.
Заклинатели этих мест отличались тем, что делали упор на защиту с воздуха. Подобно городу Цзиньлань, места их обитания окружали гигантские защитные купола. Потому-то любой, пролетающий по этой местности на мече, будет немедленно замечен, и о нем тотчас донесут главам господствующих орденов.
Иными словами, воспользоваться этим видом транспорта было все равно что объявить о своем появлении из рупора на полной громкости.
Пролетев часть пути, Шэнь Цинцю спешился и шагал без остановки, пока не достиг города Хуаюэ к исходу следующего дня.
Уже подходя к городу, он понял, что выбрал крайне неудачное время для визита. Он прибыл аккурат в канун празднования дня основания Хуаюэ, так что украшенные венками фонари заливали мостовую ярким светом всю ночь напролет. Улицы кишели парящими драконами и танцующими львами, грохот музыки оглушал. Люди и лоточники вперемешку толклись на улице, не давая пройти – похоже, в эту ночь все население города повысыпало из домов.
Но еще более неудачным было то, что аккурат к его прибытию плотные облака затянули светлый лунный лик.
Без лунного или солнечного света вероятность неудачи многократно возрастала. Сознавая это, Шэнь Цинцю решил, что, пожалуй, придется выждать хотя бы до завтрашнего дня, но если облака так и не разойдутся, придется действовать на свой страх и риск: дольше медлить он не мог. Пан или пропал. Всяко лучше рискнуть, чем потом рыдать над перезревшим цветком росы луны и солнца. Он подозревал, что, даже если результат аграрных усилий Шан Цинхуа хорошенько приправить специями и подать с вином, даже это не отобьет стойкого химического привкуса получившегося блюда.
Хоть Шэнь Цинцю шел не торопясь, он то и дело натыкался на расшалившихся детей. Проходя мимо стаек смеющихся девушек, он не мог не пожалеть о том, что, подстегиваемый смертельной опасностью, не может беззаботно гулять по праздничному городу.
Внезапно на него вышли несколько мужчин с длинными мечами за спиной в одеяниях сходного цвета и покроя. По их надменной позе и самоуверенно выпяченной груди можно было без труда угадать в них гордых адептов из разных орденов.
Как это ни парадоксально, чем меньше был орден, тем старательнее его адепты подчеркивали принадлежность к нему – с тем же успехом они могли бы вышить его название на одежде гигантскими буквами. Шэнь Цинцю как ни в чем не бывало подхватил валяющуюся на обочине дороги маску демона и прикрыл лицо. Поскольку шесть из десяти празднующих также носили маски, у него были все шансы затеряться в толпе. Проходя мимо, он услышал, как один адепт говорит другому:
– Шисюн, а это правда, что меч Сю Я сейчас в Хуаюэ, где завладеть им может любой?
– Как ты можешь сомневаться в словах четырех великих орденов, сулящих меч в качестве награды? – упрекнул его старший. – Разве ты не видел своими глазами, сколько людей прислали, чтобы окружить город? Полагаю, обещанное дворцом Хуань Хуа вознаграждение сыграло свою роль – разве ты сам здесь не из-за него?
При этих словах в голове Шэнь Цинцю разом пронеслись тысячи мыслей. Выходит, он уже обратился в беглого преступника, голове которого назначена цена.
– Неудивительно, что дворец Хуань Хуа расщедрился, – вступил еще один адепт. – Ведь их постигло такое несчастье…
«И какое же, хотел бы я знать? – мрачно подумал Шэнь Цинцю. – Я всего-то вырубил одного средней руки адепта, а они опять раздули из мухи слона?» Он хотел бы узнать подробности, но адепты уже удалялись, отделяемые от него потоком людей, так что в конце концов он сдался. Как только Шэнь Цинцю принялся оглядываться в поисках временного приюта, одна из его ног внезапно налилась тяжестью. Опустив взгляд, он обнаружил, что на ней повис ребенок.
Он медленно поднял бледное худое лицо с большими блестящими глазами, свет которых словно пронизывал Шэнь Цинцю насквозь, и еще теснее обхватил его ногу.
Заклинатель ласково похлопал ребенка по макушке:
– Из какой ты семьи? Ты потерялся?
Тот кивнул, вымолвив дрожащим голоском:
– Потерялся.
Этот ребенок показался Шэнь Цинцю смутно знакомым, так что он, не задумываясь, поднял его на руки, усадив на сгиб локтя.
– С кем ты сюда пришел?
Тотчас обхватив мужчину за шею, мальчик ответил:
– С наставником[4].
Может, он тоже маленький адепт какого-то ордена? Если взрослый заклинатель его ищет, это может быть чревато проблемами. Однако что-то в растерянном голосе мальчика затронуло потаенные струны в сердце Шэнь Цинцю, так что он просто не мог бросить этого несчастного ребенка на обочине дороги. Похлопав дитя по попке, он посетовал:
– Твой наставник плохо о тебе заботился, должно быть, ему сейчас очень стыдно. Ты помнишь, где вы с ним расстались?
Мальчик хихикнул прямо ему в ухо:
– Конечно, помню. Наставник сшиб меня одним ударом – как ты мог это забыть?
Внутри Шэнь Цинцю все похолодело.
Его охватило чувство, что он держит на руках не ребенка, а ядовитую змею, которая кольцами обвилась вокруг его шеи, обнажив ядовитые клыки.
С силой отшвырнув эту тварь, он обернулся, чувствуя, как по спине бегут мурашки, а волосы встают дыбом.
Все прохожие замерли, глядя на него.
И те, что в масках, и те, что без них, словно остолбенели, задержав дыхание.
Кривляющиеся демонические личины были поистине пугающими, но еще больше страху нагоняли те, что без масок – у них вовсе не было лиц!
Первым побуждением было выхватить Сю Я, но Шэнь Цинцю тотчас одернул себя: он не мог их атаковать!
Именно этому он некогда учил Ло Бинхэ: нападая на «людей» из своего сна, он на самом деле ранил бы собственную душу.
Лоб Шэнь Цинцю покрылся холодным потом. Он не заметил, как очутился здесь, но ведь люди никогда не замечают, как соскальзывают в сон. Быть может, его тело истощилось до такого предела, что он попросту свалился на обочине дороги?
Юный нежный голос из-за спины окликнул его:
– Учитель!
Когда-то этот голос и впрямь был усладой для его ушей, теперь же в мелодичном звучании ему чудилась скрытая угроза.
За его спиной стоял маленький Ло Бинхэ.
– Почему ты больше меня не хочешь? – тоскливо позвал он.
Однако Шэнь Цинцю решительно двинулся вперед, не оглядываясь.
Безликие горожане продолжали таращиться на него – вернее, учитывая, что у них не было глаз, их лица просто поворачивались в его направлении, и все же спиной Шэнь Цинцю безошибочно ощущал их пристальные взгляды.
Делая вид, что не обращает на них внимания, Шэнь Цинцю ускорил шаг. Когда на пути попадались прохожие, он попросту отбрасывал их в сторону. Внезапно его замах блокировала чья-то рука; она была тонкой, будто тростинка, но при этом ее сила наполняла душу невольным страхом: Шэнь Цинцю словно натолкнулся на железный прут.
Его запястье крепко обхватил четырнадцатилетний Ло Бинхэ, и, несмотря на покрывавшие лицо мальчика синяки на разных стадиях выцветания, его выражение было грозным, будто туча. Угольно-черные глаза впились в лицо Шэнь Цинцю.
Ты и тут меня настиг!
Шэнь Цинцю пришлось трижды тряхнуть рукой со всех сил, прежде чем он сумел высвободиться, чтобы сорваться на бег, расталкивая толпу. Сперва ребенок, теперь подросток – если подтянется еще и взрослая версия, его хрупкой психике этого точно не выдержать!
Однако улица все не кончалась. Пробегая второй раз мимо лотков, возле которых резвились дети и смеялись сбившиеся в кучки девушки, Шэнь Цинцю понял, что эта улица закольцована – он не сможет покинуть ее, двигаясь вперед!
Поскольку идти назад было бы столь же бесполезно, оставалось поискать иного пути. Оглянувшись по сторонам, Шэнь Цинцю поспешил к винной лавке.
Тусклый красный свет висящих высоко над дверью фонарей манил путников темной ночью. Деревянные двери были плотно закрыты, но Шэнь Цинцю распахнул их и зашел вовнутрь. Стоило ему переступить порог, как створки сами собой захлопнулись.
Внутри его встретила непроглядная тьма с гуляющими по помещению сквозняками – казалось, он очутился отнюдь не в лавке, а в какой-то пещере.
Подобная метаморфоза ничуть не удивила Шэнь Цинцю: в конце концов, законы здравого смысла ко сну неприменимы, и любая дверь может открываться куда душе угодно.
Стоило Шэнь Цинцю подумать об этом, как его ушей достигли странные звуки.
Более всего они походили на тяжкие хрипы человека, раненого в грудь.
Более того, похоже, он был там не один!
Шэнь Цинцю щелкнул пальцами, и с них сорвалось пламя, устремившись к источнику звука.
Едва огонь осветил происходящее, зрачки Шэнь Цинцю резко сузились от шока.
Стоявший перед ним Лю Цингэ приставил к груди меч Чэн Луань, готовясь всадить его в себя.